Я не очень - то верю в провидение и в то, чему не могу найти объяснения. Честнее сказать - не верил. Из - за случившегося со мной прошлой весной, я изменил свой взгляд на некоторые явления жизни. Не то, чтобы произошедшее заставило меня вкорне измениться: нет, однако ж, события, коими наполнена жизнь каждого из нас, стали восприниматься мной иначе.
Пару лет назад я принял решение оставить пост в больнице, где трудился без малого около двадцати пяти лет. Перебирая отчёты практикантов, мне виделось, как я постепенно превращаюсь в скучающего теоретика, рискуя однажды остаться погребённым под грудой медицинских терминов и текстов, в то время как душа моя жаждала спасения жизней, опасностей и душевного возбуждения от приключений.
Оставив должность, я стал зарабатывать частной практикой, которая, пусть и не приносила стабильного высокого дохода, зато позволяла мне быстро сниматься с места и путешествовать, к чему я собственно и имел тягу, свойственную людям моего возраста.
Прошлой весной дела заставили меня приехать в Петербург. Давний пациент, мучившийся от внезапно разыгравшейся подагры, спровоцированной, по - видимому, специфическим питерским весенним климатом, оказался не в состоянии посетить меня. Он любезно выслал мне приглашение погостить у него и, между делом, провести соответствующее лечение.
Не знаю, отчего весенний Петербург всегда так возбуждал умы поэтов - вечная мерзлота и серая грязь. Но возможность посетить этот город, который я отчаянно хотел увидеть вот уже много лет, была воспринята мной с воодушевлением - и жажда путешествий заиграла с новой силой.
Прибыв спустя два дня в город, я немедля направился по указанному адресу. Осмотрев место воспаления, прописанное мной лечение ограничилось лишь компрессами с мазью в течение двух недель. На этом дела в городе заканчивались, но, было бы невежественно по отношению к самому себе: находиться в самом сердце Петербурга и так и не увидеть его городских улиц. Пользуясь гостеприимством хозяина , я упросил его продлить моё пребывание до обеда следующего дня и, получив положительный ответ, снял зонтик с крючка вешалки и незамедлительно вышел на улицу, прогуляться по Невскому.
Признаться, весна в Петербурге наступает так же внезапно, как уходит зима. Но, вместо ярких лучей согревающего весеннего солнца, взгляд то и дело натыкается на слякоть, грязь и серое небо. Безостановочно моросящий дождь, словно безутешная вдова, оплакивающая свою утрату - тоскливо и беспрестанно - мелкими каплями уныло падает на брезентовые крыши чёрных зонтов, не давая ни малейшей возможности простому люду опомниться от зимы. Порывистый ветер лихо срывал шляпы с зазевавшихся прохожих; без лишних церемоний пробираясь сквозь полы пальто, бесшабашно гуляя между складок верхней одежды.
Растрепанность городских улиц вносила сумбур в мои привычные размышления о размеренности жизни, завораживая и пугая своим непостоянством.
Заморосил мелкий дождь. Погода собиралась вконец испортиться, но даже этот факт не заставил меня отказаться от прогулки в этот день.
Придерживая одной рукой зонт, другой - свою шляпу, я пересёк высокий мост и спустился к берегу Невы. Шальной от непогоды ветер, закручиваясь волчком, усиливался с каждым своим новым вдохом. Как беззаботный мальчишка вздымал он волны на реке, играя ими легко и возбужденно.
Убедившись, что в такую непогоду брожу здесь совершенно один, подняв воротник повыше, я решился немного прогуляться вдоль берега и покрепче сжал ручку зонтика. От резких порывов ветра захватывало дух. Это было настолько потрясающее чувство адреналина внутри, заставляющее меня невольно улыбаться навстречу стихии.
Но не пройдя и ста метров - остановился, поражённый увиденным: у берега, почти у самой кромки воды, стояла женщина.
Ветер вёл с ней игру, понятную только ему одному, путая рыжие растрёпанные волосы незнакомки, бесстыже и без стеснения забираясь к ней под подол, оголяя обнажённые щиколотки. Ему так хотелось обратить на себя внимание, крутясь подле её ног, но все было бестолку: происходящее ничуть не занимало незнакомку. Женщина продолжала неподвижно стоять, устремив свой взгляд вдоль воды.
