Дор вышел из кабинета канцлера на странно ослабевших ногах. Он всегда чувствовал себя в присутствии Рифуса Гарта как кролик перед удавом, несмотря на всю выдержку и перенесённые испытания. Канцлер гипнотизировал похлеще удава, он одним взглядом вытягивал все силы и заставлял сердце стучать под рёбрами дробно и неровно. Неудивительно, что любви подчинённых Гарт не снискал, зато показатели выросли чуть ли не вдвое. Нынешний премьер канцлера ценил, и все недоброжелатели были вынуждены довольствоваться шепотками в буфете или вне министерских стен. Дор, в отличие от многих, Рифуса Гарта искренне уважал, не в последнюю очередь из-за собственной должности и места службы. Гарт выращивал из него преемника на посту капитана "Красного отдела" методично и последовательно, подвергнув Дора Стайна сначала мощнейшему психологическому прессингу, а затем и модификации по наивысшему протоколу. Результатами канцлер остался доволен, он-таки сумел сделать из сателлитского молодчика, интересующегося лишь мотоциклами да хрустом купюр, образцового командира, калёным железом выжигавшего неподчинение и в то же время беззаветно преданного своему наставнику. Да, Гарт мог быть доволен своим выбором. Хотя Дор иногда мечтал отдать все земные блага за одну лишь возможность почувствовать себя обычным человеком. Но все эти мечты таяли, как дым на ветру; уже два с лишним года он был не просто капитаном, командиром особой бригады, но и модификантом протокола "М+", что раз и навсегда отделило его от обычных жителей Ойкумены. Человек, переделанный в угоду Внешнему миру, с изменённым геномом и искусственно отточенными рефлексами, человек, способный противостоять самым гибельным токсинам и даже радиации, человек, не имеющий возможности продолжить свой род, Дор уже потерял право называться Homo Sapiens, вот только наука ещё не решила, как классифицировать таких, как он. Таких, как он и государственный канцлер Рифус Гарт.
Минут пять Дор размышлял, прислонившись к массивным дверям министерства, как лучше выстроить свой день с учётом пожеланий канцлера. Визит в южный сателлит капитан решил перенести на завтра, чтобы успеть как следует подготовиться, а заодно и вспомнить былые навыки, особенно в части рукоприкладства. А сейчас Дор задумал как следует потрясти Альда Дира и весь агентурный отдел. Если, конечно, Дир сам уже не выбил из подчинённых всю доступную информацию о Западном квартале и его обитателях. Этот оскорблённый в лучших чувствах извращенец вполне мог развести кипучую деятельность, чтобы оправдаться перед капитаном. Да, решено, сначала в Отдел.
Дор ещё немного постоял на мраморных ступенях, выкурил полсигареты и сел в поджидающий его автомобиль. До здания со шпилем было минут двадцать езды.
* * *
Альд Дир, вопреки догадкам капитана, уже не наводил шороху среди своей агентуры, а решил выпить кофе в ожидании аналитической справки от лейтенанта Холта. Интуиция подсказывала Диру, что вскоре и ему самому придётся навестить культовое сооружение в Западном квартале, чтобы своими глазами увидеть и отца Никласа, и его паству. После справки, естественно. И после доклада командиру. Личное присутствие всегда лучше любых донесений. А сейчас Альд вертел головой в поисках свободного столика у окна, как он любил, но все места были, как назло, заняты. Единственным вариантом оставался столик с тем самым человеком, который всегда возбуждал в лейтенанте Дире плохо объяснимый интерес. Мэт Хард, внештатный испытуемый в проекте "Гипнос" и одновременно самый молодой доктор наук в области теоретической математики, в свои двадцать четыре уже имеющий собственную кафедру (не без помощи Отдела, естественно). Сейчас молодой человек пил чай в сумрачном одиночестве и, как заметил Альд Дир, пребывал в крайне расстроенных чувствах. "У него-то что не слава богу?" Дир подошёл:
— Не помешаю?
