(с польского, начало как этой, 12-й главы, так и романа в целом, если кому вдруг интересно, см. в папке "Веслав Мысливский. Трактат о лущении фасоли")
Иногда, особенно в дождь, можно было услышать, как где-то далеко-далеко, подавая сигнал, гудит поезд. Или, когда прикладывал ухо к земле, тоже иногда можно было услышать грохот, как от поезда, что идет по рельсам. Я спросил ее как-то:
- А где тот поезд, который слышно?
- Там. - Показала рукой.
- А где станция?
- Там. Но это далеко отсюда.
Минула зима, весна, пришло лето. И как-то я сказал, что иду в лес за земляникой, а сам собрался на эту станцию. Пошел так, безо всякого плана, просто посмотреть, а может поезд придет. Как сейчас помню, до неё была пара километров, не больше. Станция небольшая, но людей в очереди стояло много. Я спросил железнодорожника, когда придет поезд.
- А в каком направлении? - спросил он в ответ.
- Все равно.
- Как это - все равно? Не знаешь, в каком направлении едешь? Ну, как не знаешь, так вот, прямо сейчас и прилетит.
И, точно, скоро приехал. Полный людей, обвешанный людьми, даже на крышах люди сидели. Те, которые ожидали, казалось, что уже не вместятся. Тем более, что у них были с собой чемоданы, коробки, корзинки, разные тюки, узлы, пакеты. Из вагонов их затаскивали за руки, с платформы пихали в спины. Забыл еще сказать, что, когда поезд только остановился, с начала и с хвоста состава выскочили двое каких-то парней, примерно моего возраста, с корзинками в руках, они побежал вдоль состава, и один из них кричал:
- Груши! Яблоки! Ренклод (1)! - А другой: - Помидоры! Огурцы! Кольраби!
Из окон протягивали к ним руки, люди покупали. Поезд уже тронулся, а они, на бегу, еще продавали. В последний момент вскочили на ступеньки, едва, едва ухватившись за поручни.
Поезд набрал скорость, ушел, а мне стало как-то странно и одновременно удивительно, что я остался, не уехал. Я почувствовал себя так, словно этот поезд вместе со всеми его людьми покинул меня. Железнодорожник, у которого я спросил, когда придет поезд, вроде бы даже удивился:
- Почему ты не поехал, если тебе все равно, в каком направлении? - И засмеялся.
Вошел в здание станции, а я поплелся обратно. Шел, никуда не торопясь, разные мысли меня мучили, а когда уже почти подошел к дому, решил, что убегу от лесничихи. Еще начала у меня выспрашивать, где это так долго был, о, и земляники совсем не набрал. И вообще, что я раньше был честнее, хотя и таким худым был, и сил столько, как сейчас, не было у меня.
Я забрал у нее корзину и металлическую полквартовую (2) кружку, чтобы было чем измерять, когда буду продавать земляники, чернику, ежевику или другой штучный товар. И прежде, чем она проснулась, ранним утром выбрался тихонечко из-под одеяла и убежал.
Начал, как и эти пацаны, кататься на поездах. Продавал, что сам собирал в лесу или воровал у людей на огородах, полях. Это – в самом начале, потому как потом, когда уже подкопил немного денег, покупал у хозяев. Иногда жалели меня и за бесценок продавали, иногда даже бесплатно отдавали. А я продавал поштучно или на кружки. На кружки, ну, это у кого-то должна быть сумка или хотя бы кусочек газеты. Спал прямо на станциях. Но, большей частью, ездил. Пересаживался с поезда на поезд, где была узловая станция, и в путь, и дальше, и так все время. Познакомился с другими пацанами, которые также как и я ездили с этим, с тем. Многому меня научили, что более выгодно, что менее, когда, на что наибольший спрос. Что и в каких поездах лучше продается, с ранья, вечером, о, это большая разница. В пассажирских, в скорых. В скорых выручка была самой маленькой. И скорый шел только один за сутки. Или, например, что люди предпочитают в более, в менее загруженных поездах, во втором, в третьем классе. Тогда второй класс был, как сегодня - первый, а третий, как второй.
