20-е числа апреля 1989 года. Выездной караул.
Яростно грохотали колёса. Лязгали сцепки, скрипели пружинные рессоры. Стонало другое всевозможное железо и узлы конструкции. Вагон раскачивало подобно кораблю в небольшой шторм. В такт ему раскачивался фонарь, подвешенный на тросе. Прохладный ветер сиюминутно врывался через едва заметные щели в дощатых стенах и одновременно в печке начинали искрить угли.
Приоткрыв один глаз, я водил им по очертаниям нашего походного жилища.
– Хватит дрыхнуть, поднимайся! А то, Большой Луг свой проспишь…
Генка - «караульный волк», неведомо каким нутром угадал, что я уже не сплю и, бросая на меня насмешливые взгляды, продолжал кашеварить. Его очередь. Лёха-Оленевод спал по соседству со мной без задних ног, а начкар, подполковник Ерёмин, судя по едва уловимому аромату табака, вышел перекурить на площадку у двери вагона.
Я мигом отбросил шинель, натянул сапоги без портянок и спрыгнул с нар. Не надевая также ремень и шапку, пробрался за брезентовый полог, разделяющий теплушку на жилую и холодную части. Чуть поёживаясь от прохлады и смущённо зевая, подошёл к во всю ширь раскрытому дверному проёму.
– Крепче держись! - кивнул начкар – быстро идём, без остановок…
Уже начало темнеть. Всмотревшись в окружающее пространство, я понял, что мы давно проехали Байкал и сейчас находимся где-то в районе Глубокой или Подкаменной. Слева и справа по ходу движения проплывали массивные, тёмно-зелёного цвета, горные хребты. Мелькали скальники, обрывистые кручи. Внизу поблескивали то речки, то болотца. Местами ещё лежал снег. Железная дорога петляла, огибая хребты один за другим. Вагон заметно наклонялся то в одну, то в другую сторону, заставляя крепче цепляться пальцами в ограждающий брус.
Подполковник Ерёмин, не говоря ни слова, докурил сигарету и выбросил её остатки в темноту. Сверкнули и погасли едва заметные огоньки. В дополнение к ним сыпанул сноп искр из печной трубы (видимо, Генка приоткрыл дверцу и шуранул кочерёжкой). А после ослепительно ярко мелькнул зелёный глаз семафора и в тот же миг остался далеко позади.
Мы двигались всё дальше и дальше. Очередной продолжительный поворот, почти вираж на такой скорости. Очередное пронзительное завывание колёс и рельсов. С такой симфонией не соскучишься!.. Я окончательно сбросил сонливость и несколько раз резво попрыгал на месте почти в унисон скачкам вагона. А немного погодя заметил, как поезд вынырнул из узкого горного коридора и, вздрогнув на ходу, рванул вперёд по широкой долине.
Ещё один поворот пути и окружающая местность стала светлее. Масса знакомых домов, улиц лежала по сторонам и впереди. Промелькнули перрон и навес остановочного пункта. Ханчин – южные ворота Большого Луга. Отсюда уже хорошо просматривалась станция и здание вокзала. Состав немного уменьшил скорость и по моим расчётам должен был начать постепенное торможение. В Большом Луге обычно производится прицепление и отцепление электровозов-толкачей, а это требует хотя бы нескольких минут стоянки. Однако, хороня мои самые светлые надежды, уже на прямом участке – подходе к станции, состав тяжело вздрогнул и снова стал набирать скорость. Граница станции, множество путей и поезда на них, новенькая зелёная электричка на первом у вокзала, отстойник пассажирских вагонов, мост-виадук над всем этим - проплыли мимо и смешались как в калейдоскопе. Всматриваясь в вечерний сумрак я, конечно же, не мог за столь короткое время разглядеть крышу родительского дома и знаменитый кедр во дворе… Не нами, а в гораздо более высоких сферах решается - где поезду делать остановку, а где пройти мимо, оглашая просторы могучими гудками электровоза. Я досадно вздохнул и ещё пару секунд постоял на площадке у двери. Мы ехали дальше. Уже совсем скоро Иркутск.
5 июля 2010 года. Утро. Район Падун города Братска.
В тихом и едва заметном со стороны волнении я стоял на пустынном плацу своей родной воинской части. Я стоял тихо и неподвижно, но внутри меня было столько эмоций и переживаний, что хватило бы на десятерых, если не на целый взвод! Вот, наконец-то, спустя столько лет, я вернулся сюда!.. Скажу сразу, вернулся поздно. Здесь было безлюдно, стояла полнейшая тишина. Даже звуки с ближайших улиц и автотрассы, которые по всем правилам должны были быть сейчас хорошо слышны, тут почти не ощущались. Уже год как 110-я мотострелковая дивизия кадра, а позднее 976-й территориально-учебный центр и 5208-я база хранения вооружения и техники была официально расформирована и ушла в историю наших славных вооружённых сил. Хотя, ушла ли в историю? Ведь, у неё, насколько я узнал не так давно, не было торжественного и славного прошлого, боевых наград, участия в войнах. То есть, и истории не было. Она осталась, пожалуй, только в памяти тех, кто в ней служил. Именно поэтому, я здесь.
Прошёл 21 год, как я отслужил и уехал отсюда. Тогда была ещё Советская Армия. А я - совсем молод, полон надежд и веры в будущее. Но за это время произошло столько больших и малых событий, что начни прямо тут, не сходя с плаца, перечислять их, у меня не хватило бы целого дня. В части тоже много чего произошло… Но сейчас я был просто оглушён тишиной, запустением. Смотрел вокруг, слушал и несколько раз прикрыл глаза, пытаясь увидеть то, что было здесь раньше. Потом тихонько пошёл дальше по плацу. Да, много что изменилось… Прежде всего асфальт, по которому я неторопливо и осторожно ступал. Через трещины в былой, почти ровной, поверхности, пробивалась трава. С трудом угадывалась разметка для строевой подготовки. В некоторых местах валялись доски, обломки шифера, битое стекло. Представить такую картину во время службы, когда плац подметался по нескольку раз в день и содержался в образцовом состоянии на предмет отсутствия посторонних предметов, было невероятно!.. Но сейчас я видел это наяву. Так же, как и казарму. 1-ю и единственную оставшуюся. 2-й казармы, где находилось наше расположение, не было вообще. Я уже знал, что в 1995 году её уничтожил огонь, который возник из-за нарушения правил пожарной безопасности. Проще говоря, от чьего-то брошенного окурка. На её месте раскинулся пустырь, теперь зарастающий травой. Непривычно просторно и слева от плаца – не было столовой. Её снесли где-то в начале 2000-х годов, когда построили новую, более современную кирпичную столовку на месте стадиона вблизи КПП. Так что, сейчас с плаца было напрямую видно сан.часть и бывшую охраняемую территорию 2-го поста. Я перевёл взгляд на казарму. Если бы она была жилая, я, конечно же, сразу бы зашёл внутрь. Но сейчас двери заколочены. Окна первого этажа тоже, а через мутные стёкла второго ничего нельзя разглядеть. Интересно, кто был тем последним солдатом или офицером, за которым навсегда закрылась входная дверь?.. С обратной стороны казармы в мою бытность находились узел связи и одноэтажная казарма роты КЭЧ. Сейчас их тоже не было. Но штаб тыла сохранился. Так же как и штаб дивизии, мимо которого я прошёл чуть ранее, торопясь выйти к плацу. Хотя, в отличие от казармы, двери обоих штабов распахнуты настежь, стёкла выбиты. Да, не такой надеялся я увидеть свою воинскую часть…
За всё это время я часто вспоминал армейскую службу. Настолько часто, что написал о ней 3 повести и полдесятка стихотворений. Переписывался с одним из армейских друзей, однополчанином Игорем Мационисом. С кем-то встречался в Иркутске. Искал в военных книгах и журналах любые упоминания о нашей части. Когда появился Интернет, стало больше информации и в «Одноклассниках» организовалась группа «Войсковая часть 30736». Там я нашёл моих непосредственных сослуживцев и многих, кто служил в дивизии в одно время со мной и кого я знал хотя бы в лицо или по фамилии и должности. Очень важно, что узнал историю части, которую практически (по крайней мере, в полном виде) не мог знать в те времена, когда здесь служил. Немного стыдно сейчас признаваться, но если бы дивизия продолжала существовать, я, наверное, ещё не скоро приехал бы сюда. Домашние заботы, рабочие дела, ежегодные экспедиции не давали времени на другое. То, что давным-давно легло близко к сердцу и в глубину памяти. Но теперь я не мог не приехать. Выкроил буквально 5 дней (включая дорогу сюда-обратно) и пару из них решил плотно посвятить дивизии. Только один-два дня у меня есть, чтобы предаться воспоминаниям, обойти всю огромную территорию, которую занимала дивизия, и, быть может, встретиться с кем-то, кто служил в ней и остался жить в Падуне, Энергетике или центральном Братске…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
В Иркутск мы, разумеется, не попали. Сразу после станции Гончарово третий путь железнодорожного полотна увёл наш состав в обход города через левобережье Иркута к станции Иркутск-Сортировочный. Там будет стоянка поезда, очередное заступление на пост (снаружи вагона), проверяющие. Поэтому, пользуясь оставшимся до этого временем, мы принялись за ужин. Любимое и, пожалуй, не только наше фирменное блюдо – гречка с рыбой и консервированным болгарским перцем. Последний - в качестве салата и витаминной добавки. Генка постарался на славу!.
Вокруг печи стало жарко. Пришлось сдвинуть брезент, чтобы помещение проветрилось. Мы рассаживаемся вокруг маленького столика. На нём, впрочем, всё помещается. Столовых приборов на так много, не вагон-ресторан…Тарелки, кружки, ложки. Чайник и котелок на печи.
Лёха проснулся и готовится присоединиться к нашей компании. Правда, он не собирается слазить с нар, а поудобнее укладывается то на боку, то на животе. Как он будет в таком положении есть и вытряхивать пронесённое мимо рта с постельных принадлежностей - его забота. Но он, помимо этого, то и дело просит подать ему что-то со стола, на что Гена каждый раз смотрит на сослуживца исподлобья и нарочно тянет время. Лёха не обижается. Тем более, что вперёд Генки его просьбу выполняю я или начкар. Оленевод не скупится на похвалу нам и постепенно затягивает разговор, нарушая известное правило: «Когда я ем, я глух и нем».
Уже четвертые сутки, как мы в обратном пути. А до этого было не меньше половины недели в ожидании на артиллерийской базе в районе Гусиного Озера. Ожидания и ничегонеделания, пока не подадут вагоны и не загрузят их боеприпасами среднего и крупного калибра. В Улан-Удэ, на станции Дивизионная, нам добавили две платформы с зенитно-самоходными установками «Шилка» и одну с двумя топопривязчиками на базе 452-го УАЗика. Таким образом, под охраной и обороной нашего караула стало в общей сложности 5 вагонов (прицепленные сразу за локомотивом) плюс теплушка, в которой коротали время мы сами. Несмотря на постоянно повторяющееся в разговорах между нами слово «эшелон», в официальных воинских документах мы значились, скорее, «транспортом». Так как шли с частыми остановками, стоянками, ожиданиями. Это было и до Улан-Удэ, и после. И будет ещё впереди. Где-нибудь, в Ангарске, Нижнеудинске, Тайшете. Наверняка, даже на финише маршрута – в Братске. График движения равнялся, в большей степени, не на приказы военного ведомства, а на нужды различных гражданских организаций, чьих вагонов (кроме наших) в составе поезда было подавляющее большинство. Тем не менее, мы несли службу очень бдительно и достойно. Ведь это последний наш караул. По крайней мере, выездной. Уже вышел Приказ Министра Обороны о дембеле и, образно говоря, каждый из нас четверых одной ногой был дома. Но служба есть служба. И очень важно, чтобы «под занавес» всё прошло чинно, не случилось никаких ЧП.
– Юрий Иванович, не скучно будет на гражданке? –
Оленевод обращается к подполковнику Ерёмину запросто, без всякого официоза и субординации. И тот улыбается не этому обстоятельству, а самому вопросу. Откровенно говоря, и мы с Генкой последние полгода также называем подполковника по имени-отчеству. Так много пройдено совместных караулов и общения не только по службе, что никого это уже не удивляет… Начкар на секунду задумывается:
- А что, дела всегда найдутся, даже на гражданке. Прикупил, вот, дачку. Хорошее место, самый берег Братского моря. Там лес, рыбалка рядом, грибы, ягоды… Что ещё нужно пенсионеру?..
25 лет службы не шутка. Зачастую после этого жизнь приходится начинать заново. Но подполковник Ерёмин довольствуется малым. Выше комдива (в смысле, командира дивизиона) не пошёл. Как впрочем, большинство ему подобных. Главное, что человек надёжный, грамотный и спокойный. Таких спокойных не очень много в армии. К тому же, вспомнить, сколько мы по молодости доставляли неприятностей, хлопот, ошибались – ни разу голос не повысил. Учил, организовывал. И в итоге, больше, чем с кем-либо из офицеров, ездить с ним в караул одно удовольствие. Комфортнее, разве что, с капитаном Кирилловым. Но тот взводный, у него больше дел на месте, в казарме и в командировки его практически не отправляют.
Юрий Иванович в ответ поинтересовался нашими планами. У моих друзей в этом отношении затруднений никаких. Лёха потомственный железнодорожник. До армии успел закончить желдор.техникум в Новочеркасске по специальности помощник машиниста. Вернётся домой и сразу сядет на электровоз. Кроме того, он ещё и «оленевод», но это наша шутка!.. Гена имеет «корочки» слесаря КИПа и автоматики. А в армии стал первоклассным водителем. Освоил все типы колёсных автомобилей – от командирского УАЗика до ракетного тягача ЗИЛ-135ЛМ. Приедет домой, отпразднует возвращение и сразу после устроится на какой-нибудь солидный завод в родной Уфе. А то и сядет за баранку КамАЗа… Один из самых традиционных для дембелей вопрос - «Что делать на гражданке?» из нас троих лишь у меня вызывает затруднение. В армию я ушёл с первого курса университета. Кое-как закончил его. Потому что учёба мне не нравилась. Именно на этом факультете. А где хотелось учиться, туда изначально не смог поступить. Поэтому уходил служить легко и даже с некоторой охотой. А теперь, когда уже вот-вот домой, я не мог с уверенностью сказать, что вернусь в университет. Какой-либо рабочей специальности или опыта у меня нет совсем. Замполит Пяточенко в последнее время настойчиво советует поступать в военное училище, обещает посодействовать и написать рекомендацию. Его поддерживает подполковник Шахов. И я думаю… И снова боясь решиться, рассуждаю, что солдат живёт сегодняшним днём. Тем, что ближе. А дембель, хоть и неизбежен, но пока что в туманной перспективе. И что, там, на гражданке, конкретно для меня – трудно сказать. Остальные догадываются о моих мыслях. Поэтому, в конце концов, разговор незаметно переходит на текущий караул. В частности, на график несения службы.
- Заступить на пост готовится Николай! –
Гена кивает мне. Но я и сам знаю, что моя очередь. Стоять, по всей видимости, не меньше двух часов, то есть полную смену. Иркутск-Сортировочный – большая станция. На ней возможно переформирование состава, спуск с горки. Здесь важно не потерять свои вагоны и, в то же время, держаться поближе к теплушке, чтобы успеть запрыгнуть, если двинемся дальше. Практически всю обратную дорогу на пост заступаем мы с Лёхой. Генка пользуется своим положением (помощник начкара) и подменяет нас только во время длительных стоянок, когда мы перестаиваем свои часы. Также, он исподволь наказывает Оленевода, который иной раз умудряется курить сидя у печки и в некоторые моменты времени просто надоедает своей болтовнёй. Сам же Гена в основном занимается готовкой пищи. По-видимому, вспомнил свой первый год службы, наряды по столовой. От ностальгии никуда не денешься…
Поезд начал замедлять ход. Вокруг нас поплыли сменяющие друг друга городские районы. Воздух плотно наполнился тяжелыми ароматами города: дымами заводов, автомобилей, топящихся домов. Окончательно стемнело, но мы шли в ярком освещении прожекторов, дорожных указателей. Приближающаяся станция озарена множеством разноцветных огней семафоров. Сквозь грохот колёс доносились разговоры диспетчеров по громкой связи.
Роли между нами на данный момент чётко распределены. Гена оставался наводить порядок в жилом расположении. Я находился в полной готовности подхватить автомат. Лёхе же дано задание добывать топливо – уголь и масло, а заодно прикупить необходимое из продуктов. Быстрее всего, как обычно, у нас заканчивается хлеб. Вот, и сейчас остались только сухари, которые мы получили ещё в «Гусинке» сухпаем. Но это НЗ, на тот случай, если долго не будет остановок или они окажутся там, где нет магазинов. А свежий хлеб всегда предпочтительнее сухарей, когда обстановка благоприятная. Уж это знакомо по всем караулам, и не только выездным.
Состав шёл всё медленнее. Вагон задвигался, словно переступал ногами, а реально, минуя стыки и стрелки, переходил с одного пути на другой. Пробирался к месту стоянки, явно куда-нибудь подальше от вокзала и посторонних глаз. Наконец, резко вздрогнув и пронзительно заскрипев тормозами, поезд остановился. Я в полном обмундировании: шинель застёгнута на все пуговицы, подпоясана ремнём с подсумком и штык-ножом, подхватив оружие, сноровисто прыгнул с площадки на землю. От долгой качки вагона меня ещё раз чуть качнуло на твёрдой поверхности, вскружило голову, но я не упал, а за пару секунд привёл автомат в боевую готовность и закинул его на плечо. После этого осмотрелся вокруг. Все наши вагоны находились рядом, по обе стороны от теплушки. Не было необходимости бежать вдоль состава, высматривать груз. Боевые машины надёжно укрыты брезентом. Топопривязчики или, как мы их шутливо называем, «топики» не укрыты, но равнозначно «Шилкам», крепко удерживаются растяжками вдоль бортов. Стекла и фары защищены фанерными щитками, дверцы опечатаны. На вагонах с боеприпасами пломбы и печати тоже в целости-сохранности.
Через некоторое время из теплушки выскочил Лёха с двумя вёдрами. Если бы он был на посту, то в данный момент уже раскуривал бы сигаретку. Но он уходил на промысел и курево отложено на потом.
– Стоишь?. Ну, стой… Потом, если что, ещё ходку сделаешь после меня!
С добычей топлива наш друг справлялся очень даже неплохо. Благодаря какому-то удивительному чутью, он знал, где явно можно найти уголь и разжиться халявным мазутом или маслом. И, заодно, стрельнуть сигарет у железнодорожников!.. Ничего не ответив, только улыбнувшись ему вслед, я не торопясь начал прогуливаться вдоль вагонов. Стояло на удивление тепло. Весна… Но в воздухе кружились едва заметные снежинки. Со всех сторон раздавались разнообразные звуки. Гудели проходящие поезда, диспетчеры перекрикивали друг друга, несколько обходчиков стучали молотками по вагонному железу, подсвечивая себе мощными фонарями, мерно работал дизель маневрового тепловоза.
Вскоре я заметил человека, который вынырнул из-под вагона соседнего с нашим состава и направился прямо в мою сторону. Когда он попал в широкую полосу света, я разглядел характерные признаки военного: фуражка, шинель с двумя рядами пуговиц, офицерский ремень с портупеей. Он приближался и мне стали хорошо видны эмблемы железнодорожных войск на петлицах и капитанские погоны.
– Стой! Кто идёт?.. –
нарочито громко прокричал я, но не стал при этом снимать автомат с плеча, чтобы не напугать гостя.
– Помощник военного коменданта! –
бодро и немного весело отрапортовал капитан. Голос у него был довольно молодой, а лицо хитрое с рыжими усами. Тут же добавил:
Зови начальника!..
- Товарищ подполковник! –
не оглядываясь назад, как можно громче крикнул я. Начкар был уже в готовности. В отглаженной шинели поверх мундира, портупее, с пистолетом в кобуре и с необходимыми бумагами в руках, Юрий Иванович сошёл с площадки вагона и в ответ на приветствие помощника коменданта, сделал предусмотренный на такой случай доклад о составе караула, характере груза, маршруте следования. В принципе, всё это уже было известно проверяющему, но порядок есть порядок. Потом они осмотрели вагоны и перешли на дружескую беседу. Как офицер с офицером.
Их разговор меня, естественно, не касался. Поэтому, я вернулся к наблюдению за вагонами, окружающей территорией и гадал, с какой стороны может появиться Оленевод. Его не было уже довольно долго. Но и я не скучал. Вслушивался в оживлённый и по-своему ритмичный шум станции. С наслаждением вдыхал приятный весенний воздух. Совсем рядом с домом… Но это чувствовалось как-то не в полной мере. Скорее всего, потому, что мы ещё в армии и необходимость быть начеку до поры до времени отгоняла другие мысли, сглаживала впечатления и мечты.
Подполковник Ерёмин пошёл провожать помощника коменданта до вокзала и вернулся не сразу. Оказывается, попутно заглянул в ближайший магазинчик и купил пару булок свежего хлеба, взяв на себя часть обязанностей Оленевода. Уже заходя в теплушку, приветливо пожелал мне отличной службы. Генка несколько раз выходил на площадку, к двери и перебрасывался со мной парой слов. Он беспокоился не столько за меня, сколько за Лёху. Того всё не было. Видать, промысел увлёк его с головой!..
А через какое-то время недалеко просигналил тепловоз и наш состав вздрогнул. То было очень неожиданно, что я завертел головой в разные стороны, хотя стоял возле теплушки. В следующее мгновение вагоны медленно двинулись. Я быстро заскочил на подножку. Правила несения службы в выездных караулах предусматривают такой вариант и наблюдение за охраняемыми объектами продолжается на ходу. Но тут, следом за мной раздались быстрые шаги и знакомый хриплый голос:
- Помогай!..
Я обернулся. Лёха протягивал мне полные вёдра и вприпрыжку бежал, не отставая от вагона. Вовремя успел, зараза! Я схватил оба ведра, немного расплескав мазут на пол площадки, а автомат соскользнул с плеча и чуть не свалился на Оленевода. Он ловко уклонился от него и, в конце концов, одним скачком запрыгнул в дверь.
– К горке идём…
Тяжело дыша от бега, отрывисто проговорил он:
- Сейчас будут расцеплять и формировать заново…
- Откуда ты знаешь?
– Путейцы сказали, я у них закурить попросил… ну, и немного поговорили…
Лёха хорошо соображает в этих делах. А тут, ещё и свои братья-железнодорожники попались. Рыбак рыбака видит издалека!.. Здесь и разговор, здесь и курево. Тем временем, к нам вышел Гена, подхватил вёдра. Посмотрев на Оленевода, сделал сердитое лицо. Типа: «заждались мы тебя!..» Но Лёха, довольный, что вернулся с «уловом», вытащил непременную сигаретку и с удовольствием задымил в широченный проём вагонной двери.
