Лизу разбудил озноб. Она лежала на диване, свернувшись калачиком, натянув до подбородка тонкую махровую простыню. Комната, всю неделю будившая по утрам ярким солнечным светом, погрузилась в дождливый полумрак. Монотонный шелест за окном нагонял тоску. Лиза со вздохом поднялась и закрыла балконную дверь. Она посмотрела на окутанный серой пеленой двор, зябко передернула плечами, и нестерпимое желание согреться приняло в ее воображении форму чашки горячего чая.
На кухне Лиза нетерпеливо налила в маленький ковшик стакан воды и поставила его на плиту. Затем, почти физически ощущая разливающееся по телу тепло, опустила носик заварочного чайника на край чашки. Ничего не произошло. Чайник наклонялся все ниже и ниже. Наконец, едва не уронив крышечку, он сонно выплюнул одну единственную каплю. Капля разлилась по ободку донышка чашки глумливой светло-коричневой улыбкой, обнажая редкие черные зубы-чаинки. Легкое чувство досады, вызванное неожиданно пасмурным утром, сменилось глухим раздражением.
За дверью послышалось шарканье тапок.
- Доброе утро, доченька!
- Мама, да разве оно доброе? Вон какой дождь зарядил с утра.
- Лиза, ты же знаешь, что такое летний крымский дождь. Через полчаса дождик закончится, а солнце не оставит от него и следа.
- Хотелось бы. Мы со Светкой собрались вечером на Херсонес, спектакль посмотреть.
- Там есть театр?
- Да, - уныло ответила Лиза, - развалины театра.
- Развалины? И что ставят на развалинах?
- Дифирамбы козлищ покровителю пьяниц и беспредельщиков Дионису с моралью: сколько принцессу не прячь, все равно веретено в палец воткнется.
- Это как?
- Это - по сути. А по форме – трагедия Софокла «Царь Эдип».
- И где же там козлища?
- Трагедия, в буквальном переводе, это «песня козлов».
Мама начала сердиться.
- Что ты ноешь с утра? Не хочешь слушать песни козлов – не слушай. Тебя туда кто-то насильно тянет? С первого дня нашего приезда в Севастополе стоит чудесная погода. Впервые пошел дождик. Ну и что? Сиди дома.
- И что дома делать? Не смотреть же ваши с тетей тупые сериалы.
- Ах, вот оно что! Это, дорогая моя, не твое дело! Что хотим, то и смотрим. Я приехала к родной сестре отдыхать, и буду делать то, что мне нравится.
В этот момент, пожалуй, стоило бы остановиться. Однако Лиза уже не принадлежала себе подобно слепцу, следующему за коварным проводником.
- Сериалы – это жвачка для мозгов, которая распрямляет извилины серого вещества. Человек до конца жизни должен развивать интеллект.
- Да? И что он тебе дал? Посмотри, где твоя Светка, и где ты, со своим интеллектом? Умная слишком.
- Да поумнее некоторых.
- Значит так. Хватит меня поучать. Иди, дай спокойно чаю попить, а потом делай, что хочешь.
Лиза выскочила из-за стола и, возвратившись в комнату, снова свернулась калачиком на диване.
Они подружились со Светланой в институте. Обе были лучшими студентками в группе. Света, обладавшая обширными математическими знаниями, мало читала художественную литературу, в театр не ходила, а картин, кроме «Девочка с персиками» и «Бурлаки на Волге», и вовсе не помнила. И не потому, что ей было неинтересно. В ее семье досуг проводили иначе. Все пять студенческих лет Лиза активно занималась культурным просвещением подруги, и Света оказалась благодарной ученицей. На пятом курсе она вышла замуж за офицера морской авиации и по окончании учебы уехала с ним в Крым. Теперь бывшая сокурсница сидела в кресле финансового директора крупной коммерческой компании, жила в шикарной квартире с видом на море и отдыхать ездила в Европу или на средиземноморские курорты. А Лиза работала главным и единственным бухгалтером в маленькой частной фирме. С мужем развелась. Семейная жизнь дочери тоже не сложилась. Но при этом в скором времени она должна была подарить Лизе внука. Лиза жила с мамой и дочерью в одной квартире небольшого городка центральной России и каждый год отдыхала у тети в Севастополе.
Коллекцию утренних «радостей» пополнило чувство раздражения от безнадежной неустроенности. Предстоящий день ничего хорошего не сулил.
Проснулась тетя. Чайник издал жалобный свист, и спустя несколько минут на кухне послышалось позвякивание чайных ложечек. Пожилые женщины весело щебетали, и тот факт, что Лиза не может теперь принять участие в чаепитии, добавил к общему унынию горькую, почти детскую обиду.
