Опус второй
С того самого дня у нас с Борисом появилась общая тайна. Он теперь в каждую нашу встречу начинал разговор на острую тему сам, не дожидаясь моих наводящих вопросов. И скоро я знал всех работающих в его цеху не только по именам, а кто блондинка, кто брюнетка, кто шатенка, кто тощая, кто толстая и чем они отличаются друг от друга в этом самом деле.
Я впервые в своём воображении рисовал картинки, возникающие не только от просмотра рисунков в «Медицинской энциклопедии» или при чтении «Декамерона», а в которых действовали бы живые, реальные люди. Не думаю, что Боря врал или приукрашивал – зачем ему это было делать? Я и так смотрел на него не то, чтобы восторженно, а, скорее, с завистью. Когда ещё мне придётся вот так, на халяву, запросто получать жаждущих меня девушек. Которых не нужно уговаривать, трястись от волнения, думать, как к ней подойти и что сказать. А тут что думать – сама придёт, всё сделает и ещё всему научит. За одну ночь ещё и такое разнообразие – то тебе такая, то другая. И как его на всех хватает?
Об этом я его и спросил однажды. На что Борис ответил честно и просто:
- Сам удивляюсь. Я уже бояться их стал. А вдруг однажды не получится? Что тогда мне делать? Увольняться? Они ведь затычут, проходу не дадут. Неудовлетворённая женщина, я тебе скажу – страшное дело!
- Слушая, Боря, а ты только ждёшь, когда к тебе придут? А сам никогда к ним… это… не пристраиваешься?
- Ну ты молоток, пацан. Хоть зелёный, а соображаешь. Конечно, меня заедает, что они меня пользуют как хотят, а я, типа, прибор такой, для удовлетворения. Было пару раз, прямо днём. Подкараулю кого-нибудь – а мне уже всё равно кого, все у меня побывали, когда она к станку придёт, который подальше находится, чтобы не видно было. Подойду сзади, и плевать, что руки в мазуте, халат задеру, прижму к станине – тут важно, чтобы не травмировало никого, ходовые части же крутятся – и давай впендюривать! А они ничего, не возражают. Стоят как ни в чем не бывало. Одна, правда, проворчала, когда я кончил:
- Ишь, ненасытный какой. Всё-то ему мало…
Зыркнула так на меня, не то озорно, не то сердито. А ночью всё равно ко мне пришла.
- Давай, - говорит, - продолжим.
Ну, мы и продолжили.
Отсутствие возможности реализовать своё возбуждение и невозможность куда-то спрятаться от его постоянного накачивания в моём сознании привели к тому, что я иногда даже не мог дождаться Бориного ухода. Руки сами тянулись к причинному месту. Организм требовал разрядки!
Потом Боря вдруг пропал. Отец сказал, что его положили в больницу с осложнением болезни. Я учился уже в десятом классе, и летом должен был уезжать далеко от дома, чтобы поступить в выбранное мной высшее учебное заведение. Последний раз я увидел Бориса в июне, перед самым отъездом.
Он ещё больше располнел. Румянец полыхал на его круглом лице как вечернее небо накануне ветреного дня. Состоялся последний разговор. Он был таким, что врезался в мою память на всю жизнь.
- Я уволился с завода, - начал рассказывать Борис. – Там беда произошла.
- Что такое? Родил кто-то? Уж не от тебя ли?
- Да ну тебя. Не хочешь, не буду ничего говорить.
- Ну, брось, Боря. Ты же знаешь, я шучу.
- У нас тут в области часть воинская стоит, знаешь?
- Откуда же мне знать? Отец ничего мне не рассказывает.
- Да. Там связисты стоят. Ну, и что-то общее у них есть с нашими заводскими. Вот одного солдатика и прислали дежурить, когда я заболел. Ну, его там и…
- Что в гости к нему приходили? То-то солдатик радовался!
- Если бы. Они его изнасиловали там.
- Как это? Мужчину – изнасиловали? Разве такое бывает?
- А вот, оказывается, бывает. Сначала одна пришла, потом другая. Солдатик заартачился – много ему показалось. Ну, тут они его скрутили, к лавке привязали. А член у основания леской перетянули. Он от этого – хочешь или не хочешь, а стоит. И давай на нём скакать все по-очереди. Солдатик сначала сознание потерял, а потом, уже в больнице, и умер от внутреннего кровоизлияния.
В части всё это узнали, и решили девиц наказать. А как это сделаешь? Завод-то режимный, так просто туда не попадёшь. Если бы не командир части, ничего бы и не вышло. А тот как-то договорился с начальником цеха, что рота придёт – станки почистить, план выполнить, норму поднять на-гора. Ну, заводские и согласились.
Рота пришла, тех заводских сначала всех по многу раз по кругу пустили, да так, как сами хотели, не церемонясь, грубо и во все щели. Потом по-солдатски ремни на руки намотали – ремень у солдата тоже оружие – и пряжками их отходили чуть не до полусмерти. А напоследок взяли специально принесенные с собой бутылки шампанского и донышками вперёд позабивали им в причинное место. А потом теми же пряжками горлышки посбивали. Острые края торчат – ни ноги опустить, ни руками вынуть…
Построились, и под нечеловеческий бабский ор подались строем оттуда. Отомстили за товарища.
Так суд был. Всю роту – в дисциплинарный батальон, командира разжаловали и под трибунал. Хорошо хоть из девок никто не умер.
Вот такие дела, пацан.
………………………………
- А дальше-то что будешь делать, Боря? Куда теперь?
- Кто знает? Работу буду искать.
- Опять с ночной сменой?
- Да иди ты… Когда уезжаешь?
- Скоро уже.
- Не поминай лихом… Не знаю, увидимся ли когда.
Я поступил учиться. Когда приехал домой на зимние каникулы, узнал, что умерла мама Бориса, квартиру он сменил. Где сейчас, что делает – никто не знает.
…Таким он и остался в памяти – мой первый учитель в части секспросвета. Между прочим, мне его уроки впрок не пошли. Знаний, фантазий стало больше. А вот опыта совсем не было никакого. Да и откуда было ему взяться. И между двумя этими полюсами возникло и нарастало со временем такое напряжение, от которого моя жизнь искрила и сверкала яркими и обжигающими огнями.
Но это уже совсем другие истории.