И с т о р и ч е с к а я с п р а в к а
До середины 80-х годов в городе Братске и его окрестностях базировались зенитно-ракетный и истребительно-авиационный полки ПВО, отдельные батальоны связи, радиотехнических, железнодорожных, внутренних, строительных войск. Но в 1984-м году учебный батальон связи был перебазирован в Забайкалье (на станцию Мирная), а на его место пришла мотострелковая дивизия из Нижнеудинска. В официальных документах она считалась вторым составом нижнеудинской МСД, а впоследствии стала именоваться, как 110-я мотострелковая дивизия с местом постоянной дислокации в районе Падун (Братск). Ей был присвоен номер полевой почты 35459, который в 1987 году сменился на 30736 и оставался таковым до последнего дня существования части. Основным позывным дивизии считалось кодовое название её узла связи «Аппарель». Кроме того, применялся позывной одного из подразделений - «Проба». Первым командиром дивизии (ещё в Нижнеудинске)был назначен полковник Павлюк. Уже в Братске его сменил полковник Александр Львович Сильченко. Он пробыл в этой должности примерно с декабря 1987 до середины 1992 года. После него командирами части были полковники И.И.Юхрименко, Н.А.Луговых, В.Стехов, В.Н.Семрах.
Являясь составным звеном 2-го эшелона войск Забайкальского Военного Округа, 110-я МСД долгое время выполняла задачу поддержания в постоянной боевой готовности имеющегося вооружения, военной техники, имущества, материальных средств для развёртывания в случае необходимости в полноценное боевое общевойсковое соединение и обеспечения обороны Братско - Усть-Илимского промышленного района. Кроме того, на её базе проводились мероприятия по мобилизационной готовности населения и экономики региона. В частности, ежегодные сборы приписного состава не только Братского, но и других районов севера Иркутской области. За всё время существования 110-я МСД пережила несколько развёртываний, активно участвовала в различных видах военных учений разного уровня (местных, армейских, окружных), играла важную роль в жизни города, патриотическом воспитании молодёжи.
Поскольку дивизия изначально была сокращённая, а впоследствии кадрированная, для размещения личного состава, в принципе, хватило того военного городка, в котором до этого располагались связисты. Но для надлежащего размещения и надёжного хранения огромного количества оружия, техники, боеприпасов, естественно, потребовалось оборудование парка (впоследствии названного «дальним»), строительство складов, хранилищ, кладовых и тому подобных объектов. Из-за того, что по штату и орг.структуре дивизия стала считаться самой крупной воинской частью города и района, её командир автоматически назначался начальником всего Братского гарнизона с соответствующими полномочиями. В силу этого же обстоятельства, в городке дивизии расположилась военная комендатура, трибунал гарнизона, ВАИ гарнизона и даже гауптвахта дивизии стала считаться не только своей собственной, но и гарнизонной…
На период 1988/89 гг. (то есть на время моей собственной службы) в состав 110-й МСД входило 6 полков (1, 2, 3-й мотострелковые, танковый, артиллерийский, зенитно-артиллерийский), 6 отдельных батальонов (связи, инженерно-сапёрный, ремонтно-восстановительный, разведывательный, материального обеспечения, медико-санитарный) и 2 отдельных дивизиона ( противотанковый, ракетный), рота химической защиты, рота КЭЧ, рота охраны (со взводом караульных собак), комендантский взвод, хоз.взвод (по простому говоря, свинарник), клуб, Особый отдел дивизии. Будучи развёрнутой по полному штату, такая структура насчитывала бы около 20 тысяч человек личного состава. Но в реальности, каждый из полков или батальонов имел далеко не полный штат офицеров (в основном старших) и не более взвода солдат. Некоторые части дивизии солдат не имели вообще, а из офицеров – только командира и одного-двух его замов. По полному штату была развёрнута только рота охраны. Но и в ней, обычно, один-два взвода из четырёх были недоукомплектованы солдатами и сержантами. Особенно в периоды раннего увольнения дембелей и более позднего прибытия молодого пополнения. Одним словом, реальная живая численность дивизии во все годы её существования была не более 300 человек. И они все (к тому же, за вычетом находящихся в карауле, нарядах, командировках) спокойно помещались во время традиционных построений на бывшем батальонном, а теперь дивизионном плацу.
В статусе «дивизии кадра» 110-я пробыла сравнительно недолго. К концу 80-х гг. началось массовое сокращение войск ЗабВО, стала меняться структура большинства частей и соединений. Главной задачей кадрированных частей, расположенных вблизи крупных городов (Братск, Шелехов, Улан-Удэ, Нижнеудинск и др.) стала подготовка и переподготовка приписного состава (так называемых «партизан») и дивизия была преобразована в Территориально-учебный центр подготовки резервов (ТУЦ ПР). Охрану и обслуживание вооружения и техники тоже, само собой, никто не отменял. Поэтому, даже сокращённое, новое название дивизии звучало солидно – 976-й ТУЦ ПР и ХТ. К началу и середине 90-х годов, когда происходил вывод войск из Монголии и 100-километровой приграничной полосы с Китаем, их вооружение и технику стали складировать помимо центральных баз хранения и арсеналов, также в частях 29-й общевойсковой армии (в оперативном подчинении которой изначально находилась Братская дивизия). Так, бывшая 110-я МСД и 976-й ТУЦ стали 5208-й базой хранения вооружения и техники (БХВТ). При этом подразумевалось, что в случае необходимости, на её основе может быть снова развёрнута полноценная мотострелковая дивизия или проводиться регулярная и массовая подготовка резервистов.
Впрочем, реальные события развивались в совершенно другом направлении. В 1998 году прекратил существование ЗабВО и 29-я армия, со всеми своими частями, вошла в состав Сибирского Военного Округа. Создание новой оперативно-стратегической структуры потребовало дальнейших сокращений и переподчинений войск. При этом, зоной ответственности 29-й армии стала территория Республики Бурятия, то есть чисто забайкальское направление. Поэтому, «прибайкальские» части (в том числе и Братская БХВТ), как ненужный довесок были переданы в состав 41-й (Новосибирской) армии. Что, в общем-то, было оправдано с точки зрения географии. Но к 2009 году, когда российская армия готовилась к переходу на бригадную структуру войск, а количество военных округов было сокращено до 4-х, судьба бывшей Братской дивизии определилась окончательно. В отличие от своей старшей сестры - Нижнеудинской БХВТ, которая была переформирована в 86-ю отдельную мотострелковую бригаду Центрального Военного Округа, 5208-я база хранения В. и Т. в Падуне (Братске) сокращена полностью и расформирована.
5 июля 2010 г. Утро
Стояло очень тёплое утро июльского дня. С ночи прошёл небольшой дождик и сейчас со всех сторон веяло свежестью листвы, густой травы. Земля чуть-чуть парила. На асфальте блестели лужи. И день обещал быть солнечным. Самое подходящее время для моих странствий по родной дивизии. Будто бы сама судьба дала мне такую возможность!..
Прибыв в Братск днём раньше, я оставил основную массу вещей у знакомых моего товарища по работе, у них же переночевал сегодня и рано утром поехал сюда. Я хорошо подготовился не только в душевном, эмоциональном и психологическом плане, но и вполне материально. Опыт многочисленных исследовательских работ, экспедиций многому научил. Одел свой любимый походный комбинезон, в котором обычно хожу в тайгу и горы, сложил самое необходимое в маленький рюкзачок: поесть и попить, фонарик, нож, мыльно-пенные принадлежности. Но самое основное, без чего не зафиксировать ушедшую историю - фотоаппарат и телефон со встроенной видео-фотокамерой. Они будут главными моими свидетелями и помощниками в этом деле. Ну, а кроме того, у меня были с собой военный билет и фотографии той далёкой поры (на случай, если кто-то захочет узнать кто я такой и что мне нужно). Итак, я начинаю. Стрелки на часах уже давно и неумолимо отсчитали первые минуты моего пребывания здесь.
… Точно такое же тёплое и свежее утро одного из июльских дней. На безукоризненно чистом асфальте кое-где блестят оставшиеся после ночного дождика лужицы. Свежестью веет от густой листвы деревьев и ровной травы по краям плаца.Земля чуть-чуть парит и день обещает быть солнечным. Но вдоль плаца возвышаются не одна, а две казармы. И сам плац не пустой. На нём царит чуть приглушённый, но величественный шум от множества людей в офицерской и солдатской форме (в последнем случае - с красными или чёрными погонами), стоящих в ровных шеренгах от начала и почти до конца асфальтированного пространства. Они поочерёдно переступают ногами, наклоняются влево и вправо, поворачивают головы, поправляют руками кителя и ремни, фуражки и пилотки, сохраняя при этом равнение строя. Тихонько, вполголоса переговариваются друг с другом. Подавляют прорвавшийся между фразами смех. Дружно скрипят начищенные сапоги, бряцают пряжки ремней. Всё это создаёт единый звуковой фон торжественного ожидания. Его усиливают подготовительные подвывания и перезвоны инструментов оркестра. Он в составе трёх солдат с барабанами и трубой расположился на уровне правого фланга, прямо напротив коробки офицеров управления. Сам я стою не посреди плаца, а во второй шеренге нашего артиллерийского взвода. И на мне не походный комбинезон, а простое солдатское х/б – местами протёртое, немного помятое и побелевшее на солнце. На ногах начищенные, как у всех, сапоги, а на голове пилотка с красной звёздочкой. На плечах кителя погоны, ставшие от того же солнца не такими черными, какими были поначалу и на них жёлтые буквы «СА». На воротнике петлицы со скрещёнными пушками. Свежий подворотничок, правда, уже не такой прохладный и ослепительно белый, как на подъёме. Под кителем майка голубоватого цвета. Несмотря на ещё не позднее утро, она уже вся мокрая от пота – разгар лета, жара спозаранку… И расстегнуться нельзя, я в строю. Вокруг меня мои однополчане: солдаты и сержанты, в такой же, как и я, форме (разве что, у кого потемнее, а у кого ещё побелее моей), нетерпеливые и улыбающиеся, столь знакомые за долгую уже службу и, зачастую, порядком надоедающие своим присутствием.. Во главе взвода капитан Кириллов. Молодой, симпатичный и всегда приветливый. Правда, сейчас он молчаливый и немного взволнованный от ожидания. Торопился к построению, на ходу надевал портупею так, что она перекрутилась за погоном и сейчас чуть топорщится ниже плеча. Он поправляет её движением руки вверх-вниз и становится заметно спокойнее. Дальше, правее за ним, остальные офицеры нашего полка. Майоры и подполковники – важные, серьёзные, но снисходительно поглядывающие на нас, бойцов. И все мы, равно как и находящиеся по обоим сторонам от нас другие взвода, роты, отделы, с каждым мгновением приближаемся к началу знакового мероприятия любого дня – дивизионному разводу. Прямо в центре плаца, там, где мне самому стоять в данный момент не дано даже в самых смелых мечтах, нетерпеливо, как и вся дивизия, стоит начальник штаба подполковник Бородкин. От неимоверного напряжения у него свирепое выражение лица и, как никогда, красные щёки, оттенок которых усиливается благодаря бьющим в него ярким лучам утреннего солнца. Он опасливо озирается и быстро стирает с лица льющийся пот белым платком, не переставая смотреть вправо, боясь упустить тот миг, когда нужно будет подать команду. И такой миг наступает… В той стороне, куда устремлён взгляд не только нач.штаба, но и всех собравшихся, а именно на ровной и чуть наклонной дорожке от штаба к плацу, появляется огромная фигура командира дивизии. Издалека видно его величественную стать, мощь, уверенное выражение насколько красивого, настолько же и сурового лица. И чем ближе подходит он к нам, тем сильнее это ощущается. Полковник Сильченко двигается широким шагом, размеренно взмахивая руками и, кажется, будто даже воздух вокруг него спрессовывается и расходился тугими волнами во все стороны… За эти недолгие секунды в строю дивизии, таком же могучем и внушительном, как сам полковник, прекращаются всякие движения. Всё подбирается и застывает в готовности к дальнейшему действию. Когда комдив ступил с дорожки на край плаца, подполковник Бородкин выпалил давно подготовленную команду:
- Равняйсь! Смир-рна!!.. Равнение НА-лево!..
а сам стремительно повернулся направо. После этого лишь на долю секунды наступила воистину абсолютная тишина, во время которой показался оглушительным не только шум моторов автомашин в ближнем парке, но даже хорошо слышалось движение транспорта за забором городка, в Падуне. А затем всё словно взорвалось в грохоте барабанов и рёве трубы!.. В такт барабанному бою маршируют комдив и нач.штаба навстречу друг другу. На каждом шаге режет глаза блеск хромовых сапог, сверкают погоны и колодки наград на кителях, кокарды и лакированные козырьки фуражек. Где-то ближе к левому флангу они останавливаются, оркестр резко обрывает марш и следует короткий доклад нач.штаба. Затем они идут уже вместе к середине плаца под мощный ритм оркестра и здесь одновременно поворачиваются лицом к строю дивизии. Опять секундная пауза и затем:
– Здравствуйте, товарищи!! –
неимоверно могуче разносится над плацем голос полковника. Но ещё весомее и внушительней, чем даже он, обрушивается и разносится над городком ответный рёв почти трёх сотен голосов личного состава:
- ЗДРАВИЯ ЖЕЛАЕМ ТОВАРИЩ ПОЛКОВНИК!!!..
Наверняка, многие жители Падуна, слыша подобное со стороны, сравнивают это с залпом как минимум артиллерийской батареи, если не целого дивизиона!.. Содрогается воздух, ошарашенно взлетают вверх успокоившиеся было после грома оркестра вороны, голуби и воробьи на деревьях. У нас же, стоящих в строю, тоже на миг закладывает уши, но вместе с этим внутри себя возникает такой душевный подъём и заряд бодрости, что его хватает, иногда, на целый день нелёгкой службы! А потом (если, конечно, комдива устраивает такое приветствие с точки зрения громкости и воодушевления – что, как правило, и было), звучит команда «Вольно!» и начинался сам развод. Обычно, сначала к полковнику Сильченко подходили командиры всех частей и офицеры управления дивизии. От нескольких минут до получаса шло совещание и доведение до них самых необходимых указаний. После они возвращались в строй и комдив обращался ко всем остальным, либо слово брали его замы – чаще всего нач.штаба и начПО. Особенно торжественно разводы проходили в праздничные дни, в дни приказов о дембеле или награждений кого-либо из личного состава частей. Конечно, во всех случаях выстоять на разводе каждому из нас было нелёгким испытанием, особенно в сильную жару, жестокий мороз, ливневый дождь или в любую погоду, но в полной выкладке с оружием (в периоды учебно-боевых тревог и развёртываний). Поэтому, с неменьшей радостью и воодушевлением, чем приветствие комдива, воспринималась концовка развода – команда «К торжественному маршу!» Все части во главе с командирами проходили строевым шагом под звуки оркестра мимо комдива, стоящего у столовой, чтобы уйти сразу после этого кто куда: на полевые занятия, в парки, на хоз.работы или в казармы. Так было всегда и казалось незыблемым. Как этот плац, виденный наяву тогда и прекрасно видимый сейчас. Только теперь он заброшен и пуст…
Я прошёл его полностью и остановился перед тем местом, где раньше был огромный щит с плакатом «СЛАВА СОВЕТСКИМ ВООРУЖЁННЫМ СИЛАМ!» и мусорная свалка за ним. Их, конечно, тоже не было. Забор с той стороны давно исчез и лес, раньше казавшийся далёким, подступил вплотную к территории городка. Изгородь осталась только со стороны ДОСов. Но и там зияли дыры. Места исчезнувших кладовых – вагончиков и контейнеров зарастали травой. В ДОСах ещё жили люди. Возможно, кто-нибудь из тех, с кем я служил. Туда я пойду после. А пока пройду мимо кочегарки, бани и складов. Как ни странно, они оставались на своём месте и, по-моему, даже работали. Во всяком случае, из трубы котельной шёл едва заметный дымок. Пойду, узнаю. Может, повезёт…
Да, с обратной стороны кочегарки, где раньше было помещение прачечной и хоз.служба, пахло жилым, звучала музыка. Дверь приоткрыта. Конечно, что-то было не так, как прежде. Я осторожно постучался, но никто не ответил. Поэтому, просто зашёл. Помещение обжитое и освещённое лампочками. А люди, вроде как, в соседней комнате. Ещё одна дверь и я зашёл туда. Ожидал чего-то тревожного, но там был своего рода рабочий кабинет, столы с бумагами. За ними сидели две женщины уже в возрасте, но приятной наружности. В камуфляжной форме, но видно, что не военные, а просто служащие. В углу у телевизора сидел молодой парень, тоже в наполовину военной форме. Все удивлённо смотрели на меня.
– Здравствуйте…
Я не знал, что и сказать.
– Вы по какому вопросу? –
настороженно спросила одна из женщин. Видно, что они привыкли к не очень приятным визитам кого-либо и сейчас подготовились к выяснению отношений со мной. Но я наконец-то догадался улыбнуться и вытащил свой «военник»:
- Извините, я служил здесь… Уже давно не был. Вот, приехал… Да, видно, поздно.
Лица хозяев кабинета сразу смягчились. Женщины улыбнулись. И не казённо, а даже искренне. Как это бывает, когда разговор заходит не о работе, а о чём-то памятном и давнем.
– Да, части уже нет,
заговорила одна из них:
Сейчас идёт сдача имущества, объектов… Оставшихся людей определяют. Вот, и мы дорабатываем, ждём.
– И больше ничего не будет здесь? –
волнуясь, спросил я. Почему-то у меня возникла какая-то надежда…
- База расформирована. Все, кто мог, уволились или ушли на пенсию. Многие уже уехали на Запад или по сертификату получили квартиры в других местах. Сам городок пока остаётся. Здесь организуют филиал Нижнеудинской дивизии, её военное лесничество. Но всё свободное жильё в пятиэтажке отдают здешним ментам, МЧСникам…
- Понятно… Очень жаль…
я не знал, что сказать.
– А ты, в каком отделе служил? – вступил в разговор парень.
– В артиллерийском!
– Надо же, и я тоже в нём! Коллеги мы с тобой… Только я в начале двухтысячных служил.
Он оживился, обрадовался и после этого вся настороженность в помещении исчезла. Я в свою очередь задал вопрос:
- Нашей казармы давно нет?
– Да, уже при мне её не было. Говорят, такой пожар был!.. Успели вынести только автоматы из оружейки, да штабные бумаги. Да и те, не все… Хорошо хоть, никто из людей не погиб!
– А кто, вообще, из офицеров… из тех, кто давно служил, остался в Братске, не уехал?.. Может, помните капитана Кириллова, подполковника Втюрина, Шахова, Ерёмина?
Я с надеждой спрашивал, вспоминая самые близкие для меня фамилии отцов-командиров. Женщины задумались, покачали головами:
- Эти давно уже не служат. И в Братске ли они теперь… Из тех остался только Миша Шибанов. Помнишь его?
– Конечно, помню! При мне он был майором, начальником ГСМ дивизии.
– Да! Потом стал подполковником. Но сейчас давно на пенсии. Ещё был Серёжа Фатьянов…
- Капитан Фатьянов, начальник службы РАВ танкового полка?..
– Да, он! После был начальником службы РАВ всей базы. Только, вот, умер, молодой совсем…
- Я служил при полковнике Сильченко, Александре Львовиче. А кто был последним командиром части?
Женщины согласно закивали:
- Сильченко давно уже на пенсии. Хороший офицер и командир! Создал дивизию. В городе его уважают!.. После него были Юхрименко, Луговых, Стехов… А сейчас командир, точнее, начальник базы – полковник Семрак. Василий Николаевич. Пока здесь ещё, до окончания передачи всех дел и имущества… Вот, возьми телефон на всякий случай. Поможет тебе чем…
Я взял написанный на листочке номер сотового и поблагодарил собеседниц, своего молодого коллегу-артиллериста:
- Пойду дальше, посмотрю, что осталось. Потом, может, встречу кого в городке… Спасибо вам!
Подсознательно я чувствовал, что больше не увижу этих людей. По всей вероятности, они скоро сдадут дела и уедут отсюда. Да если и не уедут, вряд ли мы пересечёмся и ещё раз поговорим о нашей части. Им по большому счёту не до меня, у них работа и совсем нерадостное настроение. А мне нужно идти дальше, ещё всё увидеть и многое, что пережить. Тем грустнее было расставаться с ними. Да и не только поэтому. Ведь, они мои однополчане. Хотя, до сегодняшнего дня мы никогда раньше не видели друг друга.
– Удачи тебе!
в свою очередь немного грустно, но приветливо пожелали они.
В задумчивости я вышел из помещения и собрался двинуться в сторону от плаца к сан.части. Но…
Я снова посмотрел туда, где была вторая казарма. И решил отдать ей последние почести. Прошёл обратно через плац и остановился точно посередине пустыря, постепенно зарастающего травой. Мне трудно было поверить, что сейчас тут ничего нет, хотя стоял и смотрел вокруг своими глазами. Легче оказалось представить старенькое деревянное здание, стоящее когда-то в этом месте. Ведь, я так хорошо его запомнил до самых мельчайших подробностей. Я замер в тишине, склонил голову и закрыл глаза. Родная казарма…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Состав медленно двигался по станционным путям. Иногда чуть убыстряясь, а потом чуть притормаживая ход и останавливаясь на короткое время. Возможно, уже не весь состав целиком, а отдельные его части (судя по громыхающим сцепкам и приглушённым крикам путейцев). Информация Оленевода подтверждалась. Нами маневрировали, как могли и только какому-то высокому «спецу» был ведом ход и смысл всей этой процедуры.
– Пока сидим на месте, занимаемся своими делами, пьём и закусываем! –
улыбаясь, провозгласил Юрий Иванович. Я незадолго до этого повесил автомат на гвоздь (оружейной пирамиды, как таковой, в теплушке не было) и присел у печки с кружкой ароматного и горячего чая.
В жилом отсеке нашего походного дома ощущалась некоторая отстранённость от происходящего «за бортом», однако было тепло и уютно. Особенно это чувствовалось после прихода с поста. Сейчас наступает моя очередь следить за огнём. Благо, топливо только что щедро заготовлено Лёхой. Угля и мазута теперь хватит надолго: до следующей остановки, где бы она ни была, спокойно можно дотянуть. К тому же, весна, сильного холода не будет и усиленно топить нужно для приготовления пищи, а остальное время, просто, поддерживать огонь. Чтобы не погасло совсем.
