Где скрывается красота, когда я смотрю на вещи бездумным скользящим взглядом, бесчувственно блуждая по формам и цветам? И откуда она возникает, когда мое внимание вдруг выхватывает нечто, поражающее меня или вызывающее восторг, сильный внутренний отклик? Разве не было этой красоты и раньше, когда тысячи незначительных взглядов касались ее и не замечали. И что изменилось, когда в момент более пристального внимания она открывает мне свое присутствие?
Я смотрю на засыпанный мусором двор нашего арендованного домика. Пробегающий мимо кабан разворошил пакет, выискивая лакомства. Разбросанные ошметки разметал ветер, отнеся часть из них аж к самой дороге. Старые пальмовые ветви, давно иссохшие, побелевшие и опавшие, так и лежат, дребезжа на ветру, похожие на морские водоросли. Их не убирают сразу, лишь по прошествии времени, когда листьев станет столько, что трудно будет пройти, зажгутся костры и ввысь потянутся струйки дыма. Спешка и деятельная суета здесь не в почете. Пустые ведра из-под краски, пластиковые бутылки, тряпье, посеревшее от пыли и песка, фанерные листы, отброшенные наспех, до тех пор, пока у хозяина участка найдется на них время.
И все же, если запрокинуть голову, отблески лучей на высоких пальмах заставят зажмуриться и поразиться сложной геометрии листьев. Через мгновенье размашистым и громким движением по ветке скользнет обезьяна. Заметив меня внизу, она обязательно остановится и оттуда, словно наслаждаясь своим высоким положением, будет некоторое время разглядывать меня, а потом, потеряв интерес, продолжит прыгать с дерева на дерево, смело и резво. Мой образ, маленький и неясный, отпечатавшись в ее сознании, мелькнет на мгновенье в потоке картинок и навсегда исчезнет. Для нее — я тоже разноцветное пятно, долговязое и, возможно, забавное. Углядит ли она в этом пятне мало чем отличимое от нее существо, так же наблюдающее за ней и так же скользящее по пространству своим рассеянным вниманием.
Существует ли красота, пока я не назвала нечто красивым? И почему что-то называется мною красивым, а что-то отбрасывается, как недостойная красоты форма. Кажется, что мое внимание делает нечто красивым, мое пристальное наблюдение, пропускание через фильтр осознания. Красота объекта рождается в момент соприкосновения со мною, мое присутствие делает что-то красивым, достойным восхищения или простого разглядывания, даже самого обычного любопытства. Без наблюдателя нет красоты этого мира, без восторженных глаз мир некому оценить, воспеть, охватить благоговейным взглядом. Вся эта красота продолжает цвести, проникая в меня, оседая в сотах моей памяти, взрываясь вспышками эмоций и оцепенением кожи.
И все же красота — неправильное слово. Проезжая на скутере к пляжу, я заметила в кустах тощих коров, обступивших мусорный бак. Эти медленные создания, набредшие на оазис человеческого быта, игнорировали буйство природы вокруг себя. Они предпочли пакеты из-под соков сочным листьям кустарников, которых повсюду в изобилии. Вместо мягкой травы и цветов, они жевали старый хлеб и плесневелые фрукты. Вместо приятных ароматов поля, вдыхали смрад и вонь мусора. Разве повернется язык назвать эту картину красивой?
Но что-то в ней было вечным, совершенно непознаваемым, нелогичным и поэтому невероятно притягательным. Я рассматриваю этих своевольных животных на внутреннем экране, погружаясь вновь и вновь в то мгновенье, и понимаю, что в этой сцене есть что-то святое, почти иконическое. Стоило ли нам остановиться и прогнать их ради безопасности их желудков, или благоговейно смотреть на волю природы, приведшей их сюда для пропитания. Откуда мне знать, какая сила удерживает их в этом месте, и могу ли я быть уверена, что прогнав их, не найду спустя время здесь же.
Молчаливый покой, с которым коровы ели мусор, зачаровывал и гипнотизировал своей абсурдностью. Столпившись бок о бок, они были едины в своей беззвучной трапезе. В этой картине все было дико, и все же — она была совершенна. Какая часть меня поразилась увиденному чуду, позволив ему быть таким без всякой жажды исправления? Какая часть меня нашла это красивым, даже если мой ум по-прежнему силится объяснить суть этой красоты и не может. Значит красоту мы снимаем не физическим зрением, не интеллектуально, мы ловим ее каким-то рецептором, нацеленным на считывание волшебства. И если мы сможем обнаружить этот рецептор, этот орган красоты, сможем ли мы натренировать его настолько, чтобы он стал ведущим в нашем восприятии?