Мои родители не оставили мне письменных свидетельств
о своей жизни,а у меня пятеро дочерей,вдруг поинтересуются,как я рос...
Из детской памяти моей.
Пролог.
Оглянитесь, и вы увидите, как быстро времена года сменяют друг друга и мы меняемся вместе с ними. Особенно радуемся мы лету, потому что оно наполнено теплом, нежной музыкой насекомых, возбуждающим гомоном птиц, яркими, сочными красками солнечной радости, многообразием проявлений дневной погоды, легкостью общения с лесом и ещё многим и для каждого своим. А дирижёр – сама природа, но вот, дирижёр дает знак и музыканты покидают сцену, ожидайте, скоро прибудут новые музыканты. И мы станем участниками нового концерта…
Крещение.
Так и детские воспоминания покидают память и, чаще всего оказываются где-то в глубинах сознания, чтобы однажды всплыть, а может быть, нет. Однако, мне повезло, глядя на свою двухлетнюю дочь Дашеньку, припомнилось мне моё раннее детство. Мне было тогда года четыре, стояла зима, папа пришел со службы, мама накормила его горячим супом, я бегал у них под ногами, крутил педали трехколёсного велосипеда. Мама сказала папе, что, мол, «займись ребёнком, он тебя почти не видит». Папа был военный и понял это как приказ, взял пистолет, мы оделись и пошли гулять. Детских площадок тогда не было, жили мы в Кеми, снега вокруг - выше крыши, река Кемь замёрзла, папа повёл меня на ту сторону реки в лес. Я почти утопал в снегу, но упирался. Папа сказал, «сынок, сейчас я научу тебя стрелять», и стал показывать пистолет, потом зарядил его и выстрелил в дерево. Я был мальчишка, поэтому «бах» произвёл на меня неизгладимое впечатления, я тоже захотел бабахнуть. Папа вложил пистолет в мою руку, мою руку вложил в свою руку , сказал: «целься, жми на курок» и бабахнуло, я расплакался, почувствовав отдачу от выстрела.Так совершилось моё боевое крещение в том месте, где река Кемь впадает в Белое море. Родители меня в церкви не крестили. Во времена воинствующего атеизма это всё предали анафеме. Когда я уже вырос и закончил военную службу всё вернулось на круги свои, восстановили Кольскую церковь, как раз в том месте, где я родился , там-то я и принял крещение в 48 лет от иеромонаха.
Рыбина.
И ещё, как-то мы с папой ходили на рыбалку летом. Не помню, какая была снасть у папы, но он забрасывал удочку на бурную воду и вдруг вытащил рыбину чуть поменьше моего роста. Он был в восторге, возбуждён. Рыбину отнёс метров на десять от берега в небольшую, но глубокую лужу, а сам пошёл ещё ловить и вот тут уже настал мой черёд. Я, с широко открытыми глазами, любовался кумжей, которая, как в аквариуме, плавала в луже и вдруг рыбина как выпрыгнет из лужи метров на семь почти к самой реке, вот тут я лёг на неё грудью с криком «уходит». Папа прибежал и ударил рыбину камнем по голове и она перестала трепыхаться. Мама нас хвалила за добычу, особенно когда мы уже уселись все вместе за стол и ели вкусную уху из кумжи, лакомились её красным мясом и наелись до отвала.
Цыгане.
Осень в Карелии Богата ягодами и грибами, поэтому туда устремлялись цыгане целым табором. располагались они на том берегу реки. по вечерам были слышны музыка и песни, мама очень любила их слушать. Но как-то раз мы видели как цыгана несло по реке на пороги , он дико кричал, табор бежал вдоль берега, крик стоял неимоверный, суета дикая, но никто не предпринимал каких –либо реальных попыток спасти несчастного, участь его была предрешена, попав в порог он ударился о камень, потерял сознание и больше не всплыл, хотя плавал наверное отменно. Ещё долго тело его искали цыгане, потом табор снялся. Через какое-то время нас с родителями переправили на ту сторону собирать волнушки. Мы были поражены тем, что цыгане почти все волнушки «обсрали». Впоследствии .если находили в лесу волнушки, то вспоминали цыган и Кемь. Больше мы на ту сторону не переплывали. Папа поступил в академию и мы переехали в Калинин , теперь Тверь.
