Я познакомился с чувством мести давно – в 10 лет. Это тянущее, горькое, непреодолимое желание отплатить злом заполнило меня однажды и не отпустило уже никогда. Жили мы семьёй в типичном бедном городишке, где пейзаж составляют незаконченные стройки, грязные машины, покосившиеся от старости дома и натыканные вдоль дырявых тротуаров сердитые люди. Тогда ещё с младшим братом мы отлично ладили: я ухаживал за ним, как за маленьким собой, гордо отмечал сходство наших лиц и характеров. Играть с ним было в удовольствие – он был смышлёным и забавным.
Помню, с друзьями я отмечал день рождения: с присущим детям бесстрашием мы с криками носились по улицам, стуча палками по заборам, задирая бездомных собак. Как это обычно бывает, веселье резко прервалось какой-то нелепой случайностью. Одна из дворняг оказалась на редкость крупной и злой: побежала, рыча, за нами, но как-то вяло, словно играя. Всё же некоторые не на шутку перепугались, заражая страхом и остальных, помчались к воротам, разделявшим дворы. Помню эти выцветшие синие ворота, сделанные, как и всё в этом мире, на время, но задержавшиеся меж двух заборов на годы. На них были сероватые подтёки грязи, похабные надписи и удобные прорези в некоторых местах – так что перелезть через эти скреплённые проволокой листы профнастила не составляло особого труда. Собственно, все мы дружно выстроились в рядок, чтобы переправиться в соседний двор, переминались с ноги на ногу, нервно оглядываясь на приближавшуюся собаку и нетерпеливо поторапливая товарищей впереди.
В один момент мой брат, не выдержав, метнулся из очереди вправо и решительно встал на четвереньки. Между землёй и нижним краем ворот было где-то сантиметров сорок, мальчишка был некрупным - я сразу понял его задумку, и в тот момент она показалась мне вполне безобидной. Из-за движений перелезавших сверху ребят ворота шатались и противно скрежетали. Брат уже пополз по пыльной разгорячённой земле, когда вдруг нижним острым краем железо отхватило ему кусочек кожи на бритой макушке. Я тут же вскрикнул и приложил руку к своей голове, словно это по мне только что проехался лист, растолкал, наверное, чересчур грубо друзей, буквально перелетел на другую сторону и присел на колени около лежавшего брата.
Он в ту секунду показался мне беспомощным ребёнком, неспособным перенести такую боль. В ту секунду я проклинал в мыслях каждого причастного к ранению: собаку, из-за которой мы оказались в этом злосчастном месте, друга, столь неаккуратно перелезавшего и пошатнувшего ворота, остальных ребят, не пропустивших малыша вперёд, себя за невнимательность и неспособность уберечь родного брата, даже родителей, отпустивших его гулять. Какой же ступор был у меня, когда словно со дна глубокого озера мыслей и чувств, заполнявших меня, стал доноситься звонкий смех. Он смеялся. Брат задорно хихикал, осторожно щупая голову, не понимая серьёзности моего лица. А потом он встал с лёгкостью мячика и побежал, завлекая всех ребят за собой: «У! Не догони-ишь! Эй! Дворняга! Мы уже здесь!». Крики доносились уже с конца улицы, а я всё сидел на коленях, точно обездвиженный этим чистым смехом. Собака лениво пузом проползла под воротами там же, где минуту назад мой брат, вороша пыль, подошла ко мне и начала обнюхивать. Прикосновение холодного мокрого носа как-то оживило. Я встал, презрительно оглядев «место происшествия», развернулся и ушёл.
Дома мама бережно смачивала ранку на голове брата зелёнкой, пока он ел суп, прихлюпывая и айкая. Я старался не смотреть на него, но всё равно передёргивался всякий раз, когда он, так же по-детски похихикивая, морщился от боли, и решил выйти из-за стола, не доев. «У зайки боли, у лисички боли, у енотика боли, а у нашего Дениски не боли» - приговаривала мать. «Мама, не говори так! Ну что ты, ну!» - закричал я из комнаты – «Пусть ни у кого не болит!»
В тот вечер я плакал впервые за долгое время, перебирая в голове все свои падения, ушибы и ранения, какая-то тоска навалилась и давила, и давила на виски и на грудь. Как только в комнату вошёл брат, я придержал очередной стон, не дав ему вырваться из горла, а только прохрипел как-то невнятно. На что брат с улыбкой ответил «И тебе спокойной ночи».
На следующий день, возвращаясь из школы, я проходил мимо синих ворот. Я сам удивился, когда обнаружил себя на том самом месте, ведь этот двор был совсем не по пути к дому. Несколько секунд я просто пялился на скрипящие от ветра ворота, как вдруг издаваемый ими скрип пролез внутрь меня и стал раздаваться оттуда. Тогда я с яростью схватил первый попавшийся под руки камень и бросил, замахнувшись, но не целясь, прямо в расплывающуюся перед глазами синеву ворот. Гул грохота. «Это тебе за брата» - кричу я зачем-то, задыхаясь.
Потом это стало ритуалом. Каждый день, я делал крюк, чтобы оказаться в чужом дворе, заранее выбирал на дороге камень покрупнее и бросал. Даже когда от раны на голове брата и следа не осталось, я упорно продолжал мстить уставшим воротам. Уверен, я им надоел. Уверен, они страдали. По крайней мере, мне хочется в это верить до сих пор.
Я теперь, конечно, старше. С братом мы ссорились чуть ли не каждый день, с годами становилось всё хуже. Уехал из города после школы, даже на какое-то время забыл о семье, закрутившись в делах. Но, вернувшись в родные края после нескольких лет, с какой-то необъяснимой лёгкостью первым делом пошёл к воротам. И кинул свой камень. Никому на свете больше я не мстил – тот случай отвёл. А кто теперь мне ответит: был ли я глуп?