Дорогой друг!
Не сочти меня старомодным, но я всегда предпочитал эпистолярную связь какой-либо другой. Не стану скрывать, что мне действительно присуще некоторое ретроградство, однако в свою защиту скажу, что к письмам прибегаю лишь в исключительно важных случаях. Ведь только такое общение может быть продуманным и взвешенным. В письме мне всегда удавалось сохранить ясность мысли и не уйти в дебри заблуждений и красноречия, хотя, признаюсь, и тут иной раз хочется им блеснуть: больно велико эстетическое удовольствие от красиво составленного текста.
Но к делу. Как я и написал, случай этот исключительно важный. Я пишу тебе то, что не поведал еще никому. С самого детства со мной происходили странные и преинтересные события. Меня всегда ограждали от них, заставляя думать, что странность эта определяется моей неготовностью в силу возраста их адекватно воспринять, но никак не абсурдностью и вопиющей экстравагантностью сих явлений.
Неоднократно, еще в самом раннем детстве, из которого мы выносим первые воспоминания о жизни, я становился объектом нападок со стороны совершенно незнакомых людей. То, как это было и почему случалось настолько часто, что мне ни разу так и не удалось об этом забыть, я не знал до самого недавнего времени. Представь себе, дорогой друг, как в детстве ты блуждаешь на продовольственном рынке, держа свою мать за руку и обходя многочисленные красочные прилавки с обилием овощей, фруктов, специй, мяса и прочих гастрономических наслаждений. Вероятно, такое воспоминание не чуждо великому множеству людей. Допускаю, что ты не являешься исключением, а даже в противном случае находишься в состоянии нарисовать себе эту картину.
Первый врезавшийся мне в память инцидент произошел именно в подобном вышеописанному месте. Все взрослые на тот период времени представлялись мне великанами, живущими на ином уровне, закрывающем им взор на вещи, столь ясные и яркие для меня. И вот мы с матерью шли по узким, наводненным толпами покупателей проходам между лавками. Когда она остановилась у очередной, чтобы купить рыбу, это и случилось. Из ниоткуда сквозь толпу с пугающей скоростью, передвигаясь на карачках, ко мне приблизился замызганный, одетый в лохмотья мужчина. На его лице были два совершенно безумных глаза, рот был пугающе полуоткрыт, из него капала слюна. Он издавал хрипящие звуки и передвигался так низко, ловко обходя ноги прохожих и умудряясь не привлекать к себе внимание, что видеть его мог только я, отчего ужас с пущей силой закипал в крови. Когда он был уже совсем рядом, все так же хрипя и таращась на меня, его успели заметить несколько ближайших ко мне людей. Началась суматоха. Взрослые поспешили защитить ребенка от неадекватного бездомного. В мгновение, когда мать поднимала меня на руки, а взрослые мужчины уволакивали безумца, я успел разглядеть, что он ко мне обращается, по-прежнему тараща налитые кровью глаза сумасшедшего и брызжа слюной сквозь непрекращающиеся хрипы. Он говорил: «Ты должен умереть! Ты сгоришь! Сгоришь за то, что сделал!»
Само собой, после такого в голове что-то, да останется. У меня остался иррациональный страх перед огнем и всем с ним связанным. Высокие температуры, искры, языки пламени наконец – все приводило меня в трепет. Слова бездомного неспроста помнятся мне с такой ясностью: не так давно я сумел детально воссоздать то происшествие, положившее начало череде подобных и только теперь открывшееся мне во всей своей значимости.
Дорогой друг, знаю, ты не напрашивался на столь подробную исповедь с моей стороны и, вероятно, успел ею пресытиться, но я все же продолжу в хронологической последовательности, ибо так проще донести суть того, что я хочу рассказать. Следующая по-настоящему яркая стычка с «нападками» застала меня уже в позднюю пору отрочества. Блуждая, как я всегда и любил, один по улицам родного города, я наткнулся на старушку, припавшую к стене жилого дома и что-то бормочущую себе под нос. Достаточно громко, чтобы я услышал, но недостаточно, чтобы смог что-либо разобрать.
По виду она была не в лучшей форме, что заставило меня остановиться и чисто из альтруистических побуждений обратиться к ней:
- Извините, вы в порядке? – спросил я тогда, на что женщина незамедлительно среагировала: ее бормотание разом прекратилось, она легонько оттолкнулась от стены, чтобы обернуться ко мне. Когда она это сделала, я увидел, что за маскировкой пожилой немощной старухи скрывалась молодая девушка, чьи глаза горели фанатичным огнем одержимости. Она завопила: «За свободу! Умри, падаль!». Я не успел зафиксировать этот момент зрительно, но только что ее рука была пустой, а уже в следующую секунду в ней оказался револьвер!
