Ромка Коган по кличке «Роммель» был несколько выше среднего роста, узкоплечий, но жилистый, с чёрными жёсткими вьющимися волосами и довольно типичным еврейским лицом. Роммель отличался редким занудством. Голос у него был монотонный и довольно низкий, как из бочки. И этим монотонным гудением он меня усыплял и лишал соображения. Я тряс головой, пытаясь вытрясти из неё Роммеля и очнуться. Роммель нудный не только из-за манеры говорить. Он поразительно обстоятельный, логичный мёртвой школьной логикой, испорчен всеми видами умственной порчи, начиная от школьного курса физики с его законом сохранения энергии, который Роммель умудрялся применять в самых неожиданных рассуждениях, и кончая дурно понятой оппозицией Советской Власти. Я имею в виду снятие моральных запретов на воровство, иждивенчество, очковтирательство, и так далее. Кто жил при Советской Власти, тот меня поймёт. Перечисленные качества, впрочем, проявлялись умеренно, не в больших дозах, просто я знаю о чём говорю. Люди с подобными искажениями личности разгулялись вовсю именно после окончания Советской Власти, как ни странно. Но всё это в данном случае неважно, ибо Роммеля давно нет на свете.
Алёна Зимина - еврейка наполовину, но больше похожа на цыганку. Чудилась в ней некая фатальная сексуальность. Внешность Алёны описать довольно трудно. Симпатичная девочка среднего роста с довольно хорошеньким личиком и неплохой фигурой. Глаза тёмно-карие, быстро менявшие выражение от весёлого до яростного. Алёна отличалась неуравновешенностью и даже некоторой скандальностью характера. Роммель познакомился с ней на отдыхе в Крыму и немедленно влюбился. Влюблённый Роммель сделался похож на сошедшего с ума Железного Дровосека или испорченный робот. Все мёртвые логические связи в нём развинтились и пришли в хаотическое движение. Роммель и раньше сильно смахивал на куклу с часовым механизмом, но пока шестерёнки крутились в соответствии со сцеплениями, это не так бросалось в глаза. Теперь его голос гудел без всякой связи с темой разговора и не столько усыплял меня, сколько приводил в замешательство. Помешанный робот пугал и вызывал острое желание вызвать механика. Вместо механика приходила Алёна, и Железный Дровосек развинчивался пуще прежнего.
Юрка Сноткин по кличке «Сноупс» – приземистый, широкоплечий, рыжий, с белой веснушчатой кожей и маленькими хитрющими голубыми глазками на круглом лице с утиным носом. Впечатление лукавства происходило от вредности и задиристости Сноупса, так что выдерживать его удавалось с трудом и в небольших дозах. Но Роммель выдерживал. Они дружили ещё со школы.
Роммель сделал Алёне предложение и она согласилась. Для замужества Роммель подходил как нельзя лучше. Очень надёжный человек и в обиду не даст. Сноупс жениться не собирался, но и упускать случай прислониться к тёплой стенке тоже не хотел. То есть, он не формулировал никаких максим, а просто вертелся поблизости, и возникало у меня подозрение, что не только вертелся. Роммель, если что и замечал, виду не показывал, а переживал внутри. Тут сказать нечего. Чувства и переживания роботов для меня тайна за семью печатями.
Один раз я попытался поговорить со Сноупсом, но он только фыркнул. А потом мы поехали на вылазку с палатками к озеру на три дня. Роммель с Алёной в одной палатке, а я и Сноупс в другой. Я никогда со Сноупсом до этого на природу не выезжал. С остальными тоже. Но дело в том, что Сноупс хранил тайну о своём детстве и некоторых своих болезнях. Мне и в голову не приходило, что он психически нездоровый человек, то есть был им в детстве. Всё это выяснилось задним числом. Ночью Сноупс неожиданно проснулся и вышел из палатки. Я тоже проснулся с каким-то нехорошим предчувствием и выглянул наружу. Я увидел, что Сноупс подошёл к палатке Роммеля и некоторое время там стоял. Вскоре оттуда выскользнула Алёна и они молча пошли по направлению к береговым зарослям. Я про себя выругался и совсем было собрался пойти вслед за ними как бы между прочим, уж очень мерзким мне их поведение показалось. И плевать я хотел, что им кайф сломаю. Но почему-то я передумал. Главное, не потому, что неловко мне стало или я застеснялся идиотского амплуа третьего лишнего. Это я потом старался оправдаться перед собой, что мол поэтому. Но себя не обманешь. Я не пошёл потому, что почувствовал опасность. Что за опасность - я не понимал, но и не размышлял долго. Просто не пошёл и всё. Вместо этого залез внутрь и постарался заснуть. Вертелся до утра в тягостной полудрёме, но вставать не хотел. А утром я услышал шум и крики. Когда я выскочил из палатки, то увидел картину, поначалу показавшуюся мне сном наяву. Алёна лежит с посиневшим лицом и не шевелится, Сноупс как окаменел, а Роммель трясёт то его, то Алёну, а потом бегает вокруг с видом безнадёжно испорченного робота.
Позже выяснилось, что Сноупс в детстве страдал снохождением, которое временами настигало и его взрослого. Кроме того у него были в детстве эпизоды кататонии, когда он застывал неподвижно на довольно долгое время, дважды его от этого лечили в стационаре. А однажды лет в восемь он ушёл из дому и его нашли в тамбуре вагона. Он уже очнулся, когда его нашли, и сумел объяснить где живёт. Как он попал в тамбур, он не помнил.
Судя по всему, этой злосчастной ночью он вышел из палатки, ничего не соображая, в сомнамбулическом состоянии. Алёна же решила, что он пришёл за ней, и тоже вышла. А вот что случилось дальше, рассказать некому. Он видимо ударил Алёну, она потеряла сознание, упала лицом в воду и захлебнулась. Придя в себя, Сноупс, надо думать, испытал такой шок, что впал в состояние кататонии, в котором я, а несколько раньше Роммель, его и застали. Что происходило потом, как мы давали показания, и так далее, я плохо помню. Остаётся добавить, что Роммель вскорости, по-видимому на почве стресса, заболел диабетом. Лечился он без особого рвения и сгорел за пять лет. Сноупс провёл в психушке три месяца, получил инвалидность и совершенно перестал походить на себя прежнего. Он сделался очень молчалив и неприветлив, и общаться с ним стало почти невыносимо. Он к тому же служил мне живым укором. Так что я довольно поспешно начал от него отстраняться.
Мне иной раз кажется, что наша жизнь - лишь черновик, проба пера, ибо не может же быть, что это слепое тыканье по закоулкам бытия является окончательным результатом.