В качестве эпиграфа:
"Нынче все грамотные, все помнят этого милого котяру. Пока физик не откроет коробку, кот не жив ИЛИ мёртв – он жив и мёртв ОДНОВРЕМЕННО. Шрёдингер использовал этот образ, в частности, для иллюстрации неопределенности, которая существует на квантовом уровне и лежит в основе современной научной картины мира. Помню, меня эта картинка сильно бесила: да откройте наконец этот грёбаный ящик, неужели судьба кота вас совсем не волнует?!
Но я же тоже грамотная. Я понимаю: ящик, увы, НИКОГДА не откроется. Как минимум до тех пор, пока современная физическая картина мира не сменится еще более современной.
Ну а пока… если у Шрёдингера есть кот, почему бы ему не обзавестись еще и мальчиком с девочкой?..
Я даже больше скажу. Меня терзают смутные сомнения. Мне начинает казаться, что этот ящик никогда не откроется не только для нас с вами, но и для главных персонажей. В ее реальности насилие было, в его – не было. Оба лгут и говорят правду ОДНОВРЕМЕННО. Потому что кот одновременно и жив, и мертв, и ничего тут не поделаешь."
"Диана Шурыгина и кот Шрёдингера" (Альфия Шайхутдинова)
В Шурыгиной живет кот. Тот самый, адова животина, который не только в ней, а еще во многих и многих представительницах слабого пола. Который мурчит и потрескивает шерстью, и ластится, и трется, и так умильно просится на ручки. А потом – хренак!, - и лапой по лицу. Когтями. Кровища во все стороны, все дела. За что, почему, да спроси его. Ему уже и дела нет, сидит, умывается, в окошко на птичек смотрит. Значит, было за что.
И вот этот-то момент и есть самый непонятный, когда лапой по роже. Все остальное – проще некуда. И сидят все эти ребята по ящику, и просят: покажи кота, ну покажи кота, ну интересно же, как все было и как сложилось.
Что же до Шредингера и его неопределенности, положившей на все ньютоновы законы, то кот Шурыгиной может быть и жив, и мертв одновременно, а вот реальности отдельно взятой юбки… - никогда не понять. Тем более юбки с котом внутри. Которого не показывают. И который и жив, и мертв. И в тапки нассано, а собянинская плитка и без масла очень и очень скользкая.
Есть у меня знакомый, (а значит и история в загашнике), который воочию столкнулся и с юбкой Шредингера, и с котом ее впридачу. Травму получил, психологическую. До сих пор себя виноватым считает и божится, что злого умысла не имел, а как все получилось, сам не знает. Звать его Циркуль, а работает он закройщиком на фабрике мягких игрушек. Длинный он, нескладный, вот и Циркуль. Правда, когда напивался, больше на козью ножку смахивал, но это уже детали. Нам же надо широко смотреть, чтобы то самое типичное ухватить, чтобы при всей неопределенности нашего существования, а тем более неопределенности баек и выдумок всяких вралей типа меня, разглядеть Шредингера и сподручного ему кота адского.
Циркуль был влюблен. Встреча одноклассников, десяток лет позади, милые воспоминания о проказах и маленьких детских проблемах, которые тогда казались неразрешимыми. Они, правда, не знали, что еще через десять лет и эти проблемы, о которых они сейчас вполголоса говорят друг другу, будут казаться лепетом и пустыми страхами.
Она. Та, которая сидела за две парты направо наискосок. Тогда – тощая девица, примерная, скучноватая, с грустинкой в глазах. Сейчас – молодая женщина, симпатичная, уверенная, в глазах появились сосредоточенность и строгость. А какова в ее глазах нежность? - задумался Циркуль. И пропал в эту самую минуту.
Разумеется, помогли друзья. Чисто поржать, как сейчас принято говорить. Сводили всем классом, почуяв слабину. Циркуль вёлся, строил любовь. Строилось тяжело, у Наташи, его пассии, был шестилетний сынок от первого брака. Сынок избрал дядю козлом отпущения, (их, дядей, много, а он один). Теперь все разбитые кружки, поцарапанные гаджеты, все валилось на неуклюжего, застенчивого дядю, который соглашался и кивал с искренними намерениями покорить сердце мальчика. Правда, в искренних намерениях было и от страха, когда при любом более жестком ответе следовал окрик «не смей воспитывать моего сына». Впрочем, она мать, ей виднее, рассуждал Циркуль. Кто он? Он всего лишь влюблен, а у нее уже семья, у нее ответственность.
Был бы конечно мой Циркуль посильнее, он бы любил, а не чего-то там строил. Слабые, они все время чего-то строят и никак не построят. Нет мира у них в душе, и любить они и хотят, и боятся. А когда боишься любить, начинаешь строить любовь: планы чертить, каждый знак внимания отмечать и записывать, по кирпичику складывать, несущие опоры прокладывать в виде штампов и договоров, страховку не забыть, в том числе медицинскую. Серьезное же дело – любовь.
