Уже не первый день пребываю под впечатлением присланного мне по Интернету поста "Беня Вольфсон рассказывает о своей войне". Это расшифровка магнитофонной записи устного спонтанного рассказа бывшего воина Красной Армии, уроженца Гомеля Бениамина Вольфсона о своей военной одиссее. Еврейский юноша, призванный на войну из эвакуации, с Алтая, попал на Украине в немецкий плен, бежал, пойман, задержан, уничтожил свои документы и выдаёт себя за русского, Николая Ивановича Корнеева. К его счастью, на еврея он не очень похож, голубоглаз, светловолос, не картавит , и ему удаётся спастись.
Подобные истории с детства гипнотизируют меня. Я словно прохожу вместе с их персонажами все превратности и опасности и не перестаю дивиться бессмысленному, маниакальному упорству преследователей и поразительной изобретательности жертв. Моя цепкая память, как выяснилось, хранит и словно откладывает в отдельный свой закуток эти увлекательные и таящие в себе смертельный риск сюжеты.
Из них два близко касаются нашей родни и свойства'. Вот первый из них. Все Рахлины, включая нашу семью, разными способами выбрались из Харькова до начала его оккупации, но родственная нам семья Слободкиных (жена главы семьи, Жоржа Слободкина,тётя Люба была, кажется, сестрой моей бабушки Жени – матери нашего отца) сознательно осталась в оккупированном городе. Жорж помнил немецкую оккупацию 1918 года, явившуюся по Брестскому договору, и не верил рассказам газет и радио об ужасах нацизма. «Немцы – культурный народ», упорствовал он. Их с Любой сын Виктор служил в армии, где-то у западной границы Союза, и с первого дня войны от него не было писем, юная, красивая дочь Галя была с ними. Его отец, державший ещё в 1936 году маленькую частную парикмахерскую (он там работал один, и я успел у него постричься) умер, вот они втроём и остались в своём собственном домике на Холодной Горе (это западный район Харькова – преимущественно одноэтажный) и в декабре 1941 г., месяца через полтора после прихода немцев, по приказу оккупационных властей, стандартно начинавшемуся словами «Всем жидам …», потащились через весь город на полтора десятка километров от дома в бараки Станкостроя, приготовленные для еврейского гетто.
Подготовка бараков под жильё была своеобразно заботливая: стёкла в окнах, какие ещё сохранились, были тщательно разбиты, двери сорваны с петель и унесены. Слободкины решили из гетто бежать, благо охрану удалось подкупить, и они добрались до украинских или русских друзей, которые рискнули их приютить, помогли подчистить и исправить в паспортах сулящую смерть национальность на благополучную славянскую, а фамилия была вполне русская… Собранные в бараках 13 -16 тысяч евреев, за исключением небольшого числа скрывшихся и какого-то количества скончвашихся от холода, голода и болезней, в течение следующих двух-трёх недель были постепенно вывезены за околицу города и расстреляны из пулемётов в Дробицком яру невдалеке от хутора Малая Рогань. Слободкины по большой дороге, под видом горожан, ушедших в деревню на менку продуктов, добрались до дальнего села, где и стали жить. Жорж принялся сапожничать, чинить колхозникам обувь… Так прожили довольно долго, пока не послышалась канонада приближавшегося фронта: наши пошли в наступление. Со дня на день Слободкины ждали их прихода.
И однажды в село забрёл советский солдатик. Сказал, что послан в разведку. Жорж от волнения расчувствовался, усадил дорогого гостя за стол, выставил самогон, сам сел выпить и от избытка чувств поведал долгожданному освободителю всю правду о себе и семье.
