Линия жизни у Изи Фельдмана на левой ладони не совпадала с правой и вообще вела себя кое-как, то обрывалась, то вновь неуверенно появлялась, что и понять ничего невозможно. Цыганки, которые пару раз пытались Изе гадать, подозрительно на него смотрели, словно Изя специально устраивал им подвох с целью дискредитации. Плели они невесть что или невразумительно мычали, не рады, что навязались. Надо сразу оговориться, что Изя на самом деле звался Игорем, но друзья ещё со школьных времён прозвали его Изей, возможно из-за выраженной еврейской внешности. Изя был невысок и худ, с лицом, наводящим на тягостные размышления о судьбе еврейского народа. Впечатление это происходило от Изиных светло-карих глаз, которые при любом Изином настроении имели выражение загнанной лани. В остальном лицо как лицо, ничего особенно выдающегося. Ну видно, что еврей, но никакой карикатурности в чертах нет.
Вырос Изя в городе Харькове, а это необычный, особенный, таинственный город с колдовским оттенком. Случались в нём разные загадочные истории и жили совершенно неожиданные люди. Ну, много на эту тему я здесь распространяться не стану, скажу вкратце. Харьков – город далеко ещё не раскрытый и не разъяснённый. Есть в нём жуткие, дикарские районы с бесчеловечной шпаной, есть очень характерные улочки в центре, буквально эманирующие всякие философские споры и идеи, есть замусоренные и пыльные кварталы, словно вырвавшиеся из предсмертных снов. Всё и всякое есть в Харькове, и автор этой правдивой истории, сидя в Чикаго, частенько вздыхает, вспоминая великолепие города, в котором родился и которое вовремя не сумел оценить. Все краски и богатство затаённой магической сути Харькова остались в прошлом, во всяком случае, прошлом автора. А что сейчас - бог весть, давно ушло то время и те люди. Кто и что сейчас - напишут другие. Здесь же одни воспоминания.
Началась эта довольно незамысловатая история в 1977 году. Изе исполнилось тридцать лет и с ним впервые произошло то, что обычно впервые происходит в более молодом возрасте: он влюбился. Причём влюбился в жену друга, пусть не лучшего, но всё же. Изя закончил политехнический и работал программистом в банке. Зарплата его не особенно интересовала, впрочем, нечем особенно было интересоваться. Дружеская компания, в которую входил Изя, довольно многочисленная и преимущественно еврейская, собиралась как правило у Жени Ройтмана в его большой, но донельзя запущенной квартире, где потолок и стены, сотрясаемые темпераментными дискуссиями гостей, неуклонно приближали час расплаты за пренебрежительное к ним отношение. Ничего однако не предпринималось. Ремонт требовал немалых средств, или если их нет, немалого личного труда. Ни то ни другое Женя обеспечить своему жилищу не мог. Обсуждалось всё что угодно, и обсуждалось с огнём в очах. – Что вы мне Достоевского вправляете!, - твёрдо и без тени сомнения объявлял Женя. - Куча лишнего. Я бы все его романы написал куда лучше и короче. – При этом Женя гордо оглядывал аудиторию, вполне серьёзно ему внимавшую. Женя формами несколько напоминал скифскую бабу. Всё в нём имело прямые углы и массивно помещалось одно на другом. На квадратном туловище, оснащённом затвердевшим салом, квадратная шея, а на шее квадратная голова. Глаза трудно было рассмотреть на квадратном лице, так как Женя никогда не снимал квадратные очки. Он поднимал квадратный подбородок и негромко вещал, и слова, срываясь с его губ, казалось, уже в воздухе приобретали квадратные очертания. Говорил Женя не часто, но тоном, не допускавшим возражений. Он прочитал несколько книг по философии и социологии и на основании прочитанного выдавал прокламации одна другой категоричней. Все верующие любой религии, или даже без религии, попадали в категорию идиотов и не стоили даже презрения. Большая часть нашумевших книг того времени тоже не заслуживали Жениного одобрения и, следовательно, незачем их становилось обсуждать. Очень важной темой разговоров являлась эмиграция. Больше всего желающих находилось уехать в Америку, что тогда было сделать намного легче, в смысле вида на жительство в Америке, чем в девяностые. Естественно, основная проблема того времени заключалась в пересечении границы Империи. Добившись отъезда, люди зачастую забывали, что жизнь на этом не кончается, и им требовалось несколько месяцев, если не лет, чтобы уразуметь как и куда жить дальше. А то ведь уже уехали, разве не достаточно?
