Интереснее в деревне, конечно, было летом. Чаще всего нас посылали на сенокос. Мы ворошили скошенную траву, потом грузили ее на тракторный прицеп и, вопреки всем правилам техники безопасности, растянувшись на вершине этого душистого стога, отправлялись с поля в деревню. Как-то раз мы долго уговаривали водителя колхозного грузовика свозить нас выкупаться в пруду, который находился в другой деревне этого же колхоза. Наконец, он нехотя согласился заехать за нами после работы.
После работы девчонки умывались над тазом в нашем жилище на втором этаже старого правления. Чтобы не ждать очереди, я решила ополоснуть лицо, шею и руки до плеч под струей из колонки на улице. Я с удовольствием плескала на лицо холодную воду и тут обнаружила, что кто-то неотвязно кружится и жужжит возле самого лица. Конечно, это осы лезут к воде. Я отмахнулась, но осы не отставали. Вдруг одна из них больно кольнула меня в шею под волосами. Другая – повыше, в низ затылка. Я отскочила от колонки, нацепила очки и увидела, что на заборе напротив живым темным мешком висит пчелиный рой, а часть отделившихся от него пчел кружит около меня. Еще кольнуло в низ головы. Я испугалась, что сейчас весь этот шевелящийся рой облепит меня, и тогда мне несдобровать.
До крыльца, где в ожидании ужина собралась мужская часть нашего коллектива, было метров сто. Несомненно, мною был превышен мировой рекорд скорости на стометровке, но, к сожалению, это не зафиксировано в книге Гиннесса! Бежала я молча, чтобы не терять даром силы на крик. Поэтому для ребят, мирно что-то обсуждавших, было несколько неожиданно, когда я с разбегу кинулась головой в колени сидящему на ступеньках парню. Только сейчас я закричала:
- Са-а-ня, помоги, пче-е-елы!
Не знаю, на что я рассчитывала в тот момент: что он выберет у меня из волос запутавшихся в них и жалящих меня пчел?.. Вся группа ребят моментально брызнула в разные стороны, так как они увидели, что за мной, как за Винни-Пухом, сюда мчится весь пчелиный рой. Бедный Саня не сразу смог вылезть из-под меня, крича:
- Что ты! Что ты! Что я могу сделать?!
Он тут же поплатился за нерасторопность и несообразительность: одна пчела впилась ему в пупок, так как он сидел голым до пояса, а другая в мочку уха, которая сразу повисла грушей.
- Что же мне делать? – кричала я беспомощно. Кто-то сообразил:
- В воду надо!
Затылок у меня горел. Я мигом взлетела по лестнице на второй этаж, где умывались девчонки. Времени на объяснения не было. Я махом сняла с полки ведро с холодной водой, поставила его на табурет, убрав таз, погрузила в ведро голову по шею и так замерла. Боль сразу уменьшилась. Я вытащила голову, чтобы вдохнуть воздуха, и снова сунула ее в ведро, не обращая внимания на то, что по полу растеклась большая лужа. Проделала так раза три, причем между погружениями я успевала услышать:
- Ав-ав-ав, - как если бы я хлопала рукой по открытому рту, издавая при этом непрерывный звук «А-а!» (так мы забавлялись в детстве). Наконец, пчелы были утоплены, а я пришла в себя. Девчонки сначала оцепенело смотрели на мои действия (позже признались, что посчитали меня чокнувшейся!), потом начали вразнобой ругать меня, что я испоганила питьевую воду («Ав-ав-ав» - это оно и было!). И только самая сердобольная взялась вытаскивать из моего затылка пчелиные жала и насчитала их штук пять. Тут мнения разделились. Одни говорили, что еще несколько укусов – и мне был бы каюк. Другие же считали, что я бесплатно пролечилась пчелиным ядом впрок на весь год.
Но я не догадывалась, что это еще не конец сегодняшнего вечера. Когда мы вышли из столовой после ужина, нас ждал колхозный грузовик: из-за пчел я напрочь забыла, что мы собирались ехать купаться. Я еще не отошла от потрясения, да и вечером уже было не жарко, - одним словом, купаться мне расхотелось. Другие тоже охладели к мероприятию. Но меня чуть не силой втащили в кузов, упрекая, что это была моя затея, и вот же человек приехал ради нас! Делать было нечего.
На берегу большого пруда мы разделись и поплыли к черному срубу на середине водоема. «Вот мельница, она уж развалилась…». Не знаю, что это развалилось на самом деле, но бревна были гнилые, вода непроглядной черноты и вообще место неприятное. Я первая повернула обратно к берегу. Выйдя из воды и направляясь к одежде, я увидела, что все ноги у меня от трусов купальника до ступней облеплены какой-то трухой. Я попыталась стряхнуть ее, но это не удалось, и вдруг у меня возникло подозрение, что это не совсем труха. Я бегом бросилась к одежде за очками и увидела, что вся облеплена небольшими тонкими коричневыми червячками с белыми головками! Я содрогнулась от отвращения и с криком бросилась в воду смывать их, потому что стряхнуть их было невозможно: они извивались на коже и прочно цеплялись за мокрое тело. За что мне столько наказания в один вечер! Подплывшие ребята смеялись надо мной. С ними такого чуда не было, хотя мы вместе были на этом гнилом срубе. Весь оставшийся вечер мне казалось, что под одеждой у меня по телу ползают червяки.
Кто-то нашел и притащил конский череп. Голый череп почему-то казался гораздо больше размером, чем голова живой лошади. Ну, наверное, потому что голову живой лошади в руках держать не приходилось! Озорная проделка не замедлила родиться в наших головах. Мы насадили череп на ручку метлы, накрыли ее черным рабочим халатом и со всей осторожностью установили эту конструкцию перед дверью с внутренней стороны, легонько уперев ее в дверь. Ни дать ни взять лошадь! И отправились на ужин. В столовой мы сидели как на иголках, стараясь не пропустить того, кто первым из непосвященных выйдет из-за стола. Первым вышел Вася и направился к дому. Мы бросили невкусные макароны с салом (это называлось «по-флотски»; ей-богу, я в этой же столовой когда-то готовила съедобнее хотя бы потому, что не воровала продукты!) и двинулись за ним. Картина была что надо! Вася потянул на себя дверь, и «лошадь» дружелюбно опустила морду ему на плечо. Он вскрикнул и попятился. Наша реакция была предсказуемой!