Это вообще-то хороший санаторий для пациентов с поражением опорно-двигательной системы, но когда у тебя ноги не ходят, и всё, что есть - кресло на балконе, остаётся наблюдать за жизнью более мобильных отдыхающих, как за спектаклем, разворачивающимся на сцене. Из ложи, потому что виноград так разросся в этом году, что ни меня, ни балкона снизу не видно. И слава богу: зная, что за ним наблюдают, никто не будет вести себя естественно, и мой спектаклю превратится в дешёвый фарс, а он и так довольно скучный спектакль, надо отдать ему справедливость. Вернее, был скучным, пока не появились «дикари», выбравшие наш пляж местом для уик-энда.
Они приехали на двух машинах. Обе - страшные раздолбайки с неродными дверцами и помятыми бамперами. Из желтовато-серой, обшарпанной, выкатился сначала мальчишка лет пяти, судя по цвету кожи, квартерон, за ним - молодая женщина с этюдником под мышкой, другая - уже в возрасте, но постройнее молодой, с густыми волосами чуть не до пояса, собранными в низкий хвост, а с переднего сиденья - третья, смуглая, энергичная, лет около семидесяти - не меньше, но прямая и стройненькая, как девочка. Полезла в багажник и - опа - вытащила оттуда две трости - лёгкие, навороченные, одна в классическом стиле с орлиной головой, явно дорогущая, другая больше подошла бы какому-нибудь пижону-рокеру после перелома ноги - вся в ярких потёках с готическими буквами и рукоятью в виде раздвоенного копыта. Ну, всё правильно - здесь же для «опорно- двигательных», и всё предусмотрено - даже спуск к воде особый, с двумя рядами крепких перильцев - пониже и повыше, чтобы хоть в рост, хоть ползком. Но крутые тросточки, не возразишь.
А из-за руля вдруг выбрался священник в рясе. Да какой! Здоровенный афроамериканец, курчавый, и кроссовки из-под рясы виднелись размера, наверное, сотого - как у сказочного горного тролля. Я подумала, что такие кроссовки - пройдись он в них вдоль воды - оставят на песке следы, похожие на след снежного человека.
Вторая машина - серо-голубая - затормозила лихо, чуть первой в хвост не воткнувшись, и первым выскочил водитель - упитанный живчик с копной каштановых волос, лет двалдцати с хвостиком.
- Ты мне чуть в зад не впилился! - возмущённо рыкнул священник. - Соберёмся обратно, сажай Роба за руль, пока никого не убил.
- Ну не впилился же, - отмахнулся живчик и бойко заскакал по песку: открыл багажник, выбросил оттуда какие-то скатки - похоже на тент и лодку, потянул за лямку рюкзак, и тут же возмущённо завопил:
- Дядя Грегори, ну, я же просил же!
- Отвали, - сумрачно, но звучно откликнулись из нутра салона. - Сам сказал, место надо экономить.
Из салона выбрался другой парень - лет двадцати пяти-семи или около того. Длинный, худой, кудрявый, тёмно русый. Бледный - похоже, ещё ни разу не загорал. В движениях оказался прямой противоположностью живчику - не скакал, а словно переливался, вроде, лениво, но при этом ловко и быстро - тут явно ничего «опорно-двигательного», хотя рокерская трость на его рост сгодилась бы. А лицо мне сразу понравилось: глаза синие-синие, как подкрашенный синькой лёд, добрые и умные - я в выражении глаз хорошо разбираюсь. А уж улыбка и подавно чудесная - увидела это, когда он улыбнулся живчику:
- Улягся, Ураган. Я переложил сумки - всё в порядке, ничего он там не раздавил.
