Старый, весь в ржавчине, автобус остановился на краю деревни, возле большой почти разрушенной церкви. Из автобуса вышло несколько человек, все разошлись кто-куда. Только молодой жилистый парень двадцати с небольшим лет, в яркой одежде, солнцезащитных очках, с рюкзаком и сумкой, выйдя из автобуса, никуда не пошёл, а только глубоко вздохнул и начал осматриваться.
Немного поодаль от дороги прибывший парень увидел человека, стоявшего у мольберта с кистью в руке, повернутого в сторону церкви. Он стоял по колено в траве; было видно, как сильно художник увлечён своим занятием. Лицо у него казалось до боли знакомым.
- Гриш, - крикнул парень в очках, - Гриша! Э-э-эй! Это ты?
Художник вздрогнул всем телом, недоверчиво обернулся, удивленно глянул на человека, зовущего его. А тот, уже с большим энтузиазмом, продолжил:
- А я-то думал, что обознался. Гриш, ну чего молчишь? Не узнаёшь?
- Коль, ты? – с осторожностью, прищурившись, спросил Гриша.
- Ясное дело, я это, - отозвался Коля. - Давай хватай доску свою, краски и вылезай из этого бурьяна.
Гриша посмотрел с сожалением на свою картину, которую он хотел сегодня закончить и уже наносил завершающие штрихи, перевёл взгляд на солнце, которое уже близилось к горизонту. «Всё равно не успею» - подумал он и начал собираться. Мольберт, тюбики с краской, кисти и холст были сложены. Затем Гриша поднялся на дорогу, улыбнулся и пошёл на встречу старому другу.
- Гри-и-и-ша, брат! – воскликнул Коля, положив сумку на землю и разведя руки. - А ну иди сюда, я тебя обниму.
Гриша аккуратно положил свои инструменты и тоже развёл руки. Объятие со словами «Сколько лет, сколько зим!» длились несколько секунд. Затем Коля обхватил плечи старого друга, осмотрел его с ног до головы; перед Колиными глазами пронеслись воспоминания из детства, как, впрочем, - и перед Гришиными. Встреча была неожиданной и радостной для обоих, вызывающей очень приятное чувство ностальгии.
- Ну, пойдём, Гриш, - после недолгого молчания сказал Коля, который всё не мог насмотреться, налюбоваться, да не просто другом, а всем своим детством. - Сколько всего, сколько всего! Классно было, помнишь?
- Помню, а то как же, – улыбнулся Гриша. - Много было всякого.
- Рассказывай! Всё рассказывай! Как сам? Чем занимаешься?
- Я в полном порядке. Сейчас вот вышел, пока дел нет, отдохнуть, порисовать. Давно я хотел нашу церковь изобразить на холсте, руки только не доходили. Угасающим величием она отдаёт: высокая, красивая, из красного кирпича, только вот никому не нужна сейчас… Что поделать.
- Сдалась тебе эта церковь? Помню только, как лазили там, да и народ туда всякий мусор выкидывал всё время, – отмахнулся рукой Коля. - А у тебя всё как всегда - не так как у всех! Помню, все в компании смеются, болтают, а ты в стороне на небо глядишь. Девчонки над тобой вечно хихикали, чудаком называли.
- Да это я знаю, что чудаком назвали, да и сейчас много кто так называет. Я же не глухой, не дурак, вроде бы, - засмеялся Гриша, после опустил взгляд на землю и задумался. - А сейчас... Два месяца назад закончил я колледж, думал, пойду в армию, потом по специальности, а тут... Бабушка у меня заболела.
- Баб Валя? – раскрыл широко глаза Коля. - Что с ней?
- Одним словом, старость, - вздохнул Гриша, - а она, упрямая, всё не хочет в город, ни к родителям, ни в больницу. Устроила скандал, говорит: «Дома помирать буду, где всю жизнь прожила!». Я и про армию забыл, и про работу, подождёт всё. Сказал родителям, что буду пока с ней - по дому помогать, а то бабушка почти не встаёт с постели. Родители, недолго думая, дали согласие, а что же ещё делать? Бабушка-то какая радостная была, что поговорить будет с кем, и что дома осталась, хотя сперва говорила, чтобы я свою жизнь устраивал, а не за ней, старухой, присматривал.