— А?.. — Мэт поднял на него усталые глаза неопределённого цвета. Белки глаз изрезали сеточки лопнувших сосудов, как будто Мэт Хард недавно плакал. И вообще доктор наук выглядел измученным и каким-то... погасшим. Дир нахмурился:
— У вас что-то случилось? Если вы хотите побыть один, я найду другой столик.
Мэт задумался на мгновение, опустив вихрастую голову. Потом пододвинул к себе свою чашку:
— Присаживайтесь. Наверное, даже хорошо, что вы подошли. Ну... что это именно вы...
Дир замер от неожиданности и чуть было не уронил свой кофе. Во всей Ойкумене не нашлось бы и трёх человек, которые искренне признались бы, что рады видеть начальника агентурного отдела. Но Мэт Хард был создан, чтобы ломать стереотипы. Альд сел напротив, сделал глоток и выжидательно уставился на рыжего веснушчатого математика.
— Рад слышать, что хоть кому-то приятно моё общество. Хотя, не скрою, я удивлён.
— Чему? — Мэт уныло сворачивал салфетки в трубочку. — Вы же... если я правильно помню, заместитель командира.
— Да, — кивнул Альд, — по оперативно-агентурной работе.
— Ну вот... Вы главный шпион, да?
Дир улыбнулся про себя. Наивность учёных из Института была прямо пропорциональна их гениальности. Мэт Хард имел степень доктора наук и занимался философией математики, что для Альда Дира было равнозначно поиску эликсира бессмертия. Но, как и все гении, Мэт был абсолютно неприспособлен к обычной жизни, имея о ней самые извращённые представления, как вот сейчас, например.
— У меня сеть осведомителей в разных частях конгломерата и всей Ойкумены. Мои агенты ищут вагантов и сталкеров. Это нельзя назвать шпионажем.
— Ну да, наверно... Но вы же работаете с людьми... вы слушаете их... донесения...
— Это моя профессиональная обязанность. Я, помимо всего прочего, дипломированный психолог с фактическим стажем службы в двадцать два года, почти столько, сколько вы живёте на земле. Но знаете, господин Хард, не надо иметь степень по психологии, чтобы увидеть, что вас что-то гнетёт. Я не хочу лезть вам в душу, но...
— А что в неё лезть? Что там можно найти? Я всегда мнил о себе бог знает что, а на деле я просто эгоист и ничтожество...
Дир исподволь оглядывал молодого человека, пытаясь понять, что же его довело до такого состояния. По своему опыту Альд Дир знал, что когда начинаются посыпания волос пеплом и прочий скулёж о собственной никчёмности, значит, дело либо в работе, либо в семье, и второе значительно чаще. "Что-то все вразнос пошли..." Дир отпил ещё немного кофе. Он не верил ни в совпадения, ни в загадочные наслоения судьбы. Тут тебе и капитан, размахивающий сумасшедшими сектантами, и грядущее погружение Мэта, которое тот, если будет и дальше предаваться самобичеванию, успешно сорвёт. "Чем чёрт не шутит..." Альд был настроен крайне скептически, но решил закатить пробный шар.
— Иногда помогает сходить в церковь. Я не думаю, что вы религиозны, но некоторые находят там утешение.
— Церковь? — Мэт скривился, будто съел лимон. — Вот уж увольте. Из-за этого все мои беды и начались.
Внутри Дира тренькнул тревожный звоночек. Совсем необязательно, чтобы веснушчатый математик был как-то связан с сегодняшними событиями, но охотничья натура Альда Дира уже чуяла близкий след. Он пододвинулся поближе к поникшему учёному.
— Я всегда был убеждён, что вся институтская братия атеисты до мозга костей. Я и сам отрицаю существование господа бога как совершенно бессмысленную и ничем не подкреплённую гипотезу, которую могут поддерживать лишь тёмные и необразованные люди, коих, к сожалению, ещё довольно много. Всё, что могут, делают сами люди, без каких-либо божественных вмешательств. Но какие у вас могут быть проблемы с церковью? Что там делать... математическому философу?
