Дыхание весны

Анастасия Литвин
Зима в княжествах Нордии пахла смертью.

Ее дыхание ощущал каждый. Смерть источали белоснежные равнины за стенами замка и пламенеющие северным сиянием небеса. Она хохотала на тысячи голосов, над острыми шпилями башен завывала метелью и вьюгой. Смертью разило от длинных мечей, от стальных наконечников копий, над которыми шептала наговоры княгиня, спускаясь каждый вечер в оружейную. Смерть заглядывала в колыбельки младенцев, строила глазки юным, бесстыдно таращилась на стариков.

А потом, как часто бывает зимой, пришли йотуны. Запах крови, запах снега, алхимических зелий и горящей шерсти заполнили мир. За ними выметнулись из снегов неимоверной, смертоносной красоты создания – элементали. Мир расцвел вспышками багрового огня, синими молниями, алыми брызгами, сиянием заговоренных клинков.
Порождения снегов отступили, завывая отчаянно, свирепо, безнадежно. И смерть отступила вместе с ними.

Потому что мы дождались ЕЁ!

Она пришла нежданно, как всегда, когда казалось, что силы закончились и уже не дотянуть до таяния снегов. Когда усталость и обреченность стала прокрадываться в сердца, а в глазах людей поселилась безнадежность.

Как часто бывает, тому, кто первым возвестил её приход, никто не поверил.

-Не выдумывай, Курт! – строго одернула усталая мать десятилетнего мальчишку, а сверстники жестоко высмеяли.

-Ну да, видел, как же! А может, ты еще ход в пещеру с гномьими сокровищами нашел?

Курт сжимал мозолистые, покрасневшие от холода кулаки, и кидался на обидчиков в драку, но на него навалились толпой, опрокинули в снег, здоровенный бугай Тинк (ему уже минуло четырнадцать зим) запихивал в рот пригоршни снега, заставляя признать – ничего он, Курт, не видел, и все выдумал. Из глаз текли горячие злые слезы, но Курт не отказался от своих слов.

-Я видел! Видел её!

- Пусти его, Тинк! – велела Марион. - Пусть он докажет. Пусть отведет туда, где это случилось.

Тинк послушно поднялся, не смея ослушаться темноволосой девчонки.

С Марион шутки были плохи. И не только потому, что за безопасностью младшей из рода владетелей Дромира пристально следили. Вот и сейчас чуть поодаль скучал старый Конвассен, не вмешиваясь в детские забавы. Пока внучке княгини Аурики ничего не грозит – он будет благодушен, как пес у очага, и не подумает вытаскивать из ножен длинный меч.

Но Марион и сама была не промах – не обделили боги силой эту белокожую худышку. А силой своей она пользоваться умела, любила и делала это без зазрения совести.

«Ежели маленькая ведьма в десять лет умеет волками командовать, да взмахом руки с ног здоровенных парней валить, когда в возраст придет, мы всем соседям покажем, где лососи зимуют!» - шептались дромирские подданные.

Курт поднялся на ноги, решительно стер с лица начинающую леденеть влагу, отряхнул короткий, перешитый из отцовского овчинный полушубок:

-Идем! Я покажу!

Марион вздернула узкий подбородок, зашагала рядом.

-Где это было?

-Да там, у старой мельницы, - махнул рукой Курт, стараясь говорить как можно тверже, и не обращать внимания на стремительно распухающую губу.

Тинк шел тут же, а за ним еще с десяток ребятишек. Прямо за плечом Марион неторопливо и бесшумно ступал Конвассен со своим мечом, и он отогнал любопытную стайку. Только Тинк, пристроившись рядом с Куртом, делал вид, что без него тут никак не обойтись.

Старая мельница стояла сразу за крепостной стеной, на Широком ручье, и запорошенная снегом, сейчас казалась огромным сугробом. Колесо неподвижно застыло в промерзшем до самого дна ручье.

К мельнице протоптали дорожку, туда наведывался мельник, до весны перебравшийся под защиту замка и княжеские дозоры, оберегавшие подступы к Дромиру. А Курт наловчился вытаивать изо льда замерзших рыбин и таскал их матери. Это здорово выручало – к весне мяса они себе позволить уже не могли.

Конвассен теперь задвинул Марион себе за спину, она недовольно сопела, но не протестовала. Долговязый Тинк исподтишка ткнул Курта в ребра кулаком:

-Ну, показывай! А лучше сразу честно скажи – выдумал, мол, все… пару раз получишь в ухо, заради справедливости, и забудем.

-Не врал я! Вот увидите!

Он выскочил на лед замерзшего ручья, скользя, побежал на другую сторону, где среди высоких сугробов лежала круглая, идеально правильной формы полянка. Марион не отставала.

Курт остановился на самом краю, не смея переступить заветную черту, но Тинк будто случайно толкнул плечом, и мальчишка вылетел в круг, тревожа тонкий снежный покров грубыми подошвами облезлых меховых сапог.

- Она была здесь!

Марион указывала на оставленные Куртом следы. Тонкая снежная пелена смялась, обнажив черную влажную землю, из которой бесшабашно лезла наглая молодая весенняя зелень.

Они замерли, глядя на это чудо. Тинк присвистнул и тут же получил от Конвассена подзатыльник, после чего, ворча, убрался в сторону.

-Надо бы сказать княгине Аурике, да и людям в замке знать не помешает, - проговорил воин. – Весть-то хорошая!

Курт, осторожно ступая, выбрался назад, и оглянулся – из-под снега поднимали плотно сомкнутые бутоны синие подснежники.

-Какая… она? – жадно спросила Марион, заглядывая Курту в лицо.

