Руки! Вы словно две большие птицы...
В. Лебедев-Кумач
Лучшей половине человечества - посвящаю.
С.М.
В тот жаркий, по-настоящему летний, июньский день Россия отмечала новый, недавно установленный государственный праздник – День независимости.
Алексей Иванович Никонов, как человек, что называется, поживший, не очень понимал, от кого теперь российский народ приобрёл независимость. Вернее сказать – не понимал вовсе. А посему и отмечать торжество по вновь испечённому поводу охоты не имел.
Вот и случайный сосед, с которым Никонову довелось разделить места на одном сидении автобуса, тоже не понимал и не принял данное новшество государственных традиций празднования.
Оба - примерно одного, пенсионного возраста, они по-соседски дружно принялись обсуждать исходящие с верхних этажей власти и широко бытующие в массах двойные стандарты нравов.
Заговорили о политике правящей партии, членов которой один популярный и часто мелькающий в различных телешоу журналист и писатель определил как "пушечное мясо Кремля".
Вспомнили и о том, что в народе, со всей ненавистью к расхитителям былого общенародного достояния, к коррупционерам, прочно засевшим во властных кабинетах всех уровней, её теперь метко называют "Едим Россию"...
У двух рядовых пенсионеров было за что недолюбливать власть перевёртышей. Оба, как и абсолютное большинство представителей их поколения (из тех, кто выжил, разумеется), за свой многолетний труд, за знания и умение, отданные на благо Родины, теперь, на склоне лет были "облагодетельствованы" жалкой, недостойной нормального человеческого существования пенсией.
Их не могло не возмущать то обстоятельство, что даже в т.н. "тучные" годы, когда бюджет их страны из-за высоких цен на нефть стремительно пополнялся, президент и правительство не озаботились тем, чтобы воздать должное и существенно улучшить уровень жизни российских пенсионеров. Они предпочли складывать избыток денежных средств в американскую "кубышку", развивая не свою, а заокеанскую экономику.
Именно поэтому рядовые российские пенсионеры, выйдя на заслуженный отдых и влача при этом жалкое существование, в День независимости наиболее остро вспоминали о своей "независимости"... от достойной жизни...
Пожилые собеседники, и в суждениях, и по облику были определённо похожи.
Как многие дачники, они были простовато, без изысков одеты, а их загорелые, в светлых морщинах лица оттеняла лёгкая небритость. На голове каждого из них – приглаженные руками волосы, которые явно заждались встречи с парикмахером.
Сколько их, подобных, по стране – и не счесть... Бывшие рабочие, инженеры, врачи и преподаватели, представители других профессий, "вышедшие в тираж", – все они объединились в сословие "пенсионеры-дачники".
Урожай ещё не созрел, в город везти было особо нечего, и посему поклажа путников оказалась невелика. На коленях пожилых мужчин – небольшие рюкзаки-двойники советского образца, которые едва-едва различались между собой по оттенкам коричневого цвета.
Крепкие, натруженные руки мужчин, почерневшие от загара и, без сомнения, познавшие за жизнь немалую долю труда, придерживали за лямки свою поклажу.
Довольно высокая, крупная, с простыми и, вместе с тем, волевыми чертами лица, сильным, из-под крутого лба взглядом, женщина, одетая в пёструю по рисунку чёрно-белой расцветки блузку и чёрную юбку, сидела напротив мужчин, сосредоточенно глядя в окно. Без труда угадывалось её местное происхождение.
Чёрная, с редкой сединой, смоль волос провинциалки, свитая к затылку в пучок, возвышалась над её смуглым лицом. А большие, по фигуре, и явно не избалованные маникюром, узловатые крестьянские руки мирно покоились у неё на коленях.
Женщина прислушивалась к разговору попутчиков, но, притом, ничем не выказывала своей явной заинтересованности в нём.
Сидящие напротив неё мужчины-дачники, делая короткие паузы, продолжали свою дорожную беседу.
Казалось, за тот короткий промежуток времени, что связал их вместе автобусным соседством, они торопились излить друг другу всю горечь разочарования от правления "перевёртышей" ельцинского клана и его преемников.
– Страна захвачена предателями, растерзана, как после революции, – голос собеседника Никонова буквально кипел возмущением безысходности. - Пользуясь экономической безграмотностью большинства населения, проворные и бессовестные "хапки" создали под себя правила игры, чтобы урвать свои жирные куски. И – мало того! – роскошествуют, выставляя свою роскошь напоказ и бесстыдно кичась тем, что обобрали массу людей, в результате обречённых на выживание...
– Да, было общенародное достояние, теперь, взамен – телевизионная, отвлекающая нас от проблем "жвачка", – не менее разочарованно вторил Никонов. – Вот и праздник нам новый придумали...
Он время от времени поглядывал на сидящую напротив них женщину. Та – с прежней безучастностью – провожала взглядом сменяющиеся вдоль дороги картинки неброского пейзажа.
Её крупные, загрубелые от работы с землёй, по хозяйству кисти рук по-прежнему покоились на коленях.
