День Кролика.
«…Я – свет, который на всех.
Я – все: все вышло из Меня и все вернулось ко Мне.
Разруби дерево, Я – там; подними камень, и ты найдешь Меня там…»
(Евангелие от Фомы, 81)
Часть 1
Свет был везде. Свет был отовсюду. Полуденное, не щадящее никого дикое солнце искристым маревом сливало, смешивало на крымском холсте не совместимое. Там расплавленным асфальтом ленты дорог вливались в пыльные просёлки, в бесконечные ряды виноградных лоз, и растворялись в глубинах белёсого солнечного отражения распахнутого, спокойного моря. Линии горизонта не было. Горизонт начинался у Кириных ног, опрокидывался в море, и выныривал высоко в небе, где - то там, где из-за яркого блеска его невозможно было отследить.
Укрываясь в самое пекло от солнца под тенью деревьев на крутых склонах крымских холмов, Кира вместе с Иваном пробиралась к неизведанным, затаённым, забытым людьми местечкам шуршащего под ногами сухого леса. Обнажённая, загорелая спина идущего чуть впереди Ивана блестела быстро высыхающим потом. Какая же она была упругая и горячая, если её обнять…Кирины ладони помнили это. Но Кира вдруг стала уставать и задыхаться. Марево поблекло, Иван куда-то исчез, словно растаял. Сон завершился бесследно.
Этот новый день сегодня для Киры Николаевны разродился уже давно, совсем затемно, когда вновь надоедливая бессонница одним взмахом, совершенно самостоятельно, упрямо и бесцеремонно, подняла Кирины веки и заставила её уставиться на едва видимый ночной потолок. Обрывки сна ещё пару мгновений прятались подальше в её сознании.
Потолок был как всегда, как и вчера, как и в прошлом году, и в позапрошлом – в небольших витиеватых трещинках, с кое где отпавшими кусочками шпатлёвки, давно не подновляемый, из той, из прежней жизни.
Та, прежняя жизнь была наполнена молодостью и желаниями. Любимым Иваном и таёжными походами. Палатками на берегах карельских озёр и песнями Визбора и Окуджавы, Высоцкого и Кима …
Да и сами они, походники, умели сочинять и петь неплохо и талантливо, но главное-радоваться успехам друг друга. Без зависти и кривотолков.
Трещинки потолочные были изучены подробно, в деталях их замысловатых иероглифов уже не одну сотню раз, а может быть и тысячу.
Получается тогда, что для Киры Николаевны трещинки были вроде как антикварные, а может быть даже и античные. Эта неожиданное заключение вдруг заставило её проснуться вовсе. Она лежала тихонько, наблюдая за ощущениями и сигналами, которыми оповещало её тело о своей готовности прожить ещё один человеческий день. Ещё один раз, доверяя земле – матушке, пролететь с ней от солнца вчерашнего до солнышка завтрашнего. Сегодня сигналы были бодренькие.
Наконец то! Такое назойливое, горделиво высокое давление, постоянно кидающее её то в постель, то к столику с лекарствами кажется, хотя бы на время отступило!
- Если даже трещинки на потолке антикварные, то я тогда что же такое?
Я-то тогда кто? Такая же древняя? Выходит, что и я теперь антиквариат? - после такого вывода грустно представились ветхие антикварные образы в виде облупленных рам; в сколах и подтёках старинные зеркала; протёртые до основы, до пружин, проеденные жучками и молью столетние стулья и кресла с таящимися в щелях коматозными клопами; слегка оббитые по краям фарфоровые купидончики с бессмысленным взглядом выпуклых глаз.
Кире Николаевне совершенно расхотелось, даже стало мерзко ей, себе самой, такой вот антикварной, впредь подходить к зеркалу…
- Но почему обязательно антикварная? – Кира никак не собиралась портить себе настроение антиквариатом, - ведь, например, совсем другое дело, если античная!
Ну, взять вот, допустим…античная Венера, или античная Афродита, или античная Гера! А это, практически, античная Кира! Кира – Гера…!
