(Песня Сергея Трофимова "Боги, мои боги" - https://www.youtube.com/watch?v=sZh6_yULzUU)
«Авантюра - рискованное и сомнительное дело, предпринятое в расчёте на случайный успех». (Словарь Ожегова).
1
Сама хирургическая операция с мудрёным названием «артроскопия правого коленного сустава» оказалась сущим пустяком, что по времени, что по исполнению. Через два крестообразных сантиметровых надреза под коленной чашечкой хирург в течение получаса поорудовал манипуляторами в суставе – и «будь здоров, Иван Петров». И даже нисколечко не больно, не страшно и не обидно было, потому что после укола в поясницу вся нижняя половина тела надолго исчезла-растворилась. Далеко шагнула медицина!
Есть с чем сравнивать, однако. В семидесятые годы, после плясок шакальей стаи нацосознавшихся латышских юнцов на моих «оккупантских» костях, битых три часа поочерёдно ковырялись в моей левой коленке два хирурга, удаляя повреждённый мениск. И десяти сантиметровый шрам – напоминание о том давнем приключении.
Память сохранила и воспоминание о месячном досуге в госпитале после операции, обременённом тяжеленным гипсовым лангетом на всю ногу, поэтому несказанно окрылился я словами хирурга о выписке сразу после утреннего осмотра:
- Неужто и раны теперь научились за один день заживлять?!
Но хирург эту надежду обратил в дым чистой воды бухгалтерией. Оказывается, сутки пребывания в стенах клиники обходятся в полторы тысячи рублей, и по согласованию с учреждениями-организациями, направившими пациента на платное лечение, в целях экономии выписка осуществляется на следующий день после оперативного вмешательства. Увы и ах, всё для того же послеоперационного долечивания, но по месту жительства.
Во время осмотра хирург поведал, что кроме удаления мениска пришлось и связки ушивать, которые обломок мениска подпиливал все те два года, пока я собирался с духом обратиться за врачебной помощью. Сопроводил он медицинские рекомендации пожеланием счастья в труде и здоровья в личной жизни, и вызвал стойкое дежа вю, напоследок сомнительно похвалив меня:
- Гвозди бы из таких делать… И только гвозди!
И уже который раз в жизни встал вопрос: Как добраться до места жительства?
С транспортом проблем никогда не возникало, но просто заклятие какое-то – после серьёзных оперативных вмешательств в мой организм добираться всегда приходилось в чёрт-те каком состоянии – то в полусознательном, то в еле видящем. Теперь вот опять в одноногом. Костылями-то я не озаботился, вначале по легкомыслию (вдруг само рассосётся?), а потом из нищеты (после условно-бесплатного медицинского обслуживания, включая вроде как несуществующую, но обязательную оплату "шовного материала" и "подарочков" медицинскому персоналу, денег осталось только на авиабилет).
Вот как побеждать-ликвидировать клятых буржуев, если именно они придумали сотовый телефон! Который уже не телефон вовсе, а целый коммуникационный центр с множеством программ-приложений в нём! Не отрываясь от больничной койки, выяснил расписание движения самолётов в родной город и наличие свободных мест, забронировал билет на ближайший рейс и с помощью навигационной программы задал-выбрал маршрут следования от лечебного учреждения до аэропорта.
Потренировавшись прыгать на одной ноге вначале по палате в процессе сборов, а потом и по коридору клиники, собирая выписные медицинские документы, тронулся я в путь, аки тот кенгуру.
2
«Рисовали на бумаге да забыли про овраги». – Сама-собой оформилась в считалку эта присказка, ещё когда скакал по этажу до лифта и от лифта к выходу из лечебного корпуса, наблюдая через окна позёмку поверх многочисленных замёрзших луж на улице после вчерашнего дождя. Ну, да предстояло одолеть пустяшные, всего-то в пределах сотни метров каждое, расстояния: от лечебного корпуса до выхода из клиники, от клиники до остановки маршрутки, от маршрутки до аэропорта, ну, и по аэропорту до собственно летательного аппарата…
К тому времени, как появилось и стало всё увеличиваться в размерах здание аэропорта в ветровом стекле маршрутного такси, оперированная нога болела уже в пределах терпимости (нет-нет, да приходилось на неё опираться для сохранения равновесие, что вызывало весьма острые ощущения), а здоровая показалась достаточно отдохнувшей. Вдохновлённый этим, перекинул я ремень дорожной сумки через плечо и выскочил из маршрутки на привокзальную площадь весьма бодро-резво.