-Она такая…- мальчишка замялся, пытаясь подобрать слова, смущенный пристальным взглядом темно-синих глаз маленькой леди.

Высокий, на грани слышимости свист обрушился на них, и сразу невыносимо заломило в висках, перед глазами заплясали разноцветные пятна, и ожидание чего-то ужасного сковало Курта.

Все вокруг заволокло белой пеленой, сотканной и мельчайших ледяных иголочек, они больно ранили кожу, холод проникал под одежду, казалось, мир исчез, и Курт ощутил себя затерянным в белом ничто. «Ты останешься здесь … навечно … один … ты никому не нужен … ты песчинка … крохотная, жалкая песчинка.» Вкрадчивый, холодный голос нашептывал ему что все кончено, кровь остывала от этого шепота, наваливалось сонное безразличие.

Синяя вспышка разорвала белый кокон, высокий девчачий голос пропел какую-то фразу, слов было не разобрать, но мерзкий шепот тут же смолк.

-Эй, парень! – сильная рука Конвассена схватила Курта за шиворот и вздернула на ноги. Он и сам не заметил, как сел на снег. – Живой? Ничего, сейчас оклемаешься.

Тинк, ежась, закрывал уши и со страхом смотрел на Марион. Девчонка стояла маленькая, очень прямая, сжав в тонкую ниточку губы, и что-то нашептывала, глядя прямо в белую круговерть. Конвассен и дети были заточены в широкий, шагов в десять, круг, за которым – снежная стена без малейшего просвета. Понять, в какой стороне замок, было совершенно невозможно.

-Это Ойгхе, - сказала вдруг Марион. – и она злится. Очень злая.

-Ты можешь пробить нам путь к замку? – спросил Конвассен, сердито хмурясь. – У тебя надолго сил не хватит. Нужна подмога.

-Я пытаюсь. Не получается! – в голосе Марион прорезалось отчаяние.- Второй кристалл уже спалила! Остался еще один, и всё.

-Мы замерзнем… Мы все тут умрем, - ныл Тинк, раскачиваясь и всхлипывая.

За снежной стеной двигались какие-то тени, будто искали слабое место в обороне, созданной Марион.

-Но раз тут Ойгхе… надо позвать Иэррай! – вдруг сказал Курт.

Он крепко зажмурился, и перед глазами возникла Она – какой он увидел ее здесь, на круглой полянке за мельницей. Невысокая, статная, золотистые косы рассыпались по плечам, легкое одеяние из чего-то невесомого, нежно-зеленого, открывает босые ступни, а лица не рассмотреть – вьются перед ней бабочки, птички, окружая живым облачком. Она раскинула руки, будто хотела обнять…

-Иэррай! Иэррай! – отчаянно зашептал мальчик. – Иэррай!

Тонкий, хрустальный звон разрушил стылую тишину. Стена вокруг них лопнула, распалась снежными клочьями, осыпалась ледяными колючками.

-Иэррай…- выдохнул Курт, а старый Конвассен негромко помянул гремлинову матушку, тут же прикрыв рот рукавицей.

Она шла к ним неторопливая, прямо по руслу замерзшего ручья. Лед под маленькими босыми ступнями разбегался трещинами, мутнел, снег по берегам оседал, как перестоявшее тесто. Снежный смерч налетел из-за мельницы, преграждая путь Иэррай. Уплотнился, сжался – и перед Весенней Девой возникла Ойгхе-Зима. Высокая, крепкая, она замахнулась ослепительно сверкающим копьем, метя в грудь безоружной Иэррай.

Та лишь повела рукой, и копье пролилось под ноги талой водой. Стая птиц, явившись неведомо откуда, налетела на Ойгхе, не давай той сделать и шагу, птицы били крыльями, вцеплялись в белые волосы коготками, кричали и клевали.

Зима отступила, заслоняясь широким рукавом, гневно выкрикнула что-то. Из орешника на берегу показалась огромная, в коричневой шерсти спина, что-то лезло оттуда, злобно рыча.

Негромкое фырканье за спиной отвлекло Курта от невиданного зрелища, он оглянулся и ахнул – рядом стояли волки. Крупные красивые звери неторопливо прошли среди людей, принюхиваясь. Курт замер, когда мимо, почти касаясь его теплым меховым боком, прошествовал серый в рыжих подпалинах волк, глянул на мальчика желтым прозрачным глазом.

Марион шепнула:

- Вперед!

И волки сорвались с места, стремительные и смертоносные, набросились на неповоротливую тушу в кустах, обращая в постыдное бегство, а следом бежала и Ойгхе, оборачиваясь снежной кутерьмой, завывая и плача – кончилась ее власть, Иэррай уже не остановить!

Они вернулись в замок, и Тинк громче всех кричал, что они победили Зиму, что Иэррай уже здесь, а кто не верит – пусть отправляются к старой мельнице.

 Дромир оживился, ожил, голоса зазвучали веселее, засверкали надеждой глаза, а Марион потянула Курта за собой:

-Пойдем скорее! Поднимемся на стену!

Они взбежали на замковую стену в тот самый миг, когда из-за туч вдруг прорвалось ослепительное солнце. Оно коснулось их бледных, израненных ледышками щек, а от Широкого ручья долетел порыв теплого, весеннего ветра.

Курт вытащил из рукава смятый синий бутон, протянул в сложеных лодочкой ладонях. Марион осторожно коснулась цветка пальчиками.

-Он синий…как твои глаза, - прошептал мальчишка, холодея от собственной смелости.

-Я… я поставлю его в воду, - так же тихо ответила Марион.

Старый Конвассен за их спинами тихо ухмылялся в седые усы.