Зато звучит иначе, радостно так и даже почти прекрасно. И выглядят они, античные, совсем по-другому. Вспомнила она замечательные скульптуры и фрески, хотя и античные, но глаз не оторвать, а только любоваться! Правда, случается, что мраморные Венеры да Аполлоны были без руки или ноги порой, но это несущественные мелочи – каждого может угораздить на скользкий каменный пол в термах упасть, или под колесницу угодить…
Так что прочь грусть антикварная!
Античная Кира – это даже почти возвышенно и неоспоримо великолепно.
Замечательно! Кира античная! А теперь можно и к зеркалу! - улыбнувшись сама себе и своей гениальной догадке, Кира Николаевна, которой уже не терпелось заняться какими ни будь полезными делами, в чём была, бодро перебирая по паркету мелкими пяточками, засеменила на кухню поставить для начала чайник.
Любимая цветастая кружка, подаренная давным-давно её мужем Иваном на какое-то из 8 марта, стояла на большом листе настенного календаря, разложенного вместо скатёрки.
Взяв кружку, она вдруг всё вспомнила. Донышко кружки прикрывало дату, жирно обведённую красным фломастером.
- Вот ведь я дура антикварная! – завязанный накануне узелок на память в виде кружки на календаре сработал.
Сегодня был день рождения её кролика!
Кира Николаевна жила не одна. Ну, в общем то, конечно одна, с тех печальных дней, как шесть лет назад покинул Киру навсегда её Иван после быстрой и жестокой болезни. Но не совсем одна. Под обеденным столом в гостиной стояла обширная клетка, издавна освоенная сегодня пока ещё не проснувшимся, тихо сопевшим её нынешним постоянным другом – белобрысым кроликом.
Кролик этот был тоже антикварный, попавший к ней в дом неожиданным образом. Нашла она его на улице, такой же мягкой зимой в ближайшей роще, что спускается пологим склоном прямо в воды Волги, любовно омывающей крепкие ноги-корни массивных берёз и елей.
Как и какой судьбой очутился он среди заснеженных берёз, совсем молоденький крольчонок только с тремя темными точками из глаз и носа на чисто белёсой пушистой шубке, в исторических летописях следов не нашлось. Видно было, что кролик породы домашней, ухоженный, и потому Кира Николаевна, за свою разнообразную жизнь никогда не посягавшая на чужое, попыталась найти его хозяев. Даже объявления развешивала. И только убедившись, что хозяева не проявляются, оставила его себе. Тем более, что уже привязалась к беспомощной животине.
Случилось это 12 лет назад. А кролик ещё был жив-здоров. Да и отсутствие аппетита было не его заболеванием. Ночами он порой в последнее время самозабвенно храпел, будя и так чутко спящую Киру. Но кролику прощалось всё. Он наверняка это чувствовал, и в прогулках по дому показывал себя полноценным хозяином. Иных заслуг за ним замечено не было.
Ну так вот. Если считать, что нынешним летом Кира Николаевна должна будет встретиться с девятым десятком годков, то они с кроликом, по счёту его кроличьей жизни, были антикварными ровесниками.
День, когда Кира встретила кролика, она хорошо запомнила и стала считать этот день днём его рождения. Сегодня именинник пока дрых, а Кира Николаевна засобиралась ему за подарком. Она всякий день рождения баловала друга какими ни будь свежими деликатесами. Баловала она его, честно говоря, не только на праздники, но и каждый божий день.
Только не так одухотворённо.
Не очень позволяла шиковать мизерная пенсия кандидата наук, отдавшего всю энергию и талант незабвенному оборонному комплексу. Но Кира Николаевна об этом старалась не переживать.
Ей самой для радости нужны были лишь лекарства и кролик. И то, и другое было доступно и всегда рядом. Кролик под столом. Аптека за углом.
Так что она уже была готова хоть сейчас выскользнуть за дверь квартиры к открытию огромного супермаркета, череду прилавков которого она порой посещала не спеша, удивлённо и задумчиво рассматривая экспозицию бесконечных рядов витрин, как в иной, богатой экспонатами живописной галерее полотна классиков. Только в отличие от картинной галереи искренне недоумевая, каким же изощрённым талантом надо обладать, чтобы наплодить вокруг столь огромное количество совершенно ненужных и бесполезных в обыденной жизни вещей.
Но было ещё рановато до открытия. И потому Кира Николаевна решила пробраться к туалетному столику, зажмурив глаза, на ощупь, и распахнула их, только когда присела перед ним.