Резвости хватило, только чтобы доскакать до аэровокзала и пройти спецконтроль на входе в зал вылета. А на полпути к авиакассам стоял я уже совершенно обессиленный, опирался плечом о колонну зала, потел обильно и тяжко дышал, что та загнанная лошадь.
Пока отдыхал-прохлаждался, невольно вспомнил, как в юные годы сопровождал свою бабушку на рынок, и как она возмущалась: «Да что ж это такое! – бегу изо всех сил, а меня все обгоняют»! Никак не мог я по молодости понять, с какой целью в воскресенье вся родня с утра пораньше неслась на этот рынок, сломя голову, чтобы потом часами еле-еле двигаться в нескончаемой людской толчее и давке…
Воспоминания прервало фамильярное похлопывание по плечу сзади, а следом раздался мужской голос:
- Присаживайся, отец. – Возмутился я такой бесцеремонностью, обернулся и увидел мужчину лет сорока в форменной аэропортовской куртке при инвалидной коляске. У меня и дар речи пропал, когда он повторно жестом пригласил меня в коляску, сопроводив приглашение ободряющими словами:
- В ногах правды нет. Поедем в медпункт.
- Да мне тут недалеко… Да я сам… - Пока я отнекиваться, подошла моложавая женщина в медицинском халате с накинутым поверху пуховиком и неторопливо-участливо стала выяснять: кто я есть, что довело меня до жизни такой, и куда направляю стопу свою?
Выслушав мои правдивые ответы, она неожиданно расхохоталась и громко ославила меня на весь аэровокзал:
- Деду седьмой десяток лет, еле ходит вообще, не говоря уж, чтоб козликом скакать на одной ноге после операции, а ему, видите ли, зазорно в инвалидной коляске прокатиться! – Вот до чего внешность обманчива бывает, а ведь показалась она на первый взгляд такой чуткой-отзывчивой!..
Стребовала она у меня паспорт, пенсионное удостоверение, банковскую пластиковую карточку, наказала своему подельнику хоть силой усадить меня в коляску, но доставить в медпункт, и направилась к кассам за билетом. Перечить я не стал, опустился на сиденье коляски, пристроил сумку на колене здоровой ноги и с большим облегчением выпрямил саднящую оперированную:
- Трогай, шеф.
Виктор (так представился сопровождающий при знакомстве) неоднократными угрозами пристегнуть ремнями шаловливые ручонки к подлокотникам кресла пресёк-таки мои попытки управлять-подруливать вёртким транспортным средством, так что ничего другого не оставалось, как праздным зевакой обозревать окрестности.
Очень даже комфортно оказалось на чужом горбу ездить. Показалось даже странным и непонятным, почему всю свою сознательную жизнь я отбивался от посторонней помощи, обижая тем самых близких и родных людей. Не иначе, как из непомерной спеси и заоблачной гордыни.
- Не мешайте мне жить! В зачёт жизни человека идёт только то, что он делает сам, а не кто-то, с ним или вместо него! – С высоты уже собственного опыта общения с сыновьями-студентами припомнил юношескую эту свою высокопарную отповедь родителям в ответ на их попытки облегчить мою участь в момент крутого виража судьбы, и запоздало – с опозданием в четыре десятилетия! – полыхнули огнём уши-щёки от стыда.
