(очерк)
Из пластов памяти я вынимаю этот слой, ценной и дорогой породы времени, когда я общался со своим названным родственником. Хочется поведать другим о нём, обычным и непохожим, на всех томившихся , на просторах истории моей Родины.
Мой тесть, Владимир Павлович Чернышёв, воевал с немцами. Но мне он нравился не этим. Вернее, не только этим. Мальчишеское чувство досады от того, что мой отец не участвовал в той большой войне, сначала сменилось на недоумение, а потом на смирение перед причастностью моего родителя к той вселенской рубке "Великого террора", которая была; а дальше и больше - осознанием благодарности к человеку, выжившему , не сломившемуся, не сварившегося в котлах ада тогдашних бериевских лагерей. "Где было труднее?" - этот вопрос я невольно себе задавал, суетно, сравнивая судьбы двух близких мне людей и не находил точного ответа. Всем было плохо, в нашей стране, во все времена. Может , только , "золотой век" Екатерины Великой был благополучен? Как всю жизнь изматывался тесть, "делая деньги", крутившийся с утра и до ночи, без отпусков и выходных, так и отец мой, непрерывной работой добывая благополучие, лишь к шестидесяти годам обзавёлся квартирой с удобствами, а через пару лет приобрёл тесный старенький "Москвичок", но так ничего и не успел, не оставил в наследство - жильё обратно забрало ведомство, а машина рассыпалась от износа. Чуть "побогаче" оказался тесть. Но всё возрастающие в те времена потребности быта не поспевали за скудостью и убогостью средств, а постоянный труд и бесконечные хлопоты порою так изнуряли его , что он кричал буквально "пропади всё пропадом! В тартарары!!" И за мои годы общения с ним, вхождения в тот мир тупой предприимчивости, я не испытывал особого удовлетворения от присутствия рядом такого чистого и открытого человека, потому что обогатиться честно в том социалистическом мире , в котором мы существовали , было невозможно. Редкими периодами наступал устойчивый заработок, стабильные деньги, но они снова и снова транжирились на прожекты, очередные затеи , да так , в конечном итоге, ни к чему не приведшие. Обрывки воспоминаний воскрешают то одно ,то другое, - мероприятия, но ни одно из них не обреталось достойным результатом, и у меня не хватает сил забыть , чтоб об этом не рассказать , не поведать. В назидание. Хоть кому то…
Погоня за призраками началась в то время, когда жизнь впереди представлялась сказкой, удивительной и неповторимой, с лёгкостью
преодолений, - после окончания трудной учёбы в медицинском институте. 1975 год. Мы с моей первой, на долгий срок, женой, тогда еще невестой ("первая ходка"), новоиспечённые врачи, - она педиатр, я гинеколог, - в конце июня вылетели из Архангельска, где учились , она - с интернистским удостоверением, а я с дипломом, - в славный город Ленинград, к её родителям, в их собственный дом, под Петергоф. Из аэропорта "Пулково" мчимся той же трассой, из "Осеннего марафона", шестиполосной, нас обгоняет другое такси, оттуда улыбается девушка, тёплый ветер мягко обдувает нас из-за неплотно закрытого стекла. И вот уже - тихий уголок, в тени деревьев ,с высоченным тополем у порога (потом спилили , чтоб не рухнул ). Это строение, обиталище, за всю четвертьвековую жизнь первого супружества так и осталось для меня непознанным - столько в нём было закутков, уголочков, кладовых. И внутри - просторно всем. Комнаты дочерей, двоих; спальня хозяев; гостиная со старинными шкафом и фортепьяно ( поставят позже, купят у отъезжавших в Израиль, "для внуков"); кухонька , длинный коридор и полный , такой же площади, неосвоенный "верх", позже утеплённый, обложенный трубами отопления. Последнее идёт из топки, от угля. Вода из колодца , насосом, и единственное неудобство - на дворе , но потом - проложим коммуникацию, поставим в ванной унитаз. Проведут телефон. Всё это будет дальше, потом, в течении длинных лет, долгого времени полустоического существования, соревнования , бега за благами. Соединим комнатки моей жены , - прорубим гротовый вход, - бетон, в полтора штыка лопаты шириной. И где то в 79-м поставим баню, тоже топящуюся углём, но неудачную, грязную, быстро выветриваемую, - в ней потом терзали нутрий.