Можешь представить себе ужас и недоумение, охватившие меня! Но, как по волшебству, мимо как раз проезжала патрульная машина. Впервые на моей памяти полиция тогда оказалась кстати. Резко включенные проблесковые маячки и сирена отвлекли нападавшую. Потеряв концентрацию, она рефлекторно перевела оружие на них, за что и была застрелена. Это событие навсегда засело мне в голову, но я никогда никому о нем не рассказывал до настоящего момента. Это может показаться неправдоподобным, потому как нет объективных причин держать такое при себе, но могу лишь сказать, что для болтовни тоже таковых не имеется.
Конечно же, я не могу привести здесь все случаи: от самых невинных и сомнительных до откровенно пугающих, но приведу самые яркие и недвусмысленные. Так, в следующий раз цепочка странных явлений коснулась меня во время учебы в университете. И, чтобы быть до конца точным, это произошло именно во время учебного процесса, происходившего в стенах ВУЗа. Когда, между парами, я сидел в кафетерии, на тот момент почти опустевшем, возле моего столика неожиданно возникла уборщица. Я пишу «неожиданно», потому что до секунды, когда она оказалась в непосредственной близости от моего столика, она не попадала в мое поле зрения.
Как ты, наверное, понимаешь, в подобных случаях всякая странность, успевшая покоробить тебя на поверхностном уровне восприятия, моментально выталкивается сознанием из мыслей за ненадобностью. Вот и я вернулся к книге, которую читал, и вспомнил об уборщице вновь лишь тогда, когда осознал, что она ошивается возле моего столика неоправданно долго. Пойми меня правильно, дорогой друг, я не из снобов, которые считают людей, занимающихся лакейским трудом, низшими существами. Тем более, будучи студентом, я и подавно не причислял себя к лику избранных и привилегированных. Нет, здесь было что-то еще. Чисто периферическим зрением я успел заметить, что уборщица не просто поблизости, но нависает над моим плечом. «Чисто периферическим» - поскольку, когда, иной раз, погружаешься в чтение или какое-нибудь другое схожее занятие, перестаешь ясно реагировать на внешние раздражители, и даже то, что у тебя под носом, становится далеким и призрачным.
Когда я поднял взгляд на стоящую рядом женщину, к своему ужасу осознал, что она таращится на меня глазами, полными ярости и негодования. В этом взгляде было даже больше: боль и подлинная ненависть горели в нем. «Прошу прощения?» - вежливо спросил я. Но вместо ответа женщина, яростно сжимавшая в руках швабру, отвернула верхнюю часть ее рукоятки и занесла на меня неожиданно появившийся нож! Инстинктивно я преградил путь лезвию находившейся под рукой книгой. Об этом событии и по сей день некоторые говорят. Уборщица, оказавшаяся безумной психичкой, нападающей на студентов, скрылась из виду, но вызвала бурю проверок, по результатам которых в штате сотрудников института было выявлено множество нелегальных иммигрантов. Скандал был шумным, но некоторые детали так и остались известны одному лишь мне.
Видишь ли, что не сообщалось в новостях и не обсуждалось широкой общественностью, так это то, что на швабре уборщицы было нацарапано мое имя. С тех самых пор я потерял всякую веру в то, что череда необычных нападений на меня, берущая начало от самого раннего детства, была лишь совокупностью странных совпадений. С тех самых пор я начал свое расследование.
Если ты еще читаешь, дорогой друг, знай, что мне нет никакой нужды обманывать тебя, поскольку открывшаяся недавно истина поставила меня в безвыходное положение. Фактически ты можешь считать, что тебе пишет приговоренный. Я намеренно постепенно подвожу тебя к кульминационной части повествования, потому как то, что я собираюсь написать, - крайне неправдоподобно для человека практического. А я почти не сомневаюсь, что ты относишься именно к этому типу людей. Не вздумай разглядеть здесь оскорбление, ведь я искренне ценю твою дружбу и доверяю тебе самое сокровенное. Правду о себе.
Задумывался ли ты когда-нибудь о том, что правда имеет свойство быть универсальной? Что, порой, истина – нечто неотвратимое, неизбежное и беспристрастное? Наверняка задумывался. Но беру на себя смелость утверждать, что тебе не приходилось испытывать это так явственно, как мне.
Итак, переместимся вперед на несколько лет после вышеописанных событий. Несколько лет, прошедших в беспрестанном поиске ответов на неразрешимые вопросы. Кем были все те люди, жаждавшие моей смерти? Что я такого сделал, еще будучи младенцем по-видимому, что они так ополчились на меня? Разумеется, не я нашел ответ, но он – меня. Когда, уже выпускник и рабочий человек, я брел по улице в выходной день, моему взору предстало нечто ошеломительное. Причем, как обычно и бывает, это случилось неожиданно. На стене здания было примитивное граффити со словами «ferum ignis», выведенными красными буквами. В этой надписи как будто раскрылся мой иррациональный страх перед огнем. Я вдруг понял, что именно этого момента неосознанно боялся всю свою жизнь. Когда в голову сквозь пелену ужаса прокрался логичный вопрос «отчего так?», было уже поздно. Незнакомый мужчина, появившийся из ниоткуда, вонзил нож мне в грудь, подобравшись со спины.