- А старался, - проговорил, выбираясь из машины, пожилой мужчина с аккуратно уложенной каштановой шевелюрой. Он был в сером летнем костюме, выглядевшем немного странно в нашем царстве некрашенного хлопка и денима, и - вот уж чудак - в галстуке с рисунком из еловых веточек, но почему-то синих - похоже, от голубых елей. Внешне - живчик один-в-один; наверное, отец. От машины он не пошёл - остался торчать, опираясь на дверцу и крышу, запрокинув лицо и прикрыв глаза - явно наслаждался щекочущим веки и перебирающим волосы ветерком.
- Эй, парни! - крикнула с лёгким южным акцентом женщина-девочка, потрясая тростями. - Разбираем инвентарь и выходим на точку, а то время идёт.
Тогда из второго автомобиля выбрался последний пассажир - сутулый старик, неряшливо одетый с лицом угрюмым и неулыбчивым. Поднял руку и - вот так да - старушка метнула в него рокерскую трость, как копьё. Я даже ахнула, а он ничего, поймал, ловко так. Пристроил под руку и пошёл, скорее, слегка раскачиваясь, чем хромая, просто помогая себе удерживать равновесие, а не опираясь, к первой машине, где пацанёнок уже потрошил какой-то баул.
- Тормози, Кид. Пусть бабушка командует, - у него и голос оказался подстать внешности, вроде, глуховатый, а гулкий, значительный. Я поняла, что это он живчику ответил из машины про экономию места.
Сначала-то я грешным делом подумала, что бабушка - любительница метания костылей; не считая старика, она тут выглядела старше всех, но оказалось, бабушка та, с волосами до пояса.
- Кид, не торопись, - строго сказала она. - Сначала нужно всё подготовить, а потом уже будем накрывать на стол... Хаус, там мальчики, кажется, запутались с чертежом - помоги.
Распоряжалась она, похоже, без напряга - прямо начальница. И грозный старик послушался, даже не возразил - повернулся и двинулся к троице, озадаченно зависшей над каким-то буклетом. Странная у него была походка - как будто привык к тому, что ноги хрустальные и бьющиеся, и теперь каждый шаг удивляется, что, оказывается, на них можно-таки опираться, и ничего не хрустнет.
Та, которую я ошибочно приняла за бабушку, вторую трость, пижонскую, отдала типу в галстуке, спросила о чём-то, и они разговорились тем особенным разговором, когда на минимум слов приходится максимум взглядов, улыбок и прикосновений. Я - балконный наблюдатель со стажем - живо смекнула, что если это не муж и жена, то, по крайней мере, точно, влюблённая пара. Кто-то может смеяться, сколько хочет, над любовью стариков и говорить об этом гадости, называя их чувства противоестественной перезрелой страстью, а вот я твёрдо знаю: дети мы, молодые ли люди, старики ли, в нас, внутри, в душе, меняется очень мало. Так что мы всегда будем такими, как есть сейчас - кто-то влюбчивым романтиком, кто-то практичным дельцом, и если даришь избраннице вместо букетика душистых ландышей ландышевые капли для сердца, а вместо коробки конфет коробку с ватными шариками для ушей, это, в конце концов, только частный нюанс.
Священник свою рясу стащил через голову, и оказался в красной майке-безрукавке с рекламой «антиспид». Ручищи у него выглядели точно, как у бодибилдера, и он этими ручищами принялся разворачивать свёрнутую лодку.
- Да нет же, говорю, это клапан предохранительный, - спорил с остальными живчик, тыкая пальцем в рисунок.
- Ты - идиот, - сказал ему старик. - Иди обратно в колледж, физику учить. Смотри сюда, чучело, - и стал ему что-то на рисунке показывать. Живчик смутился, покраснел, хлопнул себя ладонью по шее, как будто комара убил, и давай чесаться. Тот длинный, синеглазый - кажется, это его называли Робом -засмеялся:
- Помочь? - и сам шутливо хлопнул приятеля по загривку.