Такие случаи бывают. Уголь не совсем качественный, различается от станции к станции. Бывает, забросишь – вроде горит. Но, чуть отвлечёшься, протянешь в полусне время или выйдешь, например, на площадку, а он зашлаковывается. То есть, покрывается коркой, которая уменьшает горение и приводит к постепенному затуханию. Вот здесь-то и выручает мазут. Или масло. В зависимости от ситуации, где, на какой станции, что раздобудешь. Слегка выливаешь жидкого топлива на тлеющий уголь, разбиваешь корку и огонь разгорается с новой силой! Конечно, и уголь изначально нужно мельчить, чтобы он хорошо горел. А ещё лучше, сразу делать смесь из угля и мазута. Отлично горит! Но, это на период самых сильных морозов, когда нужно много тепла и побыстрей. В других случаях можно было бы топить дровами, однако, на железной дороге, в карауле, их найти и заготовить сложнее, чем уголь. Хотя, в некоторых ситуациях они просто выручают…
Я вспомнил один из зимних караулов. Декабрь, самый мороз, градусов под 35-40. На базе хранения где-то под Читой, мы приняли под охрану груз, закинули в теплушку ведро первого попавшегося под руку угля (в надежде пополнить запас на ближайшей станции) и состав сразу двинулся в путь. Но, как вскоре оказалось, уголь был вперемешку с песком и горел совершенно никак. Обрезков досок, которые обычно оставались на месте погрузки, мы не успели собрать. Печь была чуть тёплая. Не получалось не только согреть чаю, но даже поднять температуру в вагоне до уровня, когда перестаёт идти пар изо рта. А мороз, тем временем, давал о себе знать: заледенели ноги в сапогах, щипало уши и пальцы. Правда, через какое-то время, поезд начал притормаживать и остановился. Мы обрадовались, думая, что это станция. Но когда выглянули наружу, то в полутьме увидели лишь пустынные заснеженные окрестности какого-то полустанка, пару домов за покосившимися деревянными заборами в стороне от нас и горящий красным семафор впереди. О хорошем угле и мазуте здесь приходилось только мечтать!.. К тому же, непонятно, сколько простоит поезд – считанные секунды или несколько минут. И решение, вдруг, пришло само собой. Не думалось, даже, кто из нас первым крикнул: «Забор!..» Уже через мгновение мы с Генкой катились вниз по насыпи, увязая в снегу и не оглядываясь назад. С ходу налетели на наклонившуюся от времени и ветра изгородь, схватились руками за столбики и рванули на себя целый пролёт. На наше счастье, забор был такой старый и ветхий, что нам хватило одного-единственного усилия молодых и в меру накаченных на турнике мышц… Затрещали доски, заскрипели гвозди и ухватившись поудобнее, мы поволокли свою добычу вверх, скользя по снегу и едва не падая. Только бы успеть! В это время тепловоз громко просигналил. Краем глаза я увидел, что красный на семафоре сменился на зелёный и состав начал очень медленно двигаться. Юрий Иванович и Лёха в один голос подгоняли нас. И, покуда мы, всё-таки, успевали подбежать к поезду, пока он ещё не набрал скорость, Оленевод даже спрыгнул на землю, подхватывая со своей стороны кусок забора. Совместными усилиями мы затолкнули его на площадку и, уже на достаточно быстром ходу, запрыгнули следом. Подполковник Ерёмин потом долго не мог прийти в себя. Для него это было, конечно, испытание нервов, а о возможных последствиях и говорить нечего, останься мы с Генкой на том забытом полустанке, в ночи и морозе… Но, зато «решётка» забора нас всех просто спасла. Древесина досок оказалась настолько сухой и горючей, что мы мгновенно растопили печь, в считанные минуты вскипятили чай и нагрели помещение до вполне приемлемых, при такой стуже, условий. К тому же, следующая остановка на полноценной станции была очень нескоро, только к утру и добытых дров нам хватило на целую ночь. Единственное, было немного стыдно перед хозяевами тех домиков в забайкальской глубинке. Наверное, так и не понявшими – кому понадобилась энная часть их старого, покосившегося забора…
Нас продолжали двигать с пути на путь. В какой-то момент, если судить по лёгкости хода, наш вагон остался, вообще, в одиночестве, на привязи у тепловоза. Потом снова был сцеплен с другими. Причём, явно не с теми, с которыми соседствовал до этого: из-за торцевой стенки на нас повеяло плотным и тяжелым ароматом нефти. Немного после, выйдя на площадку к двери, чтобы оценить обстановку вокруг, мы увидели наши платформы с техникой далеко в стороне, на другом пути. В таком варианте несение караульной службы сводится почти минимуму. Ответственность за сохранность вверенного нам груза берёт на себя железная дорога, точнее персонал станции. А нам остаётся только охранять самих себя и теплушку.
Наступила ночь, но станция не знала отдыха. По-деловому сновали тепловозы, мигали огни. Двигались туда-сюда вагоны. Ярко освещённый вокзал принимал и провожал поезда.
От печки приятно пахло углём. Лёха снова завалился подремать, следующая смена на посту его. Подполковник Ерёмин читал. Гена сосредоточенно корпел над погонами: парадные прапорские он постепенно превращал в нарядные дембельские. Суть работы заключалась в том, что он вдоль, ряд за рядом, прошивал их тонкой медной проволокой, так что получался красивый зелёно-оранжевый узор поверхности. Потом останется наложить внизу латунные (под золото) буквы, а где-то посередине сержантские лычки. Дембеля по-настоящему начинают готовиться к отъезду домой еще, будучи дедами, то есть, за сто дней до Приказа, но Генка приступил к этому только незадолго до Него, в конце февраля. Видимо, боялся сглазить, и не торопился. А, скорее, было не до этого из-за постоянных караулов, нарядов и заботы о подчинённых. Теперь же, время есть. Особенно здесь, в дороге. Особенно, когда до дембеля совсем немного…
Оленевод, в отличие от Генки, к дембелю сильно не готовится. Все эти «рукодельные», по его словам, «заморочки» он откровенно презирает, ехать домой собирается чисто в «гражданке». Знает, что дома он так и так скоро будет, возможно даже, что одним из первых. Если, конечно, не припашут на какой-нибудь «аккорд», которых в дивизии хватает по весне, а исполнителей традиционно не хватает. Лёха хороший отделочник и плотник (уже не по специальности, а по природе) и его вечно привлекают к ремонтным работам. Уже сколько квартир отремонтировал. То одному, то другому офицеру. Сейчас к нему опять его взводный Чепиль подкатывает. Поменять плитку в ванной в новой квартире. Но Лёха уже не горит желанием «калымить» и, будучи в карауле с нами, пока дышит с облегчением!..
Наш вагон постепенно двигался к горке. Это чувствовалось, потому как, уж столько времени носило нас по путям и закоулкам станции, что начал теряться счёт времени и мы устали гадать, выскакивать одному из нас на пост или всем вместе приготовиться не упасть, сохранять равновесие… Это виделось, когда на очередной короткой остановке мы выглянули в проём двери. Впереди светилась цепочка сигнальных огней, а за ней длинный протяжённый спуск с прямыми рядами рельсов и убегающими по ним вагонами. С равной периодичностью оттуда слышался грохот металла и эхо от него по всей округе, даже содрогалась земля.
– Так, по местам, бойцы!
Команда Юрия Ивановича загнала нас обратно в жилой отсек и потянулись секунды ожидания. Спуск с горки, особенно испытываемый в первый раз, несомненно, запоминающееся событие! Когда это происходит, вроде бы, ничего страшного не случается. Ну, разогнался вагон, аж свист в ушах стоит - с кем это не бывало в обычной дороге? Ну, влепился от души, на полной скорости в другой… Но когда ты точно знаешь, что он летит сам по себе и его уже никак не остановишь, то, естественно, чувствуешь себя не совсем уверенно. Да, чего говорить, становится не на шутку страшно… Недаром рельсовые пути на горках абсолютно прямые. Но даже на них бывали случаи, когда вагоны сходили с рельсов. И не просто заваливались на бок, а вставали на голову и кувыркались. Особенно, если нарушена центровка вагона, как, например, у нашего караульного: большая высота бортов и весь груз только в одной половине… Короче говоря, хорошо, что мы не в первый раз это проходим и сейчас только усмехаемся друг другу. Много раз приходилось проходить горки, а сейчас, наверное, уже последний. В смысле, что не придётся больше ездить в грузовых вагонах. А только в пассажирских, которые с горки не спускают. Разве что, Оленевод, придя работать на «железку», ещё не раз испытает такое удовольствие!..
Спуск прошёл нормально. Конечно, в момент удара, с неописуемой мощью громыхнуло всё железо вокруг нас. Печная труба готова была рухнуть вниз отдельными коленами, но удивительно, что удержалась в потолочном люке. Мы согласованно подхватили то, что сорвалось со стенок и гвоздей, либо готово было покатиться по полу, удержали в вертикальном положении саму печь. Правда, все постели уехали к передней стене, оголив доски нар, но вернуть их назад было несложно. Немного погодя, поезд в новом и полном составе двинулся в путь. Теперь уже надолго. В короткие минуты стоянки, Юрий Иванович с Оленеводом пробежались вдоль состава, проверили наши вагоны. Они были на местах и в таком же порядке, как раньше – два спереди и три сзади от теплушки.
5 июля 2010 г. Утро.
«КАЗАРМА – ДОМ СОЛДАТА». Такой торжественный плакат висел на входе во внутреннее расположение. От себя добавлю – первый и главный дом. Потому что были и другие места нашего обитания, в меру постоянные, в меру временные. О которых будет рассказано дальше. Но казарма, несомненно, самый главный и основной дом. Все более-менее значимые события армейской жизни происходили для нас в её стенах.
Она была сравнительно старая по возрасту. Построена ещё в начале 70-х годов прошлого века, когда посреди сплошной тайги, вблизи тогда даже не городского района, а просто посёлка Падун, было решено разместить учебный батальон связи. Тогда в каждом из двух двухэтажных зданий размещались по две полноценные учебные роты курсантов и все помещения были забиты под завязку либо людьми, либо имуществом. За почти двадцатилетний срок эксплуатации и издержек воинского быта, здания, конечно же, потеряли новизну, износились, но продолжали верно служить уже нам, солдатам-мотострелкам. Благодаря соответствующей штатно-организационной структуре, подразделения нашей дивизии были небольшими по реальной численности. Посему, в частности, в одной только нашей казарме спокойно размещались 1-й и 2-й мотострелковые полки, сапёрный батальон – на первом этаже, артиллерийский, зенитно-артиллерийский полки, батальон связи, комендантский взвод («комендачи») – на втором этаже. Не считая обязательных для любой казармы Ленинских и оружейных комнат (по одной на каждом этаже), умывальников, туалетов, сушилок, бытовок, кладовых, в некоторые периоды службы у нас размещались рабочие кабинеты командиров, штабы соответствующих же полков и даже спортивные уголки, созданные руками солдат.
Внутрь казармы было два входа. С правой стороны на первый этаж, а с левой на второй, к нам. Вверх вела крутая деревянная лестница, как в старинных домах. Она была со старомодными перилами и постоянно скрипела под ногами. Независимо от того, идти медленным шагом или быстро, энергично, через две ступени сразу. Поднимаясь по ней, иногда могло показаться, что попал в обычный гражданский дом, настолько своеобразной была планировка здания.
Несмотря на старость, казарма была очень уютной. В неё хотелось возвращаться всякий раз после караулов, нарядов, хозяйственных работ, учений или командировок. В ней царила приятная прохлада жарким летом. Хотя, зимой, всё-таки, часто было холодно. Особенно в морозы ниже -30. Сказывалась изношенность отопительного оборудования (батарей, труб) и множество дыр в обшивке стен, по углам. Но молодым солдатским миропониманием это воспринималось легко. Пресловутые «тяготы воинской службы» (в конкретном случае – бытовые), как должное, становились объектом шуток и смекалки. Тем более, что днями мы были на ногах, в помещении не засиживались и чрезмерный холод нас только взбадривал. А во время сна выручали шинели или дополнительные одеяла, накинутые поверх основных.
В казарме всегда пахло, в принципе, теми же запахами, что в любой казарме: мастикой, сапожным кремом, оружейной смазкой, отглаженной формой, шинельным сукном, куревом, зубной пастой. Но сам по себе, в совокупности, запах казармы, такая вещь… Достаточно один раз почувствовать, чтобы пронести через всю жизнь и не забыть! Основная часть каждого этажа делилась центральной внутренней стеной на два спальных расположения. В любое из них были отдельный вход и выход с другой стороны. В соседнем с нами расположении размещались зенитчики, связисты, «комендачи». Все вместе, поскольку зенитчиков всегда было меньше, чем нас – от силы два отделения, связистов и «комендачей», вообще, по одному. А, вот, наше расположение занимали полностью мы, артиллеристы. Поначалу, когда нас насчитывался только один взвод (но из целых пяти отделений), с нами ещё соседствовал каждые раз в полгода «карантин» дивизии. Однако, когда расформировали роту охраны и один её взвод передали нам, мы сразу стали батареей двухвзводного состава, заняв расположение, буквально, от стены до стены. Так что, «карантины» в дальнейшем пришлось формировать в первой казарме на месте роты охраны. А к нам периодически добавляли не только одно-, а и двухярусные кровати. То есть, были моменты, когда спальных мест «обычного» формата не хватало…
Мне хорошо помнится, как стояли наши кровати. В два длинных ряда. Первый ногами к центральному проходу, второй к внешней стене и окнам. Головами они соприкасались. Согласно штату артиллерийского отдела, я числился во втором отделении 1-го взвода и моя кровать была по счёту шестой от входа и с начала первого ряда. Такая же, как все остальные. Строго заправленная синим суконным одеялом с тремя чёрными полосами, с небольшой жестковатой подушкой поверх него, лицевым и ножными полотенцами на перекладинах. Когда-то в 90-е годы, спустя немного времени после того, как пришёл из армии, я постоянно мечтал снова побывать в дивизии и зайдя в казарму, увидеть свою кровать. Посидеть, а если получится, то и полежать на ней. Увидеть того солдата, за которым она теперь закреплена. Пожелать ему успехов в службе и счастливых снов… К сожалению, мечты с каждым годом откладывались, а потом окончательно задвинулись на задний план из-за череды событий и изменений в последующей жизни.
Мне часто вспоминается обстановка спального расположения во время сна. Ночью это приглушённое синеватое освещение, осторожные шаги то дежурного по отделу, либо по роте, то дневальных. Похрапывание, шевеление ребят, скрип кроватей. Полосы света от фонарей на улице. Днём нам часто удавалось спать перед заступлением в караул. В таком случае, мы обычно не расстилали постели, а укладывались прямо на одеяла в форме, сняв только сапоги и закрывались шинелями…
А ещё, мне всегда нравился вид из окон. Они были вдоль всей внешней стены и выходили на плац. Но благодаря высоте второго этажа, видно было гораздо дальше его небольшой ровной территории: поверх старой «столовки», складов, сан.части, 2-го поста до дальнего леса на горизонте. Вечерами в том направлении садилось солнце и часто, между делом, можно было наблюдать красивые таёжные закаты. Это было особенно захватывающе на вечерней поверке. Наши два взвода становились в шеренгу вдоль всей внутренней стены расположения, лицом к кроватям и окнам. Кто-то из зам.ком.взводов проводил перекличку, а мы бодро отвечали и устремляли взгляд навстречу вечерней заре… Иногда, будучи дневальным, я подходил к окну и смотрел туда в одиночестве. Но это лирика. А прозой было то, что казарма жила своей жизнью, весёлой и разнообразной.
В расположении мы собирались в любое свободное время. Невзирая на строгость Устава, рассаживались не только на табуретах, но и на кроватях. Обсуждали новости, шутили, вспоминали случаи и события за прошедший день. Часто пели под гитару. Особенно любили слушать истории из армейской жизни, когда с нами был капитан Кириллов. Он чаще других офицеров заступал дежурным по отделу, а как взводный, проводил с нами большую часть своего личного времени. В отличие от командира 2-го взвода – «старлея» Чепиля, который наоборот, в казарме не задерживался, а в основном ходил с нами в караулы. Кирилов был хорошим рассказчиком. Голос его отличался звонкостью, богатством эмоций. Лицо молодое, почти мальчишеское со светло-голубыми глазами и усами, как у гусаров из исторических фильмов. Когда-нибудь я расскажу о нашем взводном подробнее. Пока же, только добавлю, что он умел рассказывать. А мы слушали его с удовольствием…
Хорошим рассказчиком был и замполит Пяточенко. Но того сама должность обязывала. И в его присутствии нельзя было расслабленно устроиться на кровати. Гораздо лучше (для своего же блага) удобно присесть на стуле, в Ленкомнате. Она находилась в другом конце этажа. Чтобы в неё попасть, нужно было пройти насквозь через наше или соседнее расположение и выйти на небольшую площадку. Остановившись на ней (обычно на пару секунд), слева можно было увидеть двери в кладовые «соседей», то есть зенитчиков, связистов, «комендачей». Справа - общую для всех комнату-бытовку и дверь запасного выхода на первый этаж. Обычно он всегда был закрыт на замок и чтобы спуститься вниз, нужно было пройти обратно через то или другое спальное расположение до основной лестницы. А прямо по курсу и находился вход в Ленинскую Комнату.
Это была святая святых любой казармы и, нашей, в частности. Тут было в отличие от других помещений невероятное богатство цвета и оттенков. Прежде всего из-за разнообразной наглядности. На лицевой стене висела огромная политическая карта мира. Перед ней стоял на столике не такой огромный, но всё же внушительный бюст Вождя мирового пролетариата. По одну сторону от него, ближе к двери, находились стеллаж с книгами, трудами того же Вождя и подставка для подшивок основных тогда газет: «Правды», «Известий», «Красной Звезды», «Труда», «Комсомольской правды». Плюс обязательного к ним издания Забайкальского Военного Округа, газеты «На боевом посту». По другую сторону стол для руководителя, в роли которого выступали тот же капитан Кириллов, подполковники Пяточенко, Шахов, а часто сам командир полка Втюрин или пришедший после него Тихоненко. На боковых стенах, в простенках окон прочно обосновались стенды с описанием Видов и родов Вооружённых Сил, характеристиками лиц высшего командного состава СА и ВМФ, статьями и положениями Уставов, знаками отличия и различия, солдатской доблести, страницами истории Великой Отечественной и современного дня нашей Армии… Всевозможным журналам типа «Советского воина» и приложения к нему, «Знаменосца», «Агитатора армии и флота», «Военного вестника», «Коммуниста вооружённых сил», а также книжкам по военной тематике уже не находилось определённого места. Поэтому, они лежали подшивками, либо просто стопками на столах, подоконниках. Здесь, в этих стенах, само собой, прежде всего проводились политзанятия, инструктажи перед заступлением в караулы и подведение итогов несения службы после них, поздравления, награждения. Но мы заходили в Ленкомнату свободно и вне официальных случаев. Зачастую, когда надоедало быть в расположении или нужно было место за столом для какого-либо дела. Тут обычно писались письма, шло чтение книг, газет, журналов, игры в шахматы, домино. Разве что просмотра телевизора не было. Он постоянно ломался и в конце концов его перенесли на стену площадки перед Ленкомнатой, где он чисто символически провисел всё оставшееся время, напоминая о себе, как о предмете подотчётного имущества.
Параллельно с неофициальной должностью помощника-оформителя нач.штаба, я также неофициально, (но вполне реально) занимал должность редактора стенгазеты. Поэтому, иногда, днями и ночами просиживал в Ленкомнате за сдвинутыми вместе столами над листами ватмана, в окружении карандашей, фломастеров, баночек краски и туши. Сколько стенгазет, агиток, плакатов, боевых листков я выпустил за всё время службы совместно с некоторыми сослуживцами (честь и хвала им за помощь, конечно), но чаще в одиночку – не перечесть!.. И во многом, благодаря уютной, тёплой, деловой обстановке Ленкомнаты.
Ещё одна особенность, скорее тайна Ленкомнаты, как впрочем, любого помещения казармы, о чём обычно не рассказывают или забывают в торжественные минуты. Я же не могу не упомянуть, поскольку это часть нашей службы, её негромкая, но по-своему интересная сторона. Батареи отопления под окнами в Ленкомнате всегда были скрыты за красивыми панелями с решётками. Так что, рядом в ними имелось много пустого пространства, незаметного любому внешнему взгляду. И куда с незапамятных времён прятались самые разнообразные вещи, предметы, ценности солдат. Начиная от продовольственных деликатесов к чаепитиям и заканчивая принадлежностями к будущему дембелю. Конечно, рано или поздно, тайники вскрывались. Виновные, как правило, не признавались во владении тем, что было конфисковано. Или признавались и получали хороший нагоняй от замполита – главного хранителя уже не тайных, а легальных ценностей Ленкомнаты. Ему бы только гордиться, как мы шутили, что его владения имеют репутацию самого-самого надёжного хранилища солдатских причиндалов, в отличие от сушилок, «каптёрок» и спальных матрасов, где в любой момент твои богатства легко обнаружат! Но он рассуждал иначе, вслух называя это по меньшей мере «кощунством над святыми понятиями и символами Государства». К чему, надо полагать, причислял саму Комнату и всё её содержимое. И, несмотря на своё чисто человеческое чувство юмора, по долгу службы, беспощадно с этим боролся. Добавлю, что будучи на очень хорошем счету у подполковника Пяточенко, являясь его послушным помощником, я тоже, признаюсь, немного был грешен в том, что использовал один из потайных углов Ленкомнаты для своей корыстной цели. Где-то перед дембелем мне посчастливилось урвать на складе новенький танковый комбинезон, о котором я мечтал всю службу, ещё даже со времён «учебки». Хотелось сохранить и увезти домой, на память. Лучшего места, чтобы спрятать до дня отъезда, кроме Ленкомнаты мне не представлялось. Однако, в итоге я остался ни с чем. Даже замполит ничего не успел узнать о моей затее, поскольку в один прекрасный момент кто-то из однополчан вперёд него добрался до моего тайника и не смог устоять перед соблазном завладеть моим богатством. Кто это был, я разумеется, никогда уже не узнаю. Жалко было, что ни говори, терять «комбез». Тогда они были у солдат в цене, их нельзя было приобрести просто так, на «гражданке» как сейчас. Но чего я не терял по молодости? Не он первый, не он последний. В общем, горевать долго не пришлось, поскольку другие дела и обстоятельства заслонили случившееся. Хоть перед замполитом моя совесть была теперь совершенно спокойна…
Ну, в Ленинской Комнате можно долго находиться и рассказывать про неё. А если выйти обратно, то между ней и каптёркой «соседей» можно увидеть ещё одну дверь, о которой перед посещением Ленкомнаты не было сказано. Здесь находился рабочий кабинет нашего командира полка. Поначалу в нём можно было застать подполковника Втюрина. Но когда тот стал начальником РВА дивизии и у него появился отдельный кабинет в штабе Тыла, сюда поселился замполит. Я тоже часто бывал тут, когда в Ленкомнате было шумно, а мне требовалась тишина для выполнения очередного творческого задания. Пяточенко запросто оставлял ключ и я мог чувствовать себя как дома. Кабинет был маленький, узкий, словно сжатый с боков и обстановка в нём самая простая: письменный стол, да пара стульев. Единственно, что вдоль обоих боковых стен – шкафы. От окна до двери и от пола до потолка. Нетрудно догадаться с первого раза, что они были заполнены всевозможными бумагами. Правда, по сравнению с Ленкомнатой, бумаги эти были не для широкого обозрения и изучения, а наоборот, вряд ли подлежали огласке. Особенно, в те времена. Среди них мелькали какие-то планы, приказы, чертежи с, как сейчас говорят, грифом «СЕКРЕТНО». Наверное, замполит мне очень доверял, когда разрешал находиться здесь!.. Впрочем, меня большинство бумаг как-то и не интересовало. Единственно, что привлекло внимание, это журналы, которых не было в Ленкомнате: «Военная мысль» и «Информационный сборник». В отличие от других, на этих изданиях скромно, но серьёзно красовалась надпись: «ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖЕБНОГО ПОЛЬЗОВАНИЯ». Хотя по содержанию они были интересными. В них рассказывалось об иностранных армиях, чем я интересовался тогда. И мне было удивительно, в чём же здесь заключаются секреты и закрытость от широкого читателя? Ведь, о нашей, Советской Армии в них не было ни слова, а об армиях вероятного противника (да не одного) полезно было бы прочитать и знать каждому солдату… В остальном же я сильно не задумывался и не задерживаясь на журналах, возвращался к своим делам.