Лизе захотелось убежать. Далеко. Туда где будет легко и радостно. Она быстро собралась и открыла входную дверь.
- Я ушла!
- Лизонька, а завтракать ты не будешь? – только и успела крикнуть вслед тетя.
- Нет, теть Тонь, спасибо. Я зайду в кафе.
Между тем тучи расползались в разные стороны словно театральный занавес. На ярко-голубой сцене южного неба появилось жгучее солнце со своим моноспектаклем. Лиза вышла на остановке «Площадь Нахимова» и, миновав парк, оказалась на набережной. Она села за столик открытого кафе с видом на Севастопольскую бухту. Минут через пять официант принес кофе и меню. Не успела Лиза перевернуть первую страницу, как зазвонил телефон.
- Елизавета, привет. Спишь еще?
- Нет, Светик. Завтракаю в городе.
- Где?
- На Приморском.
- Что это ты?
- Да так. Подышать захотелось.
- А-а-а. Лиз, в общем ситуация такая: в нашей компании с понедельника проверка, нужно подготовить уйму документов. Я не смогу освободиться после обеда, как обещала.
- Тогда встречаемся вечером?
- Боюсь, что нет. Мне придется задержаться допоздна… Ну, что ты молчишь? Расстроилась?
- Нет, я понимаю.
- Лизунь, ничего не могу поделать. Но ты же на выходные еще не уезжаешь?
- Нет.
- Вот мы и встретимся. На пляже поваляемся. А вечерком в ресторане отужинаем. Ладненько?
- Ладненько.
- Ну, пока. Целую.
Аппетит пропал. Меню и недопитый кофе остались на столе. Лиза грустно прошлась по Приморскому бульвару и села на скамейку у солнечных часов. Как убить время?
Или эту самодовольную жирную тушу?
На Лизу с невысокого каменного парапета бесцеремонно смотрела чайка. Сказать, что Лиза не любила чаек – значит ничего не сказать. Она пугалась их мощного клюва с острым крючком на конце, ненавидела их попрошайничество и приходила в ужас от их протяжного истошного стона.
- Пшла вон!
Птица даже не вздрогнула. Эта наглая тварь олицетворяла собой все утренние горести и разочарования.
Лиза нигде не могла найти покоя: ни в парке, ни на бульваре, ни на Графской пристани. На Графской, когда она отрешенно наблюдала, как прибывают и отчаливают катера, ей вдруг пришла в голову мысль: а не переехать ли на Северную. Там, в конце концов, можно сесть на автобус и прокатиться до какого-нибудь прибрежного села. До Андреевки, к примеру, ехать минут сорок. И решив таким образом скоротать время, Лиза отправилась к причалу.
Ее укачало. Еще на катере пустой желудок дал о себе знать, а последние десять минут езды на автобусе она думала только о том, как сдержаться и избавить попутчиков от «сюрприза». Лиза дотерпела до конечной остановки и с облегчением села на скамейку. Голова кружилась, от урны исходил какой-то отвратительный запах, рядом устроился грязный лишайный кот.
Лиза сдалась. Она больше ничего не ждала от этого дня и обреченно брела по поселку, страдая от жары. Стрелки показывали два часа пополудни. Самое время для прогулок.
Андреевка не была для Лизы белым пятном на ее карте знаний окрестностей Севастополя, и спустя пятнадцать минут она наслаждалась легким сквознячком под навесом кафе небольшого частного пансионата. После обеда самочувствие немного улучшилось. Но не настроение.
Спустившись к морю, Лиза долго шла вдоль кромки воды по пустынному дикому пляжу до места прежних оползней. Море достаточно потрудилось, обрабатывая огромные куски обвалившейся породы, и теперь они напоминали выставку произведений современной скульптуры. Тихий уединенный уголок. Но едва Лиза присела на один из валунов, окунув ноги в воду, как неожиданно почувствовала на себе чей-то взгляд. Она тут же поняла, чей это взгляд. Лиза схватила сандалию и, замахнувшись, резко обернулась. Чайка сидела неподвижно и глядела с немым укором. Рука безвольно опустилась.
- Как вы меня достали! Что уставилась? Тебе мало моих страданий? Ты даже не знаешь, что такое страдание.
Птица, не проронив ни звука, взмыла вверх. Лиза подтянула к подбородку коленки, обняла их руками и заплакала.
Минут через десять раздался звонок.
- Елизавета, ты где? – заговорил телефон веселым голосом подруги.
- В Андреевке.
- Батюшки, чего тебя туда занесло?
- От нечего делать.
- Короче, что-то там, у проверяющих, не складывается, поэтому Немезида прилетит к нам на фирму не ранее, чем через две недели. Давай быстренько - ноги в руки и лети назад в Севас. Культпоход не отменяется.