Ну вот, у квадратного Жени появилась отнюдь не квадратная жена по имени Тина Райх. Тина имела довольно взрывоопасное сочетание крови. Мать – еврейка, отец – прибалтийский немец. Отец давно развёлся с матерью и жил в Ленинграде. Тина пользовалась некоторой известностью в харьковских богемных и самиздатских кругах как поэтесса. Изя стихов её не читал и вообще в поэзии разбирался плохо. Так что он готов был принять на веру поэтический талант Тины, тем более, что его интересовала она сама, а не её мнение о себе, или, вернее, самомнение. А самомнения хватало в избытке. Тина необычайно темперментно сновала по разным харьковским поэтическим, и не только поэтическим, кружкам. Её интересы и знакомства пересекались с художниками, актёрами и музыкантами. Все они, конечно, тоже стремились закрепить свое реноме людей необычайно одарённых, но Тина как раз хорошо подходила к их тематике вечных жалоб на недооценку. Иной раз жалобы эти были вполне справедливы, ибо признание как правило зависит не столько от таланта, сколько от умения себя подать. Не у всех это получается. Но Тина как раз подать себя умела, и если по понятным, или скорее непонятным, идеологическим причинам официальные издательства её не печатали и не собирались, то в самиздатских кругах её охотно привечали. От этого её стихи лучше не становились, но интеллигенция в те времена, за неимением других занятий и перспектив, массово интересовалась всем чем угодно, лишь бы за пределами госидиотизма. Все с увлечением искали непризнанных гениев и находили их во множестве. Тина претендовала на свою дорожку в забеге.
Изя являлся типичным советско-еврейским интеллигентом, расправлявшим битые молью крылья только на дружеских кухнях. Перекричать своих товарищей, собиравшихся у Жени, он не мог, но зато внимательно и с удовольствием принимал участие и следил за ходом дискуссий. Такие зрители тоже в компании необходимы. Главное, чтобы человек не имел на лице признаков невосторженного образа мыслей относительно происходящего. Изя не имел. Тина потрясла его всем тем, что отсутствовало в его натуре: наскоком, уверенностью, темпераментом спорщика и бойца, ну и конечно весьма недурной внешностью. Тина была примерно Изиного, несколько ниже среднего, роста, стройная с гладкими каштановыми волосами, выразительными серыми глазами на узком породистом, скорее еврейском, лице. Выражение её лица очень быстро менялось, следуя за обуревавшими Тину эмоциями. С Женей её роднила полная безапелляционность суждений и уверенность в собственной значимости и незаменимости. В остальном, если перечислять их интересы, то окажется, что ни одной общей черты. Женя терпеть не мог богему, то есть людей искусства. Даже, если они никакой богемой не являлись, Женя их подозревал в притворстве и скрытых разрушительных наклонностях. Тине это нисколько не мешало, она пользовалась полной свободой и не приводила домой своих знакомых, а ходила к ним сама. Женины друзья у неё раздражения не вызывали, так как все относились к ней почтительно по нескольким причинам: во-первых, жена квадратного Жени, во-вторых, поэтесса, а