На неё смотрел добрый взгляд без признаков маразма и вполне античное личико. Ну, слегка поблекшее, но зато задорное! Немного успокоившись после злых и обидных антикварных мыслей, она занялась макияжем, прихорашиваясь в честь юбиляра.
Кира почти завершила все мелкие малярные работы над своим античным образом, которые за многолетнюю практику выполняла автоматически (пальцы не забывали, мастерство не старело), как внезапно ослепил её пронизавший стекло окна и отразившийся в зеркале неудержимый блеск поднявшегося над крышами посёлка солнца.
Зажмурившись на мгновение, она тут же бросила карандаш и пудру на палитру туалетного столика, так и не доведя линию левой брови до нужной точки и метнулась к дверям, поняв, что увлеклась, припозднилась. Супермаркет уже полчаса, как открылся.
Не до крашенная бровь метнулась вместе с ней, придавая античному лику шаловливо – удалой вид.
- Милая моя, солнышко лесное, где, в каких краях встретишься со мною? – последнее, что услышал от неё наконец очнувшийся кролик, прежде, чем за Кирой Николаевной захлопнулась на английский замок входная дверь.
Часть 2
Город, в котором родилась и всю жизнь прожила Кира Николаевна был городом старорусским, славянским, пронизанный насквозь Волгой да двумя её младшими сестричками – Тьмакой и Тверцой, оплетающих космы районов его и кварталов вязью протоков. Помогали в этом, как могли, множественные волжские внучатые притоки и ручьи, коих не перечесть.
Вольные национальные традиции горожан показательны хотя бы тем, что именно тут было первое крупное восстание русских против Золотой Орды, которое русскими же из Москвы и Суздаля было и подавлено. Но не об этом эта история. Хотя перекликается с первым маленьким приключением Киры Николаевны в этот день.
До супермаркета, который она по привычке называла коротко и привычно магазином, Кира добиралась обычно пешком, напрямки, дворами, как, впрочем, и сегодня. Но на обратном пути ей подвернулась маршрутка со знакомым водителем, который подвозил её бесплатно, и Кира соблазнилась проехать пару остановок.
В маршрутке, напротив неё сидели щебетавшие друг с другом две представительницы, судя по внешней наружности то ли Золотой Орды, то ли Хазарского каганата, то ли Османской империи. Но щебетали исключительно по-русски, отлично друг друга понимая. Разговор был простой, бытовой.
Они делились семейными успехами, как две давно не видевшиеся подруги.
Кира Николаевна была не любительница до чужих сплетен, но говорили они через чур громко, не затыкать же уши публично, им ещё обиднее будет.
- а знаешь, Айнура, мы квартиру купили, двухкомнатную, - хвалилась одна.
- ой, как хорошо, и я два года назад, а ты в каком месте? – любопытничала другая.
- и район хороший, и дворы убирают вовремя, и детский сад рядом, и в школу Тимуру недалеко ходить – продолжала первая.
- ой, как повезло! А с работой как? – вторила вторая.
- замечательно, Дамир на фирме у дяди своего, Мансура пристроился, а я с детьми дома, - первая аж заулыбалась.
- а я со своим Каримом торгую, вот в Турцию собираемся, отдохнуть. Там его брат старший живёт, по-семейному навестить, - хвалилась другая.
- так у тебя всё хорошо, рада за тебя!
- и у тебя всё нормально!
- да, всё нормально! Правда не совсем уж хорошо, - поникла первая.
- ой! Да что же такое случилось? – забеспокоилась вторая.
- понимаешь, Айнура, всё хорошо, кроме одного – русских вокруг много!
Кира Николаевна не смогла сдержать усмешку, переходящую в смех, который всё же звонко прыснул у неё сквозь сжатые губы прямо перед глазами собеседниц.
Те косо посмотрели на Киру, и замолчали с серьёзными, если не сказать, с обиженными лицами.
Облегчив в магазине и до того тощий кошелёк, Кира Николаевна удовлетворённо несла к дому сумку с добычей для себя и кролика: кусочек сыра, кочан цветной капустой, немножко брокколи, три сладких яблока, немного чернослива, другими прочими сухофруктами, горстью грецких орехов, и даже невесть как оказавшегося на прилавке отрезанной долькой арбуза в вакуумной упаковке. В общем всё, что они с кроликом очень любили, но позволяли себе изредка.
