Мы с Санькой сидели в комнате общежития и пили чай – нашу оставшуюся единственную радость, потому что конфеты от праздника , и те – кончились. В тот вечер, в начале января, нам стало вдруг обоим тоскливо и грустно. У меня произошёл разрыв с Ленкой, у Саньки заболела Надя.
- Ненормальная, - с досадой говорил мой друг. - На мороз выбежала раздетая, снежками кидалась, Новый год встречала…
- Ну что ты, поправится. Свадьбу сыграем.
- Пневмония то тяжелая ,стафилококковая. Ещё умрёт… - Санька будто догадался об этом.
- Да ну что ты ! Ерунда.
- На капельницах лежит… Пойду завтра с утра к ней . В школу не буди.
«Школой» мы называли институт, в котором учились уже последний ,шестой год. В этот завершающий курс нужно было осваивать избранную специальность. Я и Санька собирались стать акушерами, Надя – педиатром. Детишки её и одарили стафилококками… А Ленка – мой крест, первая настоящая любовь, жила теперь в городе за тридцать километров, закончив в прошлом году, в декабре, режиссёрское отделение культпросветучилища. Мне до сих пор не верилось, что она порвала со мной навсегда. Не хотел я понимать всего того, что случилось: отказ от свадьбы, смерть её матери и вот теперь – отдалённость от неё. В который уже раз, особенно по ночам, ко мне приходило настроение безысходного, отчаянного состояния и последующей черноты всей моей будущей жизни. Санька тоже ворочался, вздыхал, - также, наверное, - не спал. Его высокомерно-панибратское отношение ко мне сначала смущало, но душа моего соседа всё таки оказалась доброй. Жили мы вместе второй год, открывались друг другу в сокровенном. Как то , в самом начале пятого курса, он пришёл в комнату с отрешённым видом и с бутылкой вина. Меня поразила тогда его история любви к учительнице, ещё с десятого класса, которая так и не закончилась ничем, оставив Саньку в ожесточении к прекрасной половине человечества. С Надеждой он стал встречаться потому, что она ни на кого не была похожа . Из глухой северной деревни, с неброской, но с какой то глубинной, значительной красотой, с полной грудью и с крепкими ногами, она внушала основательность, покой. Нравом была легка на улыбку, мечтательная и романтичная. И Саньке захотелось её «осчастливить», взять под своё покровительство. Любил он опекать, хотя и требовал уважения к себе, к собственной, - высокой и особенной, - персоне. Да, Санька Микалёв был сложным человеком…Но несколько случайных встреч меня с Ленкой и его с Надеждой как то незаметно сблизили нас…
Наша группа проходила цикл женских болезней как раз в той клинике, где лежала Надежда. Каждое утро начиналось с пятиминутки, на которой заведующие отделениями отчитывались о состоянии дел. Дежурить ,естественно ,приходилось и нам, примерно раз в неделю, по графику, составленному старостой. Я увиливал, как мог, - то дежурил неполную смену, до полуночи, благо, общежитие было рядом ; то ссылался на больной свой палец, который тлел воспалением второй уже месяц… Пятиминутка закончилась, мы перешли в учебную комнату, и вот тогда, одна из студенток группы, дежурившая ночью, рассказывала о девушке, из нашего института, которую вдруг перевели в реанимацию, и к утру той стало совсем плохо и ничего не смогли сделать… Не сразу я догадался, что это о Надежде, но заинтересованность всех к этому случаю была явной, подозрительной, и я всё понял. Удивились, что я, ни слова ни говоря , вышел вдруг из аудитории, как то демонстративно, и девушки из группы странно посмотрели мне вслед и подумали, наверное, о моей бесчувственности…
«НАДЕЖДА УМЕРЛА! Санька, Санька то, чёрт, не знает !!» - стучало в моей голове - «А зачем ему знать? Что ему надо знать?..»
