Мы с мужем жили в большой запущенной квартире, на нас двоих приходилось пять комнат в доме с потрясающим видом на Москву-реку. Подобная роскошь будоражила фантазии наших друзей, привлекала гостей и знакомых. Однажды муж уехал на дачу, и мой брат пригласил в гости на «свободную хату» старшего сына режиссера Э. Кеосаяна. Давид, талантливый, говорливый, сразу же понравился мне. Он живо интересовался темой моей диссертации, быстренько просмотрев научную статью в сборнике докладов, тут же высказал профессиональное мнение и даже попытался от себя что-то добавить по теме – все это в легкой игровой форме. Я заливалась смехом, пребывая в полном восторге от способностей собеседника.
Намечался заманчивый уютный вечер с ужином. Мы с братом в предвкушении полной релаксации на свободной от хозяина территории мариновали невесть откуда взявшуюся утку. Время от времени звонил младший брат Давида Тигран; он очень активно контролировал кулинарный процесс, выкрикивая в трубку на армянском: «Бади ворэ вонца?» (в каком состоянии утиная задница?). Мы кричали в ответ: «Ворэ лав а! (задница в порядке!), ждем тебя – давай, запотевшая бутылка водки уже на столе».
Тигран появился быстро, по-деловому прошел на кухню, громко, очень талантливо и смешно рассказывал какой-то анекдот в ролях… Была осень. Дождь за окном, тепло на кухне, исходившие от духовки вкусные запахи создавали особую атмосферу уюта и расслабленности.
Наконец утиная задница была готова. Мы быстро накрыли стол, утку поставили в центр стола, разлили спиртное по рюмкам и уже намеревались приступить к застолью, как вдруг в дверь позвонили. Ребята замолкли – на кухне появилась крупная фигура мужчины с хмурым и неприветливым выражением лица. Это был мой муж. По непонятным причинам он вернулся с дачи, чего раньше никогда не делал. Не успев даже пригубить водки, все как по команде поставили рюмки на стол. Наступила напряженная тишина. Намечавшийся теплый вечер с поеданием утки, разговорами на армяно-ереванские темы, с понятным только нашей компании юмором был жестко прерван. Давид бормотал себе под нос что-то про тихого московского человека с подчеркнуто московским говорком... Грустная утиная задница лежала на столе нетронутой. Во мне начинал зреть молчаливый протест против замужней жизни.