Единственный сын её жил трудно, с большой семьёй и большими заботами где-то в пригороде столицы за двести километров. Но Кире деньгами помогал, которые она безропотна принимала, но почти не тратила, предусмотрительно откладывая их на чёрный день для того же сына, а то и на свои похороны.
Об этом событии Кира не думала испуганно. Она вообще о нём не думала и не опасалась. Она просто знала, что когда-то умрёт, что умрёт обязательно, и что это нормально и естественно. Обременившись этим знанием, она закинула его в самый дальний, пыльный угол памяти, забыв навсегда туда дорогу.
Она опасалась другого. Ей очень не хотелось умирать раньше кролика.
Кира отлично понимала, что тогда за её другом совсем некому будет присматривать, и он сгинет быстро. Кому он нужен, кроме Киры? Вся его жизнь рядом с ней.
Ведь когда ушёл навсегда Иван, она так и жила – от могилки его – до кролика. Она и говорила то тогда только с Иваном в кладбищенской роще перед могильным крестом, да с кроликом, поминая Ивана, и рассказывая тихо зверьку, какой Иван был замечательный, как она его любит, и как ей без Ивана плохо. И кто знает, если бы не эти разговоры и какая-никакая живая душа в доме, смогла бы она пережить уход мужа?! Так что все остатки сил своих перенесла она впредь на заботу о мохнатом друге, пережившим с ней безмолвно её горе и вытерпевшим все её долгие стоны и слёзы.
В те горькие дни и стала она болеть давлением неуёмным, а бодрость и силы всё реже и реже посещали Киру.
Следующим плановым объектом сегодня у Киры значилась аптека.
Часть 3
Врач насоветовал ей подлечиться какой-то специальной живой водой, минеральной, которую можно было найти только там. Кира долго запоминала её мудрёное название, смущаясь, что не сможет выговорить фармацевту, а когда наконец зазубрила, решилась на покупку. Не рекламируя товар, назовём её условно и попроще, ну, например, «Живщина».
В аптеке стояла немалая очередь, хотя фармацевтов было двое.
Но и очереди было две.
Очереди были плотные. Очереди были насмерть!
Не сдвинешь. К фармацевту не добраться.
Маленькая Кира, едва-едва доставая своей шапочкой до средней пуговицы дублёнки здоровенного мужика, попыталась протиснуться раз-другой. Безрезультатно. Пуговица на пузе мужика была с Киру ростом. Она даже умудрилась подпрыгнуть, и даже ей показалось, что она действительно подпрыгнула, но понятнее ситуация не стала.
Недавно Кира Николаевна как-то про себя отметила, что, хотя аптек стало в городе значительно больше, можно даже сказать, что полно стало аптек, но и народ в этих аптеках постоянно толкался. Аптек народу не хватало.
Народ хотел лечиться! Народ был болен! Интересно бы знать, чем?! Интересно бы знать, почему?!
Ответов у неё появилось всего два, хотя и кандидат технических наук. Она рассуждала так.
Что в обычной жизни изменилось больше всего? За последние десятилетия?
Товаров в магазинах!
То есть в них, в супер – мини – микро – харакири - маркетах!
Особенно много стало продуктов! Через край прилавков переваливается. Чего там только нет. Есть даже то, чего никогда даже в природе не было и природой рожать не планировалось. И такой вот химической еды стало всюду настолько много, что то, живое, рождаемое природой, опять превратилось в дефицит.
Но и более того.
Даже то, что рождается природой, сделано из таких не природных удобрений; под лампами в подвалах, а не под солнцем; с генетическими сдвигами, а не от искренней любви свина к свинке, а петуха к курице. Вскормлено всё это порой отбросами, залечено горой антибиотиков, доставшими своей назойливостью самую последнюю, дальнюю молекулу в будущей еде и осевшими в ней навсегда!
Никогда ещё народ не засовывал в свой героически держащий оборону желудок столько бывшей туалетной бумаги и перемолотых рогов да копыт. А потом наступает время расплаты! В том числе и в прямом, денежном смысле. Описывать грани темы можно долго. В целом ясно. Тем более, что Кира Николаевна кандидат не каких ни будь, а наук химических.