…Первая работа , на покосе ,случилась, не успев я освоиться, буквально сразу же, через день. Участок оказался у ротонды прошлого века, возле Петергофского шоссе. Наверное, травка там, в том месте, была нехороша, но тесть этим участком завладел, может, было подешевле, или ещё из-за каких то соображений - у дороги. Мы втроем, я с невестой и её сестрой ,будущей свояченницей, приехали туда пораньше, с орудиями труда, сгребали подсохшее сено , а хозяин прикатил с машиной позднее, шумливый ,кричащий. Моя будущая жена даже испугалась, а он ей отпарировал: "На него не буду" (кричать). И после - особой брани я в свой адрес не слышал, только почтительно-осторожное отношение, подчас даже подобострастное. Издёвка случилась как то уже перед самым моим разводом, за перевалом нашей совместной двадцатилетней жизни. По - видимому , вызванная, спровоцированная моими внебрачными связями. Я звонил любовнице из его ,тестиного дома, а он, может, включился и слышал мой разговор, - такие соединения случались. И уже перед самым уходом из того дома явное пренебрежение из уст хозяина сквозило. Он нехорошо радовался, когда он имел свои ,инвалидские, да от шкур, бедных , забитых животных, деньги, а я, в шаткие ельцинские времена нуждался, тянул от получки к получке, регулярно невыдаваемой…
Но поначалу, в те первые, послестуденческие, летние дни, - сыпались штуки, смех , добродушие. После пары недель гостевания я собрался на родину, мне доставали проездной документ, дефицитный в те времена авиабилет, я несказанно радовался, "лечу в Сыктывкар", а тесть будущий скалился : «А!.. Сбегаешь?» А сам доставал с полки темно-зелёный том Малой энциклопедии, и высматривал сведения про мой родной город, - мелкий ,неприметный, в лесорубном краю.
В далёком уголку той Республики и прошла наша первая врачебная практика. Но сначала нужно было переоформить распределение мне, ехать вместе туда , в посёлок Щельяюр, на реку Печору, за супругой , "с высшим образованием". После оформления брака, в сентябре , у нас сразу появились препятствия, которые нужно было преодолевать, в той идиотской юридической системе социализма. На третий или пятый день после свадьбы я проснулся от дикого крика тестя. Он тыкал в домовую книгу непутёвой тёще о том, как ловко с ней обошлась паспортистка - тиснула о выписке штамп, маленький и незаметный, но который лишал любимую дочку возвращения в родные стены. Хорошо , нашлась льгота, о которой домоуправительница, по видимому, не ведала, - уезжали то мы на Крайний Север, в "ссылку". Тёща прямо таки шипела про название посёлка : " Долго ли вы там ещё будете - в этом ущелье?…" А там , в том большом посёлке по названию Щельяюр, по меркам провинции , был простор, - на берегу широкой северной реки, с пятью тысячами населения, судоремонтным заводом, с близкими и знаменитыми селами - Ижмой и Усть-Цильмой, что рядом с Пустозёрском, аавакумовскими памятными местами. Выбираться оттуда было непросто, но мы всё таки приехали, на первый серьёзный юбилей, - в январе 76-го, к тестю и отцу, вырвались - ему стукнуло пятьдесят. Свояк его, произносивший первый тост, сказал, что с такого возраста избирают в США президентов и он бы выбрал именно его - Чернышёва Владимира Павловича...
И вот более близкий контакт , узнавание его - приезд к нам , в начале осени 77-го. Он сопровождал лодку ,которую купил, ремонтировал весну и всю лето и вот теперь отправлял грузом, по железной дороге. Телефонировал среди ночи : " Я в Сыктывкаре !" И мне пришлось ехать навстречу, в Печору. Отчего то я не мог добраться уже по реке, навигация закончилось, а тесть кричал в трубку: "Хоть на бревне!" Я добрался самолётом. И там мы прожили, в том городке, бок о бок , в гостиничном номере, целую неделю, - в ожидании платформы с нашей "Пеллой". Она была с местной , областной ленинградской фабрики, очень лёгкая , из стеклоткани, но с навороченной нами с апреля по июнь надстройкой, с прикреплённым сзади мотором. Поздно по утрам завтракали кабачковой икрой, купленной накануне, где то перехватывали днём, шатаясь по городу , в какой-нибудь закусочной, а под вечер шли в гостиничный , в подвале здания, ресторан, где нас обслуживал, бегая с подносами, подрабатывающий здесь официантом шустрый молодой человек, который одновременно был и администратором. Удивительное место, на перекрёстке северных дорог, городок, где сходились пристань, аэропорт и крупная железнодорожная станция. Транспортный узел. …Ресторан ещё только заполнялся, оркестранты пробовали инструменты ,а мы , насытившись, успевали ещё на поздний в кинотеатре фильм, приходили опять в гостиницу, где уже внизу вовсю гремела музыка, а мы говорили, говорили… Тогда же я и услышал его первые рассказы о войне, - честные , точные, не прикрытые выдумкой или бахвальством. Весть о беде застала его в санатории; загорали, купались с приятелем и когда днём торопились, запаздывая к обеду, по дороге встретили отдыхающих ,которые, возбуждённые, спешили домой, им навстречу и слышались в их громких голосах это пугающее слово "война". В сорок втором оказался под оккупацией в Донбассе, не успел уехать поездом, влез на третью полку, радовался, что сумел втиснуться в вагон, но он остановился, перегороженный вражескими танками, пришлось возвращаться обратно. В 16 лет немцы погнали его ,вместе с