Есть у Сталина две знаменитые речи, о которых, наверное сказано и упомянуто больше всего: речь 3 июля 1941 года о начале войны и речь 7 ноября того же года на параде в Москве. Эти речи действительно необычны и, как мне кажется, не всеми до конца поняты и поныне. Речевые находки и обороты заинтересовали меня. И тем, что я обнаружил, готов поделиться со всеми, кто дочитает эту статью.
Итак. Первая удачная эмоциональная находка – это знаменитый речевой оборот «братья и сёстры». Второй, не менее значимый – «К вам обращаюсь я, друзья мои!». Все прекрасно знали, кто такой этот «я». И когда такая персона обращается ко всему народу, ко всей стране не от имени партии, не с идеологического или государственного пьедестала, а просто, как человек, как такой же, как все («друзья мои» - словно все сидят за одним столом в доме) – это впечатлило каждого, безусловно. Он не возвышается, не указывает «братьям и сёстрам», а обращается, как равный к равным, как родственник и друг. Он, пусть на мгновение, но общечеловеческое ставит выше всего идеологического. Гениальный ход.
Обратимся ко второй речи. Испытав силу обращения первого, он оставляет во втором «братьев и сестёр», но уже в более ограниченном контексте. Теперь «братьями и сёстрами» остаются лишь те, кто попал в оккупацию: «братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников». То есть, он как бы подчёркивает: ваше горе – это и моё личное горе.
Перечисляет он и другие лица массового характера, но как по-разному!
В июле он перечисляет их так: «Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом». Заметим это: «рабочие, колхозники, интеллигенция». А в ноябре: «красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентского труда, братья и сестры…, наши славные партизаны и партизанки»…
Заметили разницу? Появился половой признак! Не просто «рабочие», а «рабочие и работницы». Не просто «колхозники», а «колхозники и колхозницы». Не просто «партизаны», а «партизаны и партизанки». Причём, «партизаны и партизанки» - даже в двух местах речи. В чём дело? Почему половой признак так понадобился Сталину? Я не думаю, что здесь может быть какой-то один вариант ответа, но чисто психологически это объяснимо изменившейся ситуацией. Речь 7 ноября была обращена не только для «внутреннего пользования» - общения с народом, но и для пользования внешнего. Народу он говорит честно и прямо, не вуалируя ничего: «Мы потеряли временно ряд областей, враг очутился у ворот Ленинграда и Москвы». Это на тот момент - чистая правда. От того, что глава государства не прячет голову в песок, а оценивает ситуацию трезво и честно, он опять же, скажем по-современному, поднимает свой рейтинг в стране.
Однако, Сталин понимал и то, что его речь будет услышана всеми заинтересованными сторонами. Вот он произносит предложение: У нас нет серьезной нехватки ни в продовольствии, ни в вооружении, ни в обмундировании. Это , конечно, ложь. Проблемы были. И были они очень серьёзными. Не хватало всего. Кому же он лжёт? Скорее всего, предложение рассчитано на немецкое командование. А вот обращения явно рассчитанные и не на немцев, и не на сограждан. А на кого же? На руководство союзных государств: 1.»Наши людские резервы неисчерпаемы». 2. «Враг не так силен, как изображают его некоторые перепуганные интеллигентики». Внутри страны давно уже нет никаких «перепуганных интеллигентиков»: все либо перестреляны, либо пересажены. А вот у союзников таковые вполне могли быть.
Умелое использование нужных и уместных речевых оборотов даётся Сталину не сразу и не везде. Но он учится и учитывает предыдущие ошибки. В конце речи 3 июля, как это принято было и зачастую используется политиками и поныне, прозвучали следующие лозунги: «Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»
Прошло несколько месяцев. И в конце ноябрьской речи прозвучал совсем иной лозунг. Оказывается, есть нечто гораздо более объединяющее людей, образующее из людской массы – народ! Сталин произносит не призыв делать то-то и то-то, а обращается к главному – человеческому сердцу, которое само уже примет, основываясь на этом объединяющем, верное и нужное решение. Он говорит: «Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!» Обратите внимание: не Советский Союз, не партия и Ленин, а Родина. Беспартийная. Простая. И не о спасении знамени ВКПб идёт речь, а о свободе и независимости родной страны. По-видимому, он понял, что это гораздо важнее для каждого гражданина, чем партбилеты, знамёна и прочая атрибутика.
Перед этим он произносит историческую фразу: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков – Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» Впрочем, тут же ослабив, разбавив и принизив её партийной патетикой: «Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!» Тут даже церковное слово «осенит» как-то не выручает. Кстати, произнесённый подряд дважды славянизм «Димитрия», а не «Дмитрия», тоже явно не случаен.
А теперь вернёмся к началу речи 7 ноября и вспомним, что за 24 года советской власти наиболее используемым обращением в стране стало бесполое «товарищ», в тюркских языках, кстати, означающее «супруг» или «супруга». Тоже без уточнения полового признака. И вдруг – возврат к половому признаку. Почему? Может быть, потому же, почему до революции в России говорили «дамы и господа» или «судари и сударыни»? Сталин понимает, что его речь слушают в Вашингтоне и Лондоне, где «леди и джентльмены» - гораздо привычнее «товарищей». Но его политическая сущность не может смириться, и он переставляет слова женского и мужского рода. Не женщина, а потом мужчина, а мужчина и потом уже женщина. Поэтому вместо «мадам и месье, леди и джентльмены, дамы и господа» звучит «рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, партизаны и партизанки». Вероятно, поддержка союзников была очень важна в тот момент. Впрочем, это всего лишь моя гипотеза.
Для «интеллигентов и интеллигенток» и в этой речи, увы, места не нашлось. Не доверял им, видимо, Иосиф Виссарионович. Даже в такой ситуации