Всё началось с того, что к нему пристали хулиганки. Вечер был поздний, переулок тёмный и малолюдный. Я шла от своей подруги Наташки. Мы с ней культурно проводили досуг: бутылка виски, немного водки и много пива. Иду я от неё вся такая одухотворённая, вижу: три девицы прижали к забору юношу. Юного такого юношу. Юного, но наивного. Никому не надо объяснять, чем бы всё это кончилось? Они же его изнасиловать могли за милую душу! Естественно, я вмешалась. “Вали отсюда!”, – зарычала одна злодейка, и все трое двинулись на меня. Я такой борзёж с детства не перевариваю, и жалеть их не стала: две девицы рухнули, как подкошенные, а третья, с криком “Караул, люди добрые, убивают! Убивают, люди добрые, караул!” умчалась в темноту, теряя шпильки и собственное достоинство.
Потом я успокоила бедного юношу и проводила его домой. По дороге я травила бородатые анекдоты, типа “Уехала в командировку жена, а к мужу пришла электрик”. Юноша доверчиво ко мне жался и взволнованно лепетал: “Как я вам благодарен! Как вы меня спасли! Как я вам благодарен!”. Такая душечка! В подъезде я поцеловала его, а он влепил мне пощёчину. Такие за своё целомудрие до последней капли крови готовы биться!
Короче говоря, ухаживала я за ним полтора года. Цветы дарила, в дверь пропускала первым, помогала надеть пальто. Пылинки сдувала. Чтобы пыльным по улицам не ходил. Даже стихи ему посвятила: “Я встретила вас и всё былое…”. Он так растрогался, что даже всплакнул.
Однажды я предложила ему проверить наши чувства. На совместимость. Он ответил, что до свадьбы этому не бывать! Тогда я предложила ему руку и сердце. Он ответил согласием.
В день бракосочетания он был просто великолепен. Даже моя лучшая подруга Наташка, для которой кроме каратэ ничего на свете не существует, не удержалась и потрогала жениха руками.
А потом был медовый месяц и телячий восторг. Меня умиляло в любимом всё: и привычка часами торчать перед зеркалом, и заношенная пижама, и неумение приготовить элементарный шашлык.
Как-то я немного задержалась в день получки у стойки пив-бара. Пришла домой и долго гремела на кухне пустыми кастрюлями. “Ты что-нибудь потеряла, дорогая?”, – спросил он небрежно. “Щи, – говорю, – я тут потеряла! Не знаешь, куда они подевались?” “Знаю, – говорит, – их твои подружки наглые слопали, которые живут у нас чаще, чем у себя дома!” “А может, – спрашиваю, – их твой папочка слопал, который отращивает фигуру нильского бегемота?!” “Не трогай папочку!”, – заверещал он. “Видала я твоего папочку в белых тапочках!”, – сказала я и принесла с лоджии раскладушку.
Через два месяца мы помирились. Через три дня поссорились. Ссорились и мирились. Мирились и ссорились. Он меня укорял в том, что я мало зарабатываю, не помогаю ему по хозяйству и не дарю с шабашек одеколон. Он на одеколонах зациклился. Я ему на день рождения трусы подарила, а он в слёзы, и – про одеколон. “Посмотри, – говорю, – чудо одеколонное, какие я тебе трусы красивые отхватила! Кругом георгины, а вот тут цветёт гладиолус!” “Это не гладиолус, – упёрся он, – а хризантема! А кругом не георгины, а анютины глазки! Мне в таких трусах даже на рынке не показаться – лоточники засмеют!”
Нечего сказать, железная логика! Ладно, через год дарю ему флакон одеколона. Три – в одном. “Тройным” называется. Он опять – в слёзы: и одеколон ему не хорош, и от прежних трусов осталась одна затёртая хризантема! Мол, в театр в таких не пойдёшь!
Какой, простите, театр?! У него весь смысл жизни – в стиральной машине, в мытье полов и в гулянье по магазинам! За собой бы лучше следил! Голова всегда в бигудях, на ногах дырявые тапочки!
“На себя, – говорю, – взгляни: строишь из себя театрала какого-то, а сам даже ребёнка родить не можешь!”
Тут его, конечно, задело. Все забавы свои забросил, начал насчёт младенца из кожи лезть. Два года пыжился – ничего! Надоело мне на него смотреть, взяла и родила ему сразу тройню. Тетешься, миленький, сколько хочешь! Наконец-то я его ублажила: брюзжать перестал, про одеколоны забыл и, вроде, даже зауважал. Вот и ладненько!
Я подруге своей Наташке всегда говорю: “Натаха, заводи семью! Чего ты, на самом деле? Мужик в хозяйстве, хоть не главная деталь, но тоже какой-то винтик! Глядишь, на что-нибудь и сгодится” Наташка со мной во всём соглашается, а сама смотрит на меня с такой жалостью, что я автоматически замолкаю и не говорю ей главный аргумент, о котором сама вспоминаю лишь в наиболее трудные минуты жизни: наукой доказано, что мужчина – друг человека. Доказано пока только теоретически. Осталось слово за практикой. Хотелось бы, чтобы всё подтвердилось!