Теперь трудно вспомнить, где мы взяли этот плот Может быть, он был сброшен с какой- нибудь платформы, потому что в десяти метрах от котлована пролегала железнодорожная ветка. То и дело с низких платформ, противно визжащих на каждом стыке, что- нибудь сыпалось или падало.
А может быть, этот плот специально сколотили из шести неструганных, длинных досок хронические прогульщики станционной десятилетки. Прогуляли пару контрольных на этом плоту да и забыли о нём. Неинтересно.
Ну, к одному берегу сплавали за полторы минуты, ну, к другому за две, а дальше что? Котлован- он только весной котлован, а летом он просто илистая низинка.
В жару она пересыхала до трещин, из которых лезла солоноватая, бурая, какая- то жирная трава, не трава, водоросли не водоросли, а что – то неаппетитное для всего живого.
Солончаком называется. Разве верблюды польстились бы на это произведение растительного мира, но верблюды в их зауральском краю не водились, а больше никого она не интересовала.
Никто уже не помнит, почему той далёкой весной на железнодорожном полотне работали солдаты.
Было их человек двенадцать, и начинали они работать после полудня. Подъезжал с пыхтеньем паровозик, соскакивали с высокой подножки зелёные фигурки и тут же торопливо начинали что- то выворачивать, прибивать. Кажется, они меняли шпалы или что там у них.
Место это у железнодорожного полотна нами,
девчонками- десятиклассницами, было насижено с ранней весны.
Мы приходили туда в поисках одиночества, чтобы отдохнуть от интернатского шума, спрятаться от воспитательских глаз. Закоренелых отличниц среди нас не было, поэтому не буду врать, что сидели на бережку с учебниками. И если я пересказывала им какие- нибудь книжки, то только затем, чтобы не скучалось.
Иногда они совпадали с темами по литературе, и тогда мои подружки на другой день получали четвёрки. Но это всё между прочим.
А прочее, и, собственно, главное, составляли парни. Так тогда называли мальчишек мы. Они же были или станционными, если со станции, или центральными, если с центрального отделения близлежащего совхоза.
И не верьте мне, если я иногда, особенно при детях или внуках вру, что была отличницей или просто хорошо училась.
По гуманитарным может быть, а вот все эти физики, тригонометрии, алгебры представлялись мне в виде дремучего леса, на опушку которого и заходить не стоит, сразу заблудишься.
Но как- то, с помощью этих же подружек, к концу четверти я всё- таки выруливала на троешную дорожку.
Не верьте также, что я была роковой красавицей.
Мне, чтобы понравиться парню, приходилось часами болтать, пока он, наконец, скажет:»Что- то в этой девчонке есть, надо с ней повстречаться». То есть, я буквально обалтывала ребят. Они начинали со мной встречаться, но и потом моя доля лучше не становилась.
Имидж- то надо было поддерживать. Поэтому как свидание, так « рот корытом» и пошла болтать, пока самой не надоест. Надоест, перестаю встречаться, и таким образом получалось, что я сама бросаю ребят.
И никто не мог понять, что во мне такого, что со мной встречаются хорошие парни и я же их потом оставляю.
Как бы успехом пользуюсь у ребят, даже ветрено себя веду. Да где там, просто по- другому я никому не нужна была. Вот такая политика..
ГЛАВА ВТОРАЯ
Появление солдат на полотне, конечно, встрепенуло нас. Это вам не станционные с центральными. Это уже солидно. Надо ли говорить, что мы, четыре десятиклассницы, занимали места на злополучном плоту задолго до прибытия паровозика.
Люба Рязанова, Люба Сизикова, Таня Ерёменко и я отталкивались какими- то палками от дна, передвигаясь взад и вперёд на этом плоту, громко хохотали, всячески демонстрируя своё присутствие, кажется, даже стихи вслух читали- и никто не обращал на нас внимания. Так продолжалось дня четыре. Уж такие деловые солдаты попались!