Зато всего теперь много! Еды много, а очередей за ней мало.
Практически нет очередей. Не то, что при загнивающем социализме!
Все всё едят. Едят всё подряд. Без очередей! А запивают прожигающей металл колой, палёной водкой и настойкой боярышника, не со зла себе, а для экономии, как уже писал однажды великий бард.
Какой такой организм долгое и постоянное над собой насилие выдержит!?
Потому очереди теперь переместились в аптеки!
А в них и второй ответ, причём простой и очевидный. Это неписаный сговор фармацевтов и медиков. Одни рекламируют всякую чушь в цветастой обёртке и врачей этому науськивают за малую мзду. А те, другие, народ покупать эту чушь провоцируют даже тогда, когда она человеку совершенно бесполезна и вредна, особенно для кошелька. Но ведь каждый хочет здоровым быть! И, потому идёт, и покупает красивые разноцветные таблетки так, на всякий случай. Ну хотя бы попробовать разок он может?!
Вот и Кира Николаевна туда же! Сдалась ей эта вода! Жила без неё восемьдесят лет и не тужила! И ещё столько бы без неё прожила!
Однако, Кира Николаевна привыкла решать поставленные задачи, и, вспомнив молодость и полевые испытания на полигонах, она, набрав побольше воздуха, гаркнула грудным выдохом, идущим от самого пупка через всё её щуплое тело в обход очереди, в потолок аптеки,
- Э-э-э-эй! На палубе! Слышно меня?
Рокот очереди притих. Услышали значит!
- Эй! Вода у вас, «Живщина», есть? Почём?
-185 рублей бутылка, - ответ фармацевта, отразившись от потолка, и потому не затухая среди людских воротников и шапок, наконец дошёл до Киры, как удар резиновой дубинки, и не насмерть, а больно и обидно.
- Ни хрена себе водички попить! - Кире показалось, что это она себе под нос пробурчала, а вышло неожиданно громко, опять на всю аптеку, - бывало я месяц за такие деньги работала, и рада была…
- А я - то тут причём? – обиженно буркнул фармацевт, - я что ли цены назначаю?
Но его не слушали.
- Молодец, мать! Так их, коммерсантов! Совсем краёв видеть перестали – одобрительно зарокотала очередь, а пуговица на дублёнке, которая ростом с Киру, вдруг заговорила приятным, доверительным баритоном,
- Не переживайте, мамаша! Куплю я вам эту воду. Здоровейте себе на радость!
Кира Николаевна молча задрала голову и встретилась глазами с молодым мужиком, хозяином пуговицы, улыбавшемуся ей сквозь мягкую, волнистую русую бороду. Она вздохнула, и засеменила к выходу. Всё равно денег у неё в кошельке сейчас и ста рублей не наберётся.
Кира вдруг забыла о живой воде, а задумалась совершенно о другом.
О молодом бородатом мужике. Сколько ему лет, интересно? Наверное, и пятидесяти нет. Конечно молодой! На 30 годков Киры моложе! Интересная вещь получается! Чем дольше Кира живёт на этом свете, тем всё чаще вокруг неё встречаются молодые люди.
Чем больше Кире лет, тем моложе народ! Если так дальше пойдёт, то одна только молодёжь вертеться всюду будет!
- А это ведь целый закон природы я вывела! Объективный и неоспоримый! Причём второй за день! – Кира Николаевна вспомнила заодно и об античном своём образе!
- Как бы его назвать, закон этот? Например, «Аксиома Киры». Или «Закон аКиры». Да! Да здравствует «Закон аКиры» - так получается таинственнее и по-восточному даже. Закон зависимости молодости народа от возраста Киры! То есть, по техническому говоря так - молодость народа обратно пропорциональна прожитым годам Киры!
Это ведь целая программа намечается политическая по омоложению народа! Народ будет молодеть, пока Кира жива-здорова! Поэтому Киру надо беречь! В первую очередь – самой Кире. Великолепная задумка! Хоть депутату предложение пиши или на выборы кандидатом в президенты собирайся! Кира развеселилась от этой чумной идеи!
