Портреты

В маленьких городах темнеет быстро, синие куски полей разбавляют редко стоящие фонари. Между фонарями в город вливается космос, о котором так много говорят по третьесортным каналам телевидения, но мало кому удавалось разглядеть его как следует, хотя, казалось бы, выйди во двор да смотри. Этой ночью космос в городке наблюдал всего один человек, один из двадцати четырёх тысяч, и то только потому, что у него в кармане лежал билет на ночной поезд, а днём были похороны, и всё не давало ему покоя. Билет и смерть для провинциального городка - это почти две полярные точки. От одной можно оттолкнуться, а к другой пристать, или же сделать всё наоборот. Но сначала были похороны.
Похороны обычно проходят хуже, чем самая плохая жизнь, нет, конечно, не для умершего, он в любом случае вне нашей досягаемости. И не для убитых горем, нет, для посторонних и дальних, оказавшихся по стечению обстоятельств свидетелями или участниками этих процессий. Но есть ли здесь посторонние? Каждый уже побывал в этом гробу и каждому не понравилось. Вот думают, что деревья медленные, но кажется, что это мы слишком скороспелые. Размышляя таким образом и в таком духе, Вася остановился невдалеке от чёрной группы прощающихся. Творческая командировка подходила к концу, материал был собран, проявлен и закачан на флешки. Похороны не имели к командировке никакого отношения, в дело вмешался случай.
По задумке архитекторов дорога из старой части города в новую проходила прямиком через кладбище. Может быть, никто даже и не думал над этим специально, построили квартал, где пришлось, а ноги жителей сами нашли и вытоптали кратчайшую дорогу к школам и утомительным работам. С тех самых пор каждое утро беззаботные школьники, размахивая сменкой в мешках и дёргая девочек за предусмотренные бантики, влачились через кладбище учиться, молодые люди и умудрённые отцы твёрдо проходили мимо обелисков на кирпичное производство, а женщины после всех своих утренних забот, связанных с кормлением и сборами всех вышеперечисленных, спешили работать на хлебозавод. Никто ничего не боялся, не находил в этом ничего особенного и проходил кладбище насквозь, смело смотря вперёд, со временем то тот, то другой всё чаще задерживался здесь, вздыхая и отчаянно глядя на кроны деревьев, но и тот и другой в конце концов брал себя в руки и двигался дальше в гости, на речку, в магазин или на городской праздник, а то, бывало, и на вокзал, а оттуда в отпуск на море. Спустя годы на обелисках вдоль дороги понемногу стали появляться знакомые имена, засевшие занозой в сердце, прохожие останавливались уже надолго, говорили с ними и получали туманные ответы из тех же подросших крон, а если всё ещё спешили на работу, то просто вскидывали руку в приветствии и шли дальше. Новый квартал обрастал историей.
В день перед отъездом Вася прогуливался по кладбищу, направляясь в старую крепость, тяжело пригвоздившую городок к земле. Город, словно тонкая бумага, прижатая массивными камнями, рвался на ветру, но никуда не мог деться, да и зачем. Дома всё так же жались к стенам крепости, и даже, казалось, новый квартал-изгой был привязан к старому городу ниткой кладбища.
Вася хотел было пройти мимо растянувшейся траурной процессии, но отчего-то задержался, первые ряды уже уткнулись в разрытую неподалёку землю, гроб неловко установили рядом на двух табуретках, вновь прибывающие люди пытались найти себе место для прощания среди тесного нагромождения железных оградок. Над всем происходящим в раннем весеннем небе каркали и кружили вороны, исполняя свой обязательный в средней полосе ритуал. Из-за облаков на мгновенье даже вышло солнце, чтобы уж вынуть из всех души, как надо и без всяких проволочек.