Мэт отвернулся, пряча глаза, а потом еле слышно произнёс:
— Я плохой сын, господин Дир. Я блестящий метатеоретик математики, неплохой заведующий кафедры и, как говорит госпожа Мирр-Гарт, подающий надежды сновидец. Но я плохой сын. И сейчас это вижу так же ясно, как вас перед собой.
"Значит, семья. При упоминании церкви его корёжит. Так что там? Родители, к старости ударившиеся в религию? Сто к одному, что да. А парень имеет учёную степень в области фундаментальных наук. Конечно, ему все эти моления как кость в горле, но и послать родных к такой-то матери он не может, не тот стержень. Неужели... Нет-нет, бред, бред сумасшедшего... но проверить стоит..."
— Почему вы так нетерпимы к себе, господин Хард? Что случилось? Вы чем-то обидели родителей? И причём здесь религия?
Мэт свернул ещё одну трубочку из салфетки и тихо сказал, стараясь не смотреть на своего собеседника:
— Я же повторяю, я плохой сын. Всю жизнь я думал только о себе, не считаясь с окружающими. Я же был вундеркиндом, юным гением, который закончил школу в четырнадцать лет. С отличием. А потом за три года прошёл все Ступени, и к семнадцати годам приступил к диссертации. В такой области, которая... которая не подразумевает чувства и эмоции, математика, господин Дир, наука точная. И очень красивая... Я посвятил ей себя целиком, без остатка. А родители... они так гордились мной...
— Ваши родители тоже учёные?
— Что? О, нет. В том-то и дело, что нет. Отец, правда, занимал в Институте важный административный пост, но он не имел отношения к научной деятельности. А мама... — тут он судорожно вздохнул, совсем по-детски шмыгнув носом, — мама вообще там не училась... Она гордилась моими успехами, но никогда не могла понять, чем же я занят, а с расспросами не лезла... И я этому радовался, потому что не мог объяснить полуобразованному человеку из сателлита, что такое аксиоматика теории множеств. Я иногда стыдился её... — тут Мэт снова шмыгнул, — старался не говорить о ней в Институте. Мне кажется, что я сознательно убивал в себе любые чувства. Родители это видели. Отец считал, что настоящий математик таким и должен быть. А мама... она всегда соглашалась с отцом. Всегда, во всём... и никогда мне даже намёком не давала понять, как её ранит моё безразличие... Она хотела, чтобы я нашёл девушку, которая нарожает ей внуков... а я... Знаете, господин Дир, — Мэт криво усмехнулся, — у меня ещё ни разу ничего не было с девушками. Вообще ни разу. Зато я в двадцать два стал доктором наук.
Дир неслышно хмыкнул. Его подозрения подтверждались с беспощадной точностью. Парень действительно балансировал на грани, раз уж не постеснялся признаться перед не самым близким человеком в своей сексуальной неискушённости. У Мэта Харда наблюдался странный перекос в эмоциях, Дир помнил, что этот юноша всегда был несколько отстранённым, все указания Алби выполнял молча и равнодушно, улыбаясь лишь тогда, когда сама Алби или Сая восхищались его интеллектом. Гений, упивающийся собственной исключительностью, и в то же время беспомощный карапуз, замкнувшийся в своей раковине из-за неумения общаться с людьми. Для такого и Альд Дир может выглядеть лучшим другом, если проявит немного участия. Вот только друзей у Дира отродясь не водилось.
— Если я правильно понял, вы и впрямь человек холодный и логичный, не нуждающийся в эмоциональной поддержке и состоявшийся как научное светило. Но ведь сейчас вы что-то чувствуете. Вам непривычны сильные переживания. Вы запутались. Что вас запутало, господин Хард? Я мог бы вам помочь, но решать должны вы.
— Вы не поймёте, — покачал головой Мэт, — и... Мне так стыдно... — Он закрыл лицо руками. — Я всю жизнь пользовался своими родными, которых считал просто слугами, удобными устроителями моего быта, чтобы самому не заниматься этой ерундой. А вот теперь я их потерял. Навсегда. Из-за своего эгоизма и безразличия.