Потом они принялись налаживать тент и накачивать свою лодку, и я, прислушиваясь, потихоньку разобралась, как кого зовут. Живчик оказался Грегом, а ещё его окликали Ураган, старик откликался на «дядя Грегори», священник - на имя Рэй. Женщина с этюдником, как ни странно, тоже, я только через какое-то время расслышала, что всё-таки в её случае не Рэй, а Рэйч. И она, и длинный синеглазый Роб обращались к старику-Хаусу «Па», а к темноволосой бабушке «Ма», из чего я сделала заключение, что эти двое - их родители, и, видимо, муж и жена, но звали они друг-друга почему-то по фамилиям - разным. Старик - Хаус, «бабушка» - Кадди. Старушка-подружка, правда, звала её Лизой, а вот сама носила странное имя «Лав». Как «любовь», только звучало немного иначе. Но для типа в галстуке, она была точно «лав», он с неё глаз не сводил, как влюблённый школьник. Сам он тоже был «Па» для живчика-Грэга-Урагана, но да это, как я уже сказала, и так бросалось в глаза. А остальные звали его Уилсон и Джеймс. Тоже из « опорно-двигательных» - он-то сильно хромал, опираясь на трость. Ну, и пацанёнок Кид - не то имя, не то кличка - оказался сыном Рэйч. И Рэя, только я далеко не сразу поняла, что они - тоже муж и жена, уж слишком не подходили друг другу внешне.
Пересмеиваясь и переругиваясь, тент они установили, лодку наладили, провизию выгребли из сумок и разложили на клеёнке. Рэйч после этого подхватила свой этюдник и сказала, что будет работать, и чтобы ей не мешали, пока не будет готов ленч. Она отошла подальше и там расположилась, что-то набрасывая карандашом на листке ватмана. Но Ураган улучил момент и запустил в неё сосновой шишкой. Не попал.
- Ты взрослеешь на глазах! - крикнула она в ответ и показала ему средний палец. Он в ответ показал два средних пальца и засмеялся. Роб снова хлопнул его по шее - шутя, совсем легонько, а Рэй пообещал:
- Утоплю, раздолбаи!
Странная компания. Явно старые друзья, но вязало их ещё что-то особенное, незримое, как общая тайна. Бабушка и Лав, как только парни укрепили тент, сразу стали сооружать костёр - всё у них, что нужно, было с собой - и растопка, и уголь, и даже чаша для защиты экологии, сборная. Её им живенько собрал живчиков «Па» - Уилсон. Галстук он, кстати, стащил и бросил. Пиджак тоже, рукава голубой сорочки закатал до локтя и в таком виде стал хоть немножко похож на нормального человека.
- Тебе не жарко? - спросила Лав, нежно проведя пальцами по его щеке. Он разулыбался, чуть ли не замурлыкал, но ответил насмешливо:
- А меня об этом спросили, когда выдернули прямо из кабинета и сунули в машину? Можно подумать, у меня было время переодеться. Я даже дверь запереть не успел.
Рэй, Ураган, и Роб спихнули на воду лодку. Они уже успели раздеться до трусов и, повизгивая - кто-то вполне поставленным басом - плескались вовсю. Маленький Кид, восторженно вопя, старался облить водой кого-нибудь, подобравшись втихаря сзади, но его неизменно замечали и успевали облить первым.
Старик - он, кстати, тоже был в пиджаке, но его-то пиджак больше напоминал те, что раздают на благотворительных ярмарках - подошёл к костру и улёгся на песок, подперев голову рукой. Ничего он не говорил - просто смотрел, как разводят огонь. Кстати, глаза у него оказались точь-в-точь, как у Роба, разве, чуть тусклее, и белки желтоватые - я нарочно воспользовалась своим биноклем, чтобы уточнить, хотя мне тысячу раз говорили, что так поступать нехорошо, нехорошо подглядывать за другими. Ну, а что мне делать, если это единственное, что мне остаётся. Хоть какая-то иллюзия жизни.