другими юношами и девушками, в колонне, по этапу в Германию, на тот же вокзал, под жарою конца лета, в поднятой сотнями ног пыли, и он сбежал, - спрятался по мостом речки , которую переходили. И только исполнилось восемнадцать, в начале 44-го , призвали на фронт и его серьёзно ранило , осенью ,в боях под Ригой, до бессознанья… Очнулся , открыв глаза и увидев белые стены вокруг, подумал, что в раю. Но тут появилась вдруг перед ним во всем белом медсестра и дала ему горячий кисель и он с большим наслаждением и удовольствием выпил его. И окончательно пришёл в себя. После операции , в которой ему вырезали половину кишечника и с образованием большой вентральной, от дефицита брюшных мышц , грыжи, он ещё долго долечивался, в тыловом госпитале в Перми, рисовал схемы и диаграммы для диссертации симпатичной докторше. За то ранение ему выдали медаль " За отвагу ", полностью списали в инвалиды и воевать больше не посылали. Своим спасением был обязан вредному старшине , который морил голодом на передовой, не кормил перед боем. И часто вспоминающий об этот тесть теперь благодарил Бога , что удалось вот так ему , восемнадцатилетнему, уцелеть в той ужасной бойне молодых. Когда настал «Афганистан», и в середине восьмидесятых, когда уже много погибло в той топке людей, обещали ему, ещё военнобязанному, хорошую оплату за отправку, и …"всё дают, участок, ссуду на дом…и винтовку - тоже дают" - смеялся…
…Дождавшись лодки, со спрятавшейся в упаковке дерева пчелой ("путешественницей!"), мы перегрузили "Пеллу" на баржу, следующей до поселка ,а сами полетели до Щельяюра самолётом, но через райцентр Ижму и дальше разбитой грунтовкой в 50 километров, в автобусе с лежащим на заднем ряду, подпрыгивающим на ухабах улыбающимся пьяным старичком, которому тесть кричал - "в атаку!" Жизнь Пеллы" не удалась. Судоходные качества её оказались невелики, она, готовая перевернуться ( не учли при достройке об остойчивости), сильно качалась на студеных северных волнах, и через год её, распилив пополам ( додумался тесть после бессонной ночи), засунули в контейнер, и отправили обратно.
Поддавшись искушению , осенью 78 -го года, я с женой, ещё не обременённый детьми, переехал жить в Ленинград. Начался сложный, противоречивый период устройства жить отдельно и с достойной, приемлемой по расходам, зарплатой. В Красносельском районе города, где в виде заведующей райздравом тесть приобрёл " блат", он пытался помочь осуществиться нашей беспомощной мечте об отдельной квартире. Выхлопотали с большими трудами комнату с подселением, куда можно было , наверное, и вселиться. Но потянуло дальше. В курортном месте требовались врачи и давали служебную жилплощадь - "однушку" с удобствами в зеленой зоне Карельского перешейка и это перевесило всё. Смущала ,правда, смена специальности, скучная работа терапевтом с хрониками-стариками, да и скудная, самая низкая по тарифу, ставка врача-курортника, но с "марта прибавят" , - твердил тесть, устроивший нас туда с помощью опять же знакомства, всесильной Нины Алексеевны, из управления курортами профсоюзов, ведающей путёвками. Мы везли свой скарб, нажитое на севере имущество, с петродворцовой стороны в поселок Молодёжное под Зеленогорском ( бывшими Териоками, где собирались социал-демократы Ленина и стоял в двадцать четвёртом году с отборным корпусом, числом в 20 тысяч штыков, готовым к броску на Ленинград, - Кутепов),останавливались передохнуть в самом центре, на проспекте , с виднеющимся куполом Исаакия. Наконец мы оказались в приличном ,отдельном ,однокомнатном жилье, в сосновом бору, с расстоянием в сотни шагов от моря… Ленинград конца семидесятых - начала восьмидесятых…Моё существование в нём. Эти улицы, обхоженные, изъезженные; пригороды, окраины, кварталы новостроек с домами-"кораблями" . Здесь варилось, формировалось мировоззрение столичного горожанина, намечались проекты, крутились варианты. Иногда заставал тестя, сидящего ,неподвижного, оперевшего локти об стол, с приложенными пальцами на губах. Придумывал очередную афёру разбогатеть. Уже построена баня, проведена канализация, уже поставлен телефон, как это ни сложно и трудно ( "как сделать однокомнатную квартиру") было, но для инвалида войны удалось. Но зреют новые планы. Нужен безошибочный и точный расчёт, скрупулёзная подготовка, долгое ожидание отдачи от задуманного. Цветы выращивать, продавать - мелко ; мёд, пчёлы - для удовольствия лишь ,отдачи мало. Медоноску эту я крутил не раз, остервенело вертел ручкой ,видя, как стекает маленькая, золотисто-прозрачная струйка в банки. Но и пот из меня вышибался не меньший…Другое время, иное. Не фантастический 61 год, когда тесть, не успев получить в пятницу зарплату в 600 рублей старыми ,получает её в понедельник, так же начисленное, но уже - н о в ы м и !! Одеться хоть успели тогда с ног до головы, стояли в очереди в только что открывшимся ДЛТ , на Желябова, в толчее, давке…
Бесконечные заботы по корове, продажа молока по ценам чуть выше магазинных бесили и смешили. Дзынь! Дзынь! – постоянные, ежедневные звонки от калитки. " Сметаны нет! Творога нет ! Моло-о-о ка - и того нет!!" -восклицал тесть на нерентабельность бурёнки и решили всё таки ,взяв всё возможное от неё, вкуснейшего зарезанного телёнка и жирного, после отёла, молока, животину ту пятнистую - продать.