Альд Дир молча слушал. Иногда не стоит даже задавать вопросов, просто сидеть напротив и терпеливо ждать. Что-то подсказывало вербовщику, что он может услышать нечто очень интересное. А ещё Дира неотвязно мучил вопрос, кого же ему напоминает этот угловатый веснушчатый тип с рыжими вихрастыми прядями и чрезмерно крупными зубами. "Ну не Селвина Реда же внебрачный ребёнок... но что-то неуловимо знакомое в нём есть... не пойму только, что..."
— Полгода назад мой папа умер, — Мэт Хард всё же взял себя в руки и начал говорить без спазмов в горле, — к сожалению, в той автокатастрофе выжить было невозможно. В его машину на полном ходу врезался какой-то пьяный мотоциклист. Они оба погибли на месте, их ничего бы не спасло... И даже тогда... Нет, поймите меня правильно, я любил отца. Уважал его. Он всегда старался, чтобы мои таланты развивались в полной мере... он сразу понял, что у меня есть способности к математике... отдал в школу с уклоном... да, я уважал его. Но не смог выдавить из себя даже слезинки на опознании. Просто не смог, стоял как пень и молчал. У мамы была истерика, а я в том морге был как болванчик, хотя это... такое ужасное зрелище было...
В голове у Альда Дира постепенно формировалось понимание ситуации. Смерть отца, бесчувственный сын, занятый своей непонятной философией математики, у его матери двойной шок: от жуткой гибели мужа и от равнодушия отпрыска... где может искать утешения несчастная женщина, раздавленная потерей и, как обронил Мэт, не сильно образованная? Кстати, откуда в не самой интеллектуальной семейке возникло это чудо теоретической математики? Воистину, природа тасует гены как ей вздумается. Так, не отвлекаться. Скорее всего, мать Харда нашла какое-то подобие поддержки в храме. А непутёвый философ-девственник только сейчас обнаружил, что мать от него отвернулась, найдя слова утешения и заботы совсем в другом месте. Но уж больно странная, болезненная реакция. Дир знал, что законченные эгоисты всегда очень остро воспринимают, когда их спихивают с пьедестала... какие же слова услышал этот парень, что не придумал ничего лучше, как спрятаться в стенах Отдела, куда никто в здравом рассудке не сунет нос?
— Я вас слушаю, господин Хард. Слушаю очень внимательно.
— За эти полгода с мамой что-то произошло. Ну, то есть, понятно, что... — Мэт чувствовал непреодолимую потребность выговориться хотя бы этому щёголю с идеальным пробором и бледно-зелёными глазами. — Знаете, ей даже стало неважно, что я иногда работаю на... на "Красный отдел". Сначала ей это не нравилось, мне даже показалось, что у неё с бригадой свои счёты, хотя откуда? Она всего лишь бывшая продавщица из сателлита, а все последние годы домохозяйка... папа не хотел, чтобы она работала.
"Его мать из сателлита? Интересно... но многое объясняет."
— А в последние две недели стали происходить вообще странные вещи, — продолжал тем временем Мэт, шумно допив свой чай, — она начала постоянно куда-то уходить, я однажды спросил, чего ей дома не сидится, а она впервые на меня накричала. Плакала и кричала, что я моральный урод и нахлебник, за двадцать четыре года не нашедший для неё ни одного доброго слова... Что она посвятила себя не сыну, а какому-то манекену... бесчувственной твари... а потом сказала, что есть место, где таким, как она, дают новую надежду. Надежду на лучшее будущее, где её не станут попрекать невыглаженными рубашками или не тем блюдом на ужин... где её будут любить за то, что она есть. Я опешил даже. Спросил, она что, к психотерапевту ходит, что ли. Я же не мог предположить, что её понесёт к этим мракобесам... это же совершенно нелогично...