Рассказывая о казарме, нельзя забыть ещё об одном помещении, с которым мы были связаны самим характером нашей службы и предназначением себя, как военных. Речь, конечно же, об оружейной комнате. Все называли её просто, «оружейка». Она находилась в начале коридора, перед спальными расположениями. Недалеко от поста внутреннего наряда. Единственная, пожалуй, комната с решётками на окнах и решётчатой дверью. Каждый раз при её открывании звучал резкий звонок сигнализации и это один из немногих звуков казармы, который навсегда останется в памяти, как её визитная карточка. Внутри неё в пирамидах хранились автоматы всех солдат казармы, патроны в «цинках», штык-ножи, запасные магазины и многое чего другого из оружейного имущества. Про «оружейку» можно рассказать много. Больше, чем про спальное расположение или Ленкомнату. А можно ничего не говорить, в самом названии всё сказано ёмко и чётко. Сюда мы заходили привычно и, кажется, даже без особого трепета при получении и сдаче оружия, иногда находились внутри для его чистки или уборки самого помещения. Но только сейчас, спустя столь долгие времена, я начинаю понимать, как нахождение здесь дисциплинировало, максимально обостряло сознание, серьёзность происходящего, благодаря чему ясно виделся великий смысл нашей простой и спокойной, на первый взгляд, службы…
Я открыл глаза и медленно вернулся к окружающей меня действительности. Снова за начавшийся день я почувствовал грусть и пустоту внутри себя… Прощай, казарма!.. Ты была именно здесь. Старенькая, двухэтажная. Стоящая на небольшом возвышении над плацем. Окрашенная в неброский тёмно-серый цвет. С козырьками над входными дверями. Со скамейками, мусорными урнами в виде, почему-то, пингвинов и подставками для чистки обуви перед ней. Ты осталась только на любительских фотографиях, да в нашей памяти…
Я снова наискосок пересёк плац и остановился где-то на углу бывшей столовой. Здесь сделал несколько первых за сегодняшний день фотографий. Привычно уже отмечал изменения в окружающей обстановке.
Во время моей службы за столовой размещались продовольственные склады. Они так и остались, но стояли пустые. Дорожки между ними заполнялись травой. Казарма Особого отдела, целой и невредимой, стояла на своём месте. Двери и окна в ней также заколочены, но караульного городка рядом уже не было. На его месте вырос целый лесок из елей и тополей, которые раньше были редкими и едва опоясывали его по окружности. Я не мог не остановиться и не вспомнить это место. Караульный городок… Одно из важных мест во времена нашей службы. Сюда мы приходили в полном снаряжении перед разводом и уходом в караульное помещение. Здесь нам очень доходчиво разъясняли те моменты и положения, которые в Уставе написаны зачастую сухими и малозначащими строчками. А именно тут они становились полными такого глубокого смысла, что становилось ясно, почему говорят, что многие из них «написаны кровью»… Тут была аккуратная площадка, отсыпанная гравием и в разных её частях размещались Учебные Места. У каждого свой номер и наименование. Можно было во всей подробности отрепетировать самые разные элементы караульного процесса. А сейчас всё исчезло под кронами деревьев… Зато, перед сан.частью появилась караульная вышка знакомого старого образца, разве что окрашенная в современный камуфляж. При этом, небольшой кусок территории около неё был огорожен колючей проволокой. Видимо, сравнительно недавно тут собирались организовать ещё один караульный пост. Мед.склады, к примеру. А, может, начали строить новый караульный городок, да так и бросили потом… Здание сан.части практически не изменилось. Только, поменяли дверь. Теперь она была целиком из железа и плотно закрывала весь проём (как в подъездах современных городских домов). Естественно, она была заперта. Окна плотно задёрнуты шторами изнутри. Никаких звуков. И никаких признаков людей в помещении. А колючего ограждения и периметра 2-го поста не было вообще. Вся его внутренняя территория совершенно открыта. Её и внутренней-то сейчас нельзя было назвать – наполовину пустырь, свободный для прохода и проезда. Практически все строения складов разгромлены. Те, что ещё оставались, были без окон, дверей и даже стен. С внешней стороны вплотную подступал лес.
В мою бытность 2-й караульный пост был сравнительно небольшим по площади территории, но носил гордое наименование «Склады ДОС». Только не в смысле Домов Офицерского Состава, а Дивизионно-Объединённые Склады. Кто придумал такое лексически несопоставимое название, оставалось неизвестным. Но, по-видимому, смысл в него вкладывался глубокий и, как многое в армии, чем запутаннее – тем надёжнее… Так же, как плотная и густая изгородь из колючки с МЗП впридачу, в два ряда опоясывавшая территорию поста. Длинные и приземистые, в основной массе, домики складов были деревянными (дощатыми, реже бревенчатыми) стояли плотными рядами, образуя своеобразные улицы и хранили в себе огромные запасы, главным образом, вещевого и хозяйственного имущества. Ориентированного, естественно, на случай развёртывания дивизии до полного штата. Именно на этих складах можно было поживиться новыми сапогами, хэбэшками, шапками, а если очень хорошо повезёт, то и комплектом новой формы одежды – «афганкой» (причём, в этом случае не всегда на «халяву»…) и из-за этого многие солдаты любили бывать здесь на хозяйственных работах, в отличие от того же парка… Между домиками в некоторых местах располагались прицепы от автомобилей и автомобильные же кузова, закрытые на замки – тоже складские помещения. А в дальнем углу, ближе к лесу возвышалась пара металлических ангаров. В одном из них таился отдельный склад запчастей, в другом пилорама для нужд хозяйственной службы дивизии. Особенностью 2-го поста было то, что одной из боковых сторон он соприкасался с питомником караульных собак и свинарником. В той же стороне находилась одна из двух вышек. Когда мне приходилось нести здесь службу, я с высоты своего положения часто наблюдал, что происходит в хозяйстве свинарей и собаководов. Тем более, что на свинарнике служил один из моих друзей по «учебке» - Санька Полещук. Типичный хохол по натуре (даром, что родом из Приморья), он не прослужив ни дня по основной воинской специальности, быстро освоился в уходе за живностью!.. Также, его обязанностью было возить отходы со столовой. Каждое утро он запрягал единственную в нашей дивизии лошадь в тележку или в сани (в зависимости от сезона года) и делал по две-три ходки в течение дня. Находясь же на месте и видя, что я на посту, Санька обычно подходил к забору и угощал меня чем-нибудь из своих запасов: кофе, печеньем, хлебом с маслом. Если не было посторонних, мы могли «убить моё время»: поговорить «за жизнь», обменяться новостями. Тем более, что кроме 2-го поста, в других условиях общаться нам практически не приходилось. Саньке был заказан вход в казарму: практически все солдаты презирали его за то, что он «гасился» от настоящей службы. А я, будучи занят этой самой службой (караулы, парки, наряды), редко мог найти время, чтобы забежать к нему… Понаблюдав с высоты и поговорив с приятелем, я обычно шёл по периметру дальше, поскольку долго находиться рядом со свинарником было малоприятно из-за естественных «ароматов» этого места. С другой стороны с постом вплотную соседствовало здание сан.части. С этой же стороны в углу находилась вторая вышка. С неё хорошо просматривалась наша казарма, плац, обратная сторона столовой. Ну и, естественно, весь 2-й пост. А сразу за колючкой начинался лес…
Я не стал задерживаться тут. Повернул к дороге и пошёл к 1-му посту. Там, вроде бы, не так всё порушено. Угловое здание складов РАВ и бывший склад ГСМ на месте, но из-за них не видно центральную часть поста. Колючка и периметр были не сплошными и я нашёл проход внутрь…
Из-за того, что наша дивизия была, по сути, не боевым соединением, а базой хранения, у неё не имелось Боевого Знамени. Точнее, как таковое, оно существовало, но тихо лежало в специальном хранилище. И вовсе не в Братске. Даже не в Чите, как штабе Округа. А где-то далеко в Москве, на складах одного из многочисленных Центральных Управлений Министерства Обороны. По крайней мере, так говорил нам на политзанятиях замполит. И вручено это Знамя могло быть только в случае полного боевого развёртывания 110-й МСД и вступления её в реальные боевые действия. Пока же мы жили без Знамени и поэтому, как сами уже рассуждали, пост под номером «1» должен располагаться не в здании Штаба дивизии у несуществующей Святыни, а на вполне рядовом объекте из тех, что находились в военном городке под охраной нашего караула. Но, при этом, на самом ближнем к зданию Штаба. Таким, как нетрудно догадаться, являлась объединённая территория парка транспортных машин, складов РАВ и ГСМ. Здесь, на сравнительно небольшой по площади, но, настолько же сравнительно беспокойной, территории мне часто приходилось нести службу.
Парк транспортных машин ещё называли «ближним», в противовес парку «дальнему». Он начинался от въездных ворот, которые выходили в сторону Штаба дивизии. Здесь располагались: в первую очередь здание КТП – контрольно-технического пункта и ПТО – пункта технического обслуживания, стоянка дежурных машин, в том числе гусеничного тягача БТС для буксировки неисправных транспортных средств, аккумуляторная, в которой постоянно работал наш однополчанин Олег Майер, небольшие хранилища запчастей и химикатов. В углу, как бы сами по себе, находились так называемые Склады Политотдела. Почему они так назывались – понятно, а что было внутри, мне до сих пор не ясно. По крайней мере, на инструктаже караула знать дальше названия объекта и номера печати, которая висела на его замке, от нас и не требовалось. Главное, чтобы он надёжно охранялся и никто на него не посягал.
Зато гораздо интереснее была, непосредственно, площадка транспортных машин. Она занимала всю центральную часть территории, от КТП с одной стороны до складов ГСМ с другой. Попросту говоря, на ней размещались машины, которые постоянно изо дня в день куда-то ездили, в противовес тем, что стояли в «дальнем» парке на хранении и в покое. В первую очередь здесь кучковались командирские УАЗики: от машины комдива и его замов до машин командиров полков. Я до сих пор помню их номерные знаки. Белые цифры и буквы на чёрном фоне. Серия у всех единая – ВЛ. Номера командования дивизии начинались с «00», а командиров полков с «25». В частности, номер УАЗика подполковника Втюрина (позднее Тихоненко) был «25-80 ВЛ». Также на площадке обитали десятка два (если считать всех вместе) ЗИЛов, ГАЗ-66-х, «Уралов», КАМАЗов, автобус АПП-66 для «безлошадных» офицеров и прапорщиков, трактор «Беларусь» с задним ковшом… Особняком был танк Т-55. Его сняли с хранения в «дальнем» парке в одном из мотострелковых полков и долго гоняли, видимо, в качестве учебной машины. То по дорогам внутри городка, то от Падуна до дивизионного учебного центра. «Ночевать» он обычно оставался на площадке. Но однажды про него будто забыли и он встал здесь словно на вечную стоянку. Уже не было видно, что к нему подходит экипаж или хотя бы механик-водитель. А вскоре началось то, чего нетрудно было ожидать. Боевую машину стали разбирать на запчасти все, кому не лень. Сначала с него исчезла оптика, затем внешнее навесное оборудование. После, по всегда приоткрытым люкам на башне, стало ясно, что дошла очередь до «внутренностей». И наконец, от танка остались, по сути, лишь корпус, башня с пушкой и ходовая часть. Таким он простоял до конца моей службы.
В дневное время нести службу на 1-м посту приходилось строго на вышках, поскольку по всей территории туда-сюда ходил рабочий армейский народ, ездили машины. Это надоедало и зачастую нервировало. А порой доходило до крайностей. В ходе которых невольно хотелось применить требования Устава на практике. У меня произошло подобное в один из караулов зимой. В тот раз мне надоело стоять на вышке без движения, к тому же на ветру. И я решил немного походить по территории. Когда оказался с краю стоянки, у складов РАВ, мимо меня несколько раз проехал бортовой ЗИЛ-157 с зенитного полка. Он уже минуты две до этого наворачивал круг за кругом по площадке. В кабине сидели три человека и, судя по весёлым физиономиям, никуда не торопились, убивали время в своё удовольствие. Теперь же, увидев меня, сразу задались целью поиграть мне на нервах. Это я хорошо понял, когда увидел, что машина каждый раз проезжает всё ближе и ближе от меня. В очередной раз я, когда я ещё надеялся, что им это надоест, грузовик целенаправленно двинулся прямо в мою сторону. Надрывно урчал мотор, поблёскивали зарешеченные фары, в нос ударил запах бензина. Стало не по себе. Ещё оставалось время отскочить вбок, но не успев как следует испугаться, я мгновенно сорвал с плеча автомат и сбросив предохранитель, демонстративно передёрнул затворную раму. Как ни странно, для «водилы» этого жеста было более чем достаточно. Он молниеносно вывернул руль, автомобиль скакнул в сторону от меня. И хотя они ещё раза три проехали мимо, но уже не ближе чем за десять-двенадцать метров ко мне. А потом, по-видимому, вообще, встали на стоянку. Я же с чувством полного удовлетворения тут же извлёк патрон из ствола и поневоле побрёл обратно на вышку. Чтобы лишний раз не испытывать судьбу…
Да, площадка для транспортных машин «ближнего» парка осталась, как была. Но теперь на ней не было ни грузовиков, ни УАЗиков, ни танка. В полном одиночестве, сиротливо стоял старый «жигулёнок», а вокруг валялось различное автомобильное железо, покрышки, замасленная ветошь, пластиковые бутылки. И совершенно безлюдно. Двери складов приоткрыты. Сами склады, разумеется, пустые. При расформировании любой воинской части, в первую очередь, вывозится секретная документация, затем вооружение и боеприпасы, а потом уже всё остальное… Склад ГСМ ограждён колючкой и цистерны на местах. Появились небольшие кирпичные строения, которых при мне не существовало. Но всё заброшено, зарастает травой и кустарником. От горючего сохранился только запах. Похоже, он ещё долго не выветрится.
В задней стороне поста ещё одна непривычная пустота. По какой причине – я уже был наслышан. На этом участке территории в нашу бытность находился огромный металлический ангар, который очень плотно окружали не один, а два ряда колючей проволоки с датчиками сигнализации и в какое-то время был организован даже отдельный караульный пост. Здесь находилось Хранилище Ракетного Дивизиона (именно так, с большой буквы!) и по слухам, внутри содержались ракеты как с обычными, так и с ядерными боевыми частями. Захватить-то это время мы успели, но, так и не суждено нам было узнать, насколько ракеты были ядерными… А в 1991-м году ракетные дивизионы были выведены из состава всех мотострелковых и танковых дивизий Советской Армии и объединены в отдельные ракетные бригады окружного подчинения. Так что, именно в то время пусковые установки тактических ракет «Луна-М» вместе с ракетами навсегда покинули Братскую землю и секретный ангар стал не нужен…
Да, уже немало впечатлений от увиденного. Что будет дальше?.. Утро заканчивалось, солнце поднималось выше, становилось жарковато. Я решил вернуться к штабу дивизии, который пропустил с самого начала, а, заодно, к штабу тыла. Чтобы потом к ним не возвращаться. Ворота парка закрыты, поэтому, мне пришлось снова обойти склады РАВ по периметру поста и выйти на дорогу к плацу и штабу.
Яркое солнце, ясное небо. Как когда-то во времена службы… Но тогда здесь было оживлённо и беспокойно. А сейчас мне больше не встретился ни один человек. Увижу ли я кого-то ещё на огромном и заброшенном пространстве?..
Апрель 1989 г. Выездной караул.
До окончания ночи поезд шёл практически без остановок. Мы крепко спали, но по очереди смотрели за печкой. А утром проснулись на маленьком полустанке у редколесья. Оленевод привычно подпоясал шинель ремнём, подхватил автомат и спрыгнул на насыпь, не уходя далеко от вагона. Остальные принялись за умывание и бритьё.
«Ванная комната», если её так назвать, находилась в дальнем углу холодной части теплушки и представляла жестяной умывальник, прибитый к стене над выпиленной в полу дырой. Сама дыра служила ещё и туалетом во время движения, по большой нужде. За ночь вода в умывальнике замёрзла и пришлось сначала подогреть немного в чайнике и долить туда. Зато, как приятно было потом взбодриться тёплой водичкой в прохладе утра!.. Особенно, когда поезд стоит на месте. Во время движения несколько сложнее. Во-первых, нужно сохранять равновесие и не упасть на мокром, а зимой и скользком в этом месте, полу. Во-вторых, от качки вагона вода выплескивается и разлетается в разные стороны, в том числе, на брюки и в сапоги. Но, всё, конечно, преодолимо. За годы службы и командировок мы научились бытовым премудростям вагонного интерьера. В соседнем с умывальней углу оборудована миниатюрная спортплощадка: перекладина для подтягивания, скамейка для качания пресса. Пока я набираю пригоршни воды и обтираюсь до пояса, Гена качает силу, которой у него и так в избытке. Но, лишний запас не помешает, как он сам шутит. Юрий Иванович уже «принял душ» раньше нас и теперь накрывает на стол, ждёт остальных к завтраку.
Слыша наши разговоры и движения, Лёха периодически заглядывает в вагонную дверь и подкалывает то меня, то Генку. В отношении Гены прикол очень простой: Оленевод издаёт языком и губами громкие звуки в такт подтягиваниям на турнике. Гена не обращает на это никакого внимания. Я же, чтобы спасти авторитет нашего пом.начкара, в очередной раз набираю горсть воды и с размаху выплёскиваю её в Лёхину сторону. Тот не ожидает такого, ошарашенно отпрыгивает в сторону и уже где-то за стенкой вагона возмущается:
- Хорош воду тратить! Я ещё не мылся!..
Видя, что мы продолжаем его демонстративно игнорировать, Лёха изобретает очередной номер. Мне под ноги, прямо из сливной дыры, выскакивают несколько камней и грязных комков снега. Видать, подобрался под самый вагон и начал обстреливать нас снизу. Не поленился же и снегу наскрести!.. Тут лопается терпение у Генки:
- Что, детство в жопе заиграло?!. Завязывай!.. Не забывай, что на посту!..
На этот раз Оленевод понимает с полуслова и успокаивается, возвращаясь к несению службы. Я, тем временем, энергично двигаясь на месте, вытираюсь полотенцем. Потом, не дожидаясь Генку, захожу в жилую часть теплушки. На столике дымится ароматный кофе. Не суррогатный армейский, а настоящий, из запасов Юрия Ивановича. Не только ближе к дембелю, но и в любом выездном карауле, позволительно дать себе возможность малость пошиковать. В буквальном смысле, вкусить гражданской жизни! С кружками кофе составили компанию хлеб и масло, рыбные консервы, яйца вкрутую, свежий лук. На плите подогревается ещё и каша, но в последнее время она не сильно в ходу. Так, для полноты картины и, чтобы, служба мёдом не казалась.
Зашёл Гена и мы принялись за еду. Хотели подождать Лёху, но поезд всё стоял и смена часового снаружи вагона продолжалась по-прежнему. За стенкой периодически нарастал, бушевал и стихал грохот – проходили встречные составы. Их было только слышно, но не видно. Небольшое окно на ту сторону, как известно, находится почти под потолком, а в данное время ещё и плотно закрыто на запор, чтобы не выхолаживать помещение. Морозы давно прекратились, но и весна пока только началась. Ещё не тепло. Особенно, ночами. Вон, до сих пор снег лежит. Сумел же Оленевод его найти, даже не отходя далеко от рельсов!..
Когда собирались в поездку, в Братске, вообще, стоял мороз под -20. Поэтому мы были не только одеты, как положено, в зимнюю ПэШа форму, шинели, шапки, но и захватили с собой старые бушлаты, которые в массовом порядке списывались на складе (в преддверии перехода на новые, «афганского» образца). На случай холодов в дороге. Как сначала казалось, перестраховались. Чем дальше ехали, тем становилось теплее. Хотели даже оставить их за ненадобностью в Гусином Озере. Но, всё же, потом передумали. Опыт и караульное чутьё подсказывали, что ватники ещё могут пригодиться в обратном пути. Грузовой вагон – не пассажирский. Если не печка, то в нём, как на улице. И, действительно, спать и укрываться с бушлатами оказалось гораздо теплее, чем с одними одеялами. И нары стали не такими жёсткими для спины и боков!
Поезд продолжал стоять. Неизвестно, сколько ещё ждать Лёхе, поэтому Гена перекусил быстрее нас и решил его подменить. Чай можно допить потом, во время движения. Он не надевая шинели, накинул шапку, взял автомат и вышел на площадку. Где-то за пределами вагона раздался радостный возглас и спустя мгновение Оленевод заскочил в теплушку, быстро разоружился и побежал мыться. Вскоре сидел вместе с нами за столом, довольный и настолько же голодный. Снова выйти на пост он не успел. Громко прогудел электровоз, привычно вздрогнули вагоны и состав медленно двинулся с места. Тут же зашёл Генка, повесил автомат на гвоздь и снова присоединился к нам.
Многие из дембелей сейчас считают дни, остающиеся до дома. Причём, в прямом смысле. Гена, когда есть время, украдкой вытаскивает из внутреннего кармана кителя календарик и некоторое время посматривает на него. Иногда отводит руку подальше, поворачивается к источнику света и созерцает календарь как бы на просвет. Каждый вечер он прокалывает иголкой число только что закончившегося дня и, потому, верхняя часть календарика представляет собой мелконькую сеточку, через которую и пробиваются тонкие световые лучи. Я каждый раз незаметно улыбаюсь этому. А Оленевод громко фыркает:
- Жизнь прокалываешь, Лобан! Как бы она тебя не подколола…
Гена в таких случаях усмехается:
- Ладно, будь спокоен. Это от тебя, чудо ты наше, можно ожидать чего угодно: и приколов, и подколов! А жизнь идёт, да идёт…
Лёха в ответ ему сердится и начинает доказывать, как правильно жить. Они обязательно принимаются спорить, горячиться, петушиться. Правда, больше играя на публику, чем всерьёз. И, что поделаешь, побеждает дружба. А дембельские традиции остаются неискоренимы…
После завтрака, если поезд идёт размеренно и скоро, служба продолжается по устоявшемуся распорядку. Уже никто не спит. К тому же, в эту ночь мы выспались достаточно хорошо. И в любой момент может быть остановка, соответственно, заступление на пост.