Казалось, они даже не видят нас, занятые выкапыванием шпал или что там у них.
Вечером собрались мы в городском саду.
Одуряющее пахла высаженная в ста метрах от танцплощадки буквой П сирень. Да что там буквой П! Это здесь буквой, а дальше весь горсад представлял собой сплошные заросли сирени.
Но в глубине этой буковки стояли две скамейки, вдоль и поперёк изрезанные перочинными мальчишескими ножами. На них- то и разместились мы вчетвером для решения одного- единственного вопроса: как познакомиться с солдатами.
И пусть на танцплощадке играли чарльстон, пусть рыскали по всему парку парни, разыскивая нас, пусть завтра экзамен по химии или чему- то ещё более дремучему, мы сидели и думали, думали, что же нам предпринять.
Вроде всё уже испробовали, и никакого результата. В чём дело?
Ну, ладно мы. Но с нами же Люба Рязанова, ей- то уж не надо часами болтать, ей стоит только глазом повести…
Вот Любу этот неуспех больше всего задел. Она и предложила самое беспроигрышное решение:»А давайте завтра тонуть.
Мы будем тонуть, а они нас спасать. Вот и познакомимся ..Будем потом сушиться вместе, то, сё, куда они денутся».
Степенная Таня Ерёменко промолчала. Она – то знала, что ей хоть утони, хоть повесься, всё- равно никто не влюбится, а вот мы с Любой Сизиковой как- то сразу приняли этот план.
Он нам очень понравился. Мне казалось, что ко мне бросится блондин. Он часто снимал пилотку, вытирал ею лицо и при этом вроде бы посматривал на меня, хотя Люба Рязанова считала, что на неё.
Мы даже поспорили из- за этого в горсаду, но потом решили, что он, возможно, косой и поэтому трудно определить, кем он там, с платформы, любуется. Вот будем тонуть, тогда и разберёмся.
Любе Сизиковой казалось, что к ней непременно бросится высокий, горбоносый грузин. Час подряд не разгибаясь он мог выкапывать шпалы или что там у них. Песок и щебень так и летели с его лопаты.
Останавливался он очень редко, но уж если останавливался, то подолгу рассматривал всё вокруг.
Даже голову задирал, чтобы и наверху всё увидеть. Проплывающее в это время облачко он обязательно провожал глазами до самого горизонта, пока оно не сливалось с другими облаками.
Только до нас его глаза не доходили. Нас он в буквальном смысле в упор не видел. Тут хочешь- не хочешь, а тонуть надо.
-Только тонуть! Ура!
- Тонуть! Скорее бы!
На другой день единственная из городских Люба Рязанова домой не пошла.
После школы мы забежали в интернат, сняли школьную форму, оделись понаряднее, почему- то все в белые газовые косынки, я ещё и зелёные туфельки с пряжками в первый раз надела- и на пост.
Идти надо было километра полтора, не меньше. Миновали озеро, прошли по солончаку, и вот он, наш плот на нашем же котловане.
Степенная Таня Ерёменко от самого интерната несла полено, поэтому она сразу на него уселась- и больше ни слова.
Я тоже не лыком шита, что- то и я принесла, на что и устроилась посередине плота. Суетились и бегали по плоту только две Любы.
А паровозик уже отгудел, он уже зашипел останавливаясь, и наши девы заметались по плоту в поисках где сесть, а ещё же надо и позу принять.
В какое- то мгновение они обе оказались на одном краю….
-Внимание, Качели!
В следующую секунду плот не просто перевернулся.
Один конец его резко взмыл вверх, подбросив Таню на всю длину плота, перевернулся в воздухе и всей тяжестью шести неструганых, пятиметровых досок с двумя поперечинами вбил нас в дно котлована.
Очнулась я оттого, что кто- то прыгал у меня по животу. Открыла глаза- и вижу толстенькие Любины ножки.
Она стояла на мне, пытаясь высунуться из воды. В прыжке люборязановская голова видна была, но стоило ей опуститься, и она скрывалась в воде.