У телефона в холле никого не было. Женщины отделения притихли перед обходом, медсёстры завязли в процедурах. Я не заметил поначалу, как набирал другой номер, ленкин, потом спохватился и услышал, наконец, голос нашей пожилой вахтёрши :
- Аллё, кто говорит?
- Прасковья Ивановна, это из девяносто третьей, Андрей. Будьте так добры, разбудите Микалёва, очень нужно , из больницы звоню…
Слово «больница» на вахтёров действовало магически, трубка замолчала. Вахтёрши редко и неохотно звали кого –либо к телефону, но нам , шестикурсникам, они шли навстречу. Через минуты послышался голос санькиного, чего – то предчувствовавшего , - «что?»
- Саня…сейчас узнал… Надежды… больше нет, - сказал я и сам напугался своему глупому афоризму. « Боже, какой же я дурак, - «надежды нет» - успел подумать и хотел ещё что то добавить, но услышал частые и короткие гудки, пронизывающие до самого нутра…
* * *
Автобус меня мчал обратно, из ленкиного города. Глубокая, с редкими огнями, темнота за окном умиротворяла и постепенно приводила меня в чувство. Мысли, - разочарования и сомнений, - мешались сначала , но потихоньку стали выравниваться в моей голове, приводиться в стройный, логический ряд. Происшедшая встреча с Ленкой ничего не дала, утешения не принесла, и я терзался бесплодностью поездки… Сославшись на недомогание, раньше всех ушёл с занятий, в общежитии отчего – то никак не мог успокоиться и как ошалелый, помчался на автостанцию, перекупил билет с рук (город – пограничная зона), проехал, благополучно, без проверки на КПП, в городе разыскал Дом культуры, где Ленка работала и, подходящую к зданию, её увидел, в шесть часов вечера. « Как после войны» - зазвенело отчего то , при виде её, в ушах. Она не удивилась. Она вообще очень мало удивлялась, моим странным, в последнее время, поступкам. Чёрные глаза её вскинулись на меня отрешённо и строго, без всякого участия.
- Оставь меня, - наверное, у меня была такая жалкая и вымученная гримаса, что она тут же поспешила добавить, - Подожди… до весны. Сейчас мне нужно побыть одной.
- Надежда умерла, - только и сумел выговорить я. Боль в пальце не утихала. Мороз крепчал.
Я повернулся, пошёл прочь, надеясь на чудо. Чуда не произошло. Она уже скрылась за дверьми…
Очнулся я только на остановке, когда подъехал пустой и холодный автобус и открылась его задняя дверь. Нетерпение окружавших людей, сдавливающих меня со всех сторон, перспектива часового стояния на задней площадке или ожидания следующего экспресса неизвестно ещё сколько времени отрезвили меня. «Праздник ,что ли , какой?»-думал я, толкаясь среди толпы. У стоянки тоже была очередь, такси брались с ходу. У дверцы начинался торг, мат и даже потасовки. Маленький человек сидел рядом с водителем и махая обрубками рук, кричал что-то о танках. Юркий мужичок, в меховой развесистой шапке и с галстуком на груди, тащил инвалида из салона, твердил об очереди. Такая же маленькая женщина, по-видимому жена, оттаскивала, как могла, на себя, - мужичка. Я оставил свои намерения прокатиться с удобствами, мне отчего то стало, вокруг всё и окружающие все – безразличны… С большим трудом устроился я на предпоследний рейс, через два с половиной часа, на заднем сиденье, над мотором, с запахами отработанного бензина…
Впереди показались огни от фонарей, вдоль дороги, в стройном ряду. Они ширились, росли, приобретали знакомые очертания улиц ,- было красиво. Проехали мост, повернули на проспект, вот и конечная, - «кольцо». Такая близкая сердцу остановка, знакомая до слёз, туманящая голову, - сколько раз я здесь прощался с Ленкой!..