Благо, что в последнее время не требуется стоять во время движения на платформах с техникой и караулить её таким образом постоянно. Когда-то это было в порядке вещей, но мы этот порядок почти уже не захватили. Хотя, иногда приходится залазить и осматривать сохранность машин вплотную, а не со стороны. Но только на стоянках. В движении строжайше запрещено. О бойцах караулов стали худо-бедно заботиться. Это связано ещё и с теми ЧП, что случаются иногда. Когда караульные, залезая на особенно габаритные по высоте образцы техники, случайно задевали контактный провод для электровозов и получали если не смертельные удар, то очень серьёзные травмы. И выбывали из строя, как минимум, на всё время караула. Слава Богу, с нами такого ни разу не было и, надеемся, не будет!..
5 июля 2010 г. Утро ближе к полудню.
К штабу дивизии я подошёл очень быстро. Это во время службы идти до него казалось долго и боязно. Ведь, это был Штаб!.. Как церковный собор для верующего, куда абы как не пойдёшь, а только по особому случаю. И относишься к нему с трепетом и почтительностью… Во времена батальона связи, в этом здании размещались учебные классы по подготовке радиотелеграфистов. Но когда в городок перебазировали 110-ю мотострелковую дивизию, именно тут решили разместить её штаб. Само место было очень удачное: на взгорке (по сравнению с казармами, столовой, парком), недалеко от въезда в часть и КПП, так что, мимо никак не пройдёшь, в окружении деревьев и дорожек. И аура здесь всегда была очень благоприятная. Недаром, совсем рядом от него был оборудован спортгородок, и солдаты с удовольствием на нём занимались. Даже в свободное время. Тем более, под носом у командования. Хотя, повторюсь, в самом штабе бывать приходилось редко. Лично я за всю службу заходил внутрь всего три-четыре раза: когда только прибыл служить в часть, потом, когда уже уходил на дембель и получал на руки «военник», а также пару раз по каким-то торжественным (сам уже не помню) случаям. Потому что, в основном, все штабные вопросы для нас, солдат, решались в штабе Тыла. Там был штаб нашего полка (отдела) и туда-то, я заходил, чуть ли не каждый день, как к себе домой. Точнее, как на работу, поскольку одно время плотно помогал начальнику штаба подполковнику Шахову приводить в порядок штабную документацию. А в штабе дивизии находилось высшее командование. Для нас просто Боги!.. И самый верховный из них – комдив, полковник Сильченко. Как я уже говорил, высокий, широкоплечий, внушительный, с добрым, но властным лицом, он сам по себе излучал невероятную уверенность и величие, а военная форма ещё больше подчёркивала это… Так что, с учётом этого обстоятельства и многих других, штаб дивизии мы старались не беспокоить лишний раз своим присутствием. И даже сейчас, подходя к нему, я испытывал какое-то забытое чувство робости. Если не почтения…
Хотя, реальность была совсем другой. Здание штаба выглядело нисколько не лучше казармы. И если там всё было заколочено, то здесь двери главного входа были раскурочены и распахнуты настежь. Окна не только не закрыты, но и выбиты напрочь. Через них видно насквозь, что происходит на другой стороне здания. Не было уже красной таблички над дверью. Не чувствовалось былого величия и основательности.
Я осторожно зашёл внутрь. Тут, несомненно, похозяйничали, как говорится, все, кому не лень. Сразу, что меня поразило - это огромное количество… просто, масса бумаг!.. Они устилали пол прихожей, коридора и почти всех кабинетов. Торчали из шкафов, громоздились на немногих оставшихся столах. Разве что, не висели в воздухе… В некоторых местах они лежали толстыми слоями и кучами. Так что, приходилось через них пробираться и переступать. Мне даже казалось, что я чувствую особенный запах бумаг и он поглощает все остальные, которые возможно присутствовали здесь. Я, конечно, понимал, что любой штаб – это прежде всего бумаги, но не представлял, что их может быть так много! Собственно говоря, в штабе и остались-то, в целости, одни бумаги. Основная часть мебели, обстановки, электрооборудования, приборов вынесены или же разгромлены на месте. Как это бывает в подобных случаях везде. Да и бумаги, большей частью, были, что называется, однодневки: распоряжения и указания на короткие периоды, какие-то списки и описи, отчёты, акты… Я надеялся найти, по большому счёту, формуляр с историей части или фотографии её прошлого, но, по-видимому, подобные документы вывезли и где-то сохранили. А здесь оставили, в буквальном смысле, макулатуру. Конечно, если бы у меня было побольше времени, я покопался бы в каждом шкафу, столе. Но время поджимало. Уже скоро полдень и, если я здесь начну копать, то точно застряну до вечера. А мне ведь, нужно двигаться дальше. Меня ждёт «дальний парк», посты… Нет, ничего не получится. Я ограничился тем, что выбрал несколько листов с подробным списком фамилий военнослужащих дивизии за какой-то год, приказ о шифрах и паролях для Узла связи, а также цветную схему расположения всех объектов и постов части. Видимо, для подготовки караулов или отчёта по организации караульной службы.
Потом решил найти бывший кабинет комдива. Само собой, по ходу поисков я сделал несколько фотографий. И это несколько сгладило досаду на счёт того, что не удастся здесь побыть подольше. Ещё со времён службы я смутно помнил, где находился нужный кабинет и, дойдя по коридору до конца, нашёл. Справа был большой зал с внутренней дополнительной комнатой, из которой в зал выходило окно. Всё это помещение я мысленно назвал «аппаратной». По-видимому, здесь проходили оперативные совещания штаба, а «за стеклом» сидел оперативный дежурный дивизии со своим помощником. Так же, как и в других помещениях штаба, тут был разгром. Выломана реечная обшивка стен, содраны обои, с потолка свисали ломаные листы пластика, пол завален всевозможным мусором. Чем больше всё это я обозревал и впитывал в себя, тем тяжелее становилось психологически. Неужели, такого конца заслужил штаб, другие здания, вся наша часть? Неужели это нельзя было как-то сохранить, не рушить, не уничтожать? Хотя бы, не оставлять на расправу неизвестно кому…
Уже хотелось на улицу, на свежий воздух и быстро осмотрев кабинет командира дивизии, не найдя в нём ничего уже примечательного и памятного, я вышел на дорожку к плацу. Около первой казармы в наше время находилась беседка для курильщиков. Очень часто мне самому нравилось сидеть в ней, особенно в жару летом. Но сейчас её не было, разве что, деревья над пустым местом ещё больше выросли и образовали, своего рода, навес от солнца. На несколько минут я присел отдохнуть и, задумчиво осматриваясь кругом, ненадолго углубился в воспоминания.
...Мне виделись на плацу солдаты в светло-зелёной, почти жёлтой и выцветшей от солнца, форме, пилотках, начищенных до зеркального блеска сапогах. Первые двадцать семь человек с автоматами за спиной, штык-ножами, подсумками на ремнях и вооружённым офицером во главе - караул. Остальные, после них, без автоматов, но с теми же штык-ножами – внутренние наряды казарм, по КПП, парку, посту ВАИ, пожарный дозор, гарнизонный патруль. Время развода. Все ждут выхода дежурного по ТУЦ, а пока смотрят прямо перед собой, в сторону столовой. Над одним из её окон громко и раскатисто гудит вентилятор вытяжки воздуха и это единственный звук, который нарушает пока деловую тишину городка. Наряд по столовой - почти одни узбеки в помятых ХэБэшках без погонов и петлиц – сидит дружной кучкой на крыльце столовки и наблюдает за построением. Из открытого окна казармы выглядывает младший сержант с повязкой дежурного по роте, машет рукой кому-то знакомому внизу и улыбается. Рукава его кителя закатаны до локтя, а верхняя пуговица растёгнута, открывая белоснежный подворотничок. Жарко… Он с нетерпением ждёт смены наряда и гадает, почему задерживается дежурный по ТУЦ. Мимо казармы Особого отдела, поднимая пыль, проезжает чей-то командирский УАЗик и привычно сворачивает к воротам ближнего парка. Но вот, словно из глубины сцены, от штаба дивизии к плацу стройным шагом выходит офицер. Красивая отглаженная форма тёмно-зелёного цвета, хромовые сапоги, высокая фуражка с чёрным околышем, погоны подполковника, кобура с пистолетом слегка оттягивает вниз широкий ремень с портупеей. Полноту образа дополняет ярко-красная повязка на левом рукаве с надписью «Дежурный по ТУЦ».
- Равняйсь! Смирна!.. -
резко звучит команда стоящего на плацу майора, помощника дежурного:
Дежурным по Учебному Центру заступает … Равнение НА -лево!.. -
Жаркая тишина взрывается громом барабанов. Подполковник чётко печатает шаг по ровному плацу, навстречу ему горделиво идёт майор. Так начинается развод…
Но это ближе к вечеру. А сейчас скоро полдень и никого нет на плацу. И уже никогда не будет...
Надо бы перекусить, но находясь в задумчивости от увиденного, от воспоминаний, я только немного ещё посидел в тени у казармы и поторопился дальше. Асфальтовая дорожка уходила за казарму и быстро вывела меня к штабу тыла. Здание было похоже на штаб дивизии и по прошлой архитектуре, и по состоянию теперешней разрухи. Я постоял чуть-чуть на крыльце, потом зашёл в помещение. Та же картина, что и в дивизионном штабе: тот же разгром, те же массы бумаг в коридорах, кабинетах, выставленные оконные проёмы. Только атмосфера тут была ещё более тяжёлая и мрачная. Полумрак, слабый гуляющий ветер, какое-то посвистывание в углах… Пройдя вдоль, я заглянул в кабинет штаба нашего арт.полка. Он находился в дальнем конце коридора и в нём не было уже ничего, что напоминало бы о былом уюте, деловой и приветливой рабочей обстановке. Которая присутствовала во времена службы, когда здесь собирались наши офицеры. Спорили, шутили, пили чай, нисколько не стеснялись меня, солдата. А, наоборот, подтрунивали над моей робостью, подбадривали, если у меня не получалось с первого раза что-то с чертежами или картами. Хозяин кабинета, Владимир Николаевич, он же подполковник Шахов, учил меня красиво писать пером и тушью, набивать шрифт через трафарет, склеивать планшеты скотчем. Всё терпеливо и тщательно. Обязательно каждый раз интересовался - как у меня дома, моим самочувствием, настроем на работу. Если я задерживался и не успевал на обед или ужин, то он угощал чаем с бутербродами, булочками и домашним салатом… Когда всё это было? Где сейчас подполковник Шахов? Где рулоны карт, мои чертёжные принадлежности, строгий аромат одеколона и туши?..
Не задерживаясь больше, я вернулся обратно на плац. Пора дальше, к постам и «дальнему» парку. Конечно, сюда ещё приду. А пока стало совсем жарко и я выпил малость воды из бутылки, расстегнул молнию комбинезона, подтянул рюкзак. Есть так и не хотелось. Не отпускало волнение и грусть…
Фотоаппарат наготове. Я медленно шёл по исхоженной сотни раз за время службы дороге от городка в сторону «дальнего» парка. Сейчас, судя по её состоянию, по ней почти не ездили: колеи сглаживались, края зарастали бурьяном. Слева от меня оставался 1-й пост. Всё также с колючкой, периметром, но без вышки в дальнем углу. Справа продолжалось то, что осталось от 2-го поста: ряд разрушенных деревянных строений, кучи брёвен и досок. Остовы металлических складов-ангаров ближе к лесу. Кузова-кунги автомобилей, валяющиеся то здесь, то там. Вдоль дороги ещё тянулся ряд деревянных столбов линии электропередач, чему я немного удивился. Куда можно передавать электричество, если дальше городка уже никого быть не может?.. Раньше граница поста была чётко и недвусмысленно очерчена изгородью колючей проволоки, а теперь я и не заметил, как прошёл его полностью и вышел к развилке дорог перед «дальним» парком.
Здесь всегда был взгорок, самое возвышенное место. Оно оставалось таким и теперь. Медленнее всего меняется рельеф местности и отсюда было видно далеко вперёд, как и в годы службы. Вправо вниз уходила дорога к бывшему посту ВАИ. Влево и мимо 1-го поста– к караульному помещению. Его крыша и кирпичные стены виднелись отсюда. Значит, сохранилось! Ну, а прямо, как на ладони лежал долгожданный «дальний» парк. Но как же он разительно отличался от того, что был когда-то!.. Теперь он совершенно пустой, ужасающе пустынный!.. Он есть, но от него остались только бетонные столбы ограждения и колючая проволока. Да металлические ворота на въезде с нарисованными орлами и зловеще скрипящие при порывах ветра. И полуразрушенное здание КТП. Когда-то, в годы нашей службы, его долго не могли достроить, сдать в эксплуатацию. Каждую весну или осень бросали на него свежие силы дембелей-«аккордников». Только в 90-е годы достроили, а сейчас от него вновь остались одни потрескавшиеся и местами почерневшие стены. Перед зданием и воротами сохранился железный столбик с табличкой красного цвета и надписью: «ВС РФ. ПАРК ВОЙСКОВОЙ ЧАСТИ 30736».
Я немного постоял и зашёл в здание. В комнате слева когда-то находился дежурный по парку. Тут был пульт с документацией и телефонами, учётные журналы, стенды для ключей и печатей. Теперь это всё валялось на полу вперемешку с обломками досок, пластика, кусками линолиума, грязными штанами и куртками от формы. В нос бил неприятный запах отхожего места. В комнату справа (по-видимому, для отдыха и хозяйственных нужд) я заглядывать не стал – через дыру в стене было видно, что она пустая и полутёмная.
Вышел с другой стороны, непосредственно на территорию парка. Как и раньше, ровно посередине него, от КТП и до противоположного конца вела ровная прямая дорога, а слева и справа от неё находились территории и стоянки частей дивизии. Они также разгорожены теми же столбами с колючкой, у ворот некоторых стояли или уже упали таблички с названиями отделов и групп. Общая площадь территории парка заметно уменьшилась по сравнению с прошлым временем. Многочисленные изменения штатно-организационной структуры дивизии, а потом базы хранения, сразу отражались на количестве находяйщихся здесь единиц техники и вооружения. Как правило, в сторону уменьшения последних. Но дышалось тут по-прежнему привольно и от простора захватывало дух…
Во время службы мы часто здесь бывали помимо караула. Всё-таки, большинство из нас служили не просто стрелками охраны, а имели воинские специальности, связанные с техникой: водители и механики-водители, командиры, наводчики и заряжающие орудий, номера расчётов. Поэтому, нас отделениями или всем взводом отправляли помогать то заму по вооружению подполковнику Шаркову, то командирам дивизионов (Ерёмину, Костину, Денисенко, Куриенко, Долгополову) обслуживать технику, находящуюся на хранении. Работы хватало круглый год. Весной и осенью производилась покраска металлических частей, колёс, замена смазки и консервирующего покрытия. Зимой – вытряхивание тентов, уборка снега, расчистка дорожек-проездов. Ну, а летом, кроме ремонта ограждения, стрижки травы, подметания мусора, машины с орудиями часто снимались с хранения, проверялись на работо- и боеспособность. Затем снова поднимались на колодки и консервировались до нужного времени. Иной рабочий день бывал такой плотный, что даже обед нам доставляли сюда. На свободном месте ставилась солдатская палатка и в ней проходил приём пищи. В летнюю жару мы успевали загорать (чего, по понятным обстоятельствам, не могли себе позволить в караулах). Зато, в разгар зимы (особенно в сильные морозы) парковые работы становились, как сейчас говорят, экстремальными. Бесконечно долго работать на открытом воздухе, даже в валенках и бушлатах было некомфортно. Но всех спасала печка в ремонтной машине или вагончике, где можно было периодически погреться и попить чаю. А если офицеры были на безопасном отдалении, то и малость поспать. Компенсируя ранний подъём в казарме… Мне нравилось бывать в парке. Хотя бы, даже, в познавательных целях. Я с детства интересовался оружием. Изучал танки, бронемашины, пушки, ракеты. Естественно, только, по книгам и фильмам. А, вот, вживую, да ещё в таком невероятном многообразии, мне довелось увидеть боевую технику именно здесь, в «дальнем» парке! Закончив обязательную часть работы, я под любым предлогом норовил задержаться здесь, чтобы просто походить и осмотреть тот или иной образец военной мысли, полазать по нему со всех сторон. Если получится, заглянуть внутрь, посидеть за рычагами или штурвалом. Ненавязчиво задавал вопросы офицерам об особенностях и тактико-технических характеристиках той или другой машины, вооружения. Офицеры меня за это стали по-своему уважать и охотно рассказывали. Хотя, сослуживцы меня не совсем понимали. Считали, что я просто-напросто подмыливаюсь к начальству, чтобы поменьше работать руками и побольше языком…
Проходя срединной дорогой, я замечал, что парк не был, всё-таки, полностью пустым. Не стало вооружения и техники, но в разных местах, среди густо разросшейся травы, лежали покрышки и диски от колёс, пустые снарядные ящики, бочки от горючего, обрывки стальных буксирных тросов, старые шинели, хэбэ, сапоги, истлевшие портянки и плащ-палатки. В одном месте я даже увидел и сфотографировал надетый на столб шлем танкиста!..
Парк нашего артиллерийского отдела я нашёл там, где он примерно и был раньше. Тем более, мне помог знакомый и до сей поры сохранившийся ориентир – кирпичная будка. В те времена с надписью «АНТИФРИЗ – ЯД!», а сейчас окрашенная в камужляж, она была единственной на весь «дальний» парк и находилась именно в наших владениях. Сейчас, кроме неё больше ничего не было. Если не считать куч рваной армейской одежды и россыпей полусгоревших деревянных столбиков-колодок, на которых в своё время были приподняты над землёй автомобили и орудия.
Пройдя до самого конца парка, я заспешил обратно. На ходу фотографировал, попил воды. Становилось очень жарко. Летняя природа торжествовала, на обширном безлюдье пели птицы. Слева по ходу и далеко внизу за внешним ограждением парка, как и раньше, убегала дорога к дальним постам. За всё время, пока я находился здесь, по ней не проехала ни одна машина. Я увидел, почему. В некоторых местах, поперёк неё вырыты глубокие рвы. Не так давно местность, явно, сделали недоступной для постороннего транспорта.
Через здание КТП снова проходить не стал. Вышел через полуоткрытые ворота и повернул направо, мимо угла 4-го поста, к караульному помещению. Хотя ограждение и периметр в целости, вышки на углу уже не было. А дорога от городка за углом поста, ближе к караулке, также оказалась перерезанной поперечным рвом. Он достаточно глубокий (на ковш экскаватора) и широкий, что машина не переедет и перепрыгнуть можно только с разбегу. Но я легко обошёл его стороной, по обочине, и до караульного помещения оставалось совсем близко.
Я вспоминал, как приближался к нему каждый раз в составе полного караула после развода или в числе смены караульных с разводящим во главе, возвращаясь с поста (в другом качестве я, попросту, здесь не бывал никогда). Оно настороженно укрывалось за высоким (в 3 – 4 метра) железным забором, сваренным из старых батарей отопления, громыхало калиткой на входе. Задней стороной вплотную прижималось к периметру 4-го поста. С наружной стороны, у входа, как правило, стояла караульная машина: ЗИЛ-131, «Урал» или ГАЗ-66 (в зависимости от того, чей был караул).
Сейчас забора не было вообще и кирпичное здание на бетонной площадке открыто во все стороны. И, опять же, распахнутые или напрочь оторванные двери, выставленные окна, расколотые и рассыпанные по площадке кирпичи не оставляли надежды на возрождение… На крыше возвышалось, как башенка, подобие маленькой наблюдательной вышки. В наше время её не было. Как не было и пристройки с левой стороны здания, с ещё одним входом. А новый, большего размера пулеулавливатель находился рядом с местом бывшей калитки, в то время как старый располагался в дальнем левом углу площадки… Вновь нахлынули воспоминания и я с волнением вступил туда, куда давным-давно заходил спокойно и обыденно.
Родная караулка!.. Второй наш солдатский дом после казармы. Не соврать, половину всей службы мы провели в ней или недалеко от неё. Нет уже казармы, но хоть в караульном помещении надо успеть побывать сейчас, спустя столько времени… В ней я знал каждую комнату, каждый уголок и даже в данный момент мог бы ориентироваться с закрытыми глазами, несмотря на полумрак и разруху внутри.
Здесь, в отличие от штаба дивизии, КТП, всё было почти родное и, вроде бы, осталось, как было тогда. Находиться тут тоже легче. Совершенно не мрачное, а приятно-прохладное укрытие от жаркого снаружи солнца. Сначала я хотел пройти внутрь через главный вход, несмотря на то, что коридор сразу после него был загромождён досками, столами, ящиками, шкафами, тумбочками. Но в следующий момент мне вдруг захотелось посмотреть новый боковой пристрой. Я догадался, что он был специально оборудован для военизированной охраны из вольнонаёмных, которая заменила обычные наши воинские караулы где-то в середине 2000-х годов. Именно тогда была окончательно расформирована рота охраны. Количество личного состава «срочников» уменьшилось. Солдаты перестали нести караульную службу и переключились в основном на обслуживание техники в парках и внутренние наряды в городке.
Не совсем привычно было входить в караулку с той стороны, где раньше была глухая стена, а рядом с ней курилка и туалет. Теперь на месте курилки находился пристрой, представляющий собой отдельное помещение с окном, выходящим на запад. Наружная поверхность его стен, в отличие от основного здания караулки, была не чисто кирпичной, а покрыта штукатуркой и окрашена в белый цвет. Внутри стены сохранили следы обоев ( сейчас уже сорванных и исцарапанных), а из мебели наличествовали стол, стулья, шкаф и пирамида, как я понял, для карабинов СКС. На полу же в гораздо большем количестве валялись доски, разбитые ящики, коробки, пачки ведомостей и других бумаг в картонных папках и отдельными листами. В общем-то, ничего особенного. Следующий дверной проём в стене вёл туда, где мне было всё более знакомо по годам службы – комнату бодрствующей смены.