Уилсон под его взглядом как-то занервничал, наконец, прямо к нему повернулся и вопросительно двинул подбородком - мол, ты чего?
- Ничего, - вслух сказал Хаус. - Я отдыхаю. Купаться пойдёшь? Парни на лодке поплыли, будут за жемчугом нырять.
- Господи, - всполошилась бабушка-Кадди. - Лишь бы Кида не утопили.
- Кид плавает лучше тебя, - успокоил Хаус, сел и стал лениво стаскивать одежду - под пиджаком у него оказалась футболка с рекламой презервативов, я чуть не поперхнулась, а Кадди только кротко спросила:
- Кид это видел? - и, кажется, старик смутился. Во всяком случае, футболку он тоже стащил, вывернул наизнанку и скомкал, чтобы рисунок не так бросался в глаза. Потом стянул джинсы, и я ахнула - под левым коленом у него был глубокий шрам, а на правом бедре - огромный уродливый рубец во всё бедро, розовато-лиловый, весь в рытвинах и гребнях. И он его стеснялся - бросил джинсы на колени так, чтобы рубца этого не было видно, а Кадди сказала:
- Да ладно тебе. Даже Лав уже привыкла.
- Совсем не болит? - участливо спросил Уилсон и, протянув руку, взял - да и потрогал страшный рубец, и Хаус ему позволил, как это ни странно, только поморщился.
- Совсем. Немеет и устаёт сильно, ноет от усталости. И всё.
Уилсон улыбнулся и потрепал его по плечу. А он снова смутился. И снова позволил.
Я близко была - слышала каждое слово, но из-за винограда они о моём присутствии и не подозревали, как в реалити-шоу. Только нужно было сидеть тихо-тихо, не дай бог чихнуть или закашляться.
- Давай, раздевайся, - ворчливо велел Хаус. - Окунёмся до завтрака, а то жара. Ты, кстати, почему без кепки, кальмар безмозглый? Напечёт остатки интеллекта - будешь тут на песке изображать последние конвульсии раздавленного таракана.
- Да тень падает, - виновато принялся оправдываться Уилсон. - Эй-эй, постой, как это "окунёмся"? А как я в воду попаду, если ребята уплыли? Кто меня отнесёт?
Тут я немного озадачилась - зачем, интересно, ему, чтобы его несли в воду?
Но вопрос решился, едва этот Уилсон стащил брюки. От самого колена левой ноги у него был протез. Конечно, купаясь, он его отстёгивает, а на одной ножке допрыгать до воды ему уже не по возрасту и не по комплекции.
- Фигня-вопрос, - сказал Хаус. - Возьмёшь обе трости - я обойдусь. Пошли?
Тогда он и рубашку снял, и оказался мускулистым и загорелым, чего в одежде видно не было. Спортивные трусы с белым кантом подчёркивали этот загар. Хаус был, наоборот, бледным, но тоже подтянутым, не дряблым. Вообще, как я поняла, он только из-за сутулости, угрюмого выражения лица и проседи выглядел стариком - скорее всего, около шестидесяти где-нибудь. Если бы в той аварии отец остался жив, он бы сейчас, наверное, так же выглядел.
Уилсон отстегнул протез и, оказалось, с двумя тростями он легко управляется и с одной ногой - лучше, чем Хаус с двумя без опоры. Во всяком случае, он приятеля своего опередил, доковылял до спуска к воде, трости повесил на перильца, несколько раз скакнул по доскам - легко, как молодой - и бросился в воду, подняв целый фонтан брызг.
Хаус, гнусавя в подражание спортивному диктору, как в соревнованиях по прыжкам, стал что-то комментировать - но было уже далеко, и я не расслышала. Наверное, что-нибудь обидное, потому что из воды, точно, как раньше сделал его сын, высунулись на миг сразу два мокрых «фака».
- Ага! Ну погоди! - рявкнул Хаус на весь пляж и тоже бросился в воду. В полусотне гребков от них качались на волнах «ловцы жемчуга». Кид лежал грудью на надувном борту и что-то рассматривал в воде.