Меня удивила не столько её безразличие к непогоде, сколько одежда - лёгкая, не по сезону. Ни пальто, ни накидки - ничего, что обычно носят дамы Петербурга.
Растерявшись, я секунду помедлил: ведь, совершенно точно, только что на берегу никого не было. Но удивление, взявшее надо мной верх, будто подталкивало всё моё естество вперёд. Придерживая края шляпы, я двинулся в сторону незнакомки.
- Весьма легкомысленно в такую непогоду выходить на улицу без накидки и головного убора, - силясь перекричать ветер, произнёс я, по - прежнему придерживая шляпу за края.
- Вы так считаете? - незнакомка явно не собиралась обращать на меня никакого внимания.
- Я полагаю,да, - рука моя затекла держать зонтик в одном положении, и я перехватил его свободной рукой. - Если простоите на таком ветру ещё каких - нибудь десять минут - рискуете уже сегодня вечером слечь с лихорадкой, - констатировал я, и, глядя на оголённые локти незнакомки, по всему моему телу пробежал озноб.
- Пусть так. Что с того? Разве сейчас кого - то заботит чужая жизнь? - безразлично ответила она. - Впрочем,это обычная погода для такого времени года, - пожала плечами женщина. - Хотя, вы правы, ветер сегодня больше обычного чудит.
- Могу я предложить вам свою помощь? - сказал я, расстёгивая пуговицы на пальто. Все же, я считал себя джентльменом и не мог позволить даме замерзнуть.
- Что вы, не стоит! - незнакомка замахала руками. - Мне ничуть не холодно. Тем более, что ветер уже выбился из сил и скоро в нем поубавится прыти.
- Не лучше ли будет, в таком случае, поскорее вернуться домой? - я опустил зонтик, чтобы взглянуть на небо, но не увидел ни намёка на улучшение погодных условий. Наоборот - серые тучи все сильнее затягивали небо. - Вероятно эти тучи несут с собой дождь , - подтвердил я свои опасения, - и тогда вы промокните насквозь.
- Не промокну. У вас же есть зонт, - она обернулась. От её взгляда озноб пробирался к самому сердцу: глаза незнакомки неестественно блестели, на щеках выступил нездоровый румянец, как обычно бывает от сильной лихорадки, и тоска во взгляде - ни с чем не сравнимая, одинокая и беззвучная.
- Что вы делаете здесь, на берегу? - осмелился спросить я.
- Мне кажется... кажется, я что - то потеряла, в этом самом месте, - она задумчиво оглядела берег реки, - но никак не могу вспомнить...
- Позвольте мне проводить вас до дома? Я врач и мог бы провести осмотр. Мне кажется, вы больны, а ветреный берег реки - это последнее место, где стоит сейчас находиться.
- Думаете, я больна? - она удивлённо посмотрела на меня.
- Опыт и внимание к мелочам научили меня безошибочно определять диагнозы. У вас все признаки лихорадки. Вы позволите, - спросил я, приблизясь ещё на шаг, желая дотронуться до неё, но незнакомка резко отстранилась.
- Значит, вы - врач, - улыбнулась она и продолжила говорить со мной, как ни в чем ни бывало: - Неужели так уж и никогда не ошибались?
- Разве что, когда - то давно, поначалу.
- В моём случае - вы ошибаетесь, но не принимайте ошибку близко к сердцу. Могу заверить вас, что я абсолютно здорова. Благодарю за беспокойство. Мне бы вот только найти... - и женщина дотронулась рукой до шеи, будто надеялась там что - то обнаружить. - Может, вы поможете мне?
- Если бы вы сказали точнее, что искать?
- Мне бы только вспомнить... - в задумчивости произнесла незнакомка, вглядываясь на волны, рисующие рябью по воде и, заметно погрустнев, продолжила: - Я ещё не встречала такого джентльмена, как вы. Людям, наверно, нравится ваше общество: вы не безразличны к другим и, как исключение из немногих, любите погулять наедине с ветром, не правда ли?
- Пожалуй, да, но только при условии, что на мне одето пальто, - я улыбнулся.
Женщина внезапно рассмеялась от моих слов, а я невольно засмотрелся на неё: черты лица показались мне такими знакомыми, словно я когда - то знал её.
- Вы любите игру в вист? - все ещё улыбаясь, спросила она. - Приходите сегодня вечером на чай, составите моему мужу компанию в игре. Третий дом по этой улице. Его не спутаешь ни с каким другим, - и она указала рукой в сторону проспекта.