это в ту пору ценилось, в-третьих, красивая женщина. Последнее обстоятельство играло возможно даже ведущую роль. Изя влюбился в Тину едва ли не с первого взгляда, ещё когда она ходила в Жениных невестах. Долгое время он надеялся, что рассосётся, что он привыкнет. Но нет, привычка не приходила. Он бледнел, терял нить разговора, притворялся нездоровым, и мучился таким образом до того рокового дня, когда Тина пригласила его сходить вместе с ней на какую-то кинопремьеру. Изя не выдержал и, заикаясь, объяснился. Ему сделалось немного легче. Тина сделала вид, что всё это глупости и не всерьёз, поулыбалась, ободряюще похлопала Изю по плечу и ушла от этой скользкой темы. Тем не менее, Изя остался собой доволен. Дальше произошло вот что: Тина, очень довольная собой, рассказала об Изиных признаниях Жене в расчёте вместе посмеяться над незадачливым Изей. Неожиданно даже для самого себя Женя напрягся. Ровно никаких оснований опасаться невыволочного Изи у него не имелось. Но ревность - чувство иррациональное, что надеюсь всем хорошо известно. Почему-то об этом частенько забывают и требуют от человека, погрузившегося в мутный омут, разумного поведения. Вот и Тина не учла. К чести, а скорее к характеристике, Жени надо сказать, что он ничем себя не выдал, и Тина ничего не заподозрила. А между тем Женя уже превращался из человека, или его подобия, в огнедышащего демона. Месть для преступного Изи он придумал иезуитскую и вполне в духе того времени.
Потихоньку и ненавязчиво Женя начал распространять слух, что Изя является платным агентом КГБ, стукачом то есть. Хуже компромата в среде порядочных или даже слегка порядочных людей в те времна придумать никак невозможно. Окольным путём слух этот дошёл до Тины и она, не имея понятия, что слух пущен Женей, ему же его и пересказала. Женя пожал плечами и задумчиво молвил, что ныне люди окончательно потеряли моральный облик и ожидать можно чего угодно. Не такой им близкий друг Изя, чтобы за него ручаться. Тина удивилась, но Жене поверила. В житейских делах она Женю слушала, он прикрывал её от собственной Тининой безалаберности. Изя естественно ничего не подозревал, а только удивлялся, что люди словно шарахаются от него и замолкают с его появлением. До него долго не доходило и узнал он о Жениных кознях совершенно случайно. Жена его школьного товарища работала в торговой палате с Жениным другом. Изя тоже с ним был знаком, хотя и не так близко, как Женя. Изя навестил этого своего товарища и застал там общего с Женей приятеля. Приятель моментально изменился в лице и к большому удивлению Изи и его друга быстро и в замешательстве слинял. На следующий день выяснилось, что он провёл серьёзную беседу с Изиным товарищем и его женой относительно нежелательности общения с Изей, который выявлен контрразведкой в качестве вражеского агента. Изины друзья только рот открыли, а тот сослался на Женю, авторитет которого сомнению не подлежал. Тут до Изи дошло наконец положение дел. Особенно сразило его, что судя по поведению, Тина тоже поверила в Женины сказки. Это последнее обстоятельство Изю доконало.
