Ничей

Валентина Евгеньевна Винтер
Мы не знаем, в какой момент перестаем жить. Это может произойти вечером, за чашкой любимого кофе с молоком, в подземном переходе от рук толпы подвыпивших агрессоров, на тротуаре с треснувшим, все еще мигающим смартфоном и с вызовом "Мама" на экране, на надоевшей до жути работе. Или... когда заканчивается любовь.

Я перестал жить, когда понял, что ты больше не любишь меня. Я смотрю на тебя, ты смотришь на меня и... ни-че-го. Ни искры, ни бури... Твои глаза не переполняются радостью, как в детстве, когда отец приносил тебе новогодние подарки с работы. Космос не разлетается на осколки звездами от нашей любви. По венам не циркулирует бешеный и сладкий наркотик, голова не взрывается от безумия. Ты так холодна, что одно лишь твое прикосновение показало мне, что можно уже даже не мечтать о том, чтобы состариться с тобой на мягком диване под «Дневник памяти».

Ты неотвратимо отдаляешься, и мы все чаще остаемся вдвоем - я и моя боль. Она смеется маленьким назойливым ребенком, я прогоняю ее, но она издевается надо мной и прячется в шкафы, в диван и под стол, словно это чертова игра. Каждая ёмкость заполнена ею. Я купаюсь в собственной бессильной печали, как в тягучем прозрачном киселе. Телевизор кричит и ранено хрипит, но не может перекричать голос боли. Из колонок тихо и надрывно поет Кобейн. Ненавижу Кобейна, но даже его завывания сейчас приятнее слушать, чем мою нежеланную соседку.

Когда закат сгорает за горизонтом, и наступает ночь - я бросаюсь в страсть, стараясь забыть, что это лишь иллюзия близости. Темнота ватным одеялом заглушает твой молчаливый и мой жадный стон. Но с утра ты снова уходишь куда-то, а я иду гулять. Не могу оставаться дома, когда в нем нет тебя. Так и брожу по встречке - рассеянный и ничей, представляя, как ты плакала бы, сбей меня сейчас машина. Ты ведь заплакала бы, да?

Мои плечи мерзнут в твоих объятьях все сильнее. Я равномерно покрываюсь льдом и считаю дни до твоего ухода. Нашей мелодии осталось доиграть лишь семь холодных нот - от безумия до отчаянья. Нам осталось лишь три слова - от слепой веры до кромешной темноты. И я хочу кричать и выть, позабыв обо всех приличиях.

Я еще не готов, подожди...