Разбитые сердца

Марина Цепеш
Как же мерзко. На улице гроза, да еще какая! Я весь вымок за пару минут! В такую погоду только человека рядом. Но не мне…. Я не один, просто одинок. И даже не с кем по вечерам говорить. Но не жалуюсь. Просто по характеру одиночка. Что бы заниматься любимым делом, кто-то рядом не нужен. У меня есть мои сокровища, и их вполне достаточно.

Из-за тяжелых, серых туч не видно ни неба, ни желтого блина, называемого людьми луной, сплошная темнота. Нет, эти шарики, создавающие искусственный свет, работают, и можно увидеть очертания домов и улиц, но он не дает никакого тепла.

Кое-как спустившись с крыши на свой большой чердак, я мокрыми ногами пошлепал к столу, и аккуратно высыпал красные осколочки, ради которых вылез на улицу в такую погоду, и которые так бережно укрывал от дождя. Знаете, что это? Это человеческое сердце. Такое красивое и теплое, излучающее свет. Если бы Вы видели его, хотя бы разочек, то с восхищением признали, что ничего прекраснее в мире нет. Оно хранит все тайны, все секреты и дорогие воспоминания, но с каждым поколение становится хрупче и хрупче. Такими темпами сердец вообще не останется. И что бы любоваться эти мягким светом, я решил собирать осколки и склеивать воедино, возвращая изначальную форму.

Но бывает по-другому. В страхе разбиться, сердце черствеет, темнеет, теряя свое тепло. Напоминает чем-то прогнивший кусок дерева. Это худший исход, и иногда, что бы не допустить такого, я вмешиваюсь. Да, разбивая это теплое, наполненное воспоминаниями стеклышко, чувствуешь себя, мягко говоря погано, но потом, после ремонта оно становится все красивее и красивее. Только… Каково же, наверное больно тем людям… Я поражаюсь этой стойкости, заставить собственное сердце перестать чувствовать. Ведь это мучительно больно. Только пройдя через огромное количество трещин, отломанных кусочков и нанесенных ран, можно очерстветь. И именно про эту боль, которая разрушает изнутри я и говорю. Как же это мужественно и глупо одновременно. А ведь раны наносят как раз те, кто измучен больше всего. Забавный конфуз, верно?

Встряхнув мокрую шерсть от ненужной влаги, я сел на небольшой стульчик, включил лампу и принялся за работу. Смотришь на потемневшие, холодные осколки и понимаешь, вот так вот доверять людям нельзя. Не стоит тянуться к ним всем сердцем. Просто Вы не умеете ценить добра, а в отношениях считаете себя владельцем. Бывает, не улыбаетесь друг-другу. Прожив столько лет с людьми, неосознанно делаешь вывод: если когда-то кто-то тебя отпустил, ты потерял самое родное.

От размышлений оторвала красная ниточка, бившаяся в маленькое чердачное окно. Я называю такие ниточки позывными. Они приводят к тем сердцам, которые испытывают сильные эмоции и вот-вот разобьются. Аккуратно отложив осколок, отражающий детское воспоминание, я слез со стула и распахнул окно. Позывной ворвался вместе с холодным ветром и обернувшись кольцом вокруг крохотного, тощего запястья потянул на улицу. Из-за своей кругловатости и меховидности, я с трудом пролазил в форточку, но с мокрой шерстью это делалось проще. Кое-как, со всей своей неуклюжестью я взобрался на крышу и поплелся, ведомый тонким красным лучиком. Она привела меня к компании девочек-подростков около фонтана.

В середине стояла необычайно красивая девушка с черными как смоль волосами. И красота ее измерялась не внешностью, а сердцем. Оно было больше окружающих, насыщенно-красного цвета, с красивыми узорами воспоминаний, а сколько тепла и света излучало. И только сейчас я заметил огрубевшие сердца близстоящих. Четыре измученных глупыми обидами девичьих сердца. Да, я вижу насквозь эти сущности. Я вижу все глубокие порезы на руках, вижу тонкую, черную ткань, скрывающую их истинные лица. Те, которые отражают настоящий облик, а не внешний. А под этой черной легкой тканью… ничего и нет. Нет, правда, в этих девушках не было ничего. Они растеряли все те ценности, что составляют человека. И это будущее поколение? Не-ет. Такие сердца я чинить не буду!

Лица их, те что видели окружающие, явно выражали злость и обиду, из губ сыпались некрасивые слова. Сердца девочек содрогались в гневе, затемняя пространство вокруг. Но несмотря на данную ситуацию, человек, душа которого была столь же чиста и прекрасна, как капли дождя не коснувшиеся земли, даже не дернулся, хотя сердце дрожало. Она боялась, хоть и не показывала. Даже не отвечала на колкости и оскорбления. Такую силу духа редко встретишь. По-детски чистая и по-взрослому стойкая, наверное так ее можно назвать. Одна из четверых замахнулась. И мне вдруг так захотелось закрыть эту прекрасную девушку собой, но как? Я едва достаю ей до колен. Мое собственное сердце предательские дрогнуло от страха. Они разобьют! Эти несмышленые дети разобьют столь чистое сердце! Послышался звон пощечины. Как? Как они могут так поступать? Я же вижу, что эта девушка не обижала ни одну из них. По крайней мере специально. Ее совесть чиста.

Четыре подруги развернулись, и теперь я видел только очертания их силуэтов. Как это мерзко с их стороны. Как подло. Четыре прогнившие души уходили вглубь улицы. Все бы ладно, ведь брюнетка даже слова не сказала, лишь сильнее сжала челюсти Но сердце… Оно дрожало, как осиновый лист, даже трещинки поползли, но не рассыпалось. Ну разбивайся же! Давай! Давай!

Я протянул уже руку, что бы сжать горящую обидой стекляшку, но все вмиг прекратилось. Дыхание пришло в норму, страх прошел и сердце вновь забилось как и должно. И тут я понял. Они завидовали. Этот противный фиолетовый цвет зависти распространился по всему телу, словно их облили грязной водой. Ведь именно зависть разъела то, что должно было находится под черной тряпочкой. Ведь она по истине красива! Красива, своим большим и добрым сердцем. Оно не разбилось от обиды, оно не почернело, лишь сковалось легкой грустью и состраданием, но любовь к окружающим не потухла, как это бывает чаще всего.

Я стоял на том самом месте, где еще недавно происходила ссора, и чувствовал большое облегчение. Как бы далеко не ушла эта девушка, я все еще видел это пылающее, наполненное чувствами и живое сердце. Впервые в жизни на душе было ощущение полного спокойствия и безмятежности, ведь я был уверен, что с таким сердцем миру нечего боятся.