- Лечу, - радостно отозвалась Лиза.
***
Подруги устроились на самом верху развалин амфитеатра. Лиза закрыла глаза и положила ладони на сиденье театрона. Она надеялась, что древние камни хоть на мгновенье вдохнут в нее дух херсонеситов. Но машина времени не завелась. И когда в алом гиматии, наброшенном на белоснежный хитон, перед зрителями предстал «наилучший из мужей» Эдип, Лиза увидела в нем лишь исполнителя главной роли. Стало скучно. Она всегда считала сюжет этой трагедии «притянутым за уши», как выражалась ее школьная учительница, выслушивая объяснения по поводу пропущенного урока.
Актер играл замечательно. Лиза невольно стала прислушиваться к тексту. Царь Эдип посмотрел на верхние ряды и изрек: «Но ни один из вас все ж не страдает так, как я страдаю». Реплика прозвучала так близко, будто произносивший стоял рядом. Лиза испуганно отпрянула назад. Каким-то странным образом грань между ней и актерами стерлась. Она почувствовала всю глубину человеческого отчаяния от невозможности выйти за рамки собственной ограниченности и противостоять воле богов. И все же вопрос, который не давал понять одно из лучших произведений Софокла, оставался без ответа. К чему все нравственные и духовные устремления, если все равно судьбой человеку предначертано стать злодеем?
События продолжали неизбежно стремиться к своему трагическому финалу. Эдип, не желая внимать прозорливому слепцу Тиресию, вступил с ним в спор «во власти гнева, здраво не размыслив». Затем, пребывая в ярости, обвинил «едва лишь заподозрив» своего родственника Креонта в измене. Жена Эдипа Иокаста, примиряя повздоривших, была вынуждена приоткрыть завесу тайны над преступлениями давних лет. В тот же час над морем начала подниматься огромная темная туча. Вслед за Иокастой герои один за другим признавались в совершенных деяниях, и косматое грозовое чудище, словно питаясь их тяжкими грехами, стремительно разрасталось и накрывало Херсонес.
- Светка, ты взяла зонт? Меня терзают смутные сомнения.
- Не-а. Может, пронесет?
Но никаких надежд на «пронесет» туча не оставляла. Когда же Иокаста, воззвав к Эдипу: «Увы, злосчастный! Только это слово скажу тебе – и замолчу навек», ушла сводить счеты с жизнью, небо над Карантинной бухтой разрезала надвое ослепительная молния.
Лиза вздрогнула и схватила Свету за руку. Тут же с оглушительным треском грянул гром.
- Ох, Лиза, не пугай. Жуть-то какая.
Декорации обновились. Свинцовое небо оттеняло белые хитоны актеров. Белесые развалины отражали яркий свет все ещё неподвластной стихии части неба. В ватном воздухе глухо прозвучала реплика царя: «Увы мне! Явно все идет к развязке. О, свет! Тебя в последний раз я вижу! В проклятии рожден я, в браке проклят! И мною кровь преступно пролита!». После чего Эдип в отчаянии бросился вслед за женой.
Через некоторое время маленький театр полностью погрузился в черную ненастную пучину. Он казался одиноким островом, затерянным в море бурь и страстей.
Света посмотрела туда, где предположительно должно было быть небо, и пробурчала:
- Явно все идет к развязке.
Осветители включили прожекторы. Домочадец Эдипа с пафосом придавал происходящему ещё больше драматизма леденящим кровь повествованием о том, как последний снял с погибшей матери и жены в одном лице наплечную золотую застежку и начал многократно вонзать ее в свои глазницы. Зрители замерли в ожидании последнего выхода царя. «Увидите сейчас…Зрелище такое разжалобить способно и врага». И когда на сцену вновь вышел актер в образе ослепшего Эдипа с окровавленными впадинами вместо глаз, на фоне зловещей тьмы возникла ослепительно белая чайка. Она молча летела на зрителей, и Лизе показалось, что птица целится прямо в неё. Лиза застыла в изумлении. Царь Эдип возвел руки к небу:
- Горе! Горе! Увы! О, несчастье мое!
Но его уже никто не слышал. Одновременно с возгласом царя чайка испустила громкий вопль. Она кричала пронзительно, заглушая произносимые на сцене слова, словно пыталась донести то, что Эдип - не безвольная жертва богов, что он наказан за высокомерие и абсолютную уверенность в своей безгрешности и правоте, и что он нашел в себе мужество признать вину в содеянном, хоть и не хотел того совершать.