Было уже за полночь, когда я оказался в комнате, - Саньки не было. Я сел на кровать, не раздеваясь. Я ещё не решил, что же мне делать, - спать, читать, думать , есть, лежать, мыться, - как тихо отворилась дверь, потом от движения воздуха скрипнула дверца шкафа, - она всегда себя так вела, - я почуял неслышные тяжелые шаги и, наконец, - медленный, как от непомерной усталости, вздох Микалёва. Санька, не взглянув на меня, прошёл также в верхней одежде к кровати, сел, и после паузы, тягостной для нас обоих , проговорил:
- Мир перевернулся…
Ощущение беспомощности вдруг охватило меня безраздельно, я не знал, как поступить, что отвечать, что сделать… Но через минуту – другую уже обретал уверенность, и решимость, - того – что, нужно что-то было предпринимать, как то действовать… Я снял куртку, шапку, скинул порядком намокшие ботинки, придвинул их привычно к батарее под окном, потом взял в руки чайник, вышел в коридор. Шёл медленно в умывальную, молча, кивком отвечая на приветствия немногих попадавшихся на глаза жильцов притихающего этажа. Странно, но жизнь вокруг текла такая же, как и всегда, как будто ничего и не произошло… Я вернулся. Санька, уже раздевшись, лежал, отвернувшись к стене лицом, накрытый , по своей привычке, одеялом полностью, с головой. Мы промолчали всю ночь, заснув где то на середине её, или на исходе. Времени ход был остановлен, «мир перевернулся»…
* * *
В конце февраля, в воскресенье, я вместе с друзьями выехал за город – отдохнуть, забыться от непрерывного течения лекций и семинаров, других забот учёбы. Мишка, Володя и я ждали на остановке Микалёва. Он тоже обещал с нами выбраться, поснимать нас на кинокамеру. А вообще то был второй, запланированный нами съёмочный день. Первый был ещё в самом начале января, сразу же после Нового года, на квартире у Володи. Наша съёмочная группа имела композитора (Володю), оператора ( Микалёва), актёров, - меня и девушку из училища, где училась Ленка. Мишка был главным режиссёром, директором, сценаристом. Завели журнал съёмок, провели организационное собрание, начали, но потом, - из-за санькиной утраты, - дальше намерений ничего не сдвинулось. Хотели даже прекратить работу совсем, но Микалёв вдруг настоял дела не бросать и сам очень рьяно взялся задуманное - продолжать. Приобрели к тому времени магнитофон, я купил его на деньги, откладываемые мною когда то для свадьбы. Таким образом , у нас появился звук, - его можно было синхронно записывать.
За городом мы засняли «натуру», предусмотренную сценарием, - солнечно яркий день тому способствовал. Потом походили, побегали на лыжах, отдохнули после этого, на спортбазе института, выпили там сухого вина, закусывали его сыром и колбасой… Вино пришлось весьма кстати, - накануне я перебрал лишнего, в честь праздника армии, - и почувствовал облегчение. Время заканчивалось, мы сдали инвентарь, вышли в автобусу, на подсушенную уже ленту шоссе, под склонявшимся солнцем начавшегося вечера. Погода была такая, когда ещё не кончилась зима, но и не чувствовалось приближения весны. Лишь только ожидание, внутри, в душе, - светлого торжества природы над холодами, - охватывало с головы до ног. Асфальтовая дорога широко и торжественно, отлого спускалась вниз, потом поднималась; впереди, на пригорке, светились крыши домов ближней деревни, и кругом сверкал, искрился, остатками лучей, ещё твердый, плотный , с настом, - снег. Мишка врубил взятый с собою приёмник : « …ахмутовой, слова Добронравова. Поёт Анна Герман» - прозвучал голос диктора и в предвечерней тишине полилась ровная и чистая мелодия «Надежды». Я заметил, как на мгновение смешался шаг Микалёва, чуть, слегка, замедлился, но тут же выровнялся, стал чётким и ровным, в такт песне.
1979 , февраль. Ленинград.