Дир кивал сам себе. Ну и подарочек этот Мэт, неудивительно, что его матушка предпочла слушать проповеди о любви господа ко всем живущим и о всеобщей благости. С таким-то сынулей. "Правильно тебе девушки не дают, Мэт Хард. Ты ведь даже не чмокнешь на прощание, ширинку застегнёшь и вперёд, к аксиоматике теории множеств. Но что-то же тебя допекло, а? Неужели отсутствие маминых супчиков и пирожков? Нет, тут что-то посерьёзнее. Так что давай, гигант деления на ноль, колись. Чует моё сердце, у тебя сюрпризов как веснушек." У виска Альда дробно и звеняще билась жилка, каждый раз со стопроцентной вероятностью предвещая плеяду славных дел. Своей интуиции заместитель капитана научился доверять. Если надо, он изобразит для Мэта самого участливого и понимающего друга, которого парню так не хватает, он влезет в самые потаённые уголки его души, но найдёт то, что, в принципе, уже и так понял. Осталось собрать доказательства.
— Знаете, господин Хард, вера не дружит с логикой. Это два антипода, и им никогда не встретиться. Я могу понять ваше недоумение... вашу обиду. Вы не ждали, что ваша матушка решит изменить свою жизнь, которую она посвятила вам и, как оказалось, безо всякой отдачи. Но ваша матушка взрослый человек и вправе сама решать...
— Господин Дир. — Мэт смотрел вербовщику прямо в глаза, и на скулах его играли желваки, — я всё прекрасно понимаю. Я повторяю, я плохой сын. И лучше уже не стану. Я вряд ли женюсь и порадую маму внуками, мне неинтересны отношения с женщинами. Как и с мужчинами, впрочем. И я знаю, что потерял маму, она отвернулась от меня, когда не дождалась поддержки после смерти папы. Но, господин Дир, меня беспокоит... до икоты, до спазмов в животе... вчера она сказала, что Ойкумена это место для таких, как я. Учёных с холодной головой и таким же сердцем, которым непонятные закорючки на планшете милее самых родных людей. Или таких, как вы. Офицеров, принёсших присягу и верных ей, что бы не случилось. А для таких, как она... есть другие места... не в Ойкумене... и вот тут я испугался. По-настоящему. Потому что кроме Ойкумены есть только одно место... И оно запретно для всех. Вы... понимаете меня... господин Дир?.. Вы понимаете, ЧТО я вчера услышал?
Дир медленно закрыл и открыл глаза, мысленно поздравляя себя с удачей. Он не верил в совпадения. Он не верил в судьбу и не верил в роковые случайности. Но он научился доверять шелестящим нашёптываниям внутреннего голоса, он, как говорится, нутром, безошибочным нутром чтеца душ человеческих с двадцатилетним стажем чуял, что роботам типа Мэта Харда нужна очень веская причина для психоза, а большего табу, чем Внешний мир, нельзя было и вообразить. За инцест давали меньше, чем за интерес к ТОЙ стороне. Он вперился в измученное лицо собеседника.
— Вы пойдёте со мной и повторите всё рассказанное капитану.
— Нет, — испуганно отодвинулся Мэт и даже округлил глаза, — нет, не надо, пожалуйста. Я же не имею отношения к вам... я просто иногда участвую в "Гипносе"... кафедра...
— Вы забыли, кто вам выбил эту кафедру и за что. Вы блестящий учёный, но вы не понимаете всех рисков. То, что вы сейчас рассказали мне, требует безотлагательного доклада капитану. Я буду с вами, не бойтесь, я вас поддержу. Вы будете не один. Но будьте добры, повторите Дору Стайну всё в точности, а, может, вспомните какие-нибудь подробности...
— Вы... вы арестуете маму? Но она не сделала ничего плохого...
— Ваша мама могла, сама того не ведая, связаться с очень опасными людьми. Вряд ли господу богу угодно, чтобы его чада поскорее присоединились к нему, покинув Ойкумену и зайдя за Грань. Сами знаете, чем карается нарушение границы. Но дело ещё серьёзнее... вы хотите спасти свою маму? Доказать хоть раз, что вы чего-то стоите? Хотите? Тогда пойдёмте. Капитан уже должен был вернуться из министерства.