- Благодарю, - учтиво поклонился я, принимая приглашение. - А как же поиски пропажи?
- Позже... Определённо, это теперь может подождать, - она загадочно улыбнулась. - А сейчас, простите, я хочу побыть здесь ещё немного одна. С вашего позволения, - и незнакомка, прощаясь, сделала в мою сторону почтительный поклон.
Взгляд её на несколько секунд задержался на мне: было в нем что - то неуловимо родное, близкое моему сердцу, что - то, отчего мне захотелось плакать. Право слово, она так смотрела на меня, словно обнимала взглядом.
Женская фигура стала медленно удаляться. Рука моя совсем затекла, сжимая ручку зонтика.
Заворожённо смотрел я вслед незнакомке, любуясь игрой ветра в её волосах и никак не мог вырвать из памяти взгляд глубоких и печальных глаз.
К шести часам я уже стоял перед дверью невысокого одноэтажного дома, расположенного на проспекте особняком от всех остальных построек. Почти во всем доме не зажигали огней, кроме пары окон с разных сторон от входа.
Стукнула железная ручка. Через мгновенье за дверью послышалось неторопливое шарканье ног, несколько раз щёлкнул замок.
- Что вам угодно? - спросил меня пожилой мужчина, показавшийся в дверях, скорее всего дворецкий.
Представившись, мой рассказ вкратце описал ему встречу с хозяйкой этого дома сегодня утром и то, как любезно я был приглашён ею для партии в вист.
По мере того, как я объяснялся, лицо собеседника менялось на глазах.
- Простите, возможно ли, что вы спутали адрес? - предположил он.
- Кто там? - вдруг раздался взволнованный скрипучий мужской голос из глубины дома.
- Все в порядке, - обернувшись на голос, ответил дворецкий. - Здесь неизвестный господин, он утверждает, что приглашён сегодня к вам на вист.
На несколько минут в доме воцарилось молчание. Я чего - то ждал - сам не знаю чего - и никак не мог решиться уйти: ноги стали свинцовыми, не желая слушаться меня.
- Пригласи его, - наконец раздался тот же скрипучий голос. - Это, по - видимому, ко мне.
Пожилой мужчина отступил в сторону, приглашая меня войти в дом.
В парадной оказалось темно. Шаркая, еле волоча свои ноги, дворецкий проводил меня до комнаты с приоткрытой дверью, откуда пробивался тусклый свет. Первое, что я увидел, войдя в неё - старика, лежащего на постели, а рядом, на стене - нарисованный портрет красивой женщины. Той женщины, что встретилась мне утром на берегу...
-Всё в порядке? - хрипло спросил меня старик, заметив моё замешательство.
Кожа его потеряла былую упругость. Старость так давно завладела всем его телом, что разрослась глубокой паутиной по лицу и рукам.
- Сложно сказать, - несколько рассеяно ответил я, не в силах оторвать взгляда от стены.
- Видели её? - неожиданно спросил он и кивнул на портрет.
- Да, сегодня утром. На берегу реки.
- Меня перестало это удивлять, - старик тяжело вздохнул, и жестом руки пригласил меня присесть рядом с ним. - Вы не первый, кто приходит сюда. Хотя, признаться, давненько никто уже не приходил. В основном, под разными предлогами, конечно, но все как один утверждали, что видели её и даже говорили с ней.
- Кто эта женщина? - спросил я, снова обернувшись на портрет.
- Эта женщина - моя жена, - старик вдруг сильно закашлялся. Приступ кашля продолжался почти минуту. Успокоившись, он продолжил: - Она умерла много лет назад. Право, я потерял счёт годам где - то после восьмидесяти.
Взгляд мой беспокойно перебегал с портрета на старика - и обратно, в надежде найти хоть каплю здравого смысла, но, отчего - то, мне подумалось, глядя на него: он говорит правду. Правду, которая пошатнула все мои привычные представления о жизни.
Я так отчётливо видел незнакомку, так ясно говорил с ней, что это просто не могло быть неправдой.
- Понимаю, в это трудно поверить, - снова заговорил старик, видя мою растерянность. - Но, не думайте, что я сошёл с ума. Как я уже говорил: вы не первый, кто приходит в этот дом, - он опять закашлялся. - Однако, вы не похожи на тех, что приходили. В основном,это были несчастные пьяницы или глупцы, желающие лёгкой наживы, а вы производите впечатление весьма интеллигентного человека. Кто вы?