На лето комнаты сдаются дачникам. Один из них - кандидат философии, в беседах со мной ,очень осторожно ,тонко ,только бы что-то крамольное не обронить , разъясняет мне недавно поданную для народа конституцию - 77 года , "брежневскую", с пресловутой шестой статьей о главенстве КППС, протащенную через послушный, бутафорский парламент - Верховный Совет. В БДТ "Мольер" по Булгакову, с Юрским, нам принесли билеты, - кажется , от того же философа. Но мы на спектакль не идём, - утешаемся тем , что видели артиста уже в "Цене", да ещё с неподражаемым , в роли оценщика., - Стржельчиком. Последний, кстати, имел дачу совсем рядом, от Мартышкина, около садов Биологического института.
Закручиваются, прибавляются расходы, и всё приходиться добывать с боем. Фрукты, шоколады, сухая колбаса, растворимый кофе, чёрная и красная икра, шпроты, гречка, зелёный горошек, майонез даже - все идёт через наборы, от завода тестя, и тот доволен, разглагольствует, как принёс как то туалетной бумаги , в рулонах, увешанный ими , будто пулемётной лентой. Ещё сильнее недостаёт книг. И здесь только моя вотчина, ухищрения. Верчение в магазинах букинистики, вольный базар у станции электричек на Ульянке, участие в книголюбском обществе, знакомства с продавщицами книжных, но дед, - им он стал именоваться с 79 года , с рождением внука, - связи имеет по этой части солиднее, приобретения делал потрясающие. " Мифы народов мира" в двух книгах, четырёхтомник монументального издания "Орнамента" на трёх языках, с красивейшими иллюстрациями на глянцевой бумаге, и приложение к журналу " Дружба народов ". Подписка , лишь инвалидам ВОВ; там вещи печатали практически недоступные - среди нескольких авторов , узбекских, или грузинских , - " Блокада " Чаковского, повести Василя Быкова, проза Окуджавы, шедевры Шукшина. Потом уже, когда уже книгами насытились и чувствовалось приближение чистоганных времён, была мысль продать всё накопленное, нажитое, добытое трудами поисков и переплатой, скопом, разом и выручив не одну тысячу рублей ( подсчитали!), купить машину. Я не согласился ,а потом уже спохватившись позднее, пожалел.