* * *
Дор слушал сбивчивый рассказ Мэта, который уже выпил три стакана воды, и переводил взгляд с рыжего математика на Альда Дира. Дир держался с парнем очень участливо, иногда подсказывая нужные слова и ободряюще похлопывая по плечу. Сейчас ни одна живая душа не смогла бы заподозрить начальника агентурного отдела в склонности к весьма неодобряемым в обществе девиациям. Сейчас Альд Дир был само сопереживание. А Мэт Хард пребывал почти что в шоковом состоянии, поняв наконец, в какую бездну он толкнул родную мать из-за собственного равнодушного пренебрежения. Смотреть капитану в глаза Мэт заставить себя не мог, как ни пытался. Уши математика были густо-малинового цвета.
Дор дослушал до конца и обернулся к заместителю.
— Как вы на это вышли?
Дир пожал плечами:
— Внезапно. Понимаете, господин капитан, людям такого сорта, как наш уважаемый учёный, не свойственны глубокие переживания, если они не связаны с профессиональными неудачами. На кафедре дела у Мэта Харда обстоят блестяще. Госпожа Мирр-Гарт отзывается о нём, как о перспективном сновидце. Так что с этой стороны всё чисто. Господин Хард не состоит в отношениях с какой-нибудь девушкой, так что беды на личном фронте тоже отменяются. Господин Хард не имеет долгов, не склонен к азартным играм и не употребляет наркотики. Все волнения господина Харда могли проистекать только из семьи.
— Только не говорите, что вы пожалели юношу, Дир, я скорее поверю, что солнце всходит на западе.
— Я не пожалел. Жалость лишь подчёркивает беспомощность. Но господину Харду было необходимо выговориться, поверьте мне, некоторые вещи невозможно держать внутри, особенно долгое время. Я предпочёл выслушать господина Харда, а когда выслушал... То запросил вашей аудиенции.
Дор задумчиво побарабанил пальцами по столу. Уж больно всё складно... не успел он вернуться от канцлера, как тут же возникает этот изувер и приносит на блюдечке загадочную историю Мэта Харда... но отмахнуться Дор уже не мог. Гарт был прав, это второй фронт, и расползается он чрезвычайно быстро.
— В каком квартале вы живёте, Хард? — Обращения "господин" этот мозг на ножках не заслуживал.
— В Центральном, — прошептал Мэт, ещё сильнее втягивая голову в плечи.
— В Центральном? — Так, дело не просто пахнет керосином, дело уже дымится и полыхает, как степной пожар. — А ваша матушка часто посещает другие кварталы? Например, Западный?
— Нет, — Мэт, казалось, даже удивился, — нет, что вы. Когда она переехала в центр после свадьбы с папой, она больше никогда не покидала этот квартал. А зачем? В Центральном есть всё, чего можно желать, а папа решил, что маме не следует работать, она всю жизнь была домохозяйкой. И она не очень-то любила отлучаться из дома. Нет, она ни разу не была в Западном квартале.
— Может, врёт, а, может, и нет, — негромко заметил Дир, — но я склоняюсь ко второму. Его мать родом из сателлита и могла на всю жизнь запомнить, как опасно высовывать нос лишний раз.
Дор кивнул, соглашаясь, а потом резко развернулся к Мэту.
— Хард, вот объясните мне. Вы ведь испугались. В Отдел вот заявились, под защиту этих стен, а не к себе на уютную кафедру. Вы испугались за себя, за то, что может всплыть. Что кто-то прознает, будто ваша матушка косится в сторону Внешнего мира. Это пожизненное, сами знаете. И неужели вам нужна была такая встряска, чтобы понять, что у вас есть мать, а не обслуга. Хотя не трудитесь. Я вам не судья. Ответьте лучше мне вот на какой вопрос: вы можете хотя бы примерно предположить, куда именно наведывается ваша матушка в поисках заботы и утешения? Где может располагаться это место?