«Привееет, а я иду домой», - услышал Вася прямо перед собой звонкий детский голос и опустил глаза вниз. «Привет», - узнав знакомую девочку из старого города, обрадовался Вася. «Я к тёте ходила, и она мне дала молотилку для кофе. Вот она», - и девочка протянула ему ту самую молотилку. Старую знакомицу звали Дарья, и ей сейчас шёл седьмой год. «Отличная молотилка», - согласился Вася, взяв и демонстративно взвесив её на ладони, будто молотильные качества напрямую могут зависеть от веса, и вес, как он наглядно убедился, подходящий. «Давай-ка я провожу тебя, мне как раз по дороге», - предложил он. «В конце концов нужно убираться с кладбища, - подумал Вася про себя. - Картина запечатлена, печальная картина».
Честно говоря, он обрадовался маленькой Дарье, потому как чувствовал перед ней небольшую, а может быть, даже и огромнейшую вину и собирался загладить её хотя бы этой короткой прогулкой. Что для детей важно, что нет, кто разберёт. Эта девочка мешала ему на всех съёмках, что он только ни устраивал в их дворе. В творческие командировки он приезжал сюда не впервые и придирчиво изучил в городке все живописные места, и когда и как на них падает свет, и что из этого получается. Дарьин двор примыкал к старому двухэтажному дому, первый этаж был каменным, а верхний был сложен из потемневших от времени, почти чёрных брёвен. Здесь жило шесть семей, но на весь дом случился только один ребёнок, и это была Дарья, и ей было скучно одной в этом старом дворе с видом на церковь через овраг.
Первая их встреча произошла два года назад и была совершенно мимолётной. Вася выбирал в тот день натуру для съёмок и заглядывал во все подворотни и закоулочки, налегая на старые дворы, в которых сохранился особый провинциальный дух. Давайте оставим ненадолго Дарью и посмотрим на её двор, пока она не вышла из дома и не отвлекла нас своей беготнёй. Вот, к примеру, песочница, а попросту говоря, высокая куча песка, сваленная здесь лет сорок назад под строительство гаража. Эта горка сразу же завоевала популярность у многочисленной жившей здесь тогда детворы - пять мальчишек и две девочки. А гараж? Да, гараж так и не построили. Место для игр осталось за детьми. Все они уже, конечно, выросли и разъехались по другим местам, но сосед, Володя Шубин, один из тех самых пятерых мальчишек, вернулся и остался здесь жить. Каждую весну, где-то в конце апреля, он привозит сюда на своём маленьком грузовичке полкузова свежайшего песка, замещая разбросанные и смытые дождями в овраг крупинки. Зачем он это делает? Играть в эту гору некому. Может, просто так во двор приходит окончательная и законная весна, а до того ждёт от Шубина подходящего сигнала. Здесь же, на другой стороне двора под тенистой осиной, он проводит свои дни, возясь с автомобилем. Место, известное каждому в округе и отведённое, кажется, для этого дела на всю жизнь. Даже отсутствие Володи, весело укатившего куда-нибудь со двора на своих потёртых колёсах, не мешает определить, что именно здесь, под этим деревом, чинят сложнейшие механизмы, об этом сообщает большая масляная лужа, ежедневно вытекающая из-под Володиной повозки и сдобренная толстым слоем хомутов и гаек. Целые созвездия со своим млечным путём в чёрном масляном небе. Главным аргументом в спорах с автолюбителями у Володи было резонное: «Зато моя тележка проста в обслуживании». В отношении машины он никогда не употреблял слово «эксплуатация», автомобиль ставился им выше человека и не ущемлялся в правах. По большому счёту, грузовичок был ему роднее многих. Автомобиль его кормил и давал свободу. Прекрасный миг, который не тускнеет со временем, - с ветерком выкатиться со двора и поехать, куда угодно. И несмотря на то, что ездил он большей частью в одни и те же места, сама возможность неограниченной общественным транспортом свободы приносила ему радость. Он часто кружил по городу и окрестностям без всякой цели, нюхая влетающий сквозь открытое окно ветер, и улыбка не сходила с его лица. Выпивал, конечно, выпивал, прячась за широкой спиной своей родимой тележки. Володя стал героем самого первого портрета из череды великолепных портретов жителей города, сделанных Васей в последующие за этим два года. Но вернёмся к Дарье. Пока Вася снимает Шубина на фоне его верного Буцефала, маленькая пятилетняя девочка крутится у него под ногами и вьётся волчком. «А что вы делаете?» - наконец интересуется она. Тут нужно заметить, что Вася в момент работы над портретом очень условно реагирует на внешние раздражители, он весь поглощён съёмкой и потому рассеян, и отвечает обычно невпопад или сухо даёт понять, что он очень занят и всё остальное не имеет к нему никакого отношения. «Фотографирую, девочка. Портрет», - словно заторможенный отозвался он и снова погрузился в съёмку, разговаривая с Володей о качествах машин и приводя его в нужное для снимка настроение. «Ааа», - протянула девочка и уже собиралась было спросить что-то ещё, но тут из распахнутого на втором этаже окна её громко позвали домой. «Только вы никуда не уходите», - предупредила она и с неохотой побежала на зов, чтобы поскорей вернуться. «Да, да», - рассеянно протянул Вася, размышляя сейчас совершенно о другом, и как только девочка скрылась в подъезде, распрощался с Володей и покинул двор. Не эпизод, а так, пустяк, но была и вторая встреча.
