Я – внешкор
В журналисты я пойду – пусть меня научат
К началу 90 х годов перестройка была в самом разгаре. Но поскольку М. С. Горбачев дело поставил так, что нужно было при этом еще совершать ускорение, то в магазинах стали исчезать самые необходимые товары. Стиральный порошок можно было купить, простояв в огромной очереди, а сахар продавали только по талонам. Помню, как-то проходя мимо Сенного базара, увидел очередь. Оказывается, из какой-то станицы, где был сахарный завод, привезли сахар и продавали мешками по 50 кг. Стал в очередь и купил мешок. Это сейчас мне тяжеловато принести с базара даже десять килограммов продуктов, а тогда, в цветущем возрасте мужчины чуть более пятидесяти лет, взвалив мешок на плечи, втиснулся в автобус, затем пересел в трамвай и припер домой этот дефицит.
На базаре исчезла говядина. Мясники шутили, что коровы не успевают бежать за нашим ускорением. Самые страшные очереди были за спиртным. Люди буквально давили друг друга, протискиваясь к заветному окну, которое для продажи водки во избежание порчи витрин, магазины открывали с тыльной стороны зданий.
ХБК - наше производство, работало еще в полную силу и выдавало продукцию, которую никто не покупал, и её складировали в бомбоубежищах комбината. Эти два огромных бомбоубежища смогли бы вместить продукцию десяти лет непрерывной работы. Мое бригадирство щедро развязывало руки для «побочной» деятельности, но кроссворды мне изрядно надоели за два года их сочинительства. Собственно, надоело постоянное черчение тушью.
Однажды, прочитав убогую заметку какого то корреспондента газеты «Советская Кубань», я подумал, что мог бы написать поинтереснее, и поделился этой мыслью с Анатолием Зимой. Тот был, что называется, человеком дела.
– Пожалуйста, вот тебе тема. Напиши и приноси. Почитаем и узнаем, на что ты способен. Только учти, это нужно сделать за три дня.
Тема касалась мобилизации работников городских предприятий для помощи пригородным овощеводам по уборке урожая. Хаос в этом деле был настолько очевиден, что мне не составило большого труда раскритиковать существующую практику и предложить более действенные методы в организации этой помощи, поскольку сам неоднократно призывался на эти работы. Принес свою рукопись Анатолию Зиме. Тот молча прочитал, слегка подправил и направил меня в машинописное бюро, не говоря ни слова. Отпечатанный машинистками текст я вновь принес ему.
– Так, теперь пойдем к главному редактору, – сказал он.
– Вот, привел к Вам готового корреспондента. Местный самородок. Почитайте его заметку,- положил ей на стол мою работу.
Редактор прочитала и спросила:
– Что окончили?
– Ростовский институт народного хозяйства и три курса факультета журналистики Ростовского литературного института, – соврал я не задумываясь.
Впрочем, это было почти правдой благодаря Владлену и его контрольным работам. Далее редактор поинтересовалась, чем занимаюсь и имею ли возможность днем работать в газете. Получив от меня утвердительный ответ, распорядилась принять меня на работу по договору без записи в трудовую книжку корреспондентом в отдел информации, другими словами, репортером.
Но толком поработать мне в этой газете почти не пришлось: открылась новая газета под названием «Кубанские новости», куда Анатолий Зима перешел работать. Вместе с ним перешел и я. Мне как начинающему журналисту он оказал неоценимую помощь. Словно малого ребенка он вел меня за руку, оберегая от падений и ушибов на непростом журналистском пути. Он был инвалидом, передвигался, опираясь на трость. Однажды, уже работая в другой газете, не успел быстро перейти проезжую часть улицы и погиб под колесами автомобиля пьяного водителя.
Пишущей машинки у меня не было, как и у многих корреспондентов того времени. Рукописные материалы мы приносили ответственному секретарю и тот, вычитывая, доводил их «до ума». Все, что оставалось от заметки после его правки, нужно было нести машинисткам на печатание. Диктофонов тоже не было. Но я немножко владел стенографией и успевал записать многое из того, что говорили персонажи моих репортажей. Интервью – самый легкий, как мне кажется, журналистский жанр. Самым трудным по праву считается написание фельетонов. В газете мастеров этого жанра не было, и, разумеется, этим пришлось заняться мне.
Нельзя сказать, что я все умел и все знал.
Моими наставниками в газете были и известный кубанский журналист Владимир Рунов и работавший ответственным секретарем Владимир Бердников. Последний заменил на этом посту Анатолия Зиму, который возвратился в газету «Советская Кубань». У меня сложились очень хорошие отношения с Бердниковым. Он многому меня научил. Не стану перечислять все заповеди журналиста, которые он мне перечислял, но самая главная – «Выслушай обе стороны, описывая какие бы то ни было баталии конфликтующих противников».
– Если ты приводишь в заметке какие то факты, – говорил он мне, – то обязательно имей документальное подтверждение. И еще – не пытайся сам судить. На это есть народные суды.