Сравнительно немногочисленным пассажирам и провожающим не было абсолютно никакого дела до меня с моими переживаниями на морально-этические темы. Подавляющее большинство общалось-игралось с помощью сотовых телефонов, а остальные до того были погружены в свои предполётные дела-проблемы, что если и воспринимали наш инвалидный экипаж, то только как чисто механическую помеху при пересечении путей следования.
В кабинете медпункта «Для лиц с ограниченной подвижностью» уже находились-оформлялись двое страждущих – дожившая до полной невменяемости дряхлая старушка в инвалидной коляске с сопровождающим её (внуком ли правнуком) юношей и седой, как альбинос, с лицом сплошь в глубоких морщинах дед при костылях.
Виктор поинтересовался, не курю ли я и не надо ли мне чего, поставил в известность, что ему поручено сопровождать меня до самого борта самолёта, и сам отбыл на перекур.
3
С превеликим удовольствием выпил я пару стаканчиков холодной воды из находившегося в кабинете бойлера и чуть не захлебнулся на глотке из третьего, когда услышал, как юноша на вопрос пожилой женщины-врача о дате рождения его престарелой родственницы громко и внятно назвал мой год рождения: «Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый».
Моих лет никто и никогда не давал мне. В молодости, было дело, обижался на отсутствие солидности во внешности, когда даже новобранцы, принимая меня-лейтенанта за сверстника и грубо нарушая субординацию, норовили обращаться ко мне на «ты». В зрелые годы только посмеивался над сивыми и плешивыми однокашниками на юбилейных встречах выпускников школы и училища, когда они тянулись дёрнуть за чуб, чтобы проверить: свои ли у меня волосы, - и всё допытывались, чем крашусь. С тех пор, как впервые стал дедом, на комплименты моей моложавости отшучивался, мол, в душе я и подавно - ещё тот орёл: «Рост под три метра, голубые волосы, белокурые глаза, и очень даже могу ещё за себя полежать». Вот и дошутился... до состояния «лица с ограниченной подвижностью», пусть и временно.
От нынешнего контраста со сверстницей, усиленного тем, что глубокий старик на костылях оказался на десяток лет моложе меня, стало просто не по себе.
Казалось бы, радоваться надо, что года не берут. Вот только мало целого осталось под обманчивой оболочкой, всё чаще сбоит и норовит вовсе отказать то один, то другой внутренний орган, и крайние лет пять, после того, как удаётся в очередной раз выкрутиться, возникает не страх, а лишь отстранённое удивление: «Ещё не всё»?
И почему-то всплыли в памяти страницы романа Оскара Уайльда «Портрет Дориана Грея», да сам собой заиграл-закрутился куплет песни Юрия Шевчука, услышав которую впервые, я заливался пьяными слезами:
«Ты все тиры излазил, народ удивлял,
Как отличный стрелок, призы получал,
Бил с улыбкой, не целясь и влёт,
А вокруг говорили: Вот парню везёт»…
Не по себе стало не мне одному. Во время моего оформления врач, которой я передал медицинскую выписку с указанным в ней возрастом, посмотрела на меня, потом, приподняв очки на лоб, в выписку, потом снова на меня через очки и впала в ступор. Пришлось прокатиться на коляске до бойлера и предложить ей стакан холодной воды, выпив который, она сказала:
- Такого я ещё не видела.
Её слова подоспевшая медсестра истолковала по-своему:
- Вот-вот, это только наши из последних сил тянутся и отказываются даже от самого необходимого. А иностранцы требуют всё до последней салфетки, если она указана в перечне. Недавно немец-интурист всю душу мне вымотал, требуя себе женские гигиенические прокладки, и всё тыкал под нос бумажку, в которой эти прокладки были указаны…
- Ты в паспорте его дату рождения видела? – перебила её врач. Молодуха заглянула в мой паспорт, передала его врачу вместе с пенсионным удостоверением и билетом и как ни в чём ни бывало заявила, вызвав у меня невольную улыбку:
- Ну, и молодец, дедок! Видать, заботился о своём здоровье, вот и хорошо сохранился. Мой отец, царствие ему небесное, намного моложе был, и, глядишь, по сию пору был бы жив, если б не квасил хотя бы.