А наутро советские войска отступили, фронт опять отдалился, разведчик оказался банальным дезертиром. Ему с вечера очень понравились сапоги этого жида, - хромовые, новенькие, - загляденье! Под ружьём он заставил жида разуться, вывел его на улицу и застрелил, а сапоги, связав верёвочкой, повесил себе на плечо и ушёл не оглядываясь. Об этом нам (маме и мне с сестрой) рассказали тётя Люба и Галя, приехавшие с нами повидаться – как и почему, не знаю, но – в квартиру сестриной довоенной подруги Вали Оленцовой на первом этаже соседнего с нашим довоенным жильём дома «Финработник»…
До этого Харьков был уже один раз освобождён от оккупантов. Эвакуированная в уральский город Златоуст харьковская Гипросталь, где работали родители, успела тогда послать в освобождённый город бригаду работников, которым вскоре пришлось вернуться: Харьков тогда пробыл в руках советских лишь месяц… С этими сотрудниками прибыли и довоенные работники, не успевшие или не пожелавшие осенью 1941-го эвакуироваться. Среди них был и еврей Мильман - он попал в немецкое окружение находясь на рытье окопов. Отпустив бороду и усы (оказавшиеся рыжими), он прикрыл ими свои еврейские черты, стал говорить только по-украински и тем спасся… Позже, уже в Харькове, мне довелось услышать его рассказ с подробностями. Кажется, это он нанялся дворником в окраинный детдом и под чужой личиной уцелел.
Ещё один подобный случай стал нам известен от соседки по квартире Фани Израйлевны Белостоцкой – вдовы погибшего на фронте воина. Её родной брат, тоже фронтовик, попав в окружение, добрался до своей семьи, жившей, как и он, до начала войны в Полтаве. Он неожиданно для них предстал перед женой, детьми и её родителями живой и невредимый. «Немедленно уходи, пока тебя никто не видел! Нас собираются куда-то вывозить». Быстро что-то завернули поесть и выпроводили из родного дома. Больше он их не видал: вывезли их туда, откуда не возвращаются… А он где-то и как-то перебыл, сумел выправить себе «аусвайс» на фамилию Волостецький (нарочно позаботился, чтоб похоже звучала на его собственную «Белостоцкий» - на случай, если когда обмолвится и по привычке назовёт свою… Выжил – и вернулся в строй, и «дошёл до Берлина».
А вот ещё «детектив»… Как при феодализме» действовал принцип: «Вассал моего вассала – не мой вассал», так и кузен моего кузена мне таковым не приходится, т. к. этот его кузен - родня ему с другой стороны, мне чужой… Поэтому видел я его лишь однажды, да и то случайно. Ещё недавно он был жив – не исключаю, что и до сих пор, а ведь был обречён погибнуть ещё в 1941-м. Молоденьким солдатиком попал в плен. Как всегда, немцы первым делом устроили «санацию» - очищение пленных рядов: приказали выйти из общего строя евреям, коммунистам и комиссарам . Образовалось две толпы: одна, бо'льшая, - пока что для жизни, пусть и мучительной, другая – поменьше – для расстрела. Костя Рутштейн сперва оказался среди обречённых. Но, быстро сориентировавшись, перебежал из отобранных обратно в общий строй. Немцы это заметили, но выудить оттуда не смогли и наугад застрелили совсем другого – скорее всего, вовсе не еврея… А Костя остался жив. Тяжко работал на заводе в Германии, однако там хоть кормили, пусть впроголодь. Вечной проблемой были банные дни: он вырос в семье, соблюдавшей еврейские традиции, и был обрезан, могли легко опознать в нём еврея. Потому от бани, как мог, отлынивал, а ведь и это могли заметить. Но – не заметили, и Костя Рутштейн, побывав в плену, вернулся домой, женился, окончил вуз и работал потом в Донбассе много лет директором школы.
(На подобных местах рассказа юдофобы всегда делают стойку: «Вот! Не в шахту, небось, спустился, а на чистенькой работе служил…» - Успокойтесь, - ответил бы я таким бдительным, - у меня двое племянников были шахтёрами. Настоящими. На шахте имени Засядько. Под землёй рубили уголёк. Только чем это легче, чем быть на том же Донбассе директором школы? Это вам не уголь добывать, - работёнка потяжелее шахтёрской!..)