- Жалко баб Валю, жалко.
Сумерки сгущались вокруг ребят, на небе начали просматриваться звёзды, подобно алмазной пыли, рассыпанной на тёмной скатерти.
- А я не пойду в армию, - продолжил Коля разговор с весёлой ноты. - Ну их со своей армией куда подальше. Делать мне больше нечего! Ну, не хочу, понимаешь? Без меня есть кому родину защищать, например, тебе, – засмеялся Коля. - И учёба эта тоже сдалась мне больно! Я кое-как закончил свою шарагу, теперь занимаюсь музыкой. Композитор я, ну почти. Диджеем я работаю, музыку пишу, миксы делаю всякие.
- У тебя любовь к музыке давно. Ты на дискотеках тут всегда музыкой заведовал, - начал вспоминать Гриша. – Я рад, что ты занимаешься любимым делом, я вот тоже…
- Меня во всех клубах знают, – перебил его Коля. - Встречают с радостью! Ещё бы не встречали. Народ от моих хитов тащится. Ну ладно. Гриш, а ты как развлекаешься?
- Я вот пока учился в городе, ходил со знакомыми на дискотеки. Пытался всё влиться в какую-нибудь компанию, завести друзей, быть как все, - Гриша неловко улыбнулся, - но что-то идёт всё время не так. А если честно признаться, то не нравится мне всё это, клубы, музыка их, танцы, если вообще это танцами можно назвать. Не понимаю я…
Вдруг Коля разразился громком смехом.
- Не нравится ему это, не понимает. Конечно не поймешь. Понимает только элитка, которая живёт на полную катушку, а если тебе не нравится, то с тобой что-то не так! Мы создаем культуру, мы - элита. Это тебе не картинки рисовать, да в книгах зарываться. Как был ты странным, так и остался, Гриш.
Гриша задумался, а Коля всё говорил и говорил. Говорил про музыку, про то, что сейчас модно, над чем нужно смеяться, а что давно уже «баянище», про то, что Гриша ничего не понимает и ещё про многое, что считал Коля важным и с удовольствие доносил до собеседника с лицом учителя-наставника.
- …Ладно. Ты не обижайся только. Не всем же понимать это, – Коля остановился. - А вот и мой дом. Ну и потрындели мы с тобой! Как добрались, не заметил. Кстати, я всех наших позвал. Сегодня должны встретиться, поговорить о прошлом. Включу свою музыку, может врубишься. Они все уже приехали, наверное. Ты приходи, если что, Гриш.
- Я постараюсь. Увидимся.
Коля свернул с дороги, а Гриша пошёл дальше и всё думал над словами Коли. Но в голове Гриши никак не могла уложиться мысль о том, что с ним, возможно, действительно что-то не так. Это не давало ему покоя.
Уже довольно сильно стемнело. На траве появились холодные капли росы, в окнах домов зажёгся свет, загорелись огни на редких фонарных столбах. Людей на улице видно почти не было, лишь собаки гавкали где-то вдалеке.
Остановившись, глубоко вдохнув ночной воздух, Гриша понял, что и он добрался до дома, где жил с бабушкой, и где он проводил так много времени в детстве.
- Ба-а-аб, я дома. Всё хорошо? – громко сказал Гриша, снимая обувь, кладя свои инструменты аккуратно у стенки. После прошёл в комнату бабушки. Она лежала на кровати почти неподвижно, тяжело дышала.
- Да, Гриш, всё хорошо. Только вот ноги почти не ходят, и душа к богу просится, - засмеялась баб Валя. - Ну, давай показывай скорее, что ты там нарисовал на этот раз, а то уже терпения моего нет.
- Я ещё не закончил, – ответил Гриша. - Могу показать, если хочешь.
- Эх, жаль. Ну не надо тогда, не показывай. Законченная картина получше будет, да.
- Кончено, баб. Сейчас я покушать разогрею. Тебе что-нибудь надо?
- Нет, не надо. Побудь со мной и расскажи хоть, что рисовал?
Гриша пододвинул стул к бабушкиной кровати, сел на него, опёрся локтями о колени, положив голову на ладони.
- Церковь нашу.
- Это ты молодец. А то ей, как мне, почти конец, разрушится, а рисунок твой останется, память будет.
- Ну ба-а-аб, хватит шутить так. Тебе ещё сто лет жить да жить.
- Сто, да не сто. Слушай, а нарисуй меня. Сможешь?
- Конечно. Хочешь сейчас начнём?
- Нет, сегодня не надо, поздно уже. Отдыхай. Сначала одно сделай, потом за другое принимайся.
- Хорошо. Ещё я Кольку встретил, он приехал только что. Дошли с ним вместе. Он диджей сейчас.
- Колька- это который озорник хороший был? Это с которым ты всё время гонялся?
- Да, он, друг детства. Озорниками все мы были.
- Нужны такие друзья больно. Ди… чего там?
- Диджей. Музыку делает. Помнишь, какая в клубе у нас играла? Вот такую музыку и делает, приблизительно. Завидую я ему, эх, завидую. У него много друзей, компаний весёлых, его знают. Он знаменит, я даже слышал о нём много раз, когда учился. Хотел бы я быть как он.
- Гриш, ты дурак, что ли? Не нужно быть как кто-то, нужно быть собой. А знают его такие же как он, раздолбаи, да и забудут его быстро. Ты картины рисуешь, смотри какие хорошие. Думаешь он не завидует тебе? В детстве, когда ты с книжки картинки себе срисовывал, знаешь, как он завидовал, плакался бабушке своей. Вон как!
- Врёшь, баб. И даже если это так. Сейчас я кто? Парень с техническим образованием, который раздаёт просто так всем знакомым свои картины. Колю с руками и ногами все, кому нужен диджей, хотят к себе на работу, денег много предлагают. Одного возраста с ним, вместе выросли, а такие разные. Я всегда на него смотрел снизу вверх. Его все любили, а сейчас обожают, он оставляет что-то нужное людям после себя, формирует культуру.
- Культура, да не культура. Есть высокая культура, которую люди помнят веками, а есть низкая культура, которая популярна сейчас, и помнят её недолго. Знаешь, Сережка Есенин писал «Большое видится на расстоянии!» - баб Валя закашляла, потом начала говорить медленнее. - Не гонись ни за кем. Будь собой, делай то, что тебе больше всего нравится, что ты любишь, от всего сердца. Не гонись за популярностью, не пытайся никому угодить. Твой человек тебя сам найдёт рано или поздно. Подумай, чего ты действительно хочешь, каким хочешь чтобы тебя запомнили. А пока принеси мне водички.
- Сейчас.
Взяв бокал, Гриша пошёл на кухню. Слова баб Вали то и дело проносились в его голове. Вернувшись к бабушке, он поставил бокал на стол рядом с кроватью, хотел было что-то спросить, но заметил, что бабушка уснула, едва заметно дыша. Гриша присел на стул, минуту смотрел на бабушку с печалю на глазах, затем тихо выключил свел и вышел из комнаты.
Дома было ужасно душно и жарко. Гриша открыл форточки и отправился на улицу. На небе ни облачка, было видно огромное количество звезд: очень ярких, которые складывались в созвездия, и небольших, почти незаметных, но не менее красивых.
В такие моменты Гриша очень любил подолгу смотреть на звёзды, думая обо всём. То, что всё земное так ничтожно, смешно и нелепо на общем фоне бескрайней вселенной печалило Гришу, но, с другой стороны, успокаивало, потому что все печали казались тогда такими незначительными.
Гриша лёг на траву, подложил руки под голову и улыбнулся. Он подумал о том, что как же замечательно, волшебно и волнительно то, как долго звезды, возможно, давно уже погасшие, могут дарить кому-то своё сияние, вдохновлять, радовать глаз и трогать душу.