Он был мужчиной средних лет, среднего роста, среднего веса и средней наружности. Про Федора Ивановича Кривошеева с абсолютной уверенностью можно сказать только одно. Собственно, он сам нам об этом и скажет.
- Я человек долга! – часто повторяет он и подкручивает горделиво усы.
Вся его жизнь подчинялась этому тезису, с упрямством младенца, отпихивающего от себя тарелку с кашей. Зачастую, как пресловутый младенец, наш Федор Иванович также оказывался обмазанный с ног до головы кашей, то есть, пардон, ситуациями.
Была в его жизни одна роковая страсть, помимо пристрастия к алкоголю и указывания всем как жить. Женщины. Нет, даже так: ЖЕНЩИНЫ.
И благо бы он просто волочился за каждой юбкой. Нет, Федор Иванович спустя 15 минут вспыхивал надеждами, любовью, и желанием узаконить держание за руку и счастливое завтра.
Как человек долга, он брал руку женщины и начинал доверительно вещать:
- А не кажется ли вам, Настасья Семеновна, удачной идеей пойти и прямо сейчас узаконить наши чувства. Я такого еще не испытывал.
И глазки одухотворенно сощуривал. И трепетал от чувств.
Дальнейшая ситуация разворачивалась зависимо от типажа женщин. Веселые смеялись, серьезные немедленно соглашались, а нервные падали в обморок. Веселых и нервных Федор Иванович не любил, но серьезных тоже хватало.
И начиналась карусель. Знакомство с мамой, папой, троюродной тетей Зиной и поиски лекарства для собаки бабушки Нюры. Гражданки на волне энтузиазма срочно перетаскивали в его однокомнатную квартиру вещи, детей о первого брака, проблемы от первого брака и кота Барсика. Ну, или не Барсика, а Снежка. Федор Иванович же прогуливался по своей квартире, забитой чужою жизнью, иногда наступая на хвост Барсику, и вещал-вещал-вещал.
Бездетный, он рассказывал о новейших методиках воспитания Европы и традициях в воспитании детей Китая; неспособный пожарить и яичницу – делился секретами приготовления изящных блюд; не способный забить гвоздь – строил планы о самостоятельном ремонте квартиры. На замечания, что все это конечно славно, но почему бы тебе не сделать что-нибудь самому вот прямо сейчас, соглашался, клятвенно обещал начать, только сначала закончить вот с этим и этим. Слабые духом ломались на этом этапе, сильные – делали все сами, не особо прислушиваясь к советам.
Но семейную лодку поджидала другая беда. Примерно раз в месяц Федор Иванович заболевал. Температура достигала критической отметки 37. Вызывалась его мама, вызванивались врачи, доставался ворох лекарств, и воцарялся лечебный полумрак. Чтобы для Федора Ивановича не делали, он обижался, морщил губы, отворачивался к стене, сжимал кулаки и тихонько шипел: «Неблагодарные! Я для них все, а они». Федор Иванович не хотел заматывать горло шарфом, Федор Иванович не хотел горьких лекарств, Федор Иванович хотел внимания, гуся на самокате, и вам что жалко что ли.
Иногда коварные женщины переживали и этот этап. Ведь нельзя же бросить больного человека. Федор Иванович же, выздоравливал и понимал, что вел себя просто ужасно. Раскаянье накрывало его с головой:
- Нет, ты прекрасна, а я подлец. Я тебя не достоин!
На этом этапе Федор Иванович с горя начинал пить. Он пропивал получку, он пропивал велосипед старшенького и старенький телевизор. Он страдал от собственной никчемности и просил супругу покинуть его прямо сейчас. Он раскаивался в своих словах и просил ее никуда не уходить. Он приносил букеты цветов и уносил золото супруги. Дети плакали, женщина рыдала, Барсик худел.
Иногда женщины уходили сами, некоторые стойко превозмогали и их Федор Иванович сам просил уйти под предлогом страстной любви к новой женщине. На волне новой любви он обычно бросал пить и снова становился человеком долга.
«Ничего, Барсик, - сказал он коту, оставленному кем-то из бывших женщин, - это просто женщины измельчали, но мы с тобой обязательно будем счастливы». И тут же наступил коту на хвост.