- Я оказался проездом в Петербурге. Навещал старого пациента. Дела мои сейчас неразрывно связаны с докторской практикой, - представился я.
- Ах, вот оно что! Доктор! Тогда мне все понятно, - воодушевившись, произнёс старик и снова посмотрел на портрет жены, - она и после смерти продолжает заботиться обо мне. Хоть я и не заслуживаю этого.
Первое, что приходило мне на ум: старик всё-таки сошёл с ума. А за этим умозаключением последовал вполне очевидный вопрос: что здесь делаю я?
- Позвольте осмотреть вас, - осмелился предложить я, стараясь говорить как можно более спокойно. - Ваш кашель - давно он у вас?
- Давно. Так давно, что успел порядком утомить. Скоро всё кончится. Я так устал жить, что рад этому кашлю, каждый день, по крупице, разрушающему моё тело. Но раз уж вы пришли - да, можете провести все необходимое для осмотра.
Старик распорядился принести нам чаю, а сам удобнее устроился в постели и закрыл глаза.
- Как такое возможно? - спросил я, поднимая его ночную сорочку, чтобы прослушать лёгкие. Мои предположения подтвердились сразу же: лёгкие старика отекали и были сильно воспалены.
- Вы о вашей встрече с Лизой?
- Да, о ней.
- Едва ли я смогу ответить вам. Есть что - то такое, чему не у каждого найдётся объяснение. Она всегда казалась мне странной, далёкой от моего понимания. Наш брак был вынужденной мерой, так сказать: по расчёту. Я увёз Лизу из родной деревни, когда ей только исполнилось девятнадцать. Наша разница в возрасте составляла более пятнадцати лет. Разумеется, ехать со мной она не хотела, но я пошёл на хитрость и отдал её отцу приличную сумму, чтобы он мог позволить себе прокормить оставшуюся с ним жену и ещё троих детей.
- Выходит, вы просто купили её? - я перевернул старика на бок, чтобы прослушать его хрипы со спины.
- Получается, так. Тогда в деревне всем тяжело жилось. Я спас её семью, Лиза понимала это. Мы прожили в браке долгих четыре года, но так и не стали по - настоящему близкими друг для друга. Моя жена была не просто красивой. Она казалась мне самым премилым существом, что я когда - либо встречал. Я был неистово влюблён в неё, но она, увы, так и не ответила мне взаимностью.
- Вы принимаете лекарства? -перебил я рассказ старика, не наблюдая ни одного тюбика с препаратами возле него.
- Мне нет надобности в них, - он махнул рукой, - вы же сами знаете, что таких старых как я ничто уже не вылечит. От старости нет лекарства. Я очень устал, устал жить с невыносимо тяжёлой ношей вины, отравляющей все мои мысли и жизнь. И моя умершая жена не даёт мне об этом забыть.
- Все - таки я выпишу вам рецепт, - я отложил трубку и стал глазами искать на столе что - нибудь, похожее на бумагу.
- Не трудитесь, - осадил меня старик стальным тоном. - Скажите лучше: вы располагаете временем? Раз уж вы уже пришли - останетесь? Возможно, вы последний человек, с которым я разговариваю, и мне хотелось бы с кем - то поделиться.
Несмотря на всю идею лёгкого сумасшествия и того, каким образом я очутился здесь, в этой незнакомой комнате, с этим состарившимся, некогда властным мужчиной, меня как умалишённого влёк интерес к этой истории. В памяти я всё представлял ту незнакомку, с которой мы так явственно говорили. Вспоминал её черты лица и то, как ветер гулял в её рыжих волосах и глаза... Глаза со взглядом вечности и тоски.
Взяв в руки чашку с чаем, я вернулся к своему собеседнику и продолжил слушать отповедь старика.