Вторая встреча случилась через полгода в самом начале осени и пропахла селёдкой. В тот день Вася снимал портрет знаменитого русского археолога, нашедшего у стен старой крепости не менее знаменитую теперь каменную бабу величиной с кулак. За свою историю археолог отыскал бесчисленное и строго запротоколированное количество находок, и у всех у них сложилась славная судьба, они расставлены по музеям и радуют глаз. Фамилия у него была говорящая - Пух, Дмитрий Пух. У Пуха была лёгкая рука, и никакие каменные изваяния не оказывали на него давления. Поэтому злопыхателям на тему «Кто кого прославил: баба Пуха или Пух бабу» оставалось только шептаться в кулуарном дыму. Он чуял, где копать, и лихо мобилизовал к этому действу необходимые государственные институты. Гипнотизировал своей уверенностью и не подводил. Заглянули в несколько дворов, попробовали начать съёмку, но всё не то, ноги сами привели их в Дарьин двор. Двор сиял так, будто бригада неуправляемых осветителей в панике пороняла свои приборы и случайно сотворила чудо. «Здесь или нигде», - остановил Пуха Вася и даже придержал его перед входом во двор, чтобы тот не разрушил хрупкое световое равновесие, но Пух был не из тех, кто разрушает. Они постояли так пару минут. Вася тем временем приглядел подходящий для съёмки уголок со скамейкой. «Ну, теперь можно идти, - сказал он, погружаясь в съёмочный транс. - Здесь будет снят ваш портрет». Пух уселся на скамейку и какое-то время усердно позировал, выполняя Васины пожелания про положения рук, поворот головы и другие нелепые мелочи, из которых складывается совершенный портрет. Но уже минут через двадцать его правая нога начала как-то странно подёргиваться, и весь он как-то подозрительно заёрзал. Вася, не останавливаясь, продолжал азартно снимать, ибо сначала снимай как надо, а потом как получится. Но вот Пух поднял руку и попросил сделать небольшой перерыв. Он встал, пару раз обошёл скамейку кругом и наконец остановился в метре от того места, где только что подёргивалась его нога. Закрыв глаза, он на минуту погрузился в себя, отделяя ровный земной пульс от помех, созданных вещами, брошенными в культурный слой рассеянным человечеством. «Здесь, - произнёс он, очнувшись, - здесь неглубоко что-то есть». Он достал из пристёгнутого к поясу кожаного футляра перочинный ножик и стал вдумчиво ковыряться в земле. Уже скоро, удовлетворённый очевидно подтвердившимся фактом, он достал из земли что-то похожее на старинную монету, отмыл её под сильной струёй дворовой водяной колонки и с немного разочарованной улыбкой протянул монету Васе: «1905-ый год, когда-то нужно отдыхать и от палеолита», - сказал он и вновь дисциплинированно уселся на скамеечку.