Как то что-то тесть обронил о Бабеле. Я о таком писателе, в свои двадцать пять лет, не слышал вообще. А ведь должен был, - занимался театром, вахтанговцы году в 68-м ставили "Конармию", а в 1966 году в Кемеровском издательстве, впервые после долгого перерыва, вышли рассказы мастера. Тесть достал мне тогда зачитанную, малоформатную книгу воспоминаний об Исааке Эммануиловиче и вот там то я, вычитывая очерки, во многом пустословные , замалчивающие, узнал об этом самобытном интереснейшем писателе подробнее, о его трудном пути в литературу. Позже, конечно, выяснилась и его трагическая судьба, гибель в застенках НКВД. Впервые я узнавал и о Шолом-Алейхеме, его романе "Блуждающие звёзды", позднее приобрёл собрание сочинений, в светлокоричневой обложке, в девяти томах. Хвалил тесть и писателя Юрия Слепухина, жившего долго в Австралии, где он оказался после войны. Его произведение "Южный крест" печатала даже "Роман-газета", я покупал её в киоске у Московского вокзала. Удивительное отношение в автору-эмигранту, ведь страна не признавала отступников. Настольной книгой оставалась в доме и эпопея Томаса Манна "Иосиф и его братья" - забавные приключения родителя Иисуса, но вместе с тем и глубокое философское произведение. Но я таки не дочитал объёмистого того романа, почему то не понравился он. В том же ряду стоял и Лассила, финский сатирик ,переведённый Зощенко. Книги самого Михаила Михайловича приобрести было чрезвычайно трудно, сборник его повестей и рассказов стоил рублей 30-40, немалые в те времена деньги; а зарплата уборщицы составляла 72 , варёной колбасы средняя цена была 2-20, и лишь чайной, - рубль семьдесят. "Мастер и Маргарита" , первая полная версия, вместе с "Театральным романом" и "Белой гвардией", под одной обложкой доходила до стоимости ста рублей. Я взял на Ульянке аж две книги разом, выложив двести, накопленные за продажу вывезённой литературы с Севера. Ценились , конечно, мемуары, воспоминания о войне. "Реквием каравану PQ- 17" , горячо рекомендованный теперь уже мною, прочитывался тестем за присест. Рассуждал он и о сравнительной оценке Пушкина и Лермонтова, - последний был гениальнее, написал больше , чем его предшественник к 27 годам. Странно, но тесть считал, хоть вкусы наши и совпадали, что всё, что нравилось ему, должно было нравиться другим. Это заблуждение он переводил и в сферы другие. Например, полярные Поль Мориа и Моцарт, у них шедевры, ими и восхищайтесь. Слуха тесть не имел. Как то специально купил аккордеон, выдавливал октавы, пучил при этом глаза , но складно не получалось у него , не выходило. Пару раз садились с ним играть в шахматы. Я ещё тоже был не искушён ,не проходил жестокой проверки на прочность игрой на деньги в блиц, и терпел поражения, - после долгих изнурительных раздумываний противника. Приходили и уходили увлечения вырезками текстур, наклеивания их на доски, выпиливания лобзиком.
Особняком проходили его редкие и резкие суждения о недавней истории. От него я впервые узнавал сногсшибательную версию о том, что Надежду Аллилуеву застрелил Сталин. Что целина себя не оправдала - хлеба в стране не хватало. Что дважды Герой Костылев, летчик-штурмовик балтийского неба во время войны, пропил свою вторую звездочку и ему поставили памятник с выгравированной золотым тиснением лишь одну. Рядом с Костылевым стояло и другое захоронение, недавнее , генерала Щербакова, командовавшего Восьмой армией, всю блокаду державшей немцев на Ораниенбаумском плацдарме, пятачке ,маленьком на карте кусочке земли ,выгнутой дугой, прижатой к Финскому заливу. Потом Щербакова перебросили на Мурманское направление Карельского фронта, наверное, за умение обороняться и там врага держали уже подальше от города, за восемьдесят километров, на естественном рубеже реки Титовка… Недалеко от Петродворца располагался пригород Стрельна, куда дотягивались городские трамваи. Один эпизод запомнился из второй серии фильма "Блокада" снимавшегося тогда ,почти вслед за выходом романа Чаковского, - на трамвайные пути Стрельны выходили немецкие танки. Таких подробностей я не ведал, что так близко, у "ворот", стоял враг. На сенокосном поле догнивала САУ, тоже как будто сошедшая из фильма " На войне как на войне". А возле знаменитого дуба, недалеко от дома, помнившего и Некрасова с Панаевыми , и Дюма, шевелил травку бывший адмирал Чекуров, приятель тестя, который ему нередко помогал по хозяйству. Тоже воевавший недалеко от Щербакова, на тральщиках Северного флота, потом, при Хрущеве, командовавшего соединением подлодок на Дальнем Востоке и уволенный строптивым Никитой за отказ резать эти дизелюхи.
Хлопотливая и ответственная работа начальником литейного цеха, поставляющим литьё почти всем предприятиям Ленинграда, сильно тестя отвлекала и, выработав льготную пенсию, оформив военную инвалидность третьей группы, Чернышев Владимир Павлович, в начале 1981 года , по исполнению своих пятидесяти пяти лет, вышел на "заслуженный отдых". Тогда же были приобретены и первые зверьки, - с лоснящимися чёрными и серыми шкурками, похожие на больших крыс. В беспрерывном стремлении и маневрировании разбогатеть наступил нутриевый период бурной деятельности. Те несколько особей потом разрослись в большую, сотенную стаю, разделённых, рассаженных по стальным ,специально смонтированным клеткам. Требовались корма - мы добывали их на складах улицы Шкапина, неподалёку от Балтийского вокзала. Теплица ,предназначенная поначалу для выращивания томатов, стала выгодно удобной и её приспособили под жильё для зверья. Кстати пригодились и трубы водяного отопления, проложенные под клетками от системы от дома, для зимней поры. Технология выделывания, изготовления шкурок вначале не поддавалась. Вымачивание, выдержка по времени, высушивание, разминание, растирание, требовали усидчивости, настойчивости, коими качествами тесть не обладал. Шкурки " лезли", расползались, обрывались кусочками. Мех не добывался, но постепенно ,медленно , шкурки стали приобретать тот товарный вид и блеск, который и требовался, - особенно ценились "королевские" нутрии, серебристого ,нежно отливающего цвета, мягкие и волнистые, переливающиеся оттенками. Шили шапки, шубы, куртки, поддевки, даже обувь. Мясо, - своеобразного и неплохого вкуса, употребляли в пищу. Сдавали иногда в рестораны, в те из них, где в деликатесе знали толк.