- Лиза была очень красивой. Я встретил её давно, когда приезжал по вопросам своей конторы в деревню. Мы в то время работали с налогами, и я выполнял все функции разъездного. К слову сказать - жалование у меня по тем временам составляло крупную сумму, так что меня можно было смело считать обеспеченным господином. Тогда - то я и встретил Лизу. Она пришла с отцом осведомиться о размере налога на землю в следующем месяце. После этой встречи ни дня не проходило, чтобы я не думал о ней. Чувствуя, что схожу с ума от чувств, я отправился к её отцу с предложением выгодного расчёта. Она бы ни за что не стала перечить ему. Отец Лизы, к моему большому облегчению, оказался простоват и неграмотен - или хотел таким казаться для меня. Лиза была одной из четырёх детей, и он не раздумывая согласился. Вскоре она оставила родных, но став моей женой, так и не смогла полюбить меня: в родной деревне она оставила не только семью, но и любимого, отчего сильно и безутешно страдала. Ночами сдавленно не то рыдала, не то стонала и все звала кого - то. Кровь в жилах холодела от её стонов.
Чтобы хоть как -то унять её боль и обиду, я распорядился выделять ей каждый месяц крупную сумму, которую она дополнительно отправляла отцу, в деревню.
Я смотрел на этого немощного старика, с высохшими руками и видел перед собой сломленного человека, которому тяжело даётся каждое слово. Несколько раз он останавливался и замолкал - ему требовалось отдохнуть. Минуты отдыха сменялись приступами кашля, но я продолжал сосредоточенно слушать его, жадно ловя каждое слово.
- По своей глупой гордости, мне казалось, я смогу влюбить её в себя. Может, у нас и получилось бы, но внезапно я оказался разорён. Деньги, что оставались на всех моих сбережениях, мы достаточно быстро потратили, так как я имел привычку жить в достатке. Лиза просила меня оставить жизнь в городе и уехать с ней к отцу, в деревню, но я не мог и подумать об этом. В мыслях сразу же представал её возлюбленный,которого она оставила из - за меня и та участь, что будет ждать меня там, - старик поднял на меня глаза, - и мы остались здесь. Лиза страдала и высыхала на глазах. Мы голодали. Денег не было даже на один проклятый кусок мяса, за который я тогда был готов отдать все - одна мука и вода. Рассудок мой помутился от голода.
Лиза всегда носила на шее какой - то старинный золотой медальон, никогда не снимала. Сколько бы раз я не спрашивал про него, она всегда отнекивалась и прятала его, объясняя тем, что эта вещь очень ей дорога. Но я и не подозревал - насколько. Вконец обезумев от голода, я подговорил своего управляющего, который остался верен мне до конца, чтобы тот нашёл человека проследить за моей женой и украсть медальон. Я думал только о тех деньгах, что смогу выручить, продав его, - старик сделал глубокий вдох, закрыл глаза и устало откинулся на подушку.
Очевидно, мысли его в ту секунду были о тех далёких днях, невольные воспоминания о которых бередили старые, так и не зажившие раны.
- Я не выручил за него ни рубля, - продолжил старик, не открывая глаз. - Человек, который должен был украсть медальон, вероятно оценил свои шансы на успех как более высокие, в случае, если драгоценность окажется у него... В тот день стояла чудесная погода. Солнце заполняло все комнаты в доме; пробивалось сквозь щели в окнах и дверные проёмы. Лиза впервые за несколько недель решилась на прогулку и вышла из дома в хорошем расположении духа. Такой я и запомнил её в последний раз. Она не вернулась. Спустя два дня мне официально сообщили, что тело моей жены найдено у берега Невы и что, скорее всего, она утопилась. Понимаете, - он резко отдёрнул голову от подушки и с горящими больными глазами, обратился ко мне: - Я не мог ничего сделать! Не мог! Мне точно было известно, что Лиза погибла из -за того медальона, но я не отважился сказать этого - ведь сам подтолкнул её. И, даже когда организовывали похороны, я молчал, позволив похоронить её за оградой. Признайся я во всем, возможно моя жизнь сложилась бы иначе, и Лиза обрела бы покой.
- Но вы же могли объясниться священнику? - каким - то сдавленным голосом спросил я, сам себя не узнавая.