Запоздало увидев из окна что-то необычное, Дарья тут же кинулась во двор, бросив недопитый компот и едва успев впрыгнуть в зелёные лакированные босоножки. «Привееет!», - провозгласила она ещё с порога свой радостный клич, подбежала в полнейшем счастье и остановилась внутри снимка. «Привет», - поздоровался Вася и сделал ещё десяток кадров с девочкой на заднем плане. Снимок приобретал нужные очертания, но девчонка всё равно стояла не на месте. «Тебя как зовут?» - спросил Вася, пытаясь собрать кадр в единую гармонию и не дать ему расползтись по швам. «Я Дарья, я здесь живу, вон там мои окна»,- и она показала на второй этаж, там так же как и в прошлый раз было распахнуто окно. - Мы с мамой тут живём, а вы придёте к нам в гости?» «Не знаю, - увлечённый съёмкой пробубнил Вася, - может быть, может быть, а ты можешь встать пока вон там немного левее?» Она кивнула и, не отводя взгляд от Васи с таинственным фотоаппаратом в руках, отошла на нужное место. «А что вы снимаете? Портрет?» - угадала она. «Портрет», - подтвердил Вася. «А я красивая?» - задала она свой следующий, стоящий в бесконечной очереди вопросов, вопрос. «Конечно, красивая», - согласился Вася и сделал наконец нужный снимок. Этот момент он всегда угадывал и после него мгновенно охладевал к съёмке, полноценно возвращаясь в окружающий мир. «Ну вот, теперь по-настоящему привет, Даша! Раз уж ты оказалась красивой, а не какой-нибудь там, то нам просто необходим твой портрет, как ты считаешь?» Он с улыбкой снял несколько кадров Дарьи на фоне большущей кучи песка, на фоне распахнутых окон её дома, на проржавевших остатках детской площадки, на ступеньках подъезда. Дарья стеснялась и очень старалась быть красивой.
Селёдка появилась на Васиных джинсах как раз где-то между кучей песка и распахнутыми окнами. Тухлая селёдка мирно плескалась в алюминиевой миске и до этой минуты принадлежала одноглазому коту, но не всё коту масленица. Пока селёдка кисла на солнце, Вася, как и всякий усердный фотограф, пятился и петлял в поисках наилучшего ракурса, несколько раз чудом избежав зловонной миски, но всё- таки не уберёгся, наступил на краешек, и селёдка, совершив вялый кульбит в воздухе, вместе с остальным содержимым миски выплеснулась ему на джинсы. Запах достиг цели не сразу, сначала немного повисел в воздухе, вдыхая свободу, а потом резко ударил в нос. Вася придерживался тех твёрдых правил, что рыба должна жить в реке или в море, а не прохлаждаться или, напротив, прожариваться по мискам, кастрюлям и сковородкам, убивая своим запахом присутствующих и соседей. Стараясь поскорее избавиться от селёдочного духа, он быстро распрощался с деятельным Пухом, махнул рукой маленькой непоседливой девчонке и, спеша обогнать схвативший его за штанину запах, вышел со двора. Дарья снова осталась одна, наедине с кучей песка, масляной лужей, церквушкой за оврагом и недопитым компотом на столе. Обычный день.
 До городского пляжа идти десять минут, там можно будет спокойно постираться и поплавать с настоящими живыми рыбами. Сейчас, в середине сентября, на пляже никого. Вне зависимости от погоды люди уже глядят в сторону осени и ведут соответствующий осенний образ жизни, пока ещё не слишком тоскуя об ушедшем лете. На градуснике плюс двадцать, но многие уже достали из шкафов куртки и нарядно парятся в них под ласковым солнцем. Дети, желающие бегать налегке, налегке не бегают, накрепко привязанные иерархическими узами к заботливым родителям. И только детям, на которых всем наплевать, позволено наслаждаться жизнью в полной мере, никому не давая отчёт. Вася - один из таких детей, никто и не заметил, как он вырос. Не обращая внимания на времена года, он купался, загорал, стирал в рыбьей реке въедливый рыбий дух и радовался погожему дню, а к вечеру последним автобусом уехал из города. Оставшуюся осень Вася провёл в разъездах, зиму - в Петербургской каморке с чугунными батареями, весной вернулся в Москву, мало спал, шатался по бульварам, скрипел на театральных подмостках и гулко расхаживал по ночным площадям. Так минуло восемь месяцев, и он снова попал в Дарьин двор уже в самом конце мая.