С 82 года я перебрался на новое место жительства, под Мурманск, - место , близкое от Питера, всего то в полутора часах лёту, и в то же время , Крайний Север, что весьма было удобно для возвращения назад, льгота сохранялась. Наши встречи с дедом, он уже так именовался, стали нечастыми , но всегда доверительными , приятными, с обсуждением новых планов обогащения, теперь уже в приполярном регионе. Зарплата , правда , достигала максимума здесь только через семь лет, и наступил уже тот вожделенный 89-й,но это, оказалось, было наоборот, - преддверие обнищания, конец социализма, нарастающая инфляция, наступление рынка, реформ. Но это потом, дальше, а пока , до перестройки, дед любил приезжать неожиданно , сюрпризом. Стучал в двери , днём, я очухивался , вставал с постели, после ночной смены, открывал и видел с лукавой усмешечкой и глазами навыкате незваного гостя : " А вот и я !" В рюкзаке , за спиной ,пара зачитанных ленинградских газет, старая , ещё фронтовых времён фляжка и припасы съестного , собранные в дорогу в очередной раз тёщей : опять та же, сухая, твёрдого копчения, колбаса; баночная югославская ветчина , кофе растворимый, ленинградский, в традиционной фольговой упаковке, обязательные мёд, специально затаренный, и десятки яиц, умело упакованные. Появлялся так наш "снабженец" довольно часто, в году раза по 3-4. Один даже раз тесть сумел переправить к нам новый холодильник, организовал присылку его "грузом", договорившись со знакомыми лётчиками, через родственника, бывшего военного пилота, устроившегося на пенсии работать в "Пулково", а я выискивал, добывал машину на месте –«газон-буханку», чтобы приволочь тот агрегат домой, расколачивать потом ,упаковочный тот ящик на пороге, втаскивать, втискивать белоснежную «Оку» внутрь.
Длинные северные отпуска мы с женой и детьми продолжали проводить в том благодатном местечке Мартышкино, откуда и уезжали на Север, ни разу по неплохим отпускным деньгам не выехав на юг, к морю, или там по путёвке прокатившись, туристической, вместе. Всего лишь два раза я побывал в ближних соцстранах, и то , ради только приобретения всегда бывших в дефиците одежды и обуви, да ещё продолжающихся оставаться в спросе книг…
Бестолочь горбачёвской перестройки, забалтывание хороших идей, топтание затеянных реформ, всё превратились в ещё худшее - в удорожание жизни, скатывание в пустоту и бесперспективность, вызывали тревожность за будущее . Дед, чувствуя это, затеял ещё одну, - самую масштабную и расходную инициативу - строить дом в Новгородской области, - для дачи , пчеловодства, сенокоса, охоты и рыбалки, и в вечной своей эмоциональности, что он делает необходимейшее дело, восторгался запахами чистоты девственных вокруг лесов. В начале 1990 года я приехал на январские каникулы со школьником-сыном, ещё малолетним и в тёплые дни шестого и седьмого января, в Православное Рождество, тягал на себе , как бурлак , брёвна для постройки, вместе с другими ,собранными тестем родственниками, от места сброса, перед ручьём, трактором ,где тот не проходил, - к отгороженному участку. Тесть решил поставить два дома, себе и дочери, моей жене. Оформил это без совета и согласования со мной. Непонятно, отчего, может, не надеялся, что буду около их семейства вечно. Но, наверное , это были козни моей "бывшей первой", мне не ведомо, но ей успели поставить лишь фундамент, возвести стены, без крыши, а дальше дело не сдвинулось. Начались убийственные, с 93-го , годы. Инфляция и недокорм, только бы продержаться. Дом тот , едва начатый, продали , меня и не спросив. Жена уже тогда готовилась к разводу, исподволь, сторожила подходящий момент, истечения определённого времени, подчищала юридические ходы, и сделала решительный шаг уже позднее ,гораздо позднее ,когда тестя уже не стало в живых. Ждала?..
