У нас с моим хорошим и добрым коллегой доцентом Алексеем Сергеевичем Первачевым, в нашем просторечии Лехой Первачом, лет семь назад был совместный проект. Грант.
Тогда грантов было еще много, и можно было неплохо подзаработать. Конечно, по нашим скромным университетским понятиям. «Отгрантить» тысяч триста в течение года на каждого. Деньги, согласитесь, совсем не лишние.
Сейчас кризис, санкции, все очень скучно, и многие проекты сворачиваются. Все как в киноклассике: «чтоб ты жил на одну зарплату». А тогда мы, можно сказать, жировали.
Разумеется, делались все эти гранты-проекты в авральном режиме в последний момент, перед самым отчетом. Где-то в течение недели перед ним мы с Первачом каждый вечер собирались на его квартире и чуть ли не до утра строчили окончательный текст нашего бессмертного «исследования».
Лехина жена, Эвелина, она же Линка, в это время была в командировке, мы дома были трое: Первач, я и пятилетняя девочка Глаша, дочь моего бесценного друга Первача. Лехина жена, Линка, была менеджером по продажам не помню чего. Она все время проводила в разъездах, а Глаша – то в саду, то с няней, то с Первачом. Очень современный, «прогрессивный» расклад, от которого, если честно, меня мутит. Но ничего не поделаешь. Жизнь такая.
Сложность наших грантовских встреч с Первачом заключалась в том, что Глашу часов в девять надо было все-таки накормить и кое-как уложить спать. У нас этот процесс шел под рубрикой «укрощение строптивой».
Глашу мой дорогой Первач зовет по-разному: «Глухарь» (в смысле несговорчивости), «Мирный Атом», «Мой Ласковый и Нежный Хорек», «Первачуха-Нехочуха», «Чеширская Кошара», «Помесь Свиньи с Шаровой Молнией», «Мухтар» и много еще как, в зависимости от ситуации.
Глаша действительно похожа на симпатичного поросенка: в меру полненькая, розовая. Глаза голубые. Очень симпатичная девочка.
Когда она что-нибудь не хочет делать или ей что-нибудь не нравится – она морщит нос и хрюкает. Получается как-то так: «хрё-хрё».
Когда ей что-нибудь, наоборот, нравится – тихо повизгивает, как, собственно, и делают юные хрюшки: «и-и-и».
Ест она свой законный ужин или обед – лениво, развалившись. А когда поест, начинает носиться по комнате с визгом: «я – боеголовка! я – боеголовка!» Леха называет это «желудочная радость».
Когда что-нибудь выклянчивает – очень-очень широко улыбается («Чеширская Кошара») и мурлычет: «мурлы-мурлы».
Когда ей в чем-нибудь отказывают, встает на карачки (не всегда) и лает: «гавы-гавы».
Может и укусить за ляжку.
Если все-таки соглашается сделать что-нибудь через силу, вопреки своему желанию, – рычит: «рык-рык-рык».
Словом, хорошая девочка, пассионарная.
Я не буду сообщать вам полное название нашего с Лехой тогдашнего гранта. Оно длинное и скучное. Но суть примерно такова: мы должны были провести развернутое исследование современной российской фантастической литературы и кино. Темы, сюжеты, герои, язык и т.п.
Сознаюсь честно: я терпеть не могу фантастику. Ладно там Стругацкие с Ефремовым. Я бы даже не назвал все это фантастикой. Это – по мне – такая особая философская проза. Извините, но большинство современных фантастических произведений ничего кроме скуки у меня не вызывают. Особенно если это – фильмы.
Может быть, я – идиот. Согласен. Готов отвечать за свои слова. Потому что по-древнегречески «идиот» значит – частное лицо. Тот, кто не участвует в общественной жизни, тот, кто не в курсе политических и прочих, в том числе культурных, событий. Да, я – частное лицо, древнегреческий идиот. Меня совершенно не интересуют всякие «события». Помните, как говорил Александр Блок: «Мне хочется спать, когда события».