Уже здесь, в Израиле, живя в Афуле, мы с женой познакомились с пожилой - старше нас - супружеской парой репатриантов из Кисловодска. Муж,врач фронтового поколения, попав в плен, был одержим той же заботой, что и предыдущий персонаж: будучи с младенчества обрезан, волновался: как скрыть, что он - еврей? Правда, обрезание принято и у мусульман... И однополчанин, осетин-мусульманин, за недолгое время пребывания в каком-то помещении, где оккупанты заперли пленных, даже обучил его нескольким словам на осетинском языке. Ему в самом деле удалось выдать себя за осетина, и он в плену выжил. (Мы с женой между собою так и называли его условно "осетином"...)Для него помывка в бане , таким образом, проблемой не стала, но всё равно он до самого момента освобождения опасался, что будет разоблачён и убит. Пронесло...
Довелось мне незадолго до выезда в Израиль послушать устно и прочесть (в собственной записи автора) воспоминания довоенной учительницы моей сестры – Эсфирь Исааковны Сеплярской, преподававшей у них в школе немецкий язык. Муж её в начале войны то ли был прооперирован, то ли болел, но из-за него семья не уехала. Они жили в районе Загоспромья - в доме «Пять – за три!» (то есть «Пятилетку – за три года»)… С муками добрались вчетвером до того гетто, распахнувшего им гостеприимно свои хоромы без единого в окнах стёклышка. С ними – двое детей: подросток Изя (Исаак) и четырёхлетняя Светочка. В бараке муж стал уговаривать жену оставить его и с детьми уйти в дальний (Петровский) район Харьковской области, где жила их предвоенная домработница: авось спасутся! Один из евреев в их бараке, парикмахер Кричевский, за некоторое вознаграждение умело подчистил ей и переправил в паспорте национальность (из еврейки сделал украинку), Эсфирь переправил на Глафиру, Исааковну - на Ивановну, а фамилию Сеплярская исправлять не стал: сойдёт и за украинскую… Из Исаака сделал Ивана. А уж Светочка так и осталась Светочкой. И они ушли, добрались до места, няня их не выдала, а напротив, устроила жить под видом дальней родни. Всё это, вернувшись после освобождения Харькова от оккупации в свой «Пять – за три», Эсфирь Исааковна много лет громко не вспоминала, но с «перестройкой» конца 80-х гг. прошлого века, отменой госантисемитизма и общего полевения советской жизни, да плюс ещё и организацией небывалого «Общества друзей еврейской культуры», многолетний необъявленный запрет на еврейские темы вдруг закончился, на эти темы стали писать в газетах, и Эсфирь Исааковна написала воспоминания, обратилась к своей довоенной ученице - моей сестре за содействием в опубликовании, сестра прибегла к моему посредничеству, а я отнёс тетрадь с воспоминаниями сотруднице харьковской «Вечёрки» Лебедевой, как раз формировавшей страницы, посвящённые Дробицкому яру. Воспоминания Эсфирь Исаааковны увидели свет.
Через какое-то время, перед отъездом моим с семьёй в Израиль, я пришёл к Эсфирь Исааковне домой с просьбой назвать мне анкетные данные спасшей её и детей женщины,чтобы передать в музей Яд Вашем для присвоения их спасительнице звания Праведницы мира. Но неожиданно получил решительный отказ. Причём, главным образом от Светы – к этому времени уже пожилой, степенной женщины с собственными детьми и внуками. Ваня (как со времён войны стали называть бывшего Изю, который успел и в войне принять боевое участие, уйдя на фронт) к этому времени давно уже умер, а Света мне прямо сказала, что не хочет ворошить прошлое…
Здесь, в Израиле, меня познакомили с участником войны Мамлиным, воспоминания которого меня потрясли. Юным солдатиком где-то в срединой Украине он попал в колоссальный котёл окружения, немцы оцепили колючей проволокой огромную территорию, на которой остались без малейших средств к существованию разоружённые десятки тысяч солдат. Сделав подкоп под колючкой, он и его случайный дружок выбрались за территорию этого лагеря под открытым небом и разошлись в разные стороны. Мамлин подался в Харьков, где жил до войны в составе своей (еврейской) семьи. Пробравшись в город, он свою семью не застал (все эвакуировались), но соседи его приютили, не выдали, и он вместе с ними пережил ночной приход патрулей, искавших партизан и нелегалов. Соседи выдали его за члена семьи, подсунув сохранившийся документ своего брата (находившегося в Красной армии). С этим документом они и его снарядили в дорогу, и после многих приключений он перешёл линию фронта и смог вернуться в строй… А десятилетия спустя, очутившись в Израиле, выхлопотал спасшему его бывшему соседу статус «праведника мира» и израильскую пенсию. (Увы, не впрок: сосед не выдержал нелепицы украинских 90-х: от тоски повесился…)
Поражает методичность и безжалостность немецких преследователей, организация ими системы облав и травли евреев, низость и подлость коллаборантов (попросту сказать - местных, украинских, белорусских и великорусских подручных у германских поработителей, а, с другой стороны, самоотверженность украинских же, русских, белорусских, польских и прочих, даже немецких, праведников, спасавших евреев, рискуя жизнями своими и даже своих детей.