— Я не знаю, — прошептал вконец раздавленный Мэт, — мне всегда было плевать, где там, что и как. Я и домой-то заявлялся ближе к полуночи, потому что не хотел всех этих разговоров и расспросов, тем более, что она и слов таких не знала. Ужинал и ложился спать.
— Логично, — кивнул Дор, — вы и впрямь теоретик математики. Дир, как называются люди с такой оригинальной жизненной позицией?
— Это нарциссическое расстройство личности вкупе с определённой долей инфантильности и эмоциональной холодностью, бич многих гениев. Особенно когда они действительно гении, как господин Хард.
— Хм. М-да. Хард, знаете, даже в сателлитах, где царит форменная анархия, к родителям зачастую проявляют больше уважения. Правда, там и с гениями негусто. Значит, вы не знаете, куда может ходить ваша мама, а спрашивать, сдаётся мне, бессмысленно равно как и напрашиваться пойти с ней.
— Она не согласится, — Мэт всё так же смотрел в пол.
— Тогда вот что. В глаза смотреть! — вдруг прикрикнул Дор, и Мэт дёрнулся, как от удара током. — Раз уж вы весь из себя бревно бревном и от вас уже никто не ждёт ничего хорошего, добавите в свою копилку ещё грешок. Сегодня или завтра, в ближайшие дни, когда ваша мама вновь отправится к своим проповедникам, сделаете обыск в её комнате. Ищите любые зацепки: листовки, брошюры, какие-то новые записи в контактах, что угодно, чего не было раньше. Или я могу приставить к вам профессионала, он обыщет всё быстро и не оставит после себя следов.
— Но я даже не знаю, что у неё могло появиться нового... Я никогда не рылся в её вещах... б-р-р...
— Хватит изображать невинность. Не скрою, Альд Дир побеседовал с вами чрезвычайно вовремя. Я, как и все мы, не верю в судьбу, но иногда можно сделать исключение. Завтра с вами пойдёт Реус, он профи в обысках и обнаружении всяких схронов. Погружение для вас отменяется, вы не в том состоянии, вам необходим лазарет и терапевтический транс, не то совсем с катушек съедете на почве эмоционального потрясения. Я распоряжусь. Вместо вас придётся погружаться Сае Стайн. И скажите мне, Хард, вам есть ещё что добавить? Лейтенант Дир должен был вас предупредить, что дело крайне серьёзное.
— Я рассказал всё, что знал, — бесцветным голосом сообщил Мэт, — только прошу вас... Не арестовывайте маму...
— Я бы вас арестовал, — честно признался Дор, — но я скован законом. Отправляйтесь в лабораторию и передайте госпоже Мирр-Гарт, что я приказал ввести вас в транс и прочистить мозги. Свободны.
— Не ожидал от вас подобной прыти, — после ухода Мэта Дор Стайн немного расслабился и сел за стол, закинув ноги на блестящую поверхность, — но вы удивительно вовремя. Я был у канцлера, он подозревал нечто подобное, нечто, что вполне коррелируется с кликушеством в прессе. И заметьте, Дир, это уже не Западный квартал. Это Центр.
— Я запросил аналитическую справку по конфессиям плюс мои агенты мониторят ситуацию, что называется, "на ногах". В конгломерате не так много церквей. А я завтра наведаюсь в Западный. Хочу сам посмотреть...
— Вы в Западный, я в свои трущобы. Боюсь, вокруг нас стягивается кольцо. Кто знает, сколько таких обиженных решит променять ненавистную пустошь на райские кущи Внешнего мира. И сгинут там ни за грош.
— Они умрут в нейтралке, — Дир был убеждённым реалистом, — или словят пулю пограничника. В любом случае конец незавидный.
— Мы перепишем конец. Попросите Холта отправить свою аналитику непосредственно мне сюда. Изучим в четыре глаза.
Альд Дир кивнул, одновременно набирая главному аналитику.
Продолжение: http://www.proza.ru/2017/03/06/1251