Я, конечно, мягко говоря, не Блок, но на просмотре «культовых» «Звездных войн», «Матриц» и прочих «Аватаров» у меня чуть моська не порвалась от зевоты. Мне, как Блоку, «хочется спать», когда спецэффекты. Я могу часами смотреть и слушать, как молчит Тихонов-Штирлиц или как кряхтит Евстигнеев-Преображенский. Но эти толстоносые романтические синюшники из «Аватара»… Нет, не мое.
И с грантами мне всегда не очень везло. В смысле их содержания.
Мы с первачом в свое время писали и про современные детективы, и про интеллектуальный постмодернизм, и про современные русские триллеры. И все это мне было в высшей степени не интересно. А вот Лехе – всегда интересно. Он всегда был в захвате. Но я все равно в грантах участвовал, потому что триста тысяч на дороге не валяются.
Сидим мы, помню, у Лехи, строчим что-то про «Ночной позор». Девять часов. Леха:
- Глашка, иди есть!
- Хрё-хрё…
- Да ведь сосиски… Сочные, свежие… Ты их любишь.
- А с чем?
- С тушеной капустой.
- Хрё-хрё…
- А с чем же ты хочешь, Глашара?
- С шоколадкой.
- Ну уж это совсем!..
- Гавы-гавы!..
- Ладно, съедаешь сосиски, три полных ложки капусты – только три! Заметь – только три! А дальше – шоколадка.
- Рык-рык-рык…
Глашка вальяжно разваливается на своем детском хохломском стульчике, стремительно съедает сосиски. Затем долго и недружелюбно смотрит на капусту. Потом: медленно и в высшей степени изящно указательным пальцем отодвигает от себя тарелку.
- Она несвежая.
- Сама ты несвежая. Ешь!
- Она несвежая. У нее… – Глаша что-то романтически припоминает. – У нее стёк срок гадности.
- Не «стёк», а «истёк». Какой еще «срок гадности»? Свежайшая капуста. Сам тушил, устрадался. А ты!.. Ешь, тебе говорят!
- У нее, папа, истек срок гадности.
Выражение лица у Глаши – непробиваемое. Леха:
- Вот Глухарь, а?.. Ну тогда никаких шоколадок.
- Мурлы-мурлы…
- Нет, я сказал!
- Ну мурлы же, пап, мурлы…
- Нет!
- Рык-рык-рык!
Глаша долго копается вилкой в капусте. Подцепляет жалкие полвилки, медленно-медленно отправляет капусту в рот, еще более медленно жует, изображая на лице каторжную муку, глотает. Лицо такое, как будто съела жабу:
- Сейчас затошнюсь…
- Я тебе «затошнюсь»! Хватит паясничать. Ешь вторую.
- Рык-рык-рык…
Дубль два. Все то же черепашье ковырянье в капусте, замедленная съемка жевания и глотания и блестящая имитация рвотного рефлекса:
- Сейчас вырвлюсь…
- Ешь!
Дубль три. Имитация рвотного рефлекса по ходу опускается. Накануне неизбежной шоколадки он теряет свою художественную ценность.
- Шо-ко-лад-ку! Шо-ко-лад-ку!
- На!
- И-и-и!
Шоколадку Глаша съедает с неподдельным заразительным аппетитом. Я даже сглатываю слюну. Хотя вроде бы и не очень-то люблю сладкое.
- И-и-и… А еще шоколадку?..
- Хватит, а то диатез начнется.
- Мурлы-мурлы…
- Нет.
- Ну мурлы же, пап, мурлы…
- Нет, Глафира, больше нельзя.
- Гавы-гавы!..
Глаша с минуту задумчиво сидит, нежно гладя шоколадную обертку, потом звонко и демонстративно ее целует, встает и начинает носиться по квартире:
- Я боеголовка! Я боеголовка!..
Минут двадцать Глаша бегает.
Леха:
- Глафира Алексеевна, пора спать.
- Хрё-хрё…
- Я кому говорю?..
- Рык-рык-рык… А сказочку?
На ночь Глаша слушает только папины импровизации. Никакие книги не признаются. Днем – пожалуйста, хоть «Винни-Пух», хоть «Волшебник Изумрудного города», но на ночь – только что-нибудь чисто папино и новое.
Глаша залезает под одеяло. Торчит сверху одна только ее розовая мордаха. Леха:
- Ну, в общем, жил на свете один хомяк… Звали его…
- Про хомяка уже было.
- Когда?
- Было про хомяка. Как он подружился с лисичкой и у них ежиком…
- А-а-а… Да, было… Правильно, забыл… Значит… Жил-был на свете… кенгурёнок. Звали его…
- Было про кенгурёнка. Как он скакал-скакал и прискакал в Москву к Путину… - Глаша зевает.
- А-а-а… Да… Ну, тогда жил-был…
- Не хочу про зверей… Хрё-хрё-хрё…
- А про кого ты хочешь?..
- Не знаю…
- Про паровозики хочешь?
- Они есть в мультиках.
- Ну, про… этих… роботов.
- Хрё-хрё…
- М-м-да… Тупик…
- Кто это такой – тупик?
- Ну, это такой глупый дядя…
- Не хочу про глупого дядю Тупика…
Я в это время сижу в соседней комнате и, все слыша, читаю какую-то муть: «Тем временем Арвилан и Монтадор летели в звездоплане «Кентураль» на планету Севериана…»
Леха в соседней комнате:
- Прямо не знаю, что делать, Глаш. Иссяк я.
- А ты обратно всякнись…
И тут меня осеняет:
- Лёх! - кричу я.
- Чего?
- А вы на планеты с Глашкой летайте.
- На какие?
- Да на любые…
- Типа на Марс?
- Нет, на Марс скучно. На какие-нибудь… человеческие.
- То есть?
- Ну… на планету Щекотака.
Леха помолчал, потом радостно:
- Понял!.. Глаш, летим с тобой на планету Щекотака?
Глаша:
- И-и-и! Полетели!
Леха с Глашей залезают под одеяло (в ракету). Хором:
- Тр-р-р-р!
Это работает мотор.
- Бдж!..
«Прилетели». Глаша, таинственным полушепотом:
- Это планета Щекотака?
- Да.
- А что это значит?..
- А вот что это значит…
Из соседней комнаты раздается Глашин визг и хохот.
- Планета Щекотака! – кричит Глаша. – И-и-и! И-и-и!.. Полетели, пап, на другую планету! Мурлы-мурлы!..
- Полетели.
- На какую:?
Леха в затруднении. Я:
- Планета Пяткохватака…
Леха:
- гениально.
Глаша:
- Планета Пяткощекотака! И-и-и! Тр-р-р! Бдж!..
Хохот, возня… Леха:
- Давай, Вовчелла, дальше креативь! «Вовчелла» в ударе. Леха с Глашей с моей подачи летят на планеты Впупокдышака, Кувыркака, Хохотака, Лобикочесака… Дальше – чувствую я, надо снижать активность: Простолежака, Ручкугладяка, Глазкизакрывака, Засыпака…
В соседней комнате тихо. После долгой паузы Глаша, задумчиво:
- Пап…
- А?
- А мы с тобой еще на одну планету не слетали, на последнюю…
- На какую?
Глаша, почти таинственно:
- На планету Любяка.
- А это, Глаш, как?
Глаша думает. Потом:
- На планете Любяка надо просто так…
- Как «просто»?..
- Просто вместе…
- А-а-а… Ну, давай, полетели, Глаха…
- Полетели, пап. Только без «тр-р-р» и «бдж». Туда надо тихо лететь. Это такое правило.
- Понял. Летим тихо.
В комнате Глаши ни звука. Через десять минут Леха на цыпочках выходит ко мне:
- Унялся Мирный Атом. Спасибо тебе, Вовчелла. Спас.
- Не за что.
С тех пор каждый вечер Леха и Глаша летают на разные планеты. Я периодически по электронке посылаю Первачу названия про запас, всякие Ухочесаки, Крепкоцеловаки, Совсемнешевеляки, Долгомолчаки…
Но последняя у них всегда – планета Любяка. Чтобы «просто вместе».
Грант про фантастику нам тогда так и не продлили. Но планета Любяка осталась. А это не мало.