- Не мог, я оказался трусом. Мне хотелось забыть обо всем как можно скорее. Мы заложили дом на продажу в надежде уехать отсюда подальше, начать, насколько это возможно, новую жизнь, но увидев однажды на пороге своего дома конверт - надежды были утрачены. Не прошло и нескольких недель после похорон Лизы, как неизвестные подбросили к дверям запечатанный конверт, а в нем - украденный медальон. В голове моей вертелась только одна мысль: “Почему они вернули его?”, “Неужели он ничего не стоит?”. Я вертел его в руках и понимал: куда бы я ни отправился - то, что произошло останется навсегда со мной. Мои сомнения о бесценности медальона также не подтвердились. Первый же скупщик назвал мне такую цену за него, что я смог покрыть все долги и снова зажить в достатке. К тому же, хотелось поскорей избавиться от него. И что вы думаете? Медальон опять вернулся ко мне! Скупщик лично принёс его, дескать, не желая привносить лишних проблем в свою тихую, размеренную и скучную жизнь. Каких проблем - не сказал, а только обмолвился, что медальон имеет потайной замок и открывается ключом. Ему так и не удалось его открыть, о чем свидетельствуют глубокие царапины на корпусе, так что он просто отдал его мне, не требуя денег назад. Кажется, ему самому нетерпелось поскорее избавиться от этой вещицы. Я искал ключ везде, перевернул весь дом, каждый угол, каждую щель - ничего не нашёл. Ломать его - рука не поднималась...
- А где сейчас этот медальон? - с замиранием сердца, поинтересовался я.
- Здесь, в доме. Я так и не смог от него избавиться.
- Разрешите взглянуть?
- Нижний ящик, - старик указал мне рукой на деревянный комод, рядом с кроватью.
В два шага пересёк я комнату и оказался у ящика. Трясущимися руками отодвинул заслон и увидел лежащий на дне медальон. Взяв его, ладони ощутили приятную холодность драгоценного метала; сердце моё забилось сильней.
- Скажите, вы все еще хотите избавится от него? - словно в полузабытье, спросил я. - Я мог бы купить его у вас.
- Мне теперь уж все равно. Но зачем он вам? - старик с недоверием посмотрел на меня. - Кто знает, какие несчастья он еще принесёт... Впрочем, вы явно чудак, забирайте. Не надо денег. Только не приносите его больше обратно, - он снова закашлялся. - Приходите завтра, сыграем в вист? Прошу меня простить великодушно, я смертельно устал и вряд ли сегодня еще на что - то сгожусь. Воспоминания взволновали меня, хоть я и рад,что с кем - то поделился ими, - откашлявшись, сказал старик и устало закрыл глаза.
Дворецкий проводил меня до двери - не помню как попрощался с ним. В туманном бреду добрался я до места, где остановился. На Петербург уже опускалась ночь. Хозяин пригласил отужинать с ним, беспокоясь о моем долгом отсутствие, но мне пришлось заверить его, что со мной ровны счетом все в порядке, и сославшись на простую усталость, удалиться к себе. Ночь длилась долго и мучительно. Рассвет никак не спешил наступать. Я не сомкнул глаз, ожидая, когда могу вызвать первого раннего извозчика и все вертел и вертел в руках медальон, покрывшийся влажной испариной от моих ладоней.
Дорога до дома казалась мне тягучей и ужасно медленной. Я то и дело поторапливал экипаж, ругаясь за излишнюю медлительность. Добравшись наконец до дома, не распаковывая вещей, я опрометью бросился в свой кабинет и извлек из ящика стола старую шкатулку, которая досталась мне от отца.
Мне исполнилось четыре, когда он перевез нас в столицу. Маму я никогда не знал. Мы почти не говорили о ней. Отец любил её и умер, мучаясь от тоски, по крайней мере, так говорили. Перед смертью он передал мне шкатулку и деньги, которые откладывал на мою безбедную жизнь. Именно эти деньги, что каждый месяц присылали нам, и позволили мне выучиться на доктора.
В шкатулке, что передал мне отец не было ничего, кроме маленького пучка детских волос, бережно перевязанного тонкой нитью и ключа, еле - еле помещающегося между пальцев.
Замок на медальоне легко поддался моим рукам. Два раза повернулся ключ. Щелкнул затвор.
Я стоял на коленях перед открытым медальоном и содрогался от слез.
Со старой фотографии, вложенной внутри, на меня смотрела красивая женщина, со взглядом неизбежной вечности в глазах, трепетно державшая на руках новорожденного ребенка и молодой мужчина, каким я запомнил его с детства, нежно обнимавший за плечи ту, что стояла рядом с ним.
На пол со звоном упали два обручальных кольца. По моей ладони рассыпалась прядь светлых детских волос, тайну которых так бережно хранила мама.
Из записок доктора N.
Москва - Петербург.