Появился сопровождающий:
- Посадку уже объявили, подъёмник подъехал, грузчики на подходе, так что поедем сразу на спецконтроль.
Даже не верилось ушам, что всё это делается за ради одной моей драгоценной персоны. Захотелось горделиво приосаниться, выпятить грудь да щёки пузырями надуть.
4
На этот раз ехать пришлось всего ничего - буквально в десяти метрах от медпункта находился зал ожидания для пассажиров с ограниченными возможностями и по соседству с ним - служебный выход, куда Виктор и направил коляску.
Примерно посередине длинного коридора, ведущего к выходу из здания на лётное поле, оказался пост спецконтроля, а за ним вертящийся турникет со служивым при нём. Я по привычке взялся, было, выгружать из карманов всё, что могло зазвенеть, но сотрудница полиции меня жестом остановила, «обыскала» ручным сканером, проштамповала билет и пожелала здоровья и счастливого пути.
У выхода из здания произошла непредвиденная заминка. Вместо ступенек в качестве пандуса был уложен рифлёный металлический лист, идущий наклонно от порога двери в коридор. Одолеть этот уклон снизу-вверх силами одного сопровождающего можно было, только если тянуть двумя руками тяжело нагруженную моей немалой тушкой коляску большими колёсами и, соответственно, спиной вперёд. Поставив коляску на тормоз у самой двери, Виктор раз за разом приоткрывал наружу массивную дверь, но пока он снимал коляску с тормоза, дверь успевала закрыться, а коридор в это время по закону подлости был безлюден.
Убедившись в очевидной неразрешимости проблемы одними его силами, Виктор милостиво разрешил мне поучаствовать. Сговорились, что пока он откроет и придержит одной рукой дверь, а другой будет тянуть коляску вверх, я буду ему помогать, крутя колёса за предусмотренные для этих целей ободы.
Процесс пошёл. Но когда колёса коляски оказались на дверном пороге, и Виктор пошире открыл дверь на улицу, налетевший порыв ветра дёрнул створку двери с такой силой, что Виктора вынесло в дверной проём, как пушинку. Обратным ходом дверь увесисто саданула по колёсам, колесница от удара взвилась на дыбы, и я еле успевал руками притормаживать то одно то другое колесо, чтобы не впечататься в стены коридора, пока катился на исходную позицию.
- Раз-два. Взяли! – Не успел я перевести дух после пережитого, как коляска неожиданно взмыла вверх, и вместо сопровождающего увидел я по обе стороны невесть откуда возникших двух дюжих молодцев в аэропортовских куртках, которые, не мудрствуя лукаво, по воздуху доставили колесницу вместе со мной до дверного проёма. Там Виктор принял её, по перрону докатил до большой площадки подъёмника спецавтомобиля с будкой, те же грузчики приподняли и мигом загрузили коляску на площадку, где её опять взял под своё управление Виктор. Загудел электродвигатель подъёмника – я и замёрзнуть не успел, как оказался внутри тёплой будки спецавтомобиля.
Автомобиль тронулся с места, после плавного виража здание аэропорта уступило место просто сказочному виду взлётной полосы с извивающимися по ней розовыми хвостами позёмки в лучах по-зимнему низкого рассветного алого солнца.
И в довершение сказочной нереальности происходящего в морозном узоре на оконном стекле будки распознался знакомый с раннего детства профиль старика с длинной бородой по пояс, в одежде до пят и с посохом в руках. Только в сравнении с самым первым, детским его мне явлением, выглядел он куда как моложе и даже румяным, благодаря солнечным лучам.
- Давненько не видались. А ты не только не стареешь, но даже наоборот. – Я пытался припомнить обстоятельства предыдущего его явления, а сопровождающий взглянул на безлюдный пейзаж за окном и уставился на меня с опасливым изумлением.