Петух.
Недавно, моя жена достала из кладовки моих родителей маленькую подушечку, отделанную кружевом. Она её выстирала в машине, а потом вдруг из неё вылезло несколько рыжих птичьих перьев. И тут я стал припоминать, что мне было года три, когда родители, чтобы кормить меня свежим яйцом, завели кур и петуха. Хохлатки исправно неслись, я уплетал яйца без всякого диатеза. Кемь, тех лет, город голодный в магазинах, говорила мама, ни кера, а ребенка нужно поднимать.
Курятник был деревянный, сколоченный моим отцом, но прихвастнуть он любил, поэтому показывал своё сооружение. В итоге курятник был под присмотром огненно рыжего петуха, с выраженными бойцовскими качествами.
Перья на хвосте у него были длинными, закрученными.
Однажды пришли воры - соседи и украли кур, петух не дался и сбежал . Все соседи болтали, что «у Богдановых кур – то с п и з д и л и». Кур искать было бесполезно, город голодный, едят быстро, но петух явился с повинной, что «извиняясь, что мол не уберёг семейство». И вот папа, чтобы не украли петуха, решил его порешить. Взял топор, вышел на двор и не связав ног петуху, рубанул уму голову, кровь фантанировала и отец отпустил петуха. Что я увидел, как бежит обезглавленный петух по двору, а его ловит мой отец. Потом петуха ощипали, перо пошло на подушку, а мясо мне на пропитание. На этой подушке мне довелось спать в раннем детстве. И вот, на тебе, снова встретился с перьями бывалого петуха. Теперь даже Дашеньке довелось приклонить голову на бывалую подушку. Спасибо, друг, что ты был и ещё даже есть.
Стрижи.
В Кеми мы жили на самом отшибе поселения, на высоком обрывистом берегу реки Кемь среди поморов, рядом с деревянной церковью, построенной без единого гвоздя, но заколоченную советской властью. В бревенчатом одноэтажном барачном доме с не отапливаемыми местами общего пользования, где во второй половине был призывной пункт военкомата, в котором служил мой отец, в одной комнате с кухней , ютилась наша семья, а воду носили из реки. Я, как сын офицера, тоже считал себя военным и с детьми, мы играли в войну. Мы прикалывали звёздочки в шапки , придумывали разные задания, прятались, преодолевали препятствия, в том числе отвесные. Вот так однажды я оказался на отвесном песчаном берегу, обрыве и спускаясь с него, с риском для жизни, столкнулся лицом к лицу со стрижами. Стрижи создали целый город, изрыв весь песчаный отвес, как сыр, дырками.
Я, спускаясь, увидел в норе желторотых, вечно голодных птенцов, вылетающих взрослых птиц, которые бросались вниз и взмывали вверх. Зрелище необыкновенное, когда много этих птиц и их движение не прекращается ни на секунду. Я был среди них и уже был готов лететь и полетел кубарем. Песок был твёрдым, но внизу, от постоянного осыпания, мягким. Ссадины, шишки ни в счёт, только впечатления от полёта со стрижами запомнилось. Через 26 лет я побывал в тех местах: ничего не изменилось у стрижей, барак стоял, как и прежде, но люди были другими. С большим трудом я отыскал одного из тех детских бойцов – пацанов 4 - 6 лет, он, как и стрижи никуда не девался Овсянкин Юра.
Мышиная возня.
Поскольку в 50 годы разносолов в доме не было, то основное пропитание было в муке и крупах . Всё это пряталось у нас в нижнем ящике деревянного, неказистого буфета. В северных широтах проживали не только мы с родителями, там очень много мышиного народа. Повадились мыши к нашему шалашу на крупу с мучкой.
Маманя моя ,Марина. Готовила на кухне, вышла на минуточку, вернулась и обомлела, мышиная семейка вышла на прогулку, завидев хозяйку бросились бежать, а мышонок растерялся и норки не мог найти, тут его и уконтропупила маманя моя. Стала она думать, как извести мышей и ничего такого не придумала, как приоткрыть нижний ящик буфета, подождать малость, а потом резко его закрыть. Вот так она одним ударом семерых и боле их побивала.
Почти всех бы извела, но мы переехали в другой город