9.
...ВЕСЬ следующий день Зинаида Сергеевна не находила себе места, вздрагивая от каждого телефонного звонка.Почему-то сегодня она нужна была всем. Звонили из архива и партийного комитета, из спецсвязи и из службы коменданта НКВД. Неожиданно, где-то часов в одиннадцать, позвонил майор Бергер.
- Лейтенант Переверзева?
- Так точно.
- Тут такое дело...- Голос куратора был сух и официален, как и следовало ожидать. Беспардонно обманутый в лучших чувствах, Отто Францевич всячески подчеркивал это, не теряя, впрочем, надежды на то, что подчиненная со временем образумится. Ведь какое представление учинили они с лейтенантом Воропаевым в ее квартире, как пугнули всю её домашнюю сволочь! За одно только это могла бы отблагодарить. А она разобиделась, дескать, слишком жестоко: двое сразу уехали, а один попал в больницу. Но ведь это прекрасно, это, значит, подействовало. А каким еще способом прохвостов учить? - В общем, так... Приказ о вашем отпуске подписан. И путевка в Цхалтубо выделена, - Бергер помолчал, ожидая надлежащей реакции, но, не слыша ее, закончил еще суше: - Загляните к Баштанову, он в курсе дела.
- Благодарю, благодарю вас, товарищ майор, - наконец, заставив себя быть обворожительной, нежно проворковала в трубку Зинаида. - Постараюсь оправдать вашу искреннюю заботу.
- Благодарю, благодарю, - недовольно проворчал Бергер. - От вас дождешься благодарности, как же... - И опять не слыша раскаяния и слов, обнадеживающих и нужных, раздраженно хмыкнул и дал отбой.
«Оскорбился товарищ, - обиженно надула губки Зинаида. – Ну, почему никто из мужчин ничего не хочет сделать за т а к? Все с какими-то претензиями, ожиданиями платы, угощения, постели, черт их всех побери! Ну, помог ты мне чем-то, так гордись этим, а не бурчи. Неужели непонятно , что для любви
л ю б о в ь необходима , или, в крайнем случае, симпатия?..»
Зинаида склонилась над столом, но работать не хотелось, все валилось из рук, и даже шорох бумаги заставлял ее психовать. Мысли снова и снова возвращались к Валентину, и, лишь думая о нем, она понемногу успокаивалась.
«...Как он вырос и возмужал! И отбоя от женщин, наверное, нет. Но как будто не избалован. И держался умно, ненавязчиво, так, как нравится нашей сестре. Интересно, что он делает сейчас? Ведь над ним капитанов и адмиралов до черта... Вот возьму и выйду за него замуж. А потом уговорю вернуться на флот. Черноморский или Тихоокеанский. И тогда - прощайте, товарищи, с богом, ура! Отвяжусь, отмотаюсь, устроюсь где-нибудь адвокатом или юрисконсультом. Дом, работа, детишки, муж... Да и фамилию сменю. Зинаида Голицына - звучит не хуже, чем Зинаида Волконская! А уж шарма и достоинства мне не занимать. Валька сможет гордиться такой женой. Интересно, какую программу он сегодня предложит? Хорошо бы в оперетту или в мюзик-холл... если только Гладыш нам не помешает...
Гладыш... Гладыш... Вспомнив о комиссаре, Зинаида сразу увяла и нахохлилась. Его странная привязанность к ней тяготила ее, и сейчас впервые за все время их «дружбы» она подумала о нем с откровенной неприязнью. И действительно, сколько можно ходить вокруг да около, ничего не объясняя и держа человека в постоянной зависимости? Ведь как женщина она его не интересует, а как тайный агент, вероятно, еще меньше. Почему же тогда он воспротивился ее переводу в ИНО? Отчего сразу после вызова ее к Слуцкому сам занялся ее «воспитанием»? И все эти подношения, гостинцы, дары - что они означают, какие намерения?
Зинаида Сергеевна вскочила с места и заходила по комнате, нервно ломая руки. Настроение ухудшалось с каждой минутой. И эта комната с сейфом, возле окна, двухтумбовым письменным столом, жестким креслом и тремя, еще хранящими запах клея и лака, стульями, горделиво стоящими у новенького застекленного шкафа, - эта заново обставленная по заявке Бергера и еще вчера так нравившаяся Зинаиде комната, сегодня уже казалась камерой, из которой она не чаяла выбраться.
Время тянулось издевательски медленно. Зинаида то и дело поглядывала на часы, но противные стрелки, словно сговорившись, неохотно передвигались от цифры к цифре.
Между тем все бумаги поступали к ней в сектор в обычном порядке. И она, машинально отсортировав их, а затем привычке проверив заново, неожиданно обнаружила в двух секретных папках совершенно безобразно перепутанные документы. За такую небрежность можно было схлопотать не только выговор. Несколько минут она просидела в растерянности, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.
Однако это ей не удалось. И уже под вечер, доведя себя до полного изнеможения, кляня жизнь, работу, Гладыша и все связанное о ним, она наконец-то сняла трубку и волнуясь как девочка, с замиранием сердца набрала служебный номер капитан-лейтенанта Голицина.
- Я соскучилась по тебе, - совершенно измученным жалобным голосом оказала она. - Я хочу тебя видеть. И опять позвоню, как только все станет ясно. Ты меня подожди, подожди, если сможешь. Подождешь?.. Ты обещаешь?.. Только никуда не уходи!..
И была у них вечером новая встреча.
И была у них ночь безоглядной любви.
Все те чувства, что годами копились в их душах, нерастраченные, шалые, наконец, нашли выход, и, как бурное шампанское выплескивается из бутылки, так же вырвались и они, суша губы, распухшие от поцелуев, кружа головы и обжигая сердца.
Никогда и ни с кем не испытывала Зинаида ничего подобного.
«Значит, вот оно как бывает! Значит, вот что такое любовь!..»
Ни разу в жизни не дышала она так легко, и тело ее не было столь свободным и легким. Казалось, что стоит лишь взмахнуть руками - и она воспарит над уснувшей землей, проносясь среди звезд светлым облачком плоти. Зинаида физически ощущала эту возможность, и, если бы не Валентин, так восторженно сжимавший ее в своих объятиях, она, конечно, вырвалась бы и улетела. Но столь нежен и сладостен был его плен, так крепки и надежны могучие руки, что она, изнемогая от растущих желаний, потрясенно и страстно теряя себя, вновь и вновь отвечала на все его ласки.
- Ты меня не оставишь? Не забудешь меня?
- Нет, любовь моя, нет… Без тебя мне не жить!
- И ты будешь любить меня даже после разлуки?
- До последнего вздоха… до края могилы…
Эта ночь была пламенной, и прошла на одном дыхании. И когда, наконец, они пришли в себя, сквозь плотно задернутые шторы пробивался рассвет. За окном проползла, трудолюбиво урча, утренняя поливальная машина. Шустрый дворник поскреб по асфальту метлой и надолго затих. И в томительной, внезапно наступившей тишине неожиданно раздался бой кремлевских курантов, долетевший и сюда, в их прохладную комнату.
- Боже мой, как же быстро и грустно все кончилось, -прошептала Зинаида, припадая губами к мускулистому плечу Валентина .- Так и жизнь пролетит, не успеешь оглянуться.
- Но у нас она будет счастливой и долгой, - вновь целуя ее, улыбнулся он. И скрестив указательный и средний пальцы, как когда-то в детстве скрещивал их, чтоб не сглазить загадываемое желание, повторил заклинающе и убежденно: - Пусть - счастливой и долгой... Счастливой и долгой…