Находясь в сумеречном состоянии сознания, Изя тем же вечером отправился куда глаза глядят. Глаза почему-то глядели в направлении харьковского моста. То ли топиться Изя решил, плавать он не умел, то ли собирался ещё куда дальше идти, но до места он не дошёл. Недалеко от моста, а случилось это часов в десять вечера, Изю атаковала компания шпаны лет по шестнадцать-семнадцать. Точнее, не атаковала, а просто смела с дороги. Несколько пацанов шли в ряд, размахивая велосипедныи цепями. Мало что соображавший Изя попался им на пути и получил велосипедной цепью по голове. Он упал, ударился о камень и потерял сознание. Ему повезло дважды. Во-первых, он получил только сильное сотрясение мозга, а во-вторых, кто-то вызвал скорую и очнулся Изя в больнице. Там он провёл месяц и вышел с новыми мыслями. Головные боли остались и теперь голову включало на перемену погоды регулярно. Кроме того, у Изи, видимо в резльтате травмы, прорезались некоторые необычные способности, точнее, ощущения. Что-то сделалось с обонянием. Вернее, даже не с обонянием, а восприятие ранее не воспринимаемого спектра информации оформлялось в обонятельную форму. Изя начал ощущать странный, словно нематериальный, запах почти от всех людей. Запахи эти разнились в очень широком спектре, но как правило, ничего приятного они Изе не доносили, и о людях, их источавших или излучавших, свидетельствовали не в их пользу. Изя догадался, что он воспринимает запах их мыслей. Ничем это открытие Изю не обрадовало. Ему казалось, что если он принюхается или прислушается, то и содержание мыслей узнает. Но это уж совершенно его не вдохновляло. К Жене он больше не ходил и отношений с ним не выяснял. Кое-кто из компании навещал его в больнице, но вид они имели смущённый и старались поскорее сбежать. Изя их не держал и никаких эмоций не проявлял. Новые его мысли заключались в том, что он решил во что бы то ни стало уехать из страны, лучше всего в Америку. Убеждённым сионистом Изя не являлся и в Израиль его не влекло, но по вызову из Израиля в то время можно было получить вид на жительство в Америке. Конечно, покинуть Советский Союз не простое и даже мучительное мероприятие, но Изя никогда не работал на засекреченных объектах и надежда оставалась. Он сосредоточенно взялся за дело. Родители вначале вяло сопротивлялись, но Изя их уломал. Оба инженеры и не пенсионного для Америки возраста, до пенсии несколько лет, поэтому придётся искать какую-никакую работу. Но Изя своего добился, родители согласились.
Пару раз он встретил Женю. Тот приветствовал его как ни в чём не бывало и приглашал заходить. Воняло от его мыслей так, что Изю скрутило. Он поулыбался Жене и буквально ноги унёс. Однажды он встретил Тину. От неё зловония исходило меньше, но в сочетании с Изиными прошлыми чувствами, потому что кое-что осталось, запах тоже не радовал. В сравнении с Жениным, запах имел горьковато-болезненный оттенок, словно Тина сама себя стыдилась.
Уехали в конечном итоге все. Уехал Изя, уехал Женя, уехала и почти вся компания. Изя попал в Нью-Йорк и неожиданно для самого себя сделал карьеру. Он оказался талантливым программистом, вполне и широко востребованным. Вскоре он стал руководителем отдела не маленькой фирмы. Самое интересное, что Женя, очутившись вслед за Изей в Нью-Йорке, хорошей работы не находил. Он тоже искал работу программиста и совершенно случайно увидел Изино объявление о найме. Стыд глаза не выест, и Женя, даже обнаружив к кому он нанимается, отправился на интервью. Изя довольно равнодушно и с усмешкой глянул на него и взял на работу, только морщился и тёр виски иной раз, когда Женя вспоминал о своей роли в Изиной жизни. Впрочем, Изя по трезвом размышлении признал, что Женя ему очень поспособствовал. И от безнадёжной любви избавил и помог решиться на отъезд. Так что Изя камень за пазухой не держал и даже со временем начал ходить к Жене в гости. Он так и не женился.
Тина попыталсь было заявить о себе в Америке, но её писк никто не услышал. Печатала она свои стихи в довольно занюханных и провинциальных русских газетёнках, но без особого резонанса. Самомнения у неё от этого не убыло, только теперь вместо жалоб на Советскую Власть раздавались гневные филиппики на тему Американской бездуховности.
Вот такой хэппи энд получился у этой истории. Можно ещё добавить, что зарабатывал Женя в Изином отделе совсем неплохо, но каждый раз у него поднималось давление, когда, заглядывая в свой чек, он представлял себе насколько Изина цифра превосходит его собственную. Изя купил дом и пару раз приглашал Женю с Тиной, но они под разными предлогами отказывались.