- Задумался о своём, о девичьем, о наболевшем. Санитаров можно не вызывать, я тихий, - подмигнул я ему успокаивающе. Виктор кивнул в ответ, но время от времени украдкой кидал в мою сторону настороженные взгляды. М-дя, а ведь ещё когда предостерегал Фёдор Тютчев: «Молчи, скрывайся и таи и мысли, и мечты свои»!
Ехали долго ли коротко, пока не показался в окошке Боинг-767, к хвосту которого перпендикулярно и пристроился спецавтомобиль. Зажужжал электродвигатель подъёмника, медленно стала подниматься вверх теперь уже вся будка, пока грузовая площадка с тыльной стороны автомобиля не сравнялась по уровню с порогом открытого хвостового люка. Виктор открыл дверь будки, подкатил коляску по площадке подъёмника к люку, и две молодые прелестные стюардессы, приветливо улыбаясь, ласково пригласили меня взойти на борт воздушного судна. Ну, просто сказка какая-то!
Элегантно взойти пред взорами милых дам не получилось. Сказалось отсутствие опыта одноногого перемещения - и вставать с коляски пришлось с помощью Виктора, и коряво с ним же в обнимку протискиваться в проём хвостового люка. В салоне самолёта передвигаться вдвоём было просто невозможно, поэтому распрощавшись самым сердечным образом со своим провожатым, продолжил я путь, опираясь руками о ручки кресел, до указанного мне стюардессой ряда в хвосте пустого на тот момент салона.
- Свободных мест на рейс достаточно, так что все три кресла в вашем распоряжении. Если что-нибудь будет нужно, незамедлительно обращайтесь. – Стюардесса помогла мне взгромоздить сумку на полку и снять куртку, ещё раз потренировала на мне свою очаровательную улыбку и пошла к основному входу встречать подъехавших в двух автобусах пассажиров.
Вторая стюардесса очень своевременно предложила мне сразу бутылку минеральной воды (чтобы самой неоднократно не ходить туда-сюда) с пластиковым стаканчиком и отправилась за ней вослед.
Испил я водицы, разулся, пристроил руками на сиденьях негнущуюся и горящую огнём от боли ногу и прислонился спиной к обшивке самолёта. Колотясь в накатившем ознобе, укрылся курткой по самые ноздри и ощутил вдруг неимоверную усталость. Оказывается, и от езды на чужой шее тоже устают.
Расселись по местам пассажиры, закрылась дверь основного входа, зашипел и стал заполнять салон благодатным теплом подогретый воздух. Озноб потихоньку прекратился, а в борьбе боли со сном верх стал одерживать сон.
Перед тем, как смежились мои ясные очи, вновь увидел я, уже умозрительно, знакомого старика в том виде, тогда и там, где я его видел предыдущий раз – на зимовье своего былого промыслового участка, куда всеми правдами и неправдами вырвался в одиночестве встречать свой полувековой юбилей. И выглядел старик тогда значительно старше.
- Вот и свиделись. – Старик неотрывно смотрел мне в глаза, но уже не так отстранённо-строго, как прежде.
- Ещё одна вешка. А много ли их осталось? —спросил я его, не надеясь на ответ. Но старик на этот раз ответил, хоть и не очень понятно:
- Пока не иссякнут годы мои.
- Как же они могут иссякнуть, если ты всё молодеешь?
- Молодость-старость, рождение-кончина, жизнь-смерть —всё это придумки человечьи себе в утешение в земной юдоли. А ты с рождения постиг, что под ногами у тебя одна только бесконечная пустота...
5
Пустота-то пустота, но что ж трясёт-то так? Даже в коленке отозвалась болью эта тряска.
- Просыпайтесь. – В дополнение к потряхиванию всего лайнера при полёте в облаках, стюардесса тормошила как раз оперированную ногу. Увидев, как я скривился от боли, ойкнула и извинилась. – Уже подлетаем. Скоро посадка.
Её слова продублировал объявлением по громкой связи и командир экипажа. Три часа мигом пролетели. Проснулся я знатно отдохнувшим, и нога почти не болела.