Какие тайные, неведомые попутчикам мысли блуждали в её голове? Способны ли "крамольные" высказывания двух питерских пенсионеров-дачников, продвинутых в своей ментальности, разбудить, встрепенуть её дремлющее крестьянское сознание? Об этом можно было только догадываться.
За разговором дорога короче. Одни – излив по случаю друг другу наболевшее, другие – послушав их наболевшее со стороны, пассажиры засобирались к выходу: показалась автостанция.
Алексей Иванович кивком головы, молча попрощался с собеседником, который, выйдя из автобуса, направился в сторону ближайшего супермаркета. Никонов же не спеша двинулся на железнодорожный вокзал, где некоторое время ему предстояло провести в ожидании ближайшей электрички.
В зале ожидания было не очень многолюдно.
Пожилой дачник устроился на одном из сидений и стал наблюдать за работой монтажника.
Взобравшись на стремянку возле колонны в центре зала ожидания, мужчина лет 40-45 сосредоточенно трудился над установкой и подключением камеры системы видеонаблюдения.
Полноватый, пухлощёкий, с молодым румянцем и редкой порослью – неким подобием бороды и усов на лице - своим обликом он напомнил Никонову дьячка из свиты Патриарха, постоянного участника церковных церемоний, транслируемых по центральному телевидению.
Мужчина-не поп, одетый в футболку и рабочий комбинезон, со множеством карманов и различного инструмента в них, завис на стремянке под самым потолком зала ожидания.
Но его внешнее сходство с одним из персонажей традиционного церковного шоу, разумеется, было неполным.
"Приодеть бы монтёра по-тамошнему", – усмехнулся Никонов, – "забавно бы, пожалуй, выглядел... под потолком, на стремянке...".
Пассажиры, сидящие на стульях вдоль окон зала ожидания и ничем более не занятые, задрав головы, увлечённо наблюдали за работой мастера. Некоторые из них, в буквальном смысле – раскрыв рот.
"Занятное действо", – хмыкнул Никонов.
Между тем, пухлые руки монтёра неспешно и уверенно вершили начатое дело.
В известном лишь самому мастеру алгоритме они ныряли вниз, к накладным карманам комбинезона, где по отведённым им местам располагались инструмент, клеммники, изоляционные трубки и прочие монтажные атрибуты.
Затем столь же привычно, вслепую, но уверенно и без суеты они поднимались вверх, чтобы протянуть кабель или закрутить очередные крепёжные элементы.
Монтажнику было явно жарко в комбинезоне, он обливался потом, но, притом, терпеливо продолжал выполнять свою работу.
"На терпении и упорстве таких как этот, "рукастый", и держится жизнь", – с внутренней убеждённостью отметил Никонов, подхватывая свой рюкзак с соседнего сиденья: объявили посадку, пора было двигаться навстречу подходящей электричке.
...Поезд медленно притирался к краю платформы очередной, на этот раз узловой станции. И буквально через считанные мгновения, повинуясь мастерству невидимого машиниста, он плавно остановился, замер и, не сразу открыв двери вагонов, будто о чём-то задумался.
Отложив в сторону газету, Алексей Иванович с удивлением обнаружил за окном картину, в первый момент поразившую его настолько, что он не в силах был оторвать от неё своего взгляда.
В оконном прямоугольнике, словно на экране, фрагментом какой-то телевизионной несуразицы маячили три женские фигуры.
Их лиц не было видно. Лишь едва различимые очертания фигур в форме вокзальной охраны и – руки.
Каждая из "дам", стоя на платформе и держа в своей руке полицейскую дубинку, нелепо помахивала ею.
В целом всё трио охраны правопорядка действительно выглядело весьма несуразно.
Но, поначалу не сдержав улыбки, Никонов тут же грустно вздохнул: "Вот и тут мужиков – недочёт...".
Что же с нами происходит?.. Женское ли это дело – дубинкой махать?..
Вскоре, минуя очередную станцию, электропоезд начал набирать скорость – тронулся в дальнейший путь.
Никонов задумчиво смотрел в окно и ещё долго не мог отделаться от недавнего впечатления – своеобразного шоу "за стеклом".
Но всё же, спустя какое-то время, "проглотив" газетную полосу, он вновь отвлёкся от чтения.
В вагоне по-прежнему было жарковато, духота не спадала.
Компания молодых людей, громко переговариваясь, со смехом проводила время в тамбуре. Парни и девушки попивали из банок напитки, курили и, наверное, как водится, сорили там же.
Как водится... Да, такое за нами водится. Вот уж от чего за последние два-три десятилетия мы действительно обрели независимость, так это от культуры вообще и от бытовой культуры, в частности. И двуногое свинство можно наблюдать повсеместно: на вокзалах, на платформах, в поездах.
Да и на прилегающих склонах, на задворках строений возле железнодорожного полотна, соединяющего две российские столицы, россыпи бытового мусора то и дело омрачают взгляды проезжающих пассажиров.
Сорим, братцы, сорим... И зависит от каждого – сколь живуче будет в дальнейшем это наше родное свинство.
Алексей Иванович вспомнил недавнюю, довольно-таки продолжительную остановку в пути, на каком-то безымянном полустанке, когда их электропоезд должен был пропустить несущийся с огромной скоростью "элитный" Сапсан.