Представила: – Кира – первая бабка-президент среди молодеющего на глазах народа! Аптеки все эти наглые закроются сами собой! На-фига молодёжи дурацкие лекарства! А фармацевтов Кира своим указом пошлёт переучиваться, и они потом будут выращивать грецкие орехи и капусту для кроликов!
Вот в таком приподнятом настроении, полная героическими планами по омоложению нации, Кира Николаевна добралась до своей пятиэтажки и решила сразу эти планы начать реализовывать. То есть приступить к делам по сбережению здоровья Киры!
Часть 4
Сегодняшняя оказия с подвернувшейся маршруткой сбила планы Киры Николаевны по ежедневным пешим прогулкам, и она решила наверстать упущенную физподготовку, заменив её на прогулку у дома. Поставив сумку с подарками на скамейку палисадника, Кира начала прямо тут здороветь давно натоптанным маршрутом.
- скамейка с сумкой
– берёза у качелей
– ребятишки, занятые снеговиком
– фонарный столб
– заснеженная легковушка
- и опять – скамейка – берёза – снеговик - столб –легковушка
– и снова – скамейка – берёза – снеговик - столб –легковушка
- и вновь – сумка на скамейке – берёза…но стоп! Кира вдруг замерла!
Скамейка была на месте, снег на скамейке на месте, а где же сумка?! Сумки не было! Сумка исчезла!
Кира почему - то первым делом посмотрела вверх, но сумка не летала ни где.
Засеменив на одном месте, крутя головой, Кира Николаевна беглянку обнаружила. Скрылась она недалеко.
Сумка мирно держалась своими тонкими ручками за руку какой-то тётки. Тётка спешно удалялась в сторону рощи. Сумка торопилась вместе с ней. Тёткина спина в старорежимном драповом пальто своим поднятым воротником убедительно намекала на полную отстранённость от Кириных волнений.
- Во даёт, нахалка! - Кира на мгновение опешила, но только на мгновение, - гражданка! А ну стой! Сумку то верни!
Этот её крик опередил Киру не на много. Тренированной иноходью, разгорячённая от событий и активной прогулки, она неотвратимо настигала тётку. Молча, чтобы не спугнуть.
Тётка не оглядывалась, и даже шаг не ускорила, уверенная в своём физическом превосходстве над убогой бабкой.
Снег был утоптанный и потому не скрипел. Тихо настигнув добычу, Кира опять молча, левой рукой вцепилась в сумку и попыталась выдернуть её из руки тётки. Тётка, хоть и не ожидала коварного нападения, но сумку не выпустила, поскользнувшись на обледенелой тропинке и теряя равновесие.
На короткий миг они обе замерли, вдвоём не отпуская сумку из рук.
Кира, опять молча, включила в боевые действия и правую руку, ударив ею тётку по рукаву пальто. Тётка, окончательно теряя устойчивость, всё-таки отпустила сумку, а из рукава её пальто неожиданно выпал Кирин кошелёк с остатками денег, которых не хватало даже на бутылку минералки.
Затем тётка позорно раскорячилась в снегу на руках и коленях, быстро вскочила и почти побежала подальше от места своего сокрушительного поражения. Лица её Кире так и не удалось разглядеть из-за тёткиного высокого каракулевого воротника.
Кира Николаевна почувствовала захлестнувшую её гордость за себя, за содеянное, за торжество победы без видимых потерь. День её складывался насыщенный событиями. Она ощущала себя такой энергичной, как когда-то давным-давно, в той прежней жизни с любимым Иваном. Сердце стучало праздничным колоколом, почти разрывая грудь. Но сейчас она не думала ни о каких болячках и хворях.
Возвратившись к исходной позиции, она опять поставила драгоценную сумку на скамейку, и опять – скамейка – берёза – снеговик - столб –легковушка
– и снова – скамейка – берёза – снеговик - столб –легковушка. Минуты через три своего оздоровительного похода Кира Николаевна решила проверить сумку.
Боже мой! Сумки на скамейке не было! Что же за напасть такая!
Кира Николаевна уже опытным взором окинула окрестности. Вот она, сумка! Опять у тётки! Только у другой, в шубке и пуховом платке. Тётка была уже далеко, направляясь к банку. Быстро её не догнать.