Она находилась в центре караульного помещения. Когда-то здесь стоял телевизор, на стенах висели книжные полки, цветные красочные плакаты. Большой стол был покрыт даже скатертью (хоть и простенькой). За ним можно было комфортно посидеть, почитать, написать письмо, послушать радио через наушники и даже вздремнуть… Теперь - полумрак и куча расколоченной мебели. Настал момент, когда я перестал удивляться и поражаться данному обстоятельству. Значит, к этому всё шло…
Между комнатой бодрствующей смены и комнатой начальника караула зиял широкий проём, похожий на окно и до сих пор перекрытый проволочной сеткой. Раньше в нём находилась пирамида для автоматов. Прикладами они ставились в ямки деревянного основания и упирались на горизонтальный брус с выемками, без всяких зажимов, цепочек и тому подобных современных штучек. Одно движение - и автомат в твоей руке, либо, наоборот, поставлен в пирамиду. Со стороны бодрствующей она прикрывалась металлическими сетчатыми дверцами при распахивании которых звенела сигнализация. Это был вполне привычный звук, периодически обозначавший, что очередная смена собирается к заступлению на посты или когда пришла с постов старая смена, или же меняется часовой у калитки, а также в другие подобные моменты караульной службы. Иногда сигнализация отключалась вообще. Это происходило при полной смене караулов, когда шуму в помещении и без сигнализации хватало или при уборке пирамиды от пыли и грязи. В таком случае все автоматы складывались рядом на столы, а дверцы надолго оставались открытыми… Да-а, теперь они открыты навечно и сигнализация больше не зазвенит никогда. Поскольку напрочь оборваны провода и датчики, полностью обесточено помещение караулки.
Через дверь справа от пирамиды я зашёл в комнату начальника караула. Сдвинутые и разбитые столы, стенды на полу, несколько планшетов с ненужными уже образцами печатей за подписью комдива и снова бумаги, бумаги… Тёплый ветерок шелестел ими, врываясь в проёмы окон.
В комнату отдыхающей смены я только заглянул, с трудом открыв рассохшуюся дверь. Там было совершенно темно. Точно так же, как во время службы.
Я пошёл дальше. Перешёл в коридор. Во времена наших караулов он был почти пустой на предмет мебели, так как здесь требовалось свободное пространство для построения смен, инструктажей, постоянного движения от главного входа к другим помещениям. Но ближе к сушилке и столовой, вдоль стены, стоял стандартный стол для чистки оружия, а над ним висел пожарный щит. И на остальных стенах тоже красовались стенды, плакаты с караульной тематикой. В данный же момент всё вышеназванное лежало вперемешку, как я уже говорил, с нагромождённой старой и переломанной мебелью, особенно со стороны входа.
Что ж, пройдём в столовую. Она в конце коридора и направо, за углом. В ней очень светло из-за двух (также как в «начкарке») достаточно больших и выставленных окон. Присутствовал стол и пара целых стульев. Не на них ли сидел я сам когда-то, уже давно?.. Но не было уже полочек, красивого серванта для посуды. Водопроводный кран свёрнут с торчащей из стены трубы, раковина сорвана с держателей. На полу валяллись осколки тарелок, железные кружки, опять же куски картона, бумаги, другого мелкого мусора. Обстановка мало располагала к комфорту. И это ещё мягко сказано… Но я вдруг подумал, что скоро время обеда и пора бы немного поесть. Пока малорасполагающая обстановка позволяла это сделать.
Расстелив газету, я разложил на ней бутерброды, налил взятого с собой чаю с сахаром и не спеша принялся за походный обед. Честно говоря, во времена службы обеды, а также завтраки и ужины здесь были очень желанны. В караулах тратилось много сил и энергии, молодые организмы требовали своё, аппетит по молодости был отменный! Приём пищи в карауле - ещё та церемония... Правда, церемонии там были не всегда. Пища доставлялась из столовой городка в бачках-термосах и дежурным было важно раздать её, чтобы хватило всем. А случались казусы, что кому-то всё равно не хватало, кто-то урывал себе больше (внаглую по праву сильного или втихую, обойдя раздатчиков). Особенно, касаемо хлеба, масла, сахара, компота или мяса. Из-за этого возникали конфликты и нервозная обстановка. Опять же, особенно, если караулы были смешанными – с нашего и других полков. В таких ситуациях важно отстоять свои права и чувствовать поддержку друзей-однополчан. Но когда всё было по справедливости, поглощение еды оказывалось приятным и только в радость. Я с ностальгией вспоминаю вкус гречки, жареной рыбы. Даже пшёнка с подливом шла на «ура». А если добавить сюда традиционные хлебные «гренки» на свином жире!.. Сейчас же, я подкреплялся по минимуму. Неизвестно, когда будет ужин и где ещё придётся перекусить до вечера.
Я немного посидел за пустым столом, отдыхая и оглядывая столовую. Забытую, пустую и неухоженную. Проёмы окон выходили прямо на периметр 4-го поста и за ним на территорию «дальнего» парка. Отсюда хорошо просматривалось его широкое, залитое солнцем пространство. Лёгким ветром доносило запах нагретой травы. А за стеной столовки находилась гауптвахта. Интересно, как она сейчас выглядит? Надо обязательно туда заглянуть, посмотреть. Без этого, будущее описание караулки окажется далеко не исчерпывающим. Гарнизонная гауптвахта - пост, не просто самый ближний, а находящийся внутри «караулки», был сначала 9-м, потом 7-м. Но по нумерации всё равно самым последним. Хотя, вопреки этому, смена часовых на нём производилась в считанные секунды после окончания построения в коридоре караулки. И старый часовой, по возвращении, первым ставил автомат в пирамиду. В то время как его коллеги на других постах ещё только приступали вглядываться в даль и нетерпеливо топтаться в ожидании смены…
Выйдя в коридор, я прошёл на выход, через который мы всегда проходили на площадку и повернул влево. Раньше территория «губы» отделялась от самой караулки стальной решётчатой дверью в проёме дополнительной железной стены из тех же батарей. Дверь всегда закрывалась на замок. На «губе» также была своя площадка-плац для построений (по сути, продолжение площадки караульного помещения) и отдельный туалет в углу забора. Часовой нёс службу преимущественно внутри здания, ходя по коридору вдоль камер. Это было очень удобно зимой, когда не надо мёрзнуть каждый раз по два часа (а иногда и больше) на морозе. Также, как и не нужно обходить периметр, соответствущий размеру других постов. Такового тут просто не было (не считая периодического обхода бетонной площадки снаружи). А длина коридора составляла чуть более 10-и метров от входной двери до противоположной стены с небольшим окном под потолком, выходящим, подобно окнам столовой, на периметр 4-го поста. Правда, после нашумевшего случая с побегом летом 1988-го года арестованного солдата Оскорбина (которого, как до сих пор предполагают, добровольно выпустил из камеры часовой - наш однополчанин Бадма), окно было наглухо заделано кирпичной кладкой и из-за наступившей темноты в коридоре стало работать круглосуточное освещение. Но это нисколько не усложнило несение службы, а наоборот, благоприятно сказалось на безопасности. Другое дело – какой контингент и в каком количестве содержался в камерах… Во-первых, они никогда не пустовали. На моей памяти не было случаев, когда «губа» была бы совершенно безлюдной. Более того, не было такого, чтобы более одной камеры оставались на долгое время пустыми. Они почти всегда сразу же заполнялись живыми душами. Во-вторых, поскольку «губа» считалась не только нашей внутренней, а и гарнизонной, в ней, наряду с бойцами дивизии (с которыми, в случае необходимости, можно было найти общий язык), содержались военнослужащие многих других частей Братска и окрестностей, в отношение которых, зачастую, воспитательные меры на местах постоянной дислокации не имели успеха. И среди них были ещё те экземпляры, туши свет!.. Особенно это касалось военнослужащих со стройбатов. В большинстве своём, имея отдалённые представления об Уставе и армейской дисциплине, они были наглыми и с трудом управляемыми даже под дулом автомата. В-третьих, на гауптвахте содержались не только арестованные за нарушение воинской дисциплины, беглецы, самовольщики, но и находящиеся под следствием, а также уже осужденные и ожидающие отправку в дисбаты или гражданские тюрьмы солдаты и сержанты гарнизона. А уж с ними-то нужно было держать ухо востро!.. Я хорошо помню случай, когда в одном из караулов мне приказали конвоировать солдата-чеченца, осуждённого, как потом выяснилось, за зверское убийство сослуживца. Кстати говоря, слово «чеченец» в то время, годы всеобщей пропаганды интернационализма и братской дружбы между народами, воспринималось без всякой тени страха. Поэтому, и у меня не было сильной боязни при этом. Тем более, никаких негативных эмоций, паники. Запомнилось только, как мы шли от караулки к штабу дивизии (где его, вероятно, ждал следователь) и он что-то рассказывал о себе, успевая подбадривать меня, видя мою подавленность и явную усталость после бессонной караульной ночи. А я, не подавая виду, тем не менее крепко сжимал ремень автомата и держался строго не ближе трёх метров позади конвоируемого. В общем, несение службы на гауптвахте имело свои серьёзные особенности и сам объект вполне соответствовал своему предназначению…
Сейчас не было ни двери, ни стены, дверь в коридор с камерами тоже отсутствовала. И камеры без дверей – вековая мечта арестантов… Правда, и самих арестантов не было давным-давно. Удивительно, что в камерах сохранились откидные нары, а в одной из них даже остался намертво вмонтированный в бетонный пол железный табурет…
Всё, пора двигаться дальше. Я собрал вещи, которые оставил во время перекуса в столовой. Сделал несколько фото внутри караулки и снаружи. Постоял на краю площадки у бывшей калитки. Ещё раз окинул взглядом всю караулку. Затем вышел на старую дорогу, которая уходила под уклон, вдоль парка. В направлении 5-го и 6-го постов.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Пользуясь моментом и, откровенно говоря, не очень уж сильно напрягаясь от несения службы в нынешнем выездном карауле, мы, каждый про себя, размышляем, как идут сейчас дела в нашей родной части, в Братске. Там должна уже закончиться итоговая проверка. Постепенно начинают уезжать домой дембеля. Быть может, вернулся с учёбы в академии наш новый командир полка подполковник Тихоненко. Конечно, он не очень достойная замена подполковнику Втюрину, к которому мы так привыкли до этого, что единодушно считаем настоящим образцом офицера и командира... Но, уж пусть лучше будет Тихоненко, чем Денис. Того-то, действительно, и врагу не пожелаешь!.. Нач.штаба подполковник Шахов, наверняка, тонет в очередном, теперь уже весеннем, наплыве штабных бумаг и срочно подыскивает замену мне. Был у него, ещё зимой, на примете рядовой Фогель. Но того перехватил для своих нужд подполковник Втюрин, когда уходил на повышение в должности. Из других кандидатов на моё «тёплое» место остаются, разве что, Лапуха и Игорь Мационис. Однако, их ещё учить и учить, прежде чем можно допустить к работе с важными документами. Так-то, вот…
Поезд стремительно летит по стальной магистрали. Остались позади Иркутск и его города-спутники. Ровная, на десятки километров вперёд, местность, не изобилующая протяжёнными изгибами и поворотами, позволяет составу практически не снижать скорость, пролетать маленькие станции и полустанки на полном ходу. Со школьных уроков географии я запомнил название «Иркутско-Черемховская равнина». Отвлечённое поначалу, сочетание слов, во время наших командировок приобрело конкретный и наглядный смысл. Так же, как и другие названия городов, станций, равнин и рек, изученных до этого только по карте. Несомненная польза от службы в армии, от выездных караулов. Когда и где ещё удастся так широко увидеть и узнать страну!
За стенами вагона пригревает солнце, с каждым шагом отодвигая уходящую зиму на север. Правда, и мы движемся в том же направлении, так что не стоит расслабляться раньше времени. Вполне может статься, что захватим снег с морозом по завершении своего пути. А возможно, весна пойдёт быстрее нашего состава и мы приедем уже в тёплую пору. Как бы того хотелось, но пока всё впереди.
Покуда остановок не предвидится, Юрий Иванович с Геной засели за шахматы. Печка топится сама и Оленевод наблюдает за их поединком. Время от времени вставляет пару-тройку слов, комментируя ходы, но больше для того, чтобы не было скучно самому. Он с удовольствием бы поболтал со мной. Однако я незадолго до этого вышел на площадку и любуюсь видами, открывшимися по сторонам.
Как здорово, всё-таки, в пути! Нисколько не скучно, хотя ездим этой дорогой бессчётное количество раз. Но каждый раз замечаешь что-то новое. Или непроизвольно желаешь того в стремлении прожить день с интересом, с пользой для себя, своего кругозора. В точке погрузки, Гусином Озере, тоже было не скучно. Это поймёшь, если даже не сейчас, то обязательно, когда-нибудь в будущем. Потому, что уже не суждено больше побывать там вообще, или всем вместе, или затем, с чем были. Как и в этой дороге. Пройденный километр за километром не повторится в своём первоначальном виде…
Лёха, всё же, вылез составить мне компанию. Но в его случае охота пересилила служебный долг. Я имею в виду курево. Как ни держался мужественно, не смог не поддаться соблазну лишний раз подымить. Тем более, печка топится без сбоев, а шахматисты чрезмерно заняты игрой. Он растягивает удовольствие, искоса поглядывая на меня, нарочито медленно вытаскивает из внутреннего кармана кителя новенькую, невскрытую пачку «Астры». Несколько раз потряхивает её в руке, словно проверяя на качество. Не обращая внимания на моё показное равнодушие, с тем же удовольствием вскрывает и достаёт сигаретку. Мы с ним не обмениваемся ни единым словом, но между нами идёт игра эмоций: скрытых улыбок, иронии. Так достигается взаимопонимание между закадычными коллегами, когда и говорить, вроде бы, не о чем, однако, не общаться вообще нельзя, хотя бы в интересах совместной службы.
– Благодать-то какая!..
Оленевод широко развёл руки, потянулся, умеючи сжимая сигаретку зубами. Дымок от неё несло прямо мне в лицо. Немного помедлив, я перешёл на другую сторону от него.
– Успевай, пока мы тут одни. А то, в части уже всем взводом бы на тебя ребятня налетела, оставила без курева!.. Дохвастался бы целой пачкой…
Лёха заулыбался, представляя эту картину. Но, скорее всего, не огорчился бы подобному развитию событий – для друзей-однополчан не жалко! В армии принято делиться. Тем более, «Астра» досталась практически даром, в подарок от железнодорожников.
У Лёхи круглое, немного хитрое лицо с румянцем, который, почему-то, никогда не проходит. Это обстоятельство давно служит поводом для подначек со стороны сослуживцев – мол, опять ты успел накатил 100 грамм, куда только командиры смотрят?!.. На первом году службы Оленевод ещё всерьёз обижался на эти шутки, но, теперь, сам находит тот или иной вариант отшутиться. Типа, «в караулах холодно и самый верный способ согреться – это употребить. Да, вот, досада, на лице сразу всё написано!..»
Сейчас Лёха ещё больше раскраснелся из-за курева и ветра, бьющего в дверь вагона. Ему даже не приходится стряхивать пепел. Напор воздуха уносит остатки табака и искры. От сигареты быстро остаётся всего да ничего.
– Эх, хороша жизнь!..
Оленевод снова потягивается от всей души, раскидывая руки вверх и стороны. Неожиданно поезд очень резко вздрагивает, увеличивая скорость, и я успеваю подхватить своего коллегу за руку, чтобы тот не упал:
- Чего ворон ловишь?.. Давай, держись!..
Он одной рукой успевает схватиться за меня, другой за брус проёма. После секундной растерянности мы вместе хохочем от случившегося казуса.
Вообще, Лёха очень ответственный товарищ. Несмотря на мелкие выходки и надоедливое, в некоторых случаях, поведение, на него можно положиться в серьёзных делах. Никогда не подведёт, всё сделает как надо. Иной раз, даже перестраховывается, почему мы по ходу дела спорим с ним. Отлично «тащит» караульную службу. В ней он ещё более «матёрый волк», чем Генка. Мы-то с Генкой прибыли в Братск после «учебок», где караулов не так много. А Оленевод служит в дивизии с самого начала и сразу после карантина - в роте охраны. Не одну собаку на этом деле съел. Едва ли, в буквальном смысле. Поскольку, одно время был во взводе караульных собак вожатым, воспитывал и выставлял четвероногих охранников на посты. Хотя, конечно, есть своих питомцев явно не приходилось… А вот, к чему слабоват, так это всё к тому же куреву. Если не жизнь, то хотя бы обед за него отдаст. Или, на худой конец, ужин…
Да, кстати, время уже к обеду. Не успели мы вдоволь подышать встречным ветром и потанцевать на площадке под жёсткую качку вагона, как послышался недовольный Генкин голос:
- Ну, ты куда делся, Студент?.. Есть готовь. Время!
Гена, немного недолюбливая Лёху, принципиально не обращается к нему ни по имени, ни по прозвищу. Если нужно официально, по службе - то строго по фамилии. А во всех других случаях называет Оленевода «Студентом», подражая, таким образом, нашему зам.по тылу полка майору Ожогину. Тот всех наших солдат величает именно так. Разумеется, с изрядной долей иронии. Вот, и Генка, почувствовав себя небольшим, но начальником, решает лишний раз поддеть Оленевода.
– Сам ты «Студент»!..
Лёха всегда в таком случае демонстративно оскорбляется, но больше на публику, чем по сути:
- Нашёл, тоже мне, Студента… Ладно, сейчас идём!
Он с сожалением подмигивает мне, по всей видимости, предлагая помочь ему в готовке обеда. Но я и не отказываюсь. Делать всё равно больше пока нечего. Ближайшей остановкой и заступлением на пост у вагонов, как говорится, не пахнет. А, вот, в животе уже назревает парадный марш. Лёгкий завтрак оставил приятные воспоминания и их надо опять воплотить в реальность.
Поезд летит по равнине. Желтая, раскинувшаяся по обеим сторонам пути, с пятнами нерастаявшего местами снега, она уплывает назад от нас и снова продолжается впереди. Электровоз звучно и раскатисто гудит над её просторами. Вагоны ритмично отбивают рельсовую дробь. Дымок из печной трубы порывами ветра заносит на площадку теплушки. Кряхтят на полном ходу её деревянные стены. На них оттаяла утренняя изморозь и едва заметно сползает тонкими нитями вниз.
5 июля 2010 г. После полудня.
День постепенно перевалил на вторую половину. Я шёл по дороге. Во времена службы мы называли её «верхней». Поскольку по высоте местности она находилась выше, чем та, которая пролегла с другой стороны «дальнего» парка. Справа от меня тянулся забор колючего ограждения. Абсолютно целый и непрерывный. На внутреннем периметре кое-где остались даже постовые грибки.
Слева в отдалении лес. Он нисколько не изменился за двадцать с лишним лет: такой же густой, дремучий. За самыми дальними деревьями, вернее, в просветах между ними виднелись те же вращающиеся антенны локаторов, что были во времена нашей службы. Значит, на Горке до сих пор стоят радиолокационные станции ПВО. Наверное, единственная воинская часть, оставшаяся во всём Братске!.. Остальные выведены или расформированы, как наша дивизия.
Я засмотрелся по сторонам, а когда глянул вперёд, то сначала не поверил своим глазам. Впереди по дороге навстречу мне двигалась стайка коз. Белоснежных и пушистых, с колокольчиками на шеях. В стороне от них, ближе к лесу, с десяток разномастных коров. А позади всей живности неторопливо брёл пастух в откровенно потёртой и старой одежде. Сам он был такой же потёртый и старый.
Ну, как же я не мог догадаться, что брошенные места нашей части становятся первоклассными выпасами и пастбищами для домашней живности! И этим, как сейчас выясняется, уже воспользовались некоторые местные жители. Старик тоже увидел меня и не спеша подошёл ближе. Почему-то, я ожидал, что он в первую очередь удивится и попросит у меня закурить… Но он уже держал в зубах папиросу, а на меня смотрел без особого удивления, но с интересом.
– Добрый день, дедушка! –
радостно и с волнением от неожиданной встречи поприветствовал я первым.
– Здравствуй, здравствуй…
негромко и растянуто ответил он.
– Вы меня не пугайтесь!.. Я служил здесь. Вот, приехал посмотреть, что стало с частью… Вот, мой военный билет…
Я смущался, суетился, не зная, как не отпугнуть деда. Всё-таки, мало ли что он подумает в первый момент, среди здешней глуши и безлюдья… Показывал свою фотографию на первой странице «военника»…
- Да, ладно!.. Вижу по тебе…
он от души заулыбался:
- Много вас тут было, за тридцать-то лет!..
Я невольно подумал, что старичок в свою бытность захватил, пожалуй, не только нашу дивизию, но и батальон связи, и что здесь было ещё до этого. Так древне он выглядел. Хотя голос у него бодрый и не очень уж старый. Вероятно, все эти годы пас своё стадо, всё время в движении, на свежем воздухе…
- Кто-то приезжал после, так же, как ты. И тоже спрашивали – как, да что?.. Почитай, при мне дивизия пришла сюда, стояла тут и ушла насовсем. Всех видел, многих помню… Даже и твоё лицо чем-то знакомо!..
Я опять невольно подумал, что этот дед – тот самый, который во время нашей службы постоянно наведывался( разумеется, через дыру в заборе ДОСов) к мусорным бакам и забирал оттуда пищевые отходы столовой. Тогда, его знала вся дивизия, он был местной знаменитостью. Жил недалеко от нас, на «Индии». Радушно принимал солдат, законно находящихся в увольнении и не знавших, где остановиться на ночлег. И, в равной степени, так же охотно, укрывая у себя злостных самовольщиков, в нужный момент «сдавал» их офицерам…
Правда, хоть убей, но я уже не помнил, как выглядел дед тогда. Поэтому, сейчас не мог бы точно поручиться, что передо мной именно он. Так что, лишнее не стал ему говорить. Да и он засуетился, повернулся к козам, которые норовили разойтись по сторонам. Потерял ко мне интерес, махнул только рукой:
- Давай, парень, счастливо тебе!..
– Всего-всего!..
я тоже помахал ему и продолжил путь.
До конца «дальнего» парка ещё много идти. А караульное помещение, между тем, едва-едва виднеется за спиной. Это территория одного из самых больших постов – 4-го. Равно как и 3-го, только он с другой стороны отсюда. Километра по два с половиной каждый в длину и не меньше километра вместе шириной. Когда-то, первоначально, они были ещё длиннее и шире. Здесь было не два, а четыре караульных поста (соответственно, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й). Между собой они разделялись вышками, грибками или табличками с надписями. Смена часовых производилась на караульных машинах и иногда длилась до получаса. Но потом, с каждым годом, площадь парка постепенно сокращали, технику перебазировали ближе к городку и размещали плотнее.
Земли, которые после перемещения парка оставались пустыми, уже никак не использовались. Мы в шутку называли их «дикими». На них валялись старые столбы ограждения с обрывками колючей проволоки, кабины, рамы, кузова списанных автомобилей и бронетранспортёров, колёса и гусеницы, дырявые бензобаки и много чего из другого брошенного паркового имущества. Постепенно всё зарастало травой, потом кустарником. Ну, а лет за двадцать уже успел подрасти небольшой лес… Вот, он, скорее всего, и виднеется впереди. И чем дальше, тем выше и гуще.