Нежности в глазах не появлялось. Циркуль грустил, исправно выстраивал бытовуху, вынося мусор и принося пакеты с рынка, возил на своем раздолбанном авто спиногрыза в школу и бассейн, грустил и ждал, когда же будет допущен до того самого, до алькова брачного с морем нежности и облаками ласки. То ли козел у нее был первый, что такая обида, то ли кот в ней своевольничал, как хотел, в узел закручивая квантовые откровения, но решила она зачем-то Циркуля испытать. Может, все проще, недовольна она была, что всем всё, а ей какой-то одноклассник, в сериалах вон какие молодцы пороги обивают, и с детьми берут, и в Испанию возят. А с этим куда? Рождество в Вологодской губернии? Слушать про зайцев его плюшевых с фабрики? Кстати, подарил одного. Убожество.
В тот вечер пошли они к ее подруге, вроде как пообщаться ей надо было, а он пусть посидит в гостях, а то фабрика да фабрика. По дороге Циркулю доставалось, Наташа вовсю выговаривала ему за жизнь, и малахольный, и ленивый, и чего ждать от человека, у которого работа по шитью зайцев да четвертинка в выходные за праздник, ни карьеры, ни стремления. А, да, еще читать любит, странное животное, ей богу. Куда ж еще читать-то? Надо жизнью своей заниматься, а у таких, как он, что книга, что телевизор, одно на уме – диван. И балкон, чтобы покурить. А все туда же, семью им подавай, покой с уютом.
Циркуль грустил и жалел ее. Досталось в жизни, вот и крикливая. Как говорится, ударили человека не один раз, а потом говорят, что-то ты изменилась. Но ничего, ничего, может и наладится. Они столько лет друг друга знают.
Пришли, Наташа с Оксаной, подругой своей, в комнате засели, а Циркуля на кухне перед телевизором посадили и пива выдали. Отдыхай. Так где-то с час он просидел, то пультом щелкая, то магнитики на холодильнике разглядывая, щурясь от зажатой в зубах сигареты. Потом Оксана заходит и говорит, Наташа, значит, отлучится сейчас, дома она что-то забыла, а ты посиди, не дергайся, она придет через часик, чего вы туда-сюда вдвоем будете бегать. И пива еще достала. Пусть немного согреется, говорит, а то холодное очень, а я пока в ванную схожу, искупаюсь, ты же не против? Циркуль улыбнулся, здорово это все, по-простецки так. Душа радуется, когда все у людей просто, ненапряжно.
Время идет, Наташа не появляется, Оксана из ванны выскочила, волосы распушила, халатик с оборочками какими-то ножки ее гладенькие как на картинке подчеркивает, красота. Сидят, пьют пиво, ни о чем переговариваются, глядя в телевизор, расслабился Циркуль. Телефон затренькал, Наташа. Сказала, не ждать ее, с другими делами закрутилась, как пиво допьет, пусть домой идет, да может не торопиться, все равно не до него сейчас. А коза эта, Оксана, улыбается ему и говорит, а нам-то что за спешка, нам спешить некуда. И Циркуль улыбается. А когда встала она из-за стола, да на подоконнике мелочь какую-то передвигать стала, а ноги ее голые в такой близости от него оказались, так запахом ее душистым, нежным защекотало в ноздрях и защемило в груди неистраченным, что не выдержал он, руку протянул и погладил.
Оголодал, только и сказала она. И сняла халатик.
Утром он встретился с Наташей. Та смотрела заплаканными глазами и сдавленно, борясь с удушьем от переполнявшей ненависти, сказала: мразь. Настоящая мразь! Не появляйся рядом со мной, улицами другими ходи, не напоминай о себе, а то я за себя не отвечаю, в полицию сдам, выдумаю что-нибудь, но сдам тебя, падаль ты поганая, урод похотливый.
Так и остался Циркуль один, и с Наташей кончено все, и к Оксане стыдно идти. Оно и есть, чисто поржать. Кто-то наверно хорошо посмеялся.
Пил он неделю, потом кое-как вышел на работу. Женщины тамошние жалели его, но, не зная всей истории решили, что видят перед собой не концовку любви, а начало, да даже не начало, а предвестие. Ну, вроде как мается человек, любви хочет. У этих женщин, как вы поняли, свои коты были внутри и шредингеровы плоскости. Донимали они его, донимали, кто ему нравится, по кому сохнет, кого хочется, что он не выдержал и говорит: пойдемте, покажу ее. А то не знаю, как и подступиться. Всем гуртом за ним кинулись смотреть, а он подвел их к манекену на входе фабрики и говорит: вот она, Галатея, осталось докричаться до нее только. Кто смущенно улыбнулся, кто-то вздохнул, кто-то сказал, «это он еще молодой, а что дальше будет?»
Странный он, этот Циркуль. До сих пор себя винит. Говорит, что все по-другому могло быть, будь он… А я смотрю на него и думаю, да куда ты, лапоть, против юбок Шредингера? Плюнуть и растереть.
Кстати, к чему я это все? Не иначе как кот шурыгинский подмигнул мне в туманной дымке сегодняшнего промозглого утра.