Где-то с год тому назад я гостил у друга юности Саида, настоящего горца, к которому прилетел из Москвы, чтобы отвлечься от суеты мегаполиса и всласть надышаться свежим горным воздухом…
В один из дней, ранним утром, к Саиду постучался сосед и сообщил, что умер родственник и надо идти на поминки. Соответственно, мы быстро оделись (в таких случаях гость сопровождает хозяина) и направились к дому усопшего. Там, под навесом, являющимся продолжением дома, наиболее почитаемый в ауле старейшина и близкие родственники умершего уже принимали соболезнования. Наблюдаемая некая торопливость в подготовке похорон мне была понятна: по местным обычаям покойника необходимо было предать земле до захода солнца, а для этого предстояло многое успеть сделать.
Мы с Саидом тоже выразили соболезнования, после чего по предложению старейшины сели на свободные стулья неподалеку от него.
Сельчане приходили и уходили, а некоторые, кто был близок к почившему, оставался под навесом. Молодые, как принято, стояли тут же, прислушиваясь к речам старейшины.
В промежутках между соболезнованиями мулла читал заупокойные молитвы или старейшина, а иногда и кто-либо другой уважаемый в ауле старик, ненавязчиво рассказывали о прошлой жизни, делились об услышанном в свое время от отцов, советовали молодежи жить в согласии с дедовской моралью и нравственностью.
Неожиданно один из юношей обратился к старейшине с вопросом, а правда ли то, что в стародавние времена горцы сажали своих немощных стариков в корзины и подвешивали эти корзины на ветки деревьев..., чем вызвал гул негодования под навесом. Особенно возмутился мулла, который и слышать не хотел, что горцев хоронили иначе, чем это делается в настоящее время.
- Чего возмущаетесь? Подвешивали, жизнь в горах была многотрудной, – неожиданно твердо произнес старейшина.
И под навесом наступила тишина...
– Мне об этом рассказывал мой дед. Ему тогда было больше ста, а я еще на коня не садился, - продолжил старейшина, обведя неторопливым взглядом находившихся под навесом людей.
- Может, расскажите, пока новые соболезнующие не подошли, - неуверенно предложил все тот же юноша.
- Почему бы и нет, - оживился старейшина: - Я просто перескажу слово в слово, о чем некогда мне поведал мой дед, а ему его... Итак, лет двести тому назад, а может и триста на площадке у родовой башни отец семейства и доблестный воин Турпал плёл из виноградной лозы корзину для своего ставшего немощным отца. Он привёз эту лозу с равнины, выбирал тщательно, чтобы была прямой, без сучков и одинаковой по толщине. Лозные кольца должны были ложиться одно на другое плотно и ровно, а то, что могли подумать о нём аульчане, если не дай Бог, где-то какой-нибудь сучок будет выпирать. Занятый несвойственным ему трудом Турпал и не заметил, как подошёл сын, который молча уселся неподалеку и стал наблюдать работу отца. До этого он побыл около деда, "греющего" свои старые кости на солнечной стороне башни. Они сначала поговорили о небе над горами, по которому плыли белые облака, о плещущем далеко внизу пенистой речке, а потом дед рассказал о своей и братьев по оружию жизни и, конечно, об участии в жестоких битвах и надежных боевых конях.
Деду внук нравился больше других сыновей Турпала своей не по годам рассудительностью и стремлением постичь новое. Он внутренне радовался тому, что внуку не терпится сесть на коня отца. В его представлении он уже не маленький, коль помнит пять зим и не раз сам спускался по стремнинам к речке, а также по еле различимой тропке - на вершину ближней горы. Вот и в этот раз внук завел разговор на эту же тему. Но мнение деда непоколебимо: Турпала конь внуку ещё не по зубам, может сбросить и покалечить, так как никого, кроме хозяина, не признаёт, и даже седлать к себе не подпускает.
Недовольный очередной неудачей внук спросил у деда, где его отец, мол, хочет лично спросить у него насчет коня. Дед опустил голову и тихо сказал, что на другой стороне башни плетёт корзину-могилу. Этой осенью он посадит его в неё и подвесит в родовом лесу, чтобы понапрасну не коптил небо...