Когда я подошёл поближе у нему, то он закрыл всё лежащее дальше за ним пространство, поглотил дорогу, по которой только что шёл я и ездили раньше караульные машины. Когда-то отсюда было видно далеко вперёд, до самых дальних постов. Но сейчас мне пришлось идти по его краю, искать правильное направление в зарослях сосен и ольхи. Нужно было немножко отдохнуть. Выбрав более-менее удобное место у камня и группы сосёнок, я сбросил рюкзак и присел. Да-а, ещё далековато идти…
К самым дальним постам мы всегда добирались только на машинах: караульных или своих, полковых. Очень большое расстояние. Был, правда, случай в одном из караулов, когда пришлось производить смену пешком. Не повезло же разводящему и его караульным!.. Машина неожиданно сломалась и пока с дивизии отправляли другую, смена пошла зимней ночью, в мороз и метель за тридевять земель. А потом и обратно. Хорошо, тогда дорога была наезженная, ровная и никакие заросли не закрывали путь. Сейчас лето, тепло, но так давно я не был здесь и всё заросло, что трудно сказать, как быстро дойду. Лес то сгущался, то редел, пересекался рвами и оврагами. Над рисунком поверхности вволю поработали ветра с талыми водяными потоками. Рано или поздно я, наконец, преодолел дебри и с небольшого подъёма разглядел впереди длинные кирпичные и бетонные строения. Поблизости от них леса пока не было, расстилалась пустошь, как раньше. Но трава очень густая, буквально выше пояса. Она скрывала подходы к зданиям. Из-за неё едва видны признаки поста: проволочное ограждение, периметр.
Территория 5-го поста делилась на две большие части. Первая, это непосредственно караульный пост – периметр и колючка вокруг трёх кирпичных строений-складов с вещевым и продовольственным имуществом. Вторая часть представляла собой несколько зданий, уже не кирпичных, а бетонных. Они расположены в стороне и повыше, чем караульный пост. Во время моей службы они ещё только строились, соответственно, были пустыми и не охранялись. По циркулировавшим тогда слухам, в них собирались складировать различное имущество для второго состава теперь уже самой 110-й дивизии, либо для частей и соединений, выводимых из Монголии. В данный же момент, вокруг них было своё ограждение, периметр. Но многочисленные двери зданий так же распахнуты, как раньше, и внутри пусто.
Я прошёл до поста, на котором когда-то часто нёс службу. Строго говоря, изначально он считался 7-м постом, потому что пост № 5 был в «дальнем» парке. Когда же территорию парка «ужали» и из четырёх постов сделали два, пост №7 стал 5-м. Стоять часовым здесь было с одной стороны спокойно и интересно, а с другой, почему-то немного жутковато. Интересно потому, что кругом была природа, открытая местность далеко просматривалась, имелось, за что уцепиться взгляду. Спокойно из-за того, что здесь практически никогда не бывало посторонних лиц. В противовес ближним постам и «дальнему» парку, где в дневное время шла работа, вскрытие объектов, обслуживание техники и прочая суета, на 5-м посту, сколько себя помню, было безлюдно. Днём можно залезть на вышку и не стоять, а присесть или даже прилечь. И, сколько надо, читать, а то и подремать, изредка, на всякий случай, обозревая окрестности. Потому, как видимость отличная, тишина обостряет слух и караульную машину или проверяющих всегда удавалось заприметить издалека. Жутковато, а отдельными временами, просто жутко, было по ночам. Как ни странно, из-за той открытости подступов казалось, что ты сам отлично виден на освещённом в темноте периметре. А что происходит за ним, ты не в силах предугадать и увидеть. Кроме того, соседние здания строящихся складов тёмными громадами возвышающиеся в ночи, внушали какую-то непонятную тревогу. Оттуда постоянно доносились неестественные стуки, шорохи, иногда скрежетали тяжёлые створки дверей. Можно, конечно, было это списать на хроническое недосыпание в караулах и усталость. Но, в том-то и дело, что на других постах, в таких же условиях службы, я чувствовал себя гораздо увереннее и не столь робко…
Медленно проходя по периметру поста (как раньше, против часовой стрелки), я отмечал, что не стало вышек в двух противоположных друг от друга углах, окопы для стрельбы осыпались и постепенно скрываются в траве. Кто был тем часовым, что отстоял тут последнюю смену и пост был оставлен навсегда?.. Стены складов зияют многочисленными отверстиями выпавших кирпичей. Тут и там надписи краской «ДМБ…» разных годов и размеров. Сколько ещё простоят строения – одному Богу ведомо. Пока стоят, но постепенно разрушаются. Или их разберут, или рухнут сами. А фундаменты поглотит подступающий лес. Трудно в это поверить. Раньше казалось, что здесь, как во всём городке, надолго, на века и склады даже переживут нас, храня важные стратегические запасы на час «Икс». Но не суждено уже этому быть.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Обед получился на самом высоком уровне. Сегодня Лёха переплюнул даже Генку, признанного нашего повара. Хотя, кто знает, какие-такие таланты ещё скрывает рядовой Алейников?.. Справедливости ради, стоит оговориться, что мы все понемножку помогали ему. Юрий Иванович, несмотря на начальственное положение, запросто почистил картофель. Гена перебрал и промыл крупу. Я открывал банки с консервами, нарезал зелень, морально поддерживал друга. Но главное слово, точнее дело, было за Лёхой. Он варил, отмерял составляющие элементы сортировки и успевал следить за печкой так, чтобы вокруг не становилось сильно жарко. В то же время, чтобы варево не переварилось. В итоге получилась особая форма солянки с рассольником на первое, мясо-овощное рагу на второе и традиционный кисель на третье. Под конец, перед снятием пробы, Оленевод успел и на ложках сыграть. Но то был явный перебор. Ложки-то, железные и лязгу от них оказалось слишком много в совокупности с грохотом вагонов. Короче, Гена это не оценил, вспылил (что нечасто с ним случается) и затеял перепалку с Лёхой. Тот, правда, не стал давить на принцип. Свёл всё к шутке и быстро успокоился. Тем более, что пора было садиться за стол.
Чем хороши приёмы пищи в во время движения поезда, так это тем, что здесь не надо торопиться. Можно сидеть и спокойно растягивать удовольствие, переваривать пищу без спешки. Как в кафе, почему-то всегда сравнивал я. А потому, что столик маленький, не на 10 человек как в части. Освещение приглушённое, полумрак. И коллектив всего 4 человека. Свой круг. Музыки только не хватает. Радио нет в принципе, магнитофоны редкость, да и не разрешают их иметь в пути. Другие караульные иногда берут с собой гитару. Но среди нас, здесь собравшихся, никто не умеет играть. Генка, правда, одно время, ещё на первом году службы, пробовал что-то тренькать. После того, как Петька с Бадмой подняли его на смех, а главный гитарист взвода Майер раскритиковал в пух и прах, играть забросил. Так что, без музыки мы привыкли давно.
– Юрий Иванович, давайте, ещё добавки? Лобан, Колян, подставляйте миски!
Оленевод с жаром агитирует нас за полное доедание своего супца. Лезет с черпаком то к одному, то к другому. Каждый из нас съел уже по две тарелки, однако больше не вмещается. Под настроение хорошо идёт хлеб. Успеваем только отрезать от буханки, как она подходит к концу. На ближайшей станции снова нужно будет прикупить.
– Давай второе! Суп на потом оставим…
Гена категорично машет рукой и все с ним соглашаются.
С продуктами у нас полный порядок. Картошки, тушёнки, круп, чая явно хватит до окончания пути, что-то даже останется. Не такие уж мы к дембелю ярые едоки. Как любит шутить наш замполит – «церемонимся, бережём фигуру!..» Быть может, под занавес устроим прощальный ужин, или завтрак – в зависимости от того, в какое время суток прибудем в пункт назначения. Была такая задумка. Всё-таки, финальный караул, больше уже такого не повторится. Но станет видно ближе ко времени. Впереди ещё два-три дня пути. А то, и немного больше, если случится непредвиденная стоянка на какой-нибудь станции.
Пока же поезд шёл на полной скорости. Мы успели покончить с киселём. Посидели, не спеша расходиться, за столиком. Всласть, по очереди потянулись от наслаждения и довольно повздыхали. Потом принялись за приборку. Остатки обеда вынесены в холодную половину вагона и подвешены в котелках под потолком, чтобы не разлились. Подполковник Ерёмин с Лёхой попутно перекурили на площадке. Генка помог мне подготовить топливо на вторую половину дня и ночь. Собственно, оно было давно готово, но лежало в холодной части. Угольная куча и в ней вёдра с солярой и маслом. Отдельно, в дальнем углу дрова. Мы набирали дров и угля, подтаскивали ближе к печке, сваливали в небольшой жестяной короб. Тут же, в третьем ведре смешивали уголь и жидкое топливо. Это на случай, если огонь в печи погаснет совсем. Сейчас, уже целые сутки, она топилась бодро и весело. Одним чистым углём. В завершение, я промёл пол жёстким веником и на этом, в принципе, всё. Мыть полы не принято. Вода экономится, она в дефиците. Используется только на умывание, еду и питьё. К тому же, сейчас не лето. Вода на досках пола замёрзнет и получится элементарная катушка. Себе дороже будет… В общем, теперь всем можно отдыхать. Кому-то до самого ужина, а кому – до очередного заступления на пост.
Тем временем, незаметно поменялась погода. Пока обедали, ещё светило и даже пригревало солнце. А потом пространство вокруг стало серым, ветер задувал в дверь теплушки уже резче прежнего и неприветливо. Как мне показалось, полетели крупинки снега. Что ж, весной погода непредсказуема, меняется неожиданно. Иногда по нескольку раз в день. Бушлаты, шапки, шинели нам ещё очень пригодятся в дороге!..
Номинально, по графику, смена караула сейчас моя. Именно мне быть в готовности спрыгнуть с автоматом на землю как только состав замедлит ход а, тем более, остановится. Чтобы быть к этому готовым заранее, я оделся по полной форме, автомат закинул за спину и встал в проёме, облокотившись на брус.
Раз за разом, невзирая на бьющий в лицо ветер, я высовываюсь почти по пояс наружу и стараюсь внимательно рассмотреть наши объекты: вагоны с боеприпасами и платформы. Когда состав идёт по дуге, то есть проходит продолжительный поворот, они становятся хорошо видны. Всё на своих местах. Запоры и пломбы на дверях не нарушены. Техника надёжно удерживается растяжками. Хотя и потихоньку раскачивается в ритм движению поезда. И брезенты величественно полощутся на ветру. Если поезд поворачивается другим боком, я немедленно перехожу на противоположную сторону и продолжаю наблюдать за грузом. Лишь когда движение прямое, отдыхаю и просто смотрю на окружающую местность.
Периодически мы пересекаем мосты через крупные реки. В таких случаях грохот вокруг поезда многократно усиливается из-за резонации огромной массы железа. Вагон раскачивается ещё сильнее. Кажется, что летим в гигантской трубе. На самом деле, почти так. А глянешь под ноги, в пустоту, то поневоле захватывает дух! Что будет, если поезд вдруг провалится вниз?.. Высота тут ого-го!.. Спасать груз, тогда, бесполезно. Всё многотонное разом уйдёт на дно. Самим бы остаться живыми…
Чёрт, что за мысли полезли в голову?.. Не думать о такой ерунде ни в коем случае! Нельзя, чтобы что-то случилось… Всё будет нормально! Я невольно улыбнулся и постучал по деревянному брусу, который как раз кстати находится под рукой.
Где-то через час наблюдения я стал немного подмерзать. Побыл бы на площадке ещё, но медаль за это не дадут и остановок поезда совершенно не предвидится. Так что, можно смело зайти в тепло. По сравнению с площадкой, внутри жилой части комфортно и уютно. Особенно в непогоду. Несмотря на то, что за бортом весна. Весна, она тоже разная бывает. Это мы хорошо поняли за много месяцев службы…
Я зашёл в самый разгар оживлённой беседы. Все обсуждали вопрос: останутся ли нужны в ближайшем будущем выездные караулы, как таковые? Гена и Лёха делились мыслями с Юрием Ивановичем, а он высказывал свою точку зрения. На политзанятиях нам, кстати, рассказывали, что в армиях стран НАТО, в той же Западной Германии или США военные грузы перевозятся по железной дороге без охраны. За сохранность отвечает сама железная дорога. А у наших союзников по Варшавскому Договору – ГДР, Чехословакии, Венгрии – военные составы сопровождаются гражданскими работниками, которые за это дело получают зарплату. Что же у нас, тогда?
– Ну… у нас, в стране Советов, всегда был особый подход к таким вопросам!.. –
философски заметил подполковник и заулыбался.
То есть, караулы останутся и ещё долго будут нужны. Но уже без нас. Мы своё оттрубим и передадим эстафету другим призывам, новым бойцам…
5 июля 2010 г. После полудня.
С 5-м постом была связана и такая неприятная история, как кража армейских полушубков. Хотя, мы в ней никоим образом не были и не могли быть замешаны (она произошла годом раньше), её отголоски постоянно сопровождали нашу службу. Овчинные полушубки, хранились на складах 5-го поста, как запас зимней формы одежды для развёртывания будущей полноценной дивизии. Но поскольку дивизия так и не разворачивалась, они стали объектом добычи некоторых алчных бойцов роты охраны. Один из них, Василий, с характерной фамилией Караулкин, возглавлял преступную группу и впоследствии был осуждён. Другие отделались либо несколькими месяцами дисциплинарного батальона, либо условными сроками, либо денежными штрафами. Истинный масштаб преступления так и не был установлен. При том, что следствие вела не только военная прокуратура, но и гражданская, поскольку украденное имущество присваивалось для себя участниками кражи и, одновременно, перепродавалось за пределы части заказчикам из местного населения. А схема кражи была до примитивности проста. Во время охраны объекта своим человеком, другие пролазили на территорию склада, подручными средствами отжимали край двери и вытаскивали что требуется. При этом тщательно заметали следы, приводили дверь в нетронутое состояние и даже караульные собаки (если они выставлялись вблизи поста) заранее прикармливались либо даже временно усыплялись. Самое интересное, что раскрылось всё неожиданно. Должностные лица, ответственные за учёт имущества, наверное, ещё долго бы не хватились похищенного, так как склад - длительного хранения и инвентаризация на нём проходит очень даже нечасто. Участники преступной группы, по этой причине, и дважды, и трижды успели бы уйти на дембель и никто бы их не стал искать на гражданке. Но в один прекрасный день (точнее, ночь) часовым на 5-м посту оказался солдат, у которого были какие-то личные счёты с Караулкиным и он элементарно решил воспользоваться удобной ситуацией, чтобы разом убить двух зайцев: то есть, рассчитаться с Василием и получить отпуск за бдительное несение службы. Короче говоря, боец (история не сохранила его имени и фамилии), дождавшись, когда на охраняемую территорию проникнут злоумышленники, выполнил всё, что положено по Уставу Г и КС. Только после этого 5-й пост на какое-то время стал чрезвычайно многолюдным и оживлённым, полетели головы у начальника склада, начальников вещевых служб и замов более высоких начальников. Герой события – часовой заслуженно уехал на 10 дней домой и, как потом говорили, продолжать дальнейшую службу в дивизию уже не вернулся… Что и оправданно в данной ситуации. А нам, даже полгода и год спустя после событий, постоянно на инструктажах, разводах, воспитательных беседах напоминали о необходимости бдительности как в карауле вообще, так и на посту № 5 в особенности. И, конечно, мы воспринимали это серьёзно. Казалось, что подобное может произойти у нас. Кто даст гарантию, что не осталось злоумышленников и последователей Караулкина в нынешнем составе части?.. Неся службу на посту, лишний раз старались не смыкать глаз (не говоря уже о глубоком сне), чутко ловили каждый стук и шорох на территории поста. Позднее, появилась присказка, касающаяся 5-го поста: «Ну, как там, полушубки на месте?..» А сам пост навсегда стал ассоциироваться с украденными полушубками…
Да, как давно это было… Нет уже здесь никакого намёка на полушубки и на другое содержимое складов. Склады давно пустые. В их полумраке гуляет сухой летний ветерок, выдувая сырость прогнивших полов и обшарпанных кирпичных стен. Старые истории, если кто и вспоминает, то далеко отсюда. Я же здесь один, в другое время. Так же, как и бывал тут один раньше, в годы службы. Но тогда был молодой, в форме, с автоматом… и полон надежд на будущее. Думал ли, что снова вернусь сюда?..
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Всё же, рано или поздно, но нам пришлось лезть на платформы и проверять состояние техники вблизи. Формальным поводом для этого было то, что во время долгого движения сильный ветер немного посрывал крепления брезента и могли ослабнуть стальные растяжки тросов. Но фактически, мы засиделись в теплушке. Благо, где-то под вечер, но ещё засветло, состав притормозил и затем надолго встал на небольшой станции. Здание вокзала было далеко от нас и название мы так и не прочитали. Зато, с удовольствием выскочили на землю после целого дня тряски и качки. Юрий Иванович пошёл проверить вагоны с боеприпасами, а мы втроём, захватив автомат (один из нас часовой), лом и лопату, побежали к ставшим за это время родным «Шилкам» и «топикам». На подходе к платформам я чуть отстал, присоединил магазин к автомату и закинул его на плечо. Тем временем, Гена с Лёхой, помогая друг другу, взобрались на первую платформу. Внимательно осмотрели машину: пломбы на дверцах, щитки, целостность фар. Каждый со своей стороны подёргали растяжные тросы. Один из них явно болтался свободнее, чем нужно. Лёха подал лом и Генка на правах самого сильного из нас принялся аккуратно, не очень быстро закручивать проволочную спираль. Здесь было важно вовремя почувствовать предел. Если закрутишь сильнее, чем нужно, то во время движения и рывков поезда трос может лопнуть от перенагрузки. Или же, в ходе закручивания, проволока может спружинить и раскрутиться в обратную сторону, вырвав лом из рук. Последствия нетрудно представить: неуправляемый стержень весом в 10 кг. и толщиной в три пальца ударит всех и разобьёт всё, что находится вокруг. Поэтому, само внимание и осторожность!.. Даже Лёха сейчас с опаской поглядывает за манипуляциями и не подшучивает над Генкой как обычно. Вскоре дело сделано и они переходят на второй машине. Снова пробуют растяжки, ощупывают дверцы, стёкла, горловины бензобаков. Гена на всякий случай заглядывает под кузов – нет ли протекания масла или бензина. Потом переходят на другую платформу, к зенитным установкам. Здесь сразу видно, что брезентовые полотнища сползли вбок, приоткрыли то, что под ними находится.
Разумеется, никакие секреты они уже не скроют. Система «Шилка» давно считается устаревшей, её внешний вид и тактико-технические характеристики так же давно известны всем нашим друзьям и врагам. Мы как-то, ещё в начале пути, предположили, что, скорее всего, к нам в Братск отправляют подобную технику просто на хранение. А развёрнутые и боеготовые части, где-нибудь на границе с Китаем или в Монголии, перевооружают на более современные «Тунгуски». Хотя и «Шилка» - вполне надёжная машина. Но брезент в данном случае играет роль простого укрытия при непогоде, дабы уберечь корпус от коррозии и излишней покраски потом.
Я неторопливо прохаживаюсь вдоль платформ, внимательно смотрю по сторонам. Но и успеваю наблюдать за своими друзьями-товарищами. Для того, чтобы выровнять брезент, одному из них придётся лезть на самый верх машин. То есть, на башни. И там подтягивать сползшие края, равномерно распределять полотнище во все стороны. Другой будет тянуть снизу и привязывать петли к крючкам на гусеницах, корпусе. За трое с лишним суток пути отдельные петли развязались, а то и порвались. Работа несложная, разве что, трудоёмкая, требует физических усилий. Наверх залазит Оленевод. Гена рукой показывает ему ещё выше и что-то вполголоса говорит. Лёха задирает голову. Понятно: быть осторожным, не задеть контактную сеть. До неё, стоя на верхушке в полный рост, остаётся не более метра. Если поднять руку, то можно и схватиться за провод. Мы уже много наслышаны о подобных ситуациях с бойцами караулов или на погрузке техники, закончившихся если не совсем трагически, то очень плачевно… Так что, Лёха понимающе кивает, делает испуганное выражение лица и с небольшой долей шутки втягивает голову в плечи. Отсюда видно, что лицо у него краснее обычного: и от ветра, и от волнения, и от ритма работы. О куреве он, похоже, не вспоминает!
Приведя в порядок укрытие первой «Шилки», ребята перелазят через сцепку на следующую платформу. Снова Оленевод лезет наверх. Искоса поглядывает на провода. Пригнувшись, ухватывается за складки брезента, затягивает какую-то часть к себе. Примерно столько же спихивает на другую сторону, что-то проговаривает Генке. Потом оглядывается по сторонам и замечает меня:
– Эй, Колян, залазь, помогай!..
– Ага!..
Я только хотел ответить ему чем-нибудь острым и шутливым, как с другой стороны платформы, откуда мне не видно, слышится звонкий и задорный голос:
- Парни, вы что там делаете? –
Оленевод мгновенно завертелся туда-сюда, едва ли не выпрямился в рост. Правда, тут же опомнился и снова пригнул голову. Но, явно, увидел говорящего. Я со своей стороны из-под вагона заметил только две пары ног. Обе в валенках на галошах и рабочих брюках. Те и другие не сильно толстые, даже стройные. А голос принадлежал, ну никак, не мужику… Так и есть. Когда я присел и выглянул под платформой на ту сторону, то увидел совсем молоденьких девчонок-железнодорожниц. Скорее, путейцев. Или путеек… Валенки и брюки дополнялись телогрейками, ярко-оранжевыми жилетами, форменными шапками, рукавицами. В руках они небрежно держали молотки и флажки. Девчонки во все глаза смотрели наверх. Их лица, такие же красные, как у Лёхи, светились немалым любопытством и улыбками. Оленевод быстро оценил ситуацию:
– Привет рабочему классу!! – нарочито громко проорал он: - Девчата, давайте к нам, помощь требуется!
– Ничего себе! У нас своя работа… А вы, ребята, откуда будете?
– Давайте знакомиться! – Лёха не на шутку раскраснелся, но быстро и с азартом вошёл в свою роль. Понятно, что подтягивать брезент ему наскучило, хотелось поговорить, пообщаться. Его мастерству в этом деле тоже можно было только позавидовать:
- Мы из славного городу Братску! Меня Алексеем зовут, можно Лёха… А это Лобан, то есть Генка, Геннадий. Можно просто, Генок…
Оленевод выдержал мгновенную паузу, ожидая Генкину реакцию, но затем его понесло дальше:
- Наш зам.начкара. Где-то ещё Колян тут. Но он важный человек сейчас – на посту!..
Девчонки рассмеялись. Одна из них, которая и начала весь разговор, подняла руку:
- Я Марина. А это Света!..