Когда можно брать большую цену, когда столько не заплатят. Лучше всего продавалось, когда в поезде народу – не протолкнуться, жара и людей мучит жажда. Правда, по такому составу и протиснуться было нелегко. Зато кондукторы частенько не проверяли билеты. Но в этом возрасте человек - ещё как бы половинка от себя, и, если очень надо, не человек даже, а кусочек мыла. Нужно – протиснемся! Когда уже приобрел определенную сноровку, продавал и лимонад. На
лимонаде у меня лучше всего получалось. К тому же он – продукт непортящийся. И вот как-то иду вторым классом, второй класс, как правило, малолюдный, и зазываю:
— Лимонад! Лимонад! Груши! Груши! Яблоки! Яблоки!
Подзывает меня какой-то мужчина, уже в возрасте:
- Дай мне грушу. Одну. Только спелую. Сколько просишь за эту?
И заплатил мне за грушу, как за три. Остальных - не захотел. Но чтобы я присел рядом с ним. На минутку. Начал меня расспрашивать, откуда я, где живу, живы ли родители. А я молчу. Ну, что я мог ему сказать? Тем более, боялся, что накажет меня, ездил ведь без билета.
- А хотел бы в школу ходить? – вдруг спрашивает он меня.
Тоже ничего ему не сказал, потому что не знал, хочу ли я.
- Выучился бы какой-то профессии, - говорит. - Не будешь же все время ездить на поездах. Что, например, будешь зимой продавать? Фруктов не будет. Лимонад? Поезда, обычно, неотапливаемые, кому захочется пить твой лимонад?
Этой зимой, скажу пану, он меня напугал. Я и не знал, что зимой в поездах людям не хочется пить. А еще больше удивился, когда он сказал, что сейчас, после войны, много таких как я. Поезд остановился на какой-то станции и, больше не спрашивая меня, хочу я, не хочу, бросил:
- Приехали! Выходим.
И я вышел с ним. На пристанционной площади стояли дрожки. Мы подошли к одним из них. Возница, похоже, знал его, потому как сильно обрадовался:
— О, пан адвокат. Доброго здоровья, доброго здоровья. Давно вас не возил. - И спросил: - Как обычно?
Ехали мы довольно долго, пока не остановились перед каким-то зданием с зарешеченными окнами первого этажа. Там меня кому-то отдали. Меня взяли и первым делом остригли наголо. Потом дали мыло, полотенце, отвели в душ и велели хорошо помыться. Дали одежду, обувь. Ботинки, помню, были очень большие. Свои я оставил у лесничихи, не хотел будить ее, когда убегал. Ходил босиком, хотя, лето уже и подходило к концу. Сфотографировали меня, спереди, сбоку, один раз, другой. Потом отвели в столовую. Там уже ели несколько пацанов. Хлеб с джемом и черный зерновой кофе, помню, мне не понравились, несмотря на то, что я был голодный. Потом охранник в форме отвел нас всех в камеру. Зарешеченное окно, в углу ведро и несколько железных двухъярусных кроватей.
Сказал:
- Вам тут будет лучше, чем у матери. Спать. - И запер дверь с той стороны.
Но никто так и не уснул. Едва потушили свет, начали нас грызть клопы. Пана когда-нибудь грызли клопы? Нет, не желаю я такого пану. Всю ночь нас грызли. И их там было… Тучи! Целые тучи. Мы их давили, но все время откуда-то вылезали новые и новые. Первый раз я тогда столкнулся с клопами. И скажу пану, вши, блохи – это ещё ничего, по сравнению с клопами. У нас все тела были в волдырях от укусов. Ощущение такое, будто кожу с тебя содрали. Мы расчесывались до крови. Но, чем больше чесались, тем больше шел зуд по всему телу. И так из ночи в ночь. Мы пожаловались тому охраннику, который нас запирал на ночь, так он сказал:
- Нужно крепче спать.
Через несколько дней пришла за нами машина. Не такой, не обычный грузовик. Металлическая будка с зарешеченными окошками, и тоже, как мы сели, какой-то в форме запер за нами дверь. Сам ехал с водителем и по дороге все смотрел, что мы делаем, в окошко из кабины, и это окошко тоже было зарешеченным. А что мы могли делать? Трясло нас сильно, вот и все. Дорога была то вверх, то вниз, так что мы большую часть ехали какими-то зигзагами, чем прямо, и еще бросало нас от борта к борту. Я всю дорогу думал, что же я такого натворил. То ли убежал от лесничихи? То ли продавал по поездам? Или что ездил без билета? Вот так я и оказался этой школе.
Ага, так мы не договорились, до скольки играем. Как пан скажет. В школе мы обычно договаривались между собой - до стольки-то и до стольки-то. Всё зависело от того, сколько нас играло. Ну, и помимо этого, от того, раньше или позже мы начали. Это, в свою очередь, зависело от того, когда воспитатель уходил от нас.
Да, тут, наверное, стоит сказать, зачем он собирал эти спичечные коробки. Ни за что пан не догадается. Ну, пусть он посмотрит на коробку, которой мы играем. Что пан видит? Да, здесь терки для зажигания спичек, отсюда спички вынимается, с одной или другой стороны, а тут этикетка. На этой как раз помощь голодающим детям. Какой-то фонд. Тогда были другие. И не одинаковые, разные. Сгорели спички, пошел другой, новый коробок купить или кто-то свои из кармана достал, а на коробке уже новая этикетка. На предыдущей было за то, что надо чистить зубы, а тут уже - да здравствует первое мая или вперед, молодежь мира, или весь народ восстанавливает свою столицу. Если бы пан и не знал, в какие времена он живет, то из этих этикеток всё бы понял. Не знаю, какие этикетки нынче в ходу. Говорил же пану, что практически не использую спичек, у меня все на электричестве. Сигарет тоже не курю. Но, как на мой взгляд, любое время можно восстановить по этим этикеткам. И оно восстановится с той самой поры, когда появились спички.
И этот наш воспитатель именно так считал. Велел сделать в столярной мастерской щит из фанеры. Насколько большой? Ну, чтобы не соврать, немногим меньший, чем школьная доска. И на нем рядками прикреплял коробки. Было еще немало свободного места, поэтому каждый вечер он приходил к нам и напоминал о коробках, когда мы сожжем спички. На каждый урок воспитания мы приносили этот щит в класс. Нужны были двое, трое пацанов, он был довольно тяжелый, а воспитатель шел за ними и кричал:
- Осторожно! Осторожно!
Видно, были слабо прикреплены, потому как не раз какой-то из коробков отваливался по пути. Вот тогда он злился, пацанов, что несли щит, называл ишаками, дурнями, недотепами. И по этому щиту воспитывал нас, от коробка к коробку. Наверное, думал, что раз мы постоянно играем в эти коробки, то с их помощью воспитание будет легче входить в наши головы.
Вызывал к доске, тыкал указкой в тот или иной коробок и, спрашивал, что мы видим на нем. Но что видим - это еще не все, потом нужно было развить тему, рассказать о картинке на этикетке. С развитием всё было намного хуже. Даже когда одному из нас удавалось что-то там развить, он и дальше продолжал его мучить. Ну, а, может, немного глубже, подумайте, как бы это следовало понимать. И если вдруг кто-то понимал неправильно, вот уж он бесился, вопил, что мы целыми вечерами играем в коробки, даже когда от нас уйдет, думаем, не знает, все знает. Знает, что это за игра. И на что мы играем.
Скажу пану, как по мне, если подумать, всё это, вообще-то, было не так уж и глупо, как может показаться. Потому что пусть пан сам скажет, как воспитывать человека, чтобы у него не было сомнений в том, в какие времена он живет.
Человека волнует только, что он живет от рождения и до смерти. А кому нужен такой человек, что живет от рождения до смерти. Да временами ему ещё кажется, что это и так, - слишком много. При этом, если бы он сам мог решать, в какое время он хотел бы жить, наверное, мало кто захотел бы в своё. В свое время жить сложнее всего, пусть пан признает. Гораздо легче или раньше, или позже, но только не в своё. Да, воспитать человека – непростое дело. И никогда неизвестно, какой способ воспитания лучше. Почему коробки от спичек должны быть хуже?
Ну, теперь – пану кидать.
Примечания переводчика:
1 Ренклод — старинный сорт слив, выращиваемый в Западной Европе с XVI века. В России эта разновидность известна как «ренклод Зелёный»,
2 Кварта - мера емкости в Польше и во многих странах западной Европы равная примерно 1/10 ведра. Получается, что кружка на полкварты, это, примерно, 0,5 л