А потом всё и случилось. Уилсон, только что кролем удиравший от Хауса, причём единственная его нога работала, как гребной винт - с той же быстротой и силой - вдруг перестал грести, ушёл с головой под воду, вынырнул и закричал: «Помогите мне!» таким голосом и тоном, что никаких сомнений в серьёзности момента ни у кого не возникло.
Что случилось, кажется, только я не поняла. Плыл-плыл, и вдруг… не тонул же. Ногу свело? Или, упаси бог, скат?
А, кстати, на ската и похоже оказалось, потому что Уилсон вдруг снова закричал и закрутился в воде, взбивая пену.
С лодки бросились в воду и быстро поплыли к нему, как ни странно, не сын, а Роб и Рэй. Ураган остался держать порывавшегося броситься за всеми Кида. С берега уже мчалась к воде, отбросив этюдник, Рэйч, а Кадди и Лав вскочили на ноги, что-то крича. Хаус, понятно, успел первым - он ведь ближе всех был. Вот только справиться с ситуацией, в которой я пока мало, что понимала, он в одиночку не мог, и в воде у них началась какая-то пенная свалка. Слава богу, вскоре и парни подоспели. Месили воду они, наверное, минут пять, а потом я увидела, что всё улеглось, и Уилсон с закрытыми глазами лежит на воде, его поддерживает здоровый, как шкаф, Рэй, а Хаус кашляет и выплёвывает воду, держась за плечо своего сына. Так, все вместе они и погребли к берегу, где их уже встречала Рэйч, и Уилсона вынесли и положили на песок, а Хаус сам еле вылез - так ослабел и наглотался воды.
Только тогда я поняла, что всё это время просидела, как дура, вцепившись пальцами в подлокотники, и даже не попыталась позвать кого-то на помощь, а берег был совсем безлюдным, и, кроме меня на балконе, никто ничего не видел.
- Дышит? - спросил Хаус, сам всё ещё пытаясь отдышаться. - Не нахлебался? - и вдруг стал ругаться - грубо и словно кружева из ругательств плёл - виртуоз. На Уилсона. Хотя за что, кажется, не только я, но и он сам не понимал.
Уилсон между тем зашевелился, приподнял голову, попытался сесть. Ему помогли.
- Ну, слава богу, обошлось, слава богу, всё обошлось, - бормотала Рэйч, явно, в лёгком шоке.
Причалила лодка, Кид выскочил на берег, громко требуя ответить, почему дядя Джеймс тонул.
- Дядя Джеймс не тонул, - ответил ему ворчливо дед. - Дядя Джеймс просто припомнил свои старые фокусы. Ну, ты чего, старик, за старое? Уже больше полугода же ничего не было.
- Не знаю, - отозвался Уилсон нетвёрдым голосом. - Эта сука себя не анонсирует. Спасибо, что помогли. Хаус, ты в порядке?
- Ты мне в ухо двинул, - сказал Хаус. - Ногой. А так в порядке. Ох, не ту ногу тебе отпилили, амиго. Это между прочим из-за кепки - я говорил. Тебе нельзя торчать на солнце с непокрытой головой - вот результат.
Лав уже несла от машины жёлтую бейсболку. Её напялили Уилсону на голову и потащили его под тент, где уложили «подремать, пока мозги на место встанут».
Меня удивило, что такое жуткое происшествие - послушав, я поняла, что Уилсон страдает эпилептиформными припадками, и сейчас как раз такой и случился - никого не выбило из колеи. Рэйч вернулась забрать этюдник, Кадди принялась резать ветчину, потому что чайник уже закипел, Грег и Роб уселись учить играть Кида в «камешки», Рэй заспорил с Хаусом о каких-то религиозных статьях в журнале, и только Лав устроилась рядом с Уилсоном под тентом и что-то потихоньку нашёптывала, перебирая его волосы, а он не отвечал, только тёрся в полудрёме щекой об её ладонь.