Но пока же ,тогда, все вроде бы было пристойно, спокойно. Дом стоял в деревне Федулино, в пяти километрах, часе ходьбы от разъезда трассы Ленинград-Москва, по лесной тропочке. Или добирались туда с дугой стороны, - по разбитой, в колдобинах, дороге , с полустанка Мга, недалеко от Малой Вишеры. Что-то щемяще немилосердное жгло меня внутри, когда проезжал мимо той крупной станции, поездом Петербург-Севастополь, лет через десять, поздно, ночью, - когда видел в фонарях длинный сводчатый ряд вокзала, перрон в ущербных огнях, слышал свист тепловоза поодаль… Ведь именно тут располагался штаб Волховского фронта, в составе которого была 2-я Ударная армия командующего её, Андрея Андреевича Власова, последнего и единственного генерала , поднявшего после пленения знамя борьбы против большевизма, осмелившегося сделать это в то непростое и лихое, военное время…
И вот в 95-м ещё ,уже после двадцати лет устраивающегося вроде меня брака, мы проводим с тестем, вплотную, нос к носу, в комнатке сделанного дома , дни , вечера и ночи. Водка "Сибирская ", в 45 градусов, и печка жаркая ,отогревают нас в холодном январе, и я слушаю дедовские песни, - блатарские, шутейные , на украинском, языке его детства, скоморошьи частушки и жалостливые, щипающие душу, про тюрьму…
За своим семидесятилетием тесть думал о том, чтоб его помнили. "А этот дом выстроил дед" - мечтал он о мнениях внуков. Деньги прямо уплывали, уходили стремительно, на разные там строительные материалы, технику для подвоза, - добраться до Федулино можно было только тракторами на гусеницах, или лошадьми. Тогда же , случайно, дед нашёл ещё один, совсем специфический доход, доступный только ему одному. Он стал продавать пчелиные семьи, всем в Питере, кто про него узнавал. Пошла мода натурального природного продукта, без примесей и консервантов. Семьи крылатые во множестве размножались дико, стихийно, - в том именно нехоженом лесу ,под Вишерой. Надо было только вовремя заметить , эту роящуюся матку , с выводком, - на дереве, или кустике , и прихлопнуть, соответствующей тарой, чаще всего коробкой для просеивания муки, с приспособленной крышкой.
И только лишь, тогда, дед приоткрывался в политических взглядах, когда уже ничего не грозило, за высказывания. Сталина, конечно, ценил. Портрет сатрапа висел в тихом уголку столярной мастерской, чтоб никто не видел, хотя в "восьмидесятые" картинку усатого вождя смело приклеивали к стеклам автомашин и никто к этому не придирался. С 69-го, с девяностолетия первого генсека, со статьи в " Правде", инспирированной тогдашней властью, медленно, постепенно, но шло возвращение «великого» имени, "прославившегося" в Войне. Дед так и повторял , примеряя часто кепку- сталинку, и не один раз : "…он войну выиграл" и трудно было возразить против такого веского аргумента ,- никто же толком ничего не знал о репрессиях. Тесть рассказывал, как проходил один раз, по делам работы, ещё в шестидесятых, подвалом Большого дома, здания КГБ перед Кировским мостом, на Литейном и как попадающим ему навстречу арестованным кричали, останавливая, - " К стенке , стоять!" Мешали, мешали социалистические устои, ощущался контроль. Всегда и всё нужно было документировать , откуда достал, где взял - те или иные материалы, особенно по строительству. Тех же нутрий только и разрешалось держать, по закону, а зверей с более ценным мехом – ни-ни, - воспрещалось… Ровное, уважительное отношение к власти ,к начальству тесть соблюдал всегда. Иногда , с родственниками , обходился снисходительно , иронически даже. Брат, Витенька, младший на десять лет, имел партийность, заведовал кафедрой Горного института в Донецке, так дед над ним , когда тот наезжал в командировки,- потешался, подсмеивался, ,подтрунивал, потому что бывал часто бит, старшим братом, в детстве - за непослушание… Учил , учил меня жизни тесть. Я слушал, наматывал на ус. Нередко воспринимал в афористической форме, а уж пословиц , поговорок от него наслушался - клад. Цитировал дед и Пушкина, строки из "Онегина" , где про белые ночи, - "…пишу, читаю без лампады." Или Шота Руставели: "Что отдал - то твоё". И самые часто повторяемые выражения, конечно, о деньгах. Его "классическое" - "когда долго нет денег, значит перед деньгами" - кажется , собственное его высказывание. Нигде , в литературе или кинофильмах я его не встречал. "Не дороже денег " - полушутливое выражение застойных времён, когда всё можно было достать , и не только за наличные ,но и связями, знакомствами, блатом. " Ты мне - я тебе" , "Рука дающего - да не оскудевает" - тоже повторялись не раз. И присказки, типа : "От грязи ещё никто не умирал", смешили. И алогизм один, сам в себе содержавший ложь, потрясал: "Я никогда не вру"…