В памяти и следа не осталось от долгой, неторопливой и обстоятельной беседы со стариком. Тщетно выискивал я хоть какое-нибудь напоминание о нём в морозном узоре на иллюминаторе или мелькающих облаках самой разнообразной формы - как и не было ничего. Всё, как всегда.
На откидном столике лежала коробка с полётным питанием, но есть совершенно не хотелось. Из скаредности решил прихватить коробку с собой в качестве «гостинцев от зайчиков-белочек» здоровым уже лбам-сыновьям, как делал это всегда раньше, возвращаясь из длительных командировок. Зато воду из литровой пластиковой бутылки выхлобыстал из горлышка за один присест, и не отказался от предложения стюардессы испить ещё стаканчик.
Только благодаря природной гибкости удалось мне обуться, не сгибая ногу в колене. Пока ворочался слоном в посудной лавке, обуваясь-одеваясь, возвращал спинки кресел в вертикальное положение и пристёгивался ремнём, лайнер снизился до нижней кромки облаков.
В разрывах облачности стала мелькать заснеженной географической картой далёкая пока ещё якутская тайга, которая на поверку и не тайга вовсе, а всего лишь тонкая кожица на крохотном яблоке планеты, запущенном не знамо кем и с какой целью лететь-вращаться в космическом пространстве с непостижимой скоростью. Но до чего же приятно видеть её, возвращаясь домой!
Заход на посадку проходил штатно. Выползли из крыльев закрылки, громыхнули выпущенные шасси, под усилившийся рёв турбин самолёт как будто слегка завис в воздухе, после двух широких и плавных виражей лёг на посадочный курс и продолжил снижение по посадочной глиссаде. Звякнул сигнал прохождения дальнего посадочного привода, а некоторое время спустя частые короткие звонки просигнализировали о прохождении ближнего привода. Узнаваемые очертания местности предупредили о близкой посадке, всё ускоряясь, замелькал аэродромный пейзаж из низких лиственниц вперемежку с березами, пискнули колёса шасси, коснувшись бетонки, и после нескольких покачиваний самолёт покатился по взлётно-посадочной полосе, тормозя ревущими обратной тягой двигателями.
После объявления командира корабля о том, где наш самолёт произвёл посадку и какая в населённом пункте погода в данное время, подошла стюардесса и предупредила о моей предстоящей спецвыгрузке после основного пассажирского потока.
Когда салон наполовину опустел, и отъехал первый автобус, к трапу подъехал санитарный УАЗик-буханка. Из него выскочили две смутно знакомые фигуры в одинаковых тёмных куртках и вязаных шапках и бегом помчались по трапу в самолёт.
Не поверил я своему глазу, когда увидел сыновей на входе в салон. Подбежали они, старший ткнулся губами и мокрым носом где-то возле моего правого уха, младший стиснул меня руками изо всех сил и прильнул мокрой щекой. Признаться, и мне самому соринка в глаз попала… В общем, картина Репина «Слёзы-сопли-поцелуи».
Объяснили своё появление сыновья отсутствием свободных грузчиков, в качестве которых их и задействовал медпункт, куда они обратились за информацией обо мне. Спецтранспорт тоже оказался занят, ну, да не составило мне труда с сыновней помощью добраться до основного выхода.
После душевного прощания со стюардессами, совместными усилиями выбрались из самолёта на верхнюю площадку трапа. Сыновья по обе стороны от меня каждый одной рукой взялся за поручень трапа, другой подхватил меня под локоток:
- Погнали наши городских! – Даже мою интонацию употребил старший сын, проговаривая мою же излюбленную присказку.
«Не задач по силам, а силы по задачам". - А два взрослых сына это силы ещё те тебе! Пикируя в воздухе вниз по трапу с подогнутыми обеими ногами, сильно надеялся я, что не споткнутся несущие меня силы, и не загремим мы всей нашей троицей, попутно сметая с трапа задержавшихся пассажиров.
«Авантюра, гришь? К-хе». – Живы будем – не помрём.