Ещё примерно через час они уселись вокруг клеёнки завтракать, уже одетые, а Уилсон пристегнул протез и натянул сверху брюки, и я потерялась в мешанине разговора всех со всеми и каждого с каждым, пока вдруг с чувством, близким к ужасу не поняла, что речь идёт обо мне.
- С самого начала наблюдает за нами, и даже пользуется оптикой, - говорил Хаус, указывая большим пальцем через плечо прямо на мой балкон.
- О, боже! - сказал Уилсон и рассмеялся.
- Она заточена в башне? Как принцесса? - звонко спросил Кид.
- Мама в детстве обожала сказки про принцесс, - усмехнулся Роб. - Ты в неё.
- Только в башне её держит не дракон, а паралич, - добавил Хаус, сдёргивая ломтик ветчины с бутерброда сидящего рядом Уилсона и отправляя в рот.
Уилсон поспешно хлопнул ладонью, чтобы удержать бутерброд, но опоздал.
- Тогда понятно, - пожал плечами Грег. - Прикована к месту, скучно до смерти - надо же как-то себя развлечь.
- Ну, мы ей сегодня развлечение, точно, доставили, - укоризненно заметила Кадди. - Джеймс, возьми ещё ветчины и отсядь ты, пожалуйста, от этого клептомана, не то голодным останешься.
- Только попробуй, - пригрозил Хаус и вдруг приобнял Уилсона за плечи и чуть притянул к себе. - Я ему сегодня жизнь спас, имею право на лишний кусочек мяса.
- Имеешь-имеешь, - успокоил Уилсон с улыбкой. Он уже совсем оправился, только был чересчур задумчивым.
- Плохо болеть, - вздохнул Роб. - Мы живём и не ценим своего здоровья. Не только мы - никто не ценит, пока не лишатся. Что с ней, интересно?
- Иди спроси, - посоветовал Хаус.
И тут - вот ужас-то - этот синеглазый встал, прихватил с импровизированного стола тарелку с бутербродами и в самом деле двинулся прямо ко мне. Я почувствовала лёгкую панику, но желание познакомиться, заговорить с живым человеком «с воли» пересилило робость. Миг - и между виноградными листьями возникло его лицо.
- Угощайтесь, - сказал он и протянул тарелку. - Меня Робертом зовут. Роберт Хаус.
Я назвалась еле слышным шёпотом, так что ему пришлось переспросить. Потом он начал меня расспрашивать так, как меня расспрашивали раньше в ортопедическом отделении - в вежливой форме, но бесцеремонно. Бог знает, почему, но я ему отвечала. Рассказала всё - и про аварию, и про операцию, и про несколько попыток физиолечения. Он порылся в кармане своей серой тенниски, вытащил визитку и положил на подлокотник кресла.
- Тут телефон. Позвоните непременно завтра же. Я не уверен, что это у вас неизлечимо. Обещайте, что позвоните.
Выпустил из рук перила и спрыгнул.Я увидела, как он шагает к своим, а они все смотрят на него и ждут, что скажет. Но он ничего не сказал.
А ещё через какое-то время они свернули тент, скатали лодку, упихались в свои обшарпанные машины и уехали. Обычный уик-энд.
Я посмотрела на визитку: «Учебный госпиталь Принстон-Плейнсборо. Доктор Роберт Хаус». И телефон. Ничего больше. Понятия я тогда не имела, как изменит мою жизнь случайно подсмотренный чужой выходной и прямоугольный кусочек глянцевого картона. Только под вечер, когда пришёл на обход наш санаторский доктор - немец Пфайгель, толстый и добродушный, я спросила его, не знает ли он, кто сегодня приезжал на берег на пикник.
- Врачи,- ответил он. - Они почти все врачи из Принстона. Отличные врачи.