- ух, зараза! Сразу в банк надумала мои копейки положить! - Кира вспомнила про ребят у снеговика, - ребятки! Помогите старушке! Догоните тётеньку! Она мою сумку забрала!
Ребятки обернулись на призыв, и двое из них вдруг сразу оказались девчатами. Сорвавшись гурьбой от надоевшего снеговика, они бросились за тёткой, окружили её и начали хороводить вокруг, что-то щебеча. Потом остановились, а тётка пошла дальше вместе с сумкой. Кира нагнала её уже в банке, схватила за рукав, глянула на сумку, и превратилась в соляной столб. Сумка была не её! Похожая, но не её!
- Бабушка, - укоризненно посетовала тётка, - внимательнее надо быть, а не наводить поклёп на людей! Некрасиво получается!
Кира понимала, что не красивее некуда! Что она сейчас самая что ни на есть дура антикварная!
Затем Кира что-то путано говорила тётке, извиняясь и оправдываясь, говорила и говорила, опять извинялась, рассказывала историю про ту прежнюю, вороватую тётку, потом про то, как ей, Кире одиноко и трудно одной. Опять просила прощения, пока не обнаружила, что невиновная тётка давно уже ушла, а она изливает душу невозмутимому огнетушителю под пластиковым фикусом в углу банка.
А в это самое время неблагонадёжная Кирина сумка мирно ожидала её, сложив ручки бантиком и сидя на скамейке качелей во дворе, на том самом месте, где Кира её и оставила, да запамятовала в угаре борьбы за справедливость.
Часть 5
Кролик встретил Киру безразлично. Он сидел, размышляя о чём-то над своим отражением в воде блюдца. Накрыв кролику праздничный стол в клетке, Кира всё-таки собралась опять за живой водой. Она привыкла планы свои выполнять, хотя сердце ухало и ухало, отдавая громом в ушах. Кролик пока совершенно не отреагировал на вкусности, продолжая сидеть у блюдца.
В аптеке её ожидал сюрприз. Фармацевт, узнав Киру, протянул ей бутылку живой воды, но от денег отказался, - Всё уже оплачено! Помните, мужчина обещал? Ну так вот от него!
Как же так? – Кира не хотела уходить, - деньги то у меня есть, не могу я вот так вот, неизвестно от кого принимать подарки! Не нищенка я, - Кира суровыми складками стянула брови к переносице.
Фармацевт её всё уговаривал и уговаривал, она всё отказывалась и отказывалась.
Не стоит человека обижать, он честно поступил, пообещал – сделал! Скажите спасибо, мамаша, и идите себе, - фармацевту уже надоело её убеждать.
Но Кира угомонилась только тогда, когда аптекарь грозно взял трубку телефона, набирая номер и обещая вызвать полицию, что-бы посадили хулиганку на пятнадцать суток.
Кире очень не хотелось в полицию сегодня, и она наконец ушла с дарёной водой.
Кролик сидел на том же месте. Но обед попробовал, соблазнившись, правда, только на чернослив.
Кира Николаевна внезапно почувствовала, что очень устала. В голове шумело и громыхало без остановок. Ненавистное давление опять возвращалось на временно оставленные позиции. Наглотавшись таблеток, она прилегла с ещё вчерашней мечтой загадочно побродить перед сном вместе с Буниным по его тёмным аллеям. Но книга так и осталась нераскрытой.
Кира Николаевна вспоминала сегодняшний день, который удалось пройти вместе с людьми, случайно повстречавшимися ей и ставшими потому маленькой частью судьбы Киры, и даже частью её самой. Она улыбалась про себя и ордынским простоватым, но искренним товаркам, и ватаге доверчивых ребятишек, и твёрдому злобному воротнику вороватой тётки, и уставшему от претензий покупателей аптекарю, и конечно добродушному русому здоровенному бородачу.
Вот ведь как получается, что странности и неожиданности частенько нас оплетают. И очень жаль бывает, когда мы не откликаемся на их зов. Встречи добрые и не очень, долгожданные и внезапно неприятные. Но коль уж это произошло, то впредь, - рассуждала уставшая Кира, – мы никогда уже не сможем быть прежними. Частица нас остаётся навсегда у того, кому мы благоволим и даже у того, кто нам неприятен или безразличен. Такой вот непредсказуемый и непрошеный подарок.