Перед отъездом из Москвы были напечатаны все снятые в прошлый приезд портреты, археолог Дмитрий Пух получился по-настоящему монументально, на заднем плане снимка светлым пятном маячила любопытная Дарья, ей Вася тоже напечатал сделанный впопыхах портрет, где она старательно позирует на ржавой лесенке детской площадки, накатал картинку на картон, подписал «Дарье от Василия», проставил дату съёмки и забросил в рюкзак, чтобы при случае отдать, девчонке будет приятно получить такой подарок.
В этот раз сильные мира выделили Васе служебную машину с полноватым роботом-водителем в придачу. Скорее всего, нового поколения. Лет тридцать, не больше. Вот уже второй день они колесили вдвоём по окрестностям в поисках натуры для съёмок, но как только случалась какая-нибудь остановка, водитель тут же закрывал глаза и мгновенно отключался, не издавая ни звука и не проявляя никакого интереса к своему новому местоположению. В пути он тоже молчал. Кому-то это может показаться благом. Вася всматривался в новые пейзажи за окном и с благодарностью вспоминал водителей поколения старого, куда бы ни приводила их дорога, они словно беспокойные исследователи новых планет высаживались из своих автомобилей-кораблей на грешную землю, пачки сигарет заменяли им спасительные скафандры.  Придирчиво осмотрев место прибытия и попинав ногой какую-нибудь загогулину, они окуривали округу сигаретным дымом, и в глазах у них светился хитрый огонёк. Каждый водитель уверен, что он здесь не навсегда, и эта уверенность греет ему сердце. Они, конечно, тоже, бывало, спали на стоянках, но только если ночь была бессонной, или заболела дочка, или внуков неожиданно подкинули на выходные. Старое поколение водителей - это любознательные и славные люди. А молодой истукан всё спал и спал в машине, артриты расправляли плечи в его коленях, живот рос, а шевелюра медленно сползала от макушки к ушам.
Как ни крути колёса, как ни увиливай, а дом в нашем повествовании один, и Вася снова у его порога, но никого не видно. Володя куда-то укатил на своём Буцефале, оставив посвежевшую масляную лужу одиноко чернеть во дворе. Дарьи тоже нигде нет. Подниматься на второй этаж, и знакомится с Дарьиной мамой, и отдавать ей карточку вкупе с нелепо звучащими объяснениями Васе совсем не хотелось. Всё устроено так, что одни люди не понимают, зачем другие делают фотографии третьих незнакомых им людей, и объяснить это в двух словах Вася бы не взялся. Он посидел на скамеечке, проутюжил на манер Пуха ботинками землю и, не почуяв под ними никаких находок, собрался уже уходить и заехать завтра, а если уж и завтра никого не будет, то в другой раз.
Дарья катилась на своём велосипеде вниз по улице, и настроение у неё было паршивое, это уже был восьмой, двенадцатый или двадцать пятый съезд к дому, потом её снова неодолимо тянуло вверх, сидеть в своей комнате было для неё невыносимой мукой. С таким непоседливым характером ей нужно было сразу родиться взрослой и прямо с порога отправиться в путешествие, никому не докладывая, во сколько она вернётся, но она родилась маленькой круглолицей девочкой, и якорь её был брошен на втором этаже. Дарья свернула во двор, ничего в общем не ожидая там увидеть, а только чтобы совершить круг почёта и снова упрямо потащиться в горку. Вася неожиданно вырос перед ней, как флагманский фрегат из тумана, как свежий ветер с луга, как прямо не знаю, что. Велик полетел в одну сторону, а Дарья в другую, но не ушиблась. «Привееет!» - раздался уже знакомый протяжный клич. Она подбежала и застыла в нескольких метрах, не зная, как себя вести. «Привееет!» - передразнил её Вася. «А я тебе кое-что привёз. Вот твой портрет, владей», - и Вася протянул ей картонку с её лицом.