Тогда, без притока свежего встречного воздуха, который во время движения хоть как-то освежал сидящих у полураскрытых окон путников, в вагонах стоящей электрички воцарилась едва терпимая духота.
Наиболее нетерпеливые пассажиры потянулись к выходам – с тем, чтобы отдышаться.
Вместе с другими вышел и Никонов.
Впрочем, на узкой, открытой платформе свежее не стало, и он предпочёл задержаться в тени, стоя в тамбуре.
Внимание Алексея Ивановича тогда привлёк современно, модно одетый молодой человек, образованного вида. Словно бросая вызов палящему солнцу, он стоял с непокрытой головой, рядом с вагоном, а его руки то и дело, попеременно подносили ко рту сигарету и банку напитка.
Практически одновременно докурив сигарету и опорожнив банку, он, ни на миг не задумываясь, тут же бросил отходы своего удовольствия между вагоном и краем платформы.
И без заминки, тотчас же в руках представителя "электронного" поколения, на смену окурку и пивной ёмкости появился внушительных размеров смартфон.
"Ну, вот – очередной свинтус. А выглядит грамотным..." – разочарованно, но молча "буркнул" Никонов. А вслух уже обратился к виновнику своего внутреннего негодования, когда тот вошёл в тамбур: – ...И Вы всерьёз думаете, что кто-то должен за Вами это убирать?..
Неожиданный вопрос, дополненный красноречивым жестом, застал молодого человека явно врасплох. Он был смущён. И, пролепетав в ответ нечто извинительное, поспешил пройти на своё место.
А Никонову по случаю вспомнилось весьма характерное четверостишие:
"Что нам до дворника труда?
Какие урны?.. Где?.. Когда?..
Лишь упаковку мир узнал –
Свинство стало править бал...". ©
...В следующий момент, в очередной раз оторвав взгляд от газетной полосы и обратив его в сторону того же, дальнего от него тамбура, Никонов неожиданно увидел... руки.
Да-да, это снова были женские руки. Но – какие!..
Тонкие, изящные, с пластикой балерины – они парили в задымлённом пространстве вагонного тамбура, явно пытаясь что-то доказать молодым нерадивым пассажирам, вразумить их относительно недопустимости их поведения.
И за этим видимым изяществом манеры крылась неотъемлемая, вложенная в жесты, огромная сила убеждения, высоты человеческого духа, человеческой личности.
...Она вышла в Колпино. И Никонов успел увидеть её утончённый, хрупкий силуэт, лишь на мгновение мелькнувший в крайнем окне вагона. Миниатюрная шляпка – явно домашней, ручной вязки, за плечами – небольшой, на манер детского, рюкзачок, а в руке – скромный букетик полевых цветов...
Поезд тронулся.
Алексей Иванович вновь, с горечью, будто продолжая диалог со своим недавним соседом по автобусу, вернулся к размышлениям о том, почему среди людей, его сограждан столь много свинства. О том, что в его стране практически сходят на нет понятия о чести и достоинстве, об элементарной культуре поведения, о принадлежности к родной стране, которую – каждый её уголок! – по определению следует беречь во всех смыслах.
Где в современном общественном укладе так называемые "прорабы духа", иными словами – нравственные ориентиры для молодого, подрастающего поколения?
Сограждане пачками глотают с экранов телевизоров "убийственные" сериалы и всевозможные развлекательные шоу, проводят многие часы, тратя их на пустые "бла-бла" и "лайки" в социальных сетях... При этом уровень бытовой культуры – как отражение культуры нации в целом – оставляет желать много лучшего: сознание людей опустилось до уровня половых щелей, люди попросту – оскотинились...
...На следующий день жара спала.
Выспавшись и приняв контрастный душ, Никонов, уже гладко выбритый и сразу помолодевший, наслаждался уединением и наступившей прохладой.
Он вспоминал перипетии своей вчерашней поездки, своё изнурённое дорожной духотой состояние, которое, уже находясь в своей питерской квартире, за день столь же основательно прогретой, как и вагон электрички, он с трудом преодолел лишь к утру.
И вдруг его буквально пронзила мысль: руки!..
Да-да, те самые, тонкие, изящные женские руки – совершенно удивительные в своём плавном, чарующем движении...
Ему захотелось вновь и вновь любоваться ими, ещё раз прикоснуться взором к этому совершенству, воплощённому в артистически исполненных, убедительных жестах.
Алексея охватило чувство досады за упущенную им возможность приблизиться к той, чьи руки хотел бы теперь целовать, преклоняясь перед возвышенным полётом мысли и чувства, перед магией самоотверженности и красоты человеческого духа.
Эпизоды ушедшего дня, все прочие его черты сгладились и поблекли. Осталось стекло раздвижных дверей вагона и там, за ним, в пространстве тамбура – руки, как символ веры и надежды в светлое будущее.
И не померкнет свет в конце тоннеля, пока среди нас встречаются люди, неравнодушные к окружающим их перекосам нравов, – стойко несут свою бессменную вахту подвижники, те самые "прорабы духа".
* Из сборника дорожных историй.
Фото - google.ru