А главное ведь - что грустить то?! Надо пытаться в любом случае что-то хорошее отыскивать, находить и ценить. Ведь так мало счастья и доброго вокруг, если самому его не создавать.
Я ведь люблю людей. Во всяком случае, я так это ощущаю, - возвращалась Кира к воспоминаниям своей долгой жизни. Некоторых, правда, ненавижу...но мгновения...потом опять люблю...
Но сейчас меня прижимает к подушке одно желание - спать...спать...спать...исключительно одной.
Без длинных рассуждений и даже без Бунина. И не позавидую я тому, кто меня, Киру, разбудит…
Кролик, словно почувствовав пожелания Киры, ночью не храпел, а на следующее утро не проснулся. Не проснулся он и к обеду.
Хоронил кролика сосед. Кира медленно плелась за ним, отдыхая каждые дюжину шагов. Сосед спокойно ожидал её. Он сегодня никуда не торопился. Сердце у Киры уже не громыхало, а совсем наоборот. Редко и неслышно шуршало подмышкой.
Иногда оно вовсе останавливалось в раздумьях, идти ему дальше, или ну её, Киру, к Богу в рай.
Выбрали кролику холмик с оттаявшей под почти весенним солнцем стороной на краю рощи, прямо у реки. Земля там уже размягчилась на всю глубину. Первую из двух припасённых Кирой четвертинок сосед выпил прямо там, за упокой, одним махом, не глотая, просто опрокинув её привычным движением в желудок, наотмашь закинув голову.
Вторую растягивал, не спеша поминая кролика уже дома у Киры, куда зашёл забрать ненужную больше клетку. Он поднимал каждую стопочку над столом и, прищурившись, оценивал продукт, пропуская через него длинные солнечные лучи. После чего сочно закусывал кроличьим куском арбуза и остатками сухофруктов.
На третий или, может быть, на четвёртый день вдруг явился Кирин сын, обеспокоенный тем, что мама перестала отвечать на звонки. Открыв запасным ключом квартиру, он поразился необычному порядку. Полы и посуда были чисто вымыты, все вещи и безделушки стояли на своих местах, клетки под столом не было. От этого квартира казалась светлой и радостной, как невеста в день свадьбы.
Кира Николаевна была дома. Она тоже выглядела празднично. Седые, но густые волосы аккуратно уложены и скреплены сверкающей стразами заколкой. На ней было нарядное бархатное платье гранатового цвета и стоптанные, но любимые и потому одеваемые только дома на торжества туфли. Даже губы подкрашены и припудрен носик. Античный лик её был спокоен и необычайно симметричен.
Кровать была застелена новой, отбеленной льняной простынёй, сохранившей на себе квадратные следы складок.
Кира Николаевна лежала на этой простыне, прижимая обеими руками к груди небольшую фотографию своего Ивана в самодельной рамочке, где он, в армейской форме, сразу после демобилизации, улыбался, лихо заломив фуражку на самый затылок.
Кира была дома. Но в квартире Киры не было.
Она была уже далеко. Она торопилась на свидание.
Последнее, самое главное и вечное свидание с родным Иваном.
На пустом обеденном столе в комнате стояла только цветастая кружка, подарок Ивана, да непочатая бутылка живой воды из аптеки за углом.
Свет был везде. Свет был отовсюду. И этот свет был идеален и добр.
Он был родным и близким, единым со всем, до чего он добирался и из чего
он исходил.
Кира безо всяких усилий шла в его лучах по тропинке, сотканной из этого
же света, она дышала им.
Этот свет исходил из самой Киры.
Она пока не видела, но совершенно точно знала, что в том, дальнем-
дальнем и добром свете ждёт её он, её Иван.
Ждёт уверенно и спокойно, потому как у Киры нет и не может быть иной
тропинки.
Она не заблудится. Свет не позволит ей этого.
«…Если вам говорят: Откуда вы произошли? – скажите им:
Мы пришли от Света, от места, где Свет произошел от самого себя…
Если вам говорят: Кто вы? – скажите:
Мы его дети, и мы избранные Отца живого.
Если вас спрашивают: Каков знак вашего Отца, который
в вас? – скажите им:
Это движение и покой…»
(Евангелие от Фомы, 55)