Что-то кувыркнулось в Дарьиной душе, истово закрутило педалями и в миг оторвалось от двора. «Как же здорово! Как же здорово! Мой портрет! Мой портрет!» - проносились в её голове мысли, только в совсем непохожих формулировках. Кто знает, как на самом деле думают семилетние девочки. Она уже и забыла, что только что выбивалась из сил, лишь бы наполнить этот тягучий день усталостью и бороться только с ней. «Вы не уезжайте без меня, подождите. Я только скажу маме, что я поеду», - сообщила она и со всех ног побежала домой. «Мне пора, Дарья. Увидимся!» - безнадёжно крикнул ей в след Вася. Слова как сквозь вату донеслись до её ушей, но она не слушала, стараясь поскорее уладить все формальности и отправиться в путь.
Машина тронулась и покатилась вниз по улице, на крыльце дома всё еще никого не было видно, Дарья где-то бегала в недрах своих этажей. Неугомонная девчонка. На повороте водитель притормозил, и Вася напоследок бросил взгляд в боковое зеркало. Как раз тогда из подъезда на крыльцо выбежала запыхавшаяся Дарья и сразу всё поняла. Её маленькая расстроенная фигурка застыла в ожидании неизвестно чего. Водитель нажал на газ, и картинка исчезла за поворотом.
Многие живущие в средней полосе полагают, что в апреле они рождаются заново и что в их жилах никакая не водица, а бродит настоящий берёзовый сок и питает надежды, но это, конечно, приятное заблуждение, я их встречал и раньше. Среди них, почти неотличимы, есть и те, кто дышит запахами прошлых вёсен и идёт по апрелю забытым башмаком, будто солнце в этот раз не покажет им дорогу и остаётся только провалиться в чёрную хлюпающую канаву и больше уже никуда не бежать. Вася не принадлежал ни к той, ни к другой категории. Он жил непрерывно, зная, что за тучами неустанно трудится солнечный диск и вороны часто каркают по всяким пустякам.
Но вернёмся на кладбище. Вы уже и забыли, наверно, что мы ненадолго оставили там Васю с семилетней Дарьей беспечно болтающими о достоинствах подержанных кофемолок, и они уже тогда собирались уходить. С тех пор прошло, навскидку, минут пятнадцать-двадцать, не больше, и сейчас их здесь очевидно уже нет. Давайте же протолкнёмся сквозь скорбные спины в чёрных одеждах и нагоним их вон там, за поворотом, у синих куполов Благовещенской церкви, они идут как старые друзья. По дороге их подхватывает Володя на своём вольном грузовичке, и уже втроём, хорошей компанией, они отправляются в старую крепость поглядеть на новую находку Пуха, на этот раз ему попался бизон. О нет, только не подумайте, не в натуральную величину, а так, вроде статуэтка с ладонь взрослого мужчины, но редкая, зараза. Так что Пух снова катался в лучах славы на гребне палеолитической волны, отгородившись от кулуарных завистников ледяным щитом Валдайского периода. Но нашей компании Пух был рад и рассказал всё без утайки, перескакивая через тысячелетия и двигая стада мамонтов как пешки по игральной доске.
Соблюдая непрерывность, Вася дожил до ночи, в кармане у него лежал билет на поезд, и всё не давало ему покоя. Он вызвал такси, и оно прибыло почти через мгновенье. Городок рассчитан на двадцать четыре тысячи жителей, и на какой бы улице ни спал таксист и в каком бы квартале вы ни жили, он всегда будто дежурит у вашего дома и ждёт вашего решения покинуть насиженные места. Вокзал располагался в соседнем городе, и Вася бросил таксисту: «Поехали, до отправления поезда час».
Здесь в городке раньше тоже была тупиковая железнодорожная ветка, она есть и сейчас, но станция разобрана и давно не принимает пассажиров. Перевозки как-то тихо сошли на нет, оставив город на обочине, хотя по документам чиновников станция всё ещё существует. Никто торжественно не объявлял о её закрытии и не перерезал ленточку в обратном порядке. Они проехали мимо тёмной доминанты крепости, мимо спящего Дарьиного двора, мимо кладбища. Всё янтарём залил космос, но не застыл. Завтра, в апреле, всё оттает заново.

Александр Гуров, январь-февраль 2017г.