- А ведь я выше Любы,- мелькнуло у меня в голове. И я резко дёрнула её за ноги.
Теперь уже Люба лежала на илистом дне, а мне и прыгать не надо было. Моя высота и Любина ширина давали искомое.
Вот тебе и тройка по геометрии. Жизнь заставила, так я её на пять сдала. Мгновенно и высоту, и ширину рассчитала, и площадь квадрата.
Всё было как на ладони. Стой себе на Любе, обозревай окрестности. Не тут- то было! В ту же секунду я оказалась в многочисленных мужских руках Солдаты как стояли, так и прыгнули с насыпи спасать нас.
Блондин подхватил меня за ноги, высокий грузин за голову, в районе туловища копошилось ещё сколько-то человек. Они выбросили меня на траву
- Любу, Любу спасайте!
Через секунду рядом шлёпнулась и Люба. Две другие наши героини присоединились к нам минуту спустя. Надо же было обрыскать всё дно солдатам, чтобы в грязи и иле их разыскать. Не краше нашего выглядели и они.
Поэтому, не начав работу, спасатели наши попрыгали опять в ожидавший их паровозик, он прогудел пару раз, и уехали.
Как же горько мы плакали!
Грязные, мокрые, с синяками и ссадинами мы сидели на берегу, и несчастнее нас никого не было на всём белом свете.
Утонувшие газовые косынки, остановившиеся часики- читателю всего этого мало? На ещё! На мне не было зелёных туфелек! По сравнению с этой потерей всё остальное казалось пустяком.
Кожаные, с острым носком, на первых в моей жизни каблуках, увенчанные блестящими пряжками, они никогда больше не порадуют меня…
И вдруг сквозь пелену слёз я увидела плывущую по воде мою зелёную туфельку. Она ещё не намокла, не начерпала воды и плыла себе.
-Что толку спасать её, второй- то нет!- провожала я глазами утлое судёнышко до тех пор, пока оно, основательно напившись воды, не пошло ко дну. Как заправский корабль, моя туфелька тонула с носа.
Вот ушёл под воду нос, вот палуба, а вот уже исчезла и корма.
Мы ещё посидели, проводили глазами исчезающий за горизонтом дымок паровоза, повздыхали- и пора домой.
Вечерело. Собирался накрапывать дождь.
Вот он уже и заморосил, и тут, в двадцати метрах от котлована, то ли сквозь слёзы, то ли сквозь пелену дождя я увидела вторую туфельку. Кто же это выбросил её из котлована? «Блондин»,- подумала я.» «Высокий грузин»,- подумала Люба.
«Что толку спасать её? Первой- то нет»- так серьёзно, по- философски рассудила я. Кажется, именно тогда я повзрослела.
Шли годы.Этот пустяшный случай далеко не самое большое огорчение в моей нелёгкой жизни. Но почему- то и через годы я нет- нет, да и опять прощу своему высокому сыну- блондину очередное прегрешение. Спасибо солдатам.
Прошло пятьдесят лет. Все мы давно уже старухи.
Сидим по завалинкам в разных краях нашей страны, вспоминаем прошлое, и даже на покое разыскали друг друга.
Послала я Тамаре Завьяловой этот рассказ, а она спорит, что не было её на плоту. Ну, старуха, что с неё возьмёшь. И тут оказалось, что и мне память изменила, ибо всплыл куплет из стишка, сочинённого мною тогда же.
Пропал, совсем пропал туфлишка.
А как он верно ей служил!
Бывало, дружит Т. с Валерой,
Он с сапогом её дружил.
Следовательно, зелёные туфельки не мои были, а Тамарины.
Но вчера позвонила Люба Сизикова. Предложила встретиться летом всем, кто ещё на этой земле из нашего класса.
Вот тогда истину и установим, если вспомним год , а также век, когда родились. Ну, и, конечно, если доживём.
январь 2012год.