И внук, опечаленный услышанным, молча удалился за башню к отцу. Сел на лежащее тут полено и стал наблюдать за отцом, как его сильным рукам послушная лоза вплетается в уже наполовину готовую корзину. «Добротная получится вещь», - подумал мальчик. - Под кукурузу таких в башне нет... Уж очень отец боится, что дед выберется из неё, коль так старается. Он весит-то с куриное перо, и сил в нём столько, что на ветер не выходи, а то унесёт в ущелье». И, представив любимого деда беспомощным в этой злополучной корзине, ему стало не по себе... Вспомнил, как вместе с ним долго выхаживал раненного ястребом голубя, который залетел в окошко башни, спасаясь от стервятника. Потом они его отпустили, и он долго кружил над башней, словно благодаря за подаренную возможность жить. И после того случая много раз голуби прилетали и садилось на башню. Возможно, среди них был и спасенный ими, но мальчик ни разу не позвал его к себе. Он рассудил - у голубей своя жизнь и пусть живёт в голубиной семье, там ему наверняка хорошо. Если понадобится наша помощь, он прилетит сам. Голуби тоже умеют думать и заботиться друг о друге. «Я человек и потому должен защитить своего деда» - решил внук и встал с полена.
Подойдя к отцу, настойчиво попросил его научить плести корзину именно сейчас. Видя недоуменное лицо родителя, пояснил, что хочет научиться, чтобы смочь, когда придет время, изготовит отличную корзину для него.
Услышав последние слова сына, Турпал замер словно оглушенный, а руки при этом мгновенно застыли на месте, словно став каменными.
- Как это для меня, ведь…? – разволновался Турпал, но внутренний голос прозвучал: «А ты помнишь, каким красавцем и воином был твой отец? Понимаю, годы безжалостны, давление времени и превратности судьбы склоняют к земле не только человека, но и дубы-исполины. И даже горы меняют свои очертания. Мальчик прав, твой черед сесть в корзину тоже придет…!».
Сын же, заметивший, что своими словами он вызвал у отца сильное волнение, продолжил:
- Отец я должен буду сделать корзину для тебя не хуже этой.
Турпал, оценивающе глянул на сына и в сердцах произнес:
- Будь неладен тот, кто придумал эти проклятые корзины! При этом в его голове пронеслось: «Надо же, окатил ледяной водой и спокойно смотрит на меня, как будто ничего и не произошло. Прав, прав сын, человеку жизнь дана Богом и, кроме Него, никто не вправе отнимать её у него или ускорять процесс ухода с земли». И, подняв высоко над головой, швырнул корзину от себя. После этого посмотрел на сына и улыбнулся. Тяжесть, которая давила на плечи с начала этой неблагодарной работы, как рукой сняло. «Однако плести корзину сына всё-таки нужно научить, пригодится в жизни, - вновь улыбнулся Турпал». И они вместе досплели выброшенную корзину, но без закрытого верха.
«Хорошая вещь получилась, мама не нарадуется» - подумал малыш и, не торопясь, вернулся к деду.
- Ну как, решили? - поинтересовался дед у него. - Даст он тебе коня?
В это время отец, проходя мимо них, повесил на стоящие у входа в башню грабли новую корзину и ушёл в хозяйственную пристройку, где содержал коня.
Дед же внимательно посмотрел на корзину и усмехнулся:
- Я же из него вывалюсь.
- А это не твоя корзина. И вообще её никогда не будет, мы так с отцом решили, - как-то не по-детски заявил внук и обнял деда.
Неожиданно две непослушные слезинки скатилась по небритой щеке старика, которые внук бережно вытер основанием своей маленькой ладони, не давая им упасть на седую бороду.
Между тем Турпал подвёл к деду коня и спросил разрешения посадить в седло сына, чтобы проверить, не стал ли он джигитом…
«Вот с тех пор в горах постепенно люди отказались от обычая заживо хоронить стариков в корзинах, а наоборот окружают заботой и вниманием» - заключил старейшина, поднимаясь навстречу идущим к навесу новым соболезнующим…