Последнее, что я видел перед потерей сознания, было пульсирующее красное граффити на стене. Собственно, я понял, что напал на меня мужчина, по голосу. Вонзая нож совсем рядом с сердцем (видимо, он промахнулся), он проговорил мне на ухо полушепотом:
- Это тебе за психосферу, мразь!
Позволь мне объясниться, дорогой друг. На первый взгляд тебе, разумеется, может показаться, что это бессмысленный бред сумасшедшего, однако для меня уже тогда, три года назад, это не было пустым звуком. Психосфера – тема моего исследования. Скорее даже название проекта/теории.
В тот день, день рокового нападения (ведь, как ты знаешь, именно то ранение и убивает меня теперь) ко мне только-только пришла идея этого проекта. Не буду обременять тебя деталями во избежание еще большей путаницы, скажу лишь, что одним из главных следствий стал постулат о всеобщем равноправии мнений, вернее их всеобщей незначительности. Я привел экспериментальное доказательство того, что невозможно доказать оригинальность идеи, ибо ни одной чьей-то идеи просто не может быть. Каждая мысль, любая теория витают в воздухе вокруг нас, как неприкаянные призраки, а индивидуум способен только уловить их.
Понимаю, ты можешь подумать, что постулат этот весьма несостоятелен и глуп в своей наивной примитивности и простоте, но, уверяю, я бы не взялся утверждать что-либо с определенностью, не имея железных доказательств. Таковые удалось добыть при помощи специально сделанных детекторов-радаров, конструкция которых пришла ко мне едва ли не во сне.
Последние три года я, как одержимый, работал над своим проектом и параллельно обдумывал возможные причины покушения на свою жизнь. В результате, стоило мне закончить, стоило мне записать последнюю формулу, завершить последний абзац, вкрутить последний шуруп в корпус последнего спутника-радара, я понял. В человеческой истории раз в какое-то время появлялся по-настоящему мировой мерзавец, исчадие ада, которое основательно портило существования сразу огромной куче людей. В основном, речь о тиранах и деспотах; на ум приходит кто-то, вроде Гитлера или Сталина. Иногда же людьми, принесшими больше вреда, чем пользы, становились ученые, как Оппенгеймер, например. Конечно же, рассуждаю я на уровне теоретическом, но заверяю, что, по моему мнению, за историю таких людей должно бы быть намного больше.
Фигуры, способные основательно поднасрать всему человечеству, я полагаю, рождаются куда чаще, чем пару раз в каждые несколько поколений. Многие из них, разумеется, просто не были в состоянии реализовать свой потенциал, но я более чем уверен, что многим помешали это сделать. С другой же стороны, верно и обратное: реальность формируется универсальной, нависающей над всеми нами психосферой. А, следовательно, все, что когда-либо происходило, не случайно, отсюда вытекает, что все нападки спровоцировали цепочку явлений, приведшую меня к открытию. Этому проклятому открытию.
Ты не обязан мне верить на слово. Следуя по маршруту в приложенной к письму карте, ты обнаружишь склад со всеми результатами исследования. Сейчас я понимаю масштаб возможных повреждений от моего проекта. Общность всех идей значит отсутствие какого-либо авторского права, отсутствие возможности быть выше остальных, значительнее кого-то. Таким образом, я почти уверен, что в случае публикации мое исследование приведет нашу цивилизацию к гибели или, как минимум, хаосу и разрушению.
Дорогой друг, истина в том, что я не знаю, как лучше поступить. И, признаюсь, моя любовь к своей работе не позволяет мне предпринять определенные решительные в отношении нее шаги. Как то, собственноручное уничтожение своего детища. Также каюсь, я никогда не был храбрецом и решительным человеком, из-за чего мне трудно взять на себя такую ответственность.
Как это ни прискорбно, мой дорогой друг, как мне ни жаль, я перекладываю эту ответственность на тебя. Знаю, ты поступишь, как должно, по совести. Мое посмертная просьба: разреши дилемму, оправдай или дискредитируй все покушения на мою жизнь, все мои россказни о них. Ознакомься с моим трудом, если желаешь, и вынеси вердикт: стоит ли он всех бед, способен ли он принести вред или пользу? Я не берусь утверждать. Моя задача, так или иначе, выполнена: я избегал смерти достаточно долго, чтобы успеть завершить дело всей жизни. Или смерть просто не приходила раньше времени, ждала своего часа?
В любом случае, решать теперь тебе. Мне совестно и искренне жаль, что я поставил тебя в такое положение, но другого выхода я не увидел.
Прощай, дорогой друг.