Меня потрясают воспоминания родившегося в западно-белорусском городе Гродно Феликса Зандмана (1927 – 2011). Лишь четырьмя годами старше меня, он с семьёй попал в гетто, и семья вся погибла, а ему удалось скрыться, и бывшая служанка его бабушки, благодарная той за спасение её детей, дала приют моему тёзке, его молодому дяде, молодой паре супругов-молодожёнов, а потом и ещё одному чудом уцелевшему еврею. Под полом её дома они выкопали для себя схрон - яму 1,7х1,5 м, глубиною 1,2 м, где все пятеро скрывались, и немцы так их и не обнаружили, хотя бывало, что даже приходили в дом и ходили над ними по полу. Дядя Феликса, лишь несколькими годами старше племянника, оказался поистине мудрецом. Если хотите выжить , сказал он молодожёнам, изгоните из сознания всякую мысль о сексе… В этом же духе вели себя и он сам, и его юный племянник. Между тем, как-то надо было перебывать время, и этот молодой и успевший чему-то и где-то поучиться человек затеял невероятное: без классной доски, учебника, бумаги, в темноте подпольной ямы он устроил для своего племянника целую школу математики, умозрительно объясняя ему сложные категории и понятия даже тригонометрии. Удивительнее всего то, что учителю и ученику немалого удалось достигнуть: выехав вскоре во Францию, Феликс продолжил там образование не с нуля, поступил в Сорбонну, успешно закончил курс, защитил со временем диссертацию, стал успешным изобретателем…
Ф. Зандман разработал высокотехнологичные резисторы, основал фирму, которая и теперь, через 6 лет после смерти своего фундатора и главы, процветает, имея множество предприятий в Америке, Азии и Европе, в том числе и в Израиле…
Вспоминая эту и все другие истории диких преследований и чудесного спасения евреев, читая бредовые, полные гноя и злобы юдофобские высказывания и речи современных единомышленников Гитлера и Геббельса, слыша отовсюду об усилившемся в мире антисемитизме, - поражаюсь безмозглости и бессердечию этой идеологии. Как можно после того, что случилось в ходе минувшей Второй мировой войны, оставаться на позициях враждебного отношения к еврейскому народу, считать нас, евреев, нытиками, будто бы зациклившимися на страданиях своего народа, якобы не замечающих страданий других национальностей? Вместе с тем, ясно вижу, что мы не должны оправдываться перед другими народами, не стоит доказывать, что мы-де хорошие, добрые, «такие же» трудолюбивые… Нет, мы – всякие, полюбите нас и чёрненькими – беленьких всякий полюбит… Тот, кто упорно не хочет понять порочность геноцида, расизма, пропаганды национального пренебрежения и ненависти, - ничего никогда в толк не возьмёт.
Феликс Зандман, которого (и ещё четверых евреев) полька Анна Пухальска и её муж, праведники мира, с риском для жизни своей и собственных детей спасли от смерти, стал в итоге крупным изобретателем, менеджером, американским миллиардером, владельцем известнейшей в мире фирмы по выпуску деталей и компонентов электронных устройств. А сколько таких людей было в ходе Шоа (Холокоста, еврейской Катастрофы) уничтожено нацистами и их прихлебателями, сведено на корню! Неевреев – тоже, Вы говорите? Да, но только евреев нацизм обрёк на уничтожение как народ, даже цыган уничтожали не столько по расовым «законам», а из социальных соображений: за «бродяжничество».
С другой стороны, опыт расправ над евреями поучителен: ничего не стоит столь же огульно обвинить в чём угодно любой другой народ. В этом обвиняют евреев юдофобы. Будто бы мы преследуем здесь палестинских арабов как таковых. Но они лгут: евреи научены собственным опытом и не могут обвинить другой народ, в том числе и арабов, во второсортности и фатальной ущербности. Лучшие из арабов, не отравленные пропагандой, ведущейся и заказанной их шейхами и развращённой феодально-чиновной верхушкой, это хорошо знают.
*
Но вернёмся к тому, с чего начали: к сайту о Бене Вольфсоне. Это ещё один рассказ о тех, может быть, тысячах евреев, которым удалось, пройдя сквозь горнило тяжелейших испытаний, не войти в число уничтоженных Холокостом шести миллионов и – выжить. (подумать только: всем вообще евреям, даже и не видевшим войну, нацизм грозил уничтожением: не отправься мы, наша семья, в бега, а останься на месте – ведь и мы были бы уничтожены в Дробицком яру, как уничтожили одноклассника моей сестры Изю Марко'вича, по школьному прозвищу «Морковочка»…)
Попав в плен и услышав приказ, означавший «санацию»: «Юден, коммюнистен унд политкомиссарен» - выйти из строя, Беня не подчинился, а ведь комиссар их части, носивший безопасную украинскую фамилию, при слове «юден» - подтолкнул его… Но вот прозвучало слово «коммиссарен», и тут уж Беня толкнул комиссара. Они оказались – квиты: комиссар почувствовал свою уязвимость… Когда потом их разлучили – комиссар избавился от страха, но Беня тоже был спасён!
Прочтите материал по той сноске: вы поймёте, сколько было жутких спасительных моментов в этой истории. Бене Вольфсону сказочно повезло: перейдя фронт, он попал в собственную часть. Но всё равно майор Коган из Смерша поиздевался над ним (еврей – над евреем), расстреливая «шпиона» поверх головы (чтобы «сознался») … Потом устроили ему очную ставку с земляком из Гомеля… Но тут уж Беня доказал, что и в самом деле оттуда: знал и улицы, и многих жителей… Везение ещё и в том, что дожил, довоевал почти до конца войны. Ужасное ранение в челюсть навсегда лишило его возможности поступить в театральный институт. Нет, он и поступил туда, но так и не смог стать актёром: из-за небезупречной, при ношении челюстного протеза, дикции... А из-за туберкулёза лёгких вынужден был много лети жить с семьёй в курортной Ялте… Спасшие Беню супруги получили звание Праведников мира.
Однако прочтите, кто впорследствии вошёл с Бениамином Вольфсоном в близкую дружбу… Почитайте и замечательные комментарии знавшего его В. Порудоминского. Не пожалеете!
В итоге Вы (уверен!) согласитесь, что недаром мы и по Библии – избранный народ: не по какому-либо ранжиру, не в том, что лучшие или что заслуживаем преференции, - вовсе нет: это всё – пустое…
А вот по перенесённым в течение истории мукам и лишениям, пожалуй, что и в самом деле избранные: какой ещё народ подвергся таким издевательствам, такой угрозе тотального исчезновения? И – увы! – продолжает находиться под угрозой. Если не верите – поговорите с нашими иранскими или арабскими недоброжелателями – ну, хотя бы с шейхом, извините за выражение, Насраллой… Насралла вам расскажет, как нас любит и что нам готовит.
Только я надеюсь, что и ему, несмотря на ароматную фамилию, нас, избранников Бога и Судьбы, не одолеть. Похоже на то, что как народ мы избраны не только на муки, но и на бессмертие.