Вторая кивнула, засмущалась. Они были очень симпатичными. Это хотелось отметить сразу, даже несмотря на их рабочий вид. И нисколько не старше, а то и младше нас. Вчерашние школьницы. Сейчас, возможно, ПТУшницы на практике, а может, уже работают. Добрые, весёлые, открытые. Вся жизнь впереди!..
– Как высоко вы забрались! – с долей волнения воскликнула Света.
– Важная задача! – согласно кивнул Лёха: - Техника должна быть закреплена по-штормовому, на все случаи. Дорога впереди ещё долгая. Мы, караул, всё охраняем и за всё отвечаем!
– Какой у вас зам.начкара серьёзный. Не разговаривает и даже не улыбнётся!..
Это Марина про Генку, за которым тоже наблюдала во все глаза. Правда, насчёт того, что «не улыбнётся…», она ошибалась. Гена вовсю ухмылялся, но незаметно, между делом, слушая оживлённый разговор и, большей частью, в свои густые усы. Поэтому, и казалось, что он серьёзнее Оленевода. К тому же, Лёха точил лясы, в открытую отлынивая от работы, а Геннадий вкалывал за себя и за него.
– Лобан службу знает! –
величественно промолвил Лёха. Вот, тут уж, Генка не вытерпел:
- Короче, Студент!.. Поменьше разговоров, побольше дела! Все уши прожужжал…
Лёха, желая показать свою удаль перед дамами, тут же переходит в контратаку:
- Сам ты студент! Ни фига, «студента» нашёл… Перекур уже давно должен быть!
– Я тебе сейчас такой перекур устрою!.. – Гена снизу грозит Лёхе кулаком:
Больше не захочется… Что за пререкания с зам.ком.взвода?!
Девчонки, слушая их, хохочут. Лёха понимает, что «перегнул палку» и чуть виновато начинает просить:
- Ну, товарищ младший сержант, разрешите перекурить?..
От него явно уже толку нет в работе. Поэтому, Генка только машет рукой, но добавляет грозным голосом:
- Две минуты!
– Есть!!
Оленевода так и тянет на подвиги. Сначала он горделиво встаёт в полный рост и чуть не задевает контактную сеть (девчонки испуганно вскрикивают). А, затем, спрыгивает к ним прямо с башни машины. Следует очередной девичий вопль изумления и Генкин вытянутый кулак!.. Мне видны врезавшиеся в снег сапоги и сразу же накрывший их купол шинели – удачно приземлился, хоть бы что бойцу!
– Закурим, коллеги? –
Он уже на ногах, рядом с Мариной и Светой. Честно говоря, я привычно ожидал, что Лёха и в этом случае сигаретку «стрельнет». Но Оленевод, как истинный джентельмен и кавалер, сам угостил девчонок. Они поначалу отказывались, но потом решились. Видать, сами не без такового греха… Что поделаешь – глубинка, соответствующие нравы и каждодневные условия приучают. Одни мужики-работяги вокруг.
– Я, ведь, тоже железнодорожник. Гражданская специальность – машинист электровоза! Лёха успевает вовсю балагурить: - Давайте, за знакомство, за общее дело!..
– Неудобно как-то, твои друзья не курят… -
слышно, как виновато шепчет кто-то из подруг.
– Да, вот… Попал я в компанию. Мы незаметно… Тем более, Генка разрешил. Он, вообще, классный пацан! И Колян тоже. Мы всю службу вместе в караулы ездим. А скоро уже домой, дембель на носу!
Собеседницы робко и неумело затягивались. Выпускали дымок, а сами не сводили взгляд с Лёхи. Марина улыбнулась:
– Да, жалко, что вы сейчас уедете… Так бы, постоял поезд подольше, побыли бы, поговорили…
- Эх, девчонки, служба… Никуда не денешься! –
голос Оленевода чуток даже погрустнел. Видно, что волнуется, несмотря на показную удаль. Поправил шапку, застегнул пуговицу на шинели. Зубами покрепче сдавил сигаретку:
- Может, увидимся ещё. Какие наши годы?.. Адресок бы взять у вас… Как-никак, коллеги! Немногословная Света тоже разволновалась:
- Приезжайте к нам! Запомните станцию, в депо нас найдёте…
Радостные и светлые моменты так часто заканчиваются неожиданно… Мощный сигнал электровоза вернул всех в суровую реальность. Состав вздрогнул и медленно двинулся вперёд.
– Мужики, быстрее! –
Гена уже собрал в охапку лом с лопатой, спрыгнул с платформы и подгонял нас.
Я на ходу разрядил автомат, первым подбежал к теплушке. Юрий Иванович стоял в дверях, заметно беспокоился. Принял инструменты у Генки, по очереди помог нам взобраться на площадку.
– До встречи, Лёша! –
наперебой закричали девчонки.
Они остались по ту сторону состава. Оттуда же (благо, двери на всякий случай распахнуты с обеих сторон) после нас запрыгнул Оленевод и помахал на прощание. Юрий Иванович, улыбаясь, ждёт пояснений.
– Да, вот, невесты одолели!.. –
усмехается Генка, кивая на Лёху. Тот отворачивается от нас и обречённо вздыхает…
5 июля 2010 г. День.
Я довольно долго просидел у бывших въездных ворот склада. Детально вспоминал прошлое, размышлял. Перед этим сделал несколько фотографий поста, окрестностей. Что ж, теперь остаётся добраться и обследовать самую дальнюю территорию – 6-й пост. Он совсем рядом отсюда. Выйти на дорогу, которую мы раньше называли «караульной» (она сразу за нижней стороной 5-го поста) и по ней пройти дальше в лес. От силы, метров двести.
В отличие от всех предыдущих, 6-й пост находился, да и, судя по всему, сейчас тоже находится в плотном окружении деревьев. Поистине, «лесной» пост!.. К тому же, самый дальний от городка. И самый опасный по содержанию. На его достаточно обширной территории (хотя и не такой огромной, как у 3-го и 4-го поста, но всё же…) складировались боеприпасы всех видов, типов и калибров, состоявших на вооружении мотострелковой дивизии. Его всегда так и называли – «Склады боеприпасов». Во множественном числе, потому что вся территория была разбита на отдельные площадки хранения: либо по частям дивизии (полки, батальоны, дивизионы), либо по назначению самих боеприпасов (артиллерийские, ракетные, инженерные и т.п.). Площадки складов отделялись друг от друга и от внешнего ограждения поста защитными насыпями, валами. Сами боеприпасы хранились в стандартных ящиках и большая часть их - в углублённых капонирах. Так что, со стороны всё это даже не было видно. А сверху прикрывались брезентом или сеткой. На каждой площадке и у главных въездных ворот находились пожарные щиты. В некоторых местах над площадками возвышались высоченные деревянные столбы с металлическими стержнями громоотводов. Так же, как и на других постах, на периметре 6-го присутствовали две сторожевых вышки, а с внешней стороны обязательно выставлялись и днём, и ночью караульные собаки.
Как ни странно, но на этом посту нести службу, по крайней мере, лично мне было гораздо спокойнее, чем на недалеко расположенном от него 5-м. Несмотря на то, условия здесь, казалось бы, ещё сложнее: вокруг тёмный непроглядный лес (в котором неизвестно кто или что может таиться), никакого обзора на подступах. Дальше поста, вообще, дикая тайга… Но, тем не менее, тот же самый лес внушал больше уверенности и спокойствия, чем открытая местность, а ветер здесь, обычно, был не такой сильный как в поле. Следовательно, посторонних пугающих звуков, пускай и субъективно, было тоже меньше. А в полной тишине, что днём, что ночью, всегда хорошо слышно: кто подходит или подъезжает к посту. Пускай, и не сразу видно из-за деревьев. Но это уже не так важно, главное – вовремя услышать… Одним словом, пост был едва ли не самым спокойным (наряду с самым дальним… самым лесным… и самым серьёзным по содержимому).
Однако, в течение 90-х и начале 2000-х годов 6-й пост в буквальном смысле несколько раз прогремел. Если не на все Вооружённые силы, то на Забайкальский (а потом и на Сибирский) военные округа точно. Именно в те годы здесь произошло несколько пожаров и мощных взрывов боеприпасов. Которые возникли или по халатности, или по неосторожности личного состава. Либо, просто, когда в очередной раз сезонный лесной пожар в окружающей тайге доходил до складов и перекидывался на их содержимое. Об этом писали тогда во всех газетах и журналах, сообщали в экстренных выпусках теленовостей города, области, страны. У меня дома до сих пор сохранились вырезки из газет «Советская Молодёжь» и «Красная Звезда», в которых сообщалось, что взорвалось около 4000 единиц боеприпасов. В один из случаев, когда начали рваться снаряды и мины, пришлось едва ли не производить эвакуацию населения Падуна, а в центральном Братске, Энергетике и ближних посёлках люди с ужасом ждали, когда и на них посыплются осколки и боевые части боеприпасов. Кстати, опасения были совершенно реальными. Дело в том, что на складах 6-го поста, помимо прочего, всегда хранились в полном боевом состоянии реактивные снаряды от БМ-21 «Град», дальность полёта которых более 20 километров. Только благодаря тому, что ещё в пору нашей службы, контейнеры с выстрелами к «Градам» уложили единообразно – головными частями в обратную сторону от города, они стартовали и, улетев, взорвались в безлюдной тайге. Как говорили, где-то в районе нашего запасного района и дальнего учебного центра дивизии. В общем, история 6-го поста оказалась не менее, а в чём-то и более насыщенной, чем у других!..
Я прошёл участок дороги, давно не езженной и особенно быстро зарастающей травой под покровом деревьев, пока не увидел справа от себя начало ограждения поста. Точнее, просто, интуитивно угадал его. Потому как, лес перешагнул обязательную ранее полосу пустого пространства и подошёл вплотную к колючему забору. Его тоже, как такового, не было. Столбы повалены, выкопаны или сгорели в пожаре. Вдоль всего периметра земля и нижняя часть деревьев были чёрные от гари. Колючая проволока болталась ржавыми и рваными кусками на столбах, лежала бесформенными мотками под деревьями. Когда-то, главные въездные ворота были чётко видны даже на подходе к посту. А сейчас, о том, что они находились именно здесь, свидетельствовал, разве что, неширокий разрыв в ровной, густой стене леса. Внутреннего ряда ограждения поста тоже не было и, причём, достаточно давно. Грубо говоря, данный участок леса и территорию поста ничем уже не напоминал. У него не стало чётких границ, углов. И, так же, как в «дальнем» парке, здесь стало непривычно и неприятно пусто.
Недолго постояв, я зашёл на периметр. Его можно было угадать по неширокой полосе разросшейся травы. Дальше же, вся остальная территория напоминала кусок степи или полупустыни. Она была покрыта песком и растительность на ней казалась очень редкой. Ни одного дерева или кустарника, только трава. Одиночными стеблями или маленькими порослями. Песчаная поверхность шла огромными волнами: то возвышалась горками, то спадала вниз. Это и были очертания котлованов-хранилищ. Сейчас они постепенно засыпались, выравнивались. Непроизвольно мелькнула мысль, что нужно, на всякий случай, смотреть под ноги. Вдруг, в спешке или суматохе вывоза, что-то из взрывоопасных предметов обронили, а то и запросто оставили на земле и потом присыпали песком… В некоторых местах на песке сохранились следы автомобильных колёс и я быстро сообразил, что нужно идти по ним, дабы соблюсти максимальную безопасность.
Во времена службы ходить именно здесь мне посчастливилось всего раз или два. Точно даже вспомню. Это было, когда мы разгружали машины со снарядами, которые, в свою очередь, разгрузили с воинского эшелона на станции «Братское Море» и доставили сюда на хранение. Тогда, тут всё было занято ровными и обширными штабелями ящиков, контейнеров высотой под два метра, что и свободного места почти не ощущалось. А сейчас я шёл по свободной пустой земле и взгляду практически не за что было зацепиться, кроме песчаных осыпей, обрывков проволоки и сгоревших досок. Хотя, когда я завернул в один из дальних углов территории, моим глазам открылась уже виденная до этого, в других местах, картина. А именно, несколько больших куч частично сожженного, частично разломанного и приведённого в негодность имущества. Причём, самого разнообразного по сути и целям использования. Чего тут только не было: ящики из-под снарядов, документации и комплектов всевозможного оборудования (со списками содержимого на внутренней стороне крышек), рваные кирзовые сапоги советского образца и берцы уже российского, коробки и маски от противогазов, рукава и воротники бушлатов, стёртые пуговицы, загнутые пряжки ремней, обрывки простыней и синих солдатских одеял, кружки, тарелки, чайники, картонные папки, сиденья от автомобилей и прочее-прочее… Такое впечатление, что после вывоза всех боеприпасов, здесь напоследок устроили склад вещевого и хозяйственного имущества. А затем, почему-то, попытались сжечь. Наверное, чтобы не тратить время на перевоз? У меня даже голова кругом пошла от созерцания и подробного запоминания всего! Целых и относительно пригодных к использованию вещей, конечно, тут не было. Поэтому, оставалось, в который уже раз за день, сфотографировать и идти дальше.
Дойдя до самой дальней стороны поста, я надеялся увидеть вышку, которая когда-то стояла там в углу. Она была одной из немногих, на которой часовые тайно устанавливали печки. Конечно, тайна установки считалась относительной. Обычно, рано или поздно, об этом становилось известным командованию. Особенно, если тот или иной часовой прошляпил проверяющих и «спалился». Печку, в таких случаях, безжалостно конфисковывали. Но затем появлялась новая. И, пока её тоже не изымали, можно было нести службу в комфорте, особенно зимой, в сильные морозы!.. Но теперь ни печки, ни самой вышки не было. Точнее, от неё осталась обугленная груда столбов и досок в углу периметра. Как и на всей территории поста, немного пахло горелым. По-видимому, какое-то время назад по внешним сторонам прошёл очередной лесной пожар. А, может, вышку и столбы периметра сожгли, когда окончательно уходили отсюда… Я никогда не бывал ещё дальше этой стороны поста и решил, пока есть время, пройти за его пределы. За деревьями открылась поляна. Конечно, уже не песчаная, а обычная лесная, с густой травой и кустарниками. И тут, на самом её краю, я увидел кирпичные развалины какого-то небольшого сооружения. Во время нашей службы здесь точно ничего не находилось. Иначе, мы бы обязательно знали об этом. Получается, его построили уже потом, после нас. И что же это было? Больше всего оно могло походить на небольшой домик, типа сторожки или здания КПП. Сейчас от него осталась одна, даже не стена, а угловая её часть и разбитый фундамент площадью три на четыре метра. Судя по уходящей от него дальше в лес неширокой открытой полосы (дороги?..), здесь, действительно, мог располагаться ещё один КПП или новый пост ВАИ всей части. Вот, только, кто бы тут приезжал в дивизию из глухой тайги и уезжал обратно, неизвестно куда?! А, может, тут разместили ещё один караульный пост и это его остатки?.. Как бы там ни было, сейчас мне уже об этом никто ничего не скажет. Остаётся только гадать и выстраивать предположения.
Впрочем, поджимает время. Незаметно, но дело уже к вечеру. Дальше места, где я сейчас нахожусь, идти некуда. Только назад. Оглядевшись напоследок по сторонам, я вздохнул. Прошёл вдоль бывшего периметра к лицевой стороне и несуществующим главным воротам. И направился по караульной дороге на выход из леса, в сторону 5-го поста.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
И снова поезд разрезает вечернее пространство, мчась навстречу ветрам, подавляя тишину гулом колёс, рёвом могучих гудков. Быстро темнело. Мы ненадолго распахнули брезентовую перегородку и проветрили жилую часть теплушки. Дружно натаскали угля, дров и масла с расчётом на предстоящую ночь. Лёха сдал Генке наряд по кухне. Они посчитали продукты, определили рационы на приёмы пищи завтрашнего дня.
Подходит время ужинать. На плите шипит старенькая, бугристая и побитая с боков сковорода. Пахнет «караульным» жиром. В Братске, во время караулов, мы обычно жарим на нём хлеб. Но в данный момент в жир добавляется мука и будут уложены толстые куски размороженной рыбы. Её целый пласт в картонной коробке мы получили на продскладе в Гусином Озере и почти половину пути благополучно провезли в холодной части вагона. Конечно, за это время она растаяла, но ещё не испортилась. Нужно успеть съесть в ближайшие дни. На завтрашний обед планируем уху, а сегодня рыба в жареном виде. Гена вооружился штык-ножом и аккуратно нарезает лук полукольцами. Высыпает на сковородку. Жир вскипает ещё больше. Вокруг печки идёт пар. Когда сверху поплотнее ложится рыба, шипение сразу стихает. Теперь Гена орудует широкой в виде лопатки расплющенной ложкой. Переворачивает подгорающие ломти с одной стороны на другую, соскребает прилипший к стенкам лук. Подсыпает соли, немного чёрного, немного красного перца и ещё каких-то специй типа лаврового листа или укропа. Добавляет малость воды. Как вкусна, простая, вроде бы, рыба, но приготовленная с душой! Ароматная мякоть цвета слоновой кости, огненно-рыжая румяная и хрустящая корочка, перламутровый отлив перьев лука… Сюда бы ещё пышного и мягкого белого хлеба, чтобы макать в горячий жир и с наслаждением впитывать его. Но хлеба в обрез и он не первой свежести. Пока переходим на сухари. Но и они нисколько не омрачают восхитительного вкуса рыбы.
– Садимся, ребята! –
командует Юрий Иванович, когда Генка снимает горячую сковороду с раскалённой печи и ставит её на стол. Немедленно на печку водружается чайник и пока мы ещё лишь приступаем к трапезе, он очень быстро и бурно закипает.
Лёха только что покурил, а в предвкушении ужина заметно повеселел и оживился. Сразу пропала нечаянная грусть от минувшего знакомства и быстрого расставания с девчонками на станции, названия которой мы так и не запомнили. С одной стороны, по давней привычке хотелось Лёху подбодрить, даже подколоть, подшутить над его переживаниями. А с другой, что-то останавливало наши бесшабашные порывы. Настолько наш друг не давал для этого повода, что мы не сговариваясь, отложили попытки до лучших времён. И всецело отдались простой, понятной и наиболее желанной на сей момент церемонии ужина.
… Рыба была съедена в один присест. Хватило всем и настолько, что не потребовалось потом чего-то особенного к чаю. Закусили теми же сухарями, конфетами и печеньем из сухпая. После мытья посуды Лёха быстро перекурил и первым стал укладываться спать. Потом мы с Геной вышли на площадку, молча постояли, вглядываясь в темноту за дверью вагона, но не увидев ничего интересного, зашли обратно. Юрий Иванович объявил, что у печки подежурит он сам и нам не оставалось ничего делать, как тоже выполнять команду «Отбой».
Вагон привычно и монотонно отстукивал по рельсам. Временами протяжно ухал и вздрагивал. Сжимался и цепенел при прохождении встречных составов. Облегчённо вздыхал после того, как они пролетали мимо и удалялись прочь.
Я лежал на плотно уложенных бушлатах, а голова приятно покоилась на вещмешке. Поверх надвинутой до самых глаз шинели, я сквозь наступающий сон, видел задумчивое лицо подполковника Ерёмина. Он сидел рядом с печкой и что-то писал в блокноте. Неудивительно, если бы это оказались путевые заметки о нашей службе в дороге или что-то близкое к тому… Возможно, и у меня вдруг появятся мысли, которые заслужат того, чтобы их оставить на бумаге. Почему бы нет? Только, вряд ли, это произойдёт в ближайшее время…
Станция Тулун. Здесь мы остановились после продолжительного пути. Так вышло, что состав оказался не на дальних задворках, а совсем близко к вокзалу, с одной из сторон длинной посадочной платформы. Редко, когда такое случается в выездных караулах. Обычно мы наблюдаем гражданскую жизнь и простых людей издалека. Если и сталкиваемся, то случайно, на короткие мгновения. Как, например, вчера с девчонками-железнодорожницами… В данный же момент местные жители и многочисленные пассажиры ходили совсем рядом с нашими вагонами, с интересом разглядывали нас, опасливо косились на платформы с «Шилками» и «топиками». По такому случаю мы заступили на пост все вместе. Гена со штык-ножом и подсумком на ремне, но без автомата, стоял облокотившись на брус в дверях теплушки и с высоты обозревал окрестности. Мы же с Лёхой, полностью вооружённые, ходили по платформе взад-вперёд, контролируя каждый свою часть вагонов.
Вскоре, на соседний путь, с другой стороны от нас, с шумом и скрежетом подошёл пассажирский поезд. Он направляляся туда же, куда и мы – на запад: на табличках красовалась надпись «ЗАБАЙКАЛЬСК – МОСКВА». Народу стало ещё больше. Одни люди высаживались здесь насовсем, другие, наоборот, совершали посадку. Пассажиры, продолжавшие ехать дальше, воспользовались ситуацией и вышли подышать свежим воздухом, размяться. Как это, обычно, бывает в дальней и утомительной дороге. Среди них буквально высыпала на платформу целая толпа «дембелей» - шумных, нарочито важных, но в то же время полных неподдельного восторга от происходящего. Несмотря на прохладную погоду, они были без кителей, в расстёгнутых парадных рубашках с прицепными погонами нового образца и держащимися на одних заколках галстуками. Как на подбор, усатые, чубатые и с лихо сдвинутыми на затылок фуражками. Нетерпеливо закуривали, от души смеялись. Рассказывали друг другу анекдоты из, пока ещё недавнего, армейского прошлого. Подмигивали окружающим их гражданским, особенно девчонкам и молодым женщинам… На их фоне мы, в своей поношенной и истрёпанной караулами, к тому же, зимней форме одежды, смотрелись не так браво. Потому, сразу и потеряли внимание публики. Но «дембеля» вскоре заметили нас и оживились пуще прежнего. Для них, конечно, наше присутствие становилось поводом лишний раз показать свою удаль и превосходство над остальными смертными. Поэтому, не знаю, как Лёха, а я внутренне напрягся и приготовился ко всяким неожиданностям. К тому же, от удалого воинства ненавязчиво, но явно несло спиртным. Внешне же я просто крепче сжал ремень автомата и придал без того серьёзному лицу ещё более сосредоточенное выражение.
– Ого! Караул!.. Бойцы!.. Чё такие серьёзные?!.. Дай ружьё подержать!.. –
наперебой и пренебрежительно понеслось в нашу сторону. Некоторые из «дембелей» двинулись ко мне, другие к Лёхе. Как ни странно, ситуацию разрядил подполковник Ерёмин. Услышав крики, он, как и мы, в полной форме, естественно, с обязательным пистолетом в кобуре, вышел на площадку и встал рядом с Геной. Не говоря ни единого слова, строго посмотрел на наших оппонентов. И это сразу подействовало на них должным образом:
– Ого! Начкар - подполковник!.. Серьёзный караул!.. –
уже не так громко и с некоторым уважением заговорили между собой «дембеля». Имея представление о статусе часовых, как лиц неприкосновенных, они оставили нас с Лёхой в покