Несмотря на новые чувства, проснувшиеся внутри и категорически не желавшие оставить меня в покое, я не чувствовала боли или переживаний, находясь рядом с Робертом. Я чувствовала себя как обычно, стараясь вести себя как ни в чем не бывало, что давалось мне без каких-либо трудностей.
Дни пролетали мимо меня, словно птицы, – почему-то именно тогда я чувствовала себя абсолютно «вне» времени, как будто ничто земное не могло иметь ко мне никакого отношения. Я не была одержима Робертом, и совсем не чувствовала себя неполноценно, когда его не было рядом. Встречаясь с ним, где бы то ни было, – в парке, на школьном дворе или у порога своего дома, – я смотрела на него, не в силах сдержать улыбку, которую он когда-то назвал красивой.
Мрачный, неприветливый и тщеславный Роберт таял на моих глазах, становясь совершенно другим. Справедливо, однако, заметить, что каждая из этих черт все еще оставалась в нем, но теперь это даже нравилось мне. Возможно, многие девушки оценили бы в нем некий бунтарский дух, присущий, наверное, большинству из нас в 17 лет.
Единственные моменты, выдающие все мысли, таящиеся внутри меня, приходили ко мне по ночам, когда, лежа в своей постели, я заставляла себя забыть о нем и просто уснуть, но это было практически невозможно. Я думала о нем, засыпая по ночам и просыпаясь рано утром; я думала о нем слишком много, но каждый раз, когда все предыдущие мысли покидали меня и я оставалась наедине с некой тишиной в моей голове, Роберт снова и снова возвращался ко мне, не давая покоя.
Никто на планете не мог знать о моих чувствах, но это мало утешало меня – с каждым днем мое желание сказать ему обо всем становилось все сильнее, но, конечно, я знала, что не сделаю этого. Неужели я боялась, что это невзаимно? Или же я боялась, что после этого наши отношения изменятся и никогда уже не станут такими, какими были все это время? Скорее всего, второе. Я не боялась услышать от него, что он влюблен в какую-нибудь девушку из своей школы, либо в какого-либо другого человека, о котором я даже не знала. Я не боялась того, что он, вероятно, вовсе никогда и не любил меня. И даже того, что он мог никогда и не полюбить. Я проводила ночи, думая об этом и не находя покоя, пока, лежа однажды в темноте и глядя в окно, не поняла, что всего лишь боюсь испортить что-либо. Мне чертовски хотелось, чтобы все оставалось как было – это желание было сильнее того, таившегося внутри меня, что заключалось в стремлении рассказать Роберту правду.
Засыпая, я поклялась себе в том, что никогда не расскажу ему об этом.
Пытаясь вырваться из сложного учебного графика, я едва находила время, чтобы брать трубку, когда Роберт звонил мне. Каждый вечер, забросив школьные учебники обратно на полку, я в буквальном смысле падала на кровать, и, нащупывая в одеяле телефон, звонила ему. Тот вечер стал единственным разом, когда вместо голоса Роберта я услышала лишь гудки, прежде чем звонок закончился. Открыв глаза, я снова позвонила ему, и, снова выслушав долгие гудки, сбросила сама.
Весь оставшийся вечер я чувствовала себя немного странно, ведь мысль о том, что Роберт, зная, что каждый вечер я звоню ему в одно и то же время, впервые оказался слишком занят, чтобы ответить.
Сидя на диване и читая книгу, я почти не думала об этом, хотя что-то внутри моей головы тихо твердило о том, что что-то не так. Я не хотела выглядеть эгоисткой или глупым ребенком, ведь знала, что он, вероятно, просто был занят.
«Может быть, он делает уроки», – думала я. «Или гуляет. Спит, ест, он может быть просто занят. Вот и все».
Однако мне не давала покоя мысль о том, что этим вечером я не услышу его голоса, его смеха или саркастических замечаний. Я заметила, что за десять минут я не сдвинулась с книжной строки, думая совершенно о другом. Моя голова начинала болеть, поэтому я закрыла книгу, и, пытаясь избавиться ото всех мыслей, вернулась в комнату.
Через час я уже лежала в постели, не в силах заснуть из-за головной боли, не проходившей даже после того, как я выпила лекарство. Впервые за последнее время я чувствовала себя так скверно, что даже забыла о Роберте, пока не услышала звук оповещения, пришедшего на телефон, что лежал на столе рядом с кроватью. Это был он.
Экран телефона был единственным источником света в темной комнате – я перечитывала его сообщение раз за разом, словно думая, что, прочтя его еще раз, мне станет спокойнее.
«Это Роберт. Уже слишком поздно, чтобы звонить. Со мной все в порядке, я просто был немного занят. Созвонимся утром».
Я смотрела на экран, перечитывая сообщение в пятый раз.
«Со мной все в порядке», – шепотом прочитала я, и, чувствуя, что уставшие глаза отказываются смотреть на чересчур яркий экран, убрала телефон обратно. Мне хотелось позвонить и услышать его, но Роберт был прав – уже действительно было слишком поздно.