Лиза уже не понимала, кто из них царь - Эдип или чайка. Теперь она полностью ощущала себя херсонеситкой. В нее вселился тот дух единства, который объединял зрителей и актеров в театрах античной Греции. Лиза смотрела на чайку и спрашивала себя, а знает ли она сама, что такое страдание. От чего ее страдания? От раздражения тем, что не все происходит так, как ей хочется? От нежелания понять близких людей и отказаться рассматривать свое мнение как истину в последней инстанции? Ведь ей для того, чтобы прозреть подобно царю Эдипу, совсем необязательно выкалывать себе глаза. Ей всего-то и нужно, что уделять чуть больше внимания окружающим и уметь быть благодарной за то, что имеет.
Лизу вывел из задумчивости легкий шлепок по макушке. Чайка исчезла. Слегка растерянные актеры кланялись под бурные аплодисменты ошарашенных зрителей, опасливо поглядывая на небо. Она осмотрелась, и тут же ей на коленку упала крупная капля. Капли редко и тяжело застучали по деревянным настилам сидений.
Света схватила Лизу за руку:
- Побежали быстренько. Может быть, на маршрутку успеем.
Но пока они бежали к остановке, на Херсонес обрушился яростный проливной дождь.
- Так, подруга. Лезть в автобус в таком виде и трястись среди мокрых тел – удовольствие сомнительное. Давай уж лучше прогуляемся под дождичком. Поднимемся по Древней, потом по Ерошенко. А там до моего дома рукой подать. Обсохнем у меня, и я вызову тебе такси.
Они сняли обувь и шли босиком. Люди, шагающие рядом, веселясь, закрывали ставшие бесполезными зонты. Потоки воды стремительно неслись вниз по улице, смывая в море пыль, грязь, грехи царя Эдипа, безупречный Светкин макияж и бессмысленное утреннее раздражение Лизы.
Лиза посмотрела на подругу и расхохоталась.
- Лиз, ты что?
- Светка, ты – вылитый Пьеро.
Лиза смеялась по-детски, радостно и задорно. Склеенные лаком и прилипшие к голове волосы, черные струйки туши, стекающие по профессионально «отштукатуренному» лицу, и ярко-красные губы превратили элегантного финансового директора в персонажа французского ярмарочного театра.
Света вытерла ладонью лицо и ухмыльнулась:
- Жаль, что ты себя не видишь. Помнишь, как мы сходили в гости на третьем курсе?
И бывшие однокурсницы, перебивая друг друга, начали вспоминать, как не смогли пройти на дискотеку в соседнем институте из-за отсутствия пригласительных билетов, как по дороге обратно в общежитие их застал такой же неистовый ливень, и как, промокшие до нитки, прыгали они по рекам-мостовым, распевая: «Пусть падают капли, а мы веселимся. Ни капли, ни капли дождя не боимся».
Света остановилась и сделала вид, будто стреляет из ружья по туче.
- Где тучка? Щас я ее как шандарахну, сразу прольется.
Подруг, как и много лет назад, охватило безудержное веселье. Они снова прыгали, поднимая фонтаны брызг, и пели все ту же озорную песенку из старого доброго детского фильма.
Омытая душа Лизы ликовала. Если уж быть откровенной, ей нравилась ее работа. У нее был маленький, но уютный кабинет с цветами на подоконнике, неплохая зарплата и хороший умный начальник. Сердце сладостно замирало при мысли о том, что через несколько месяцев в их квартире поселится новый человечек. И каждый год она с нетерпением ждала встречи с Севастополем.
Дождь начал стихать. Когда же подруги подошли к пиццерии «Челентано», он и вовсе прекратился.
- Лиза, давай зайдем. Горячего кофе попьем.
- Нет, Светик. Я, пожалуй, поеду домой.
- Мы же решили заскочить ко мне?
Лиза смущенно улыбнулась:
- Я хочу к маме. Мы утром немного повздорили и… В общем, я хочу к маме.
Света по-доброму улыбнулась, обняла Лизу и прижала к себе.
- Понимаю, сейчас вызову такси.
Через полчаса Лиза в шерстяных носках и толстом махровом тетином халате пила на кухне чай. Голову обвивало закрученное чалмой полотенце. Руки грела красная чашка в белый горошек. Уют разливался по телу горячим ароматным напитком и простосердечным сочувствием двух сестер страдающей героине телесериала.
А утром следующего дня она сидела на удаленных от туристических маршрутов развалинах древнего города и кормила чаек. Птицы галдели и, подхватив кусок булки, отлетали с добычей в сторону. Лиза рассказывала им о своих нелепых обидах, эгоистичных поступках, мелких бытовых предательствах, пустяковых ссорах с мамой и дочерью, необъяснимом упрямстве. Она точно знала, что одна из чаек – Царь Эдип, и надеялась заслужить его прощение.
Иллюстрация Ксении Соколовой