Много подсказывал по теории и опыту, как руководить людьми,- тогда не было пособий, типа Карнеги, до всего нужно было доходить самому, биться лбом. Я собирался как то в главные врачи поселка, куда приехал жить , на Крайний Север ,под Мурманск, меня уже натаскивали, и потому в то время я внимал особенно. И вот кое –что из наставлений. «Не встревать и не перечить вышестоящим, когда нет смысла , сделать тихо что то для себя , можно и что то обещать подчинённым , но чуть–чуть лишь, слегка а протянется время и само, может решиться, кое-что…» И так далее и тому подобное…
В доме постоянно держали собаку, кошек. Грязи бывало навалом. Постоянно ,всегда и везде, - на полу, столах, кроватях. Бельё постельное не убиралось, было серым ,чёрными даже , будто солдатское. Одежда валялась стопами. Когда совсем некуда становилось деваться , теща брала в руки веник, или старшая , Людмила, принималась за уборку так ,что всех выгоняла и кричала, что было слышно на улице, на полквартала: "Какая же в этом ужасном доме срачь!" Тёща заведовала базой отдыха, что расположена была рядом, на следующей улице. Так вот оттуда тащилось всё ,что можно было, по опыту "голубого воришки"из знаменитого романа. Белье постельное, это законное; разные малярные атрибуты обязательно; мебель само собой, - из стульев, столов, тумбочек, даже кровати, и те уносили - и всё увозили большой грузовой машиной, - в Федулино. Я тоже участвовал в этих "эскпроприациях", а что было делать ? Возражать ? Такое сознание было изломанное ,- государственное , значит твоё. Или проще - ничьё. Советская действительность.
Где то после 95 года тестя стали мучить симптомы разросшейся аденомы, главного мужского органа. Сделали операцию - в большой и хорошей клинической больнице, Кировского завода. Как всем увлекающийся , дед рассказывал о врачах, системе обслуживания, договаривался о бартерном обменном снабжении, что то для больницы доставал. Операция то прошла успешно , давала эффект, - дед уже не торчал в туалете по полчаса. Но оказалось, что вышло осложнение на голову, - общим наркозом был задет мозг и проявилась, обостряясь всё больше и сильней - старческая немощь, болезнь Альцгеймера. Психическая слабость , приведшая в конце концов, - к слабоумию, примитивному и некритическому мышлению. Поначалу дед летал на самолёте, прыгал с парашютом, ловил Гитлера в его ставке, гулял на свадьбе ещё у юных внуков. Но потом память отказывала вовсе и приводила к неспособности даже за собою ухаживать. Теща ушла в иной мир раньше и Людмиле, проживавшей с дедом, приходилось за каждым шагом его следить, - он забывал спустить за собой в унитазе, не закрывал вовремя газовый кран плиты…И нельзя стало выпускать деда наружу, из дома, за калитку…
Вспоминаю , - перед операцией ещё, - как стоит тесть в длиннополой, посреди ожидающего помещения Московского вокзала, в чёрной овчинной шубе и громким голосом, на всю высоту купола, - спрашивает "где мальчик?", - про меня. Тогда уже просматривалась ненормальность в поведении. Я наблюдаю эту картину и стесняюсь подходить.
По работе я останавливаюсь в Питере всё реже ,но нахожу деда внешне вполне здоровым - розовощеким, как прежде и даже пополневшим, как и до операции. Он разговаривает со мной почти нормально , жарит мне по утрам картошку ,чего я раньше за ним не замечал. Наверное , такое у него случалось в молодости, ловлю я себя на мысли , когда наталкиваюсь, спотыкаюсь будто, на его несуразный, неадекватный ответ. Душевная болезнь прогрессировала… Больше, с того 99 -го , последнего года века, я тестя не видел. Заехал как то в следующий раз зимой , в феврале, 2001-м, возвращаясь из командировки в Курск, а Людмила и сообщает ,что деда вот уже как три недели нет. Ушёл 26 января, в день, когда ему исполнилось 75, и не вернулся . Поиски , через милицию , результатов не дали. Зима стояла в тот год морозная , да ещё на промозглом петербургском ветру…Обнаружили его в лесу , на дорожке, лишь к началу апреля, когда уже сходил , подтаивал снег…
Я так и не побывал на могиле деда ,всё дела гонят меня куда то мимо, да в городе на Неве я появляюсь наспех ,на полдня лишь или на несколько часов всего… Но я обязательно с ним встречусь, здесь или там, посмеюсь над его шутками и каламбуром. Он мой тесть, родственник, я имел честь его знать и как смог , - рассказал об этом.
2007, июнь. Лиепая.