Я до работы в журналистике переступал порог суда, когда разводился с первой женой, но никогда не думал, что стану, когда -то завсегдатаем почти всех районных судов Краснодара. Свое первое «боевое крещение» я получил с подачи «мэтра» кубанской журналистики Владимира Рунова. Именно он, как я стал догадываться впоследствии, предложил испытать на практике теоретические постулаты Бердникова. Встречает меня как-то в редакции и заводит примерно такой разговор:
– Николай, тут мне редактор передал письмо работников краевой книготорговой базы о том, что их директор бессовестно расхищает имущество базы. У меня сейчас большая загруженность. Возьми и почитай. Может быть что то напишешь...
Я согласился даже не подозревая о последствиях. Добросовестно стал изучать материал будущей заметки, а вернее, фельетона. Встретился с директором, с авторами письма в редакцию. Присвоение директором имущества базы не вызывало сомнений, и принялся писать. Но я не знал, что подобно щуке заглатываю очень колючего ерша. Ведь главным персонажем моей критической статьи должен быть весьма влиятельный директор центра книготорговли не только Краснодара, но и всего Краснодарского края. Связи у него были огромные и критиковать его побоялся бы любой журналист, тем более, обвинять в «прихватизации» имущества центра книготорговли.
Я, совсем «необстрелянный», еще только начинающий стажер, написал небольшой фельетончик, всего 110 строк. Но судился с директором четыре месяца. Он подал иск в суд на газету и на меня по защите чести, достоинства и своей деловой репутации. Большинство в газете мне сочувствовали и искренне переживали за меня, но были и такие, кто злорадствовал и давал мне понять – случайным людям в журналистике делать нечего, тем более, какому-то слесарю ХБК!
Защита чести, достоинства и деловой репутации в суде – самый трудный для журналиста процесс. Дело в том, что во всех других судебных процессах обвиняемый не должен доказывать свою правоту, его вину должно доказывать следствие. А здесь журналист должен сам доказывать свою правоту. И горе, если журналист не сможет документально подтвердить хотя бы одно свое утверждение. В моем случае документами служили свидетельские показания работников книжной базы. Причем эти показания должны быть изложены только в суде. Никаких письменных заочных показаний суд не принимает. Это хорошо усвоил директор и принял политику «вымывания свидетелей».
На первое слушание пришли пять работников базы. Директор не пришел «по болезни». На второе - явились четыре. У директора «предынфарктное состояние» и опять неявка, и опять перенос заседания суда. Мои свидетели работали и не могли тратить время на безрезультатное хождение в суд. Их число сокращалось. Так было до тех пор, пока я не понял, в чем дело. Попросил двух оставшихся, но самых главных свидетелей спрятаться и прийти в суд с небольшим опозданием.
Увидев, что я стою один у двери зала суда, адвокат директора подал сигнал директору и тот, как говорят, явился – не запылился. Когда через пять минут после начала процесса свидетели вошли в зал, у директора на самом деле было предынфарктное состояние. Процесс я не проиграл. Но и не выиграл. Оказывается, этот директор (не хочу называть его очень сладкую фамилию) был в хороших отношениях с главным редактором моей газеты – Петром Ефимовичем Придиусом. Так вот, когда директор почувствовал, что иск ко мне у него трещит по швам, то пришел к редактору и наврал ему, сказав, что процесс он выигрывает и хочет закрыть дело миром.
Редактор, не зная истинного положения дел в суде, согласился. О мировом соглашении без моего ведома было опубликовано в газете. А я получил первую моральную оплеуху. Но и директор вынужден был уйти с работы, потеряв доверие коллектива. Так состоялся мой дебют в газете в качестве автора критических статей.
Напомню, что я не состоял в штате газеты, а зарплату получал только в виде гонораров, и мне приходилось проявлять большую работоспособность, чтобы хоть что -нибудь заработать на этой, как может показаться на первый взгляд, непыльной работе.
Коллектив журналистов газеты был достаточно опытным, все профессионалы с большим стажем работы. Я потихоньку учился у них, и мои статьи стали получаться не хуже, а иногда даже лучше. Ни с кем не конфликтовал, старался не выпячиваться, и, наверное, поэтому в журналистской среде было у меня много друзей. Особенно я был дружен с тремя своими тезками – Николаем Рыжковым, Николаем Грушевским и Николаем Ивановичем Харченко. С ними часто обсуждал политическую обстановку в стране, мы ожидали больших перемен. С Николаем Грушевским меня сближал футбол. Он обладал большой спортивной эрудицией и прекрасно комментировал футбольные матчи с участием «Кубани». Позже мы с ним работали в газете «Рассвет», где он вел спортивный отдел.
На гитаре играл все реже и реже. Приходил домой, ужинал и отправлялся на комбинат – ночное дежурство никто не отменял. Хорошо, когда не было аварийных ситуаций, а только плановые профилактические работы. Но были и такие ночи, когда требовалась большая отдача сил. Придешь домой и валишься с ног. И все же, несмотря ни на что, во второй половине дня я всегда шел в редакцию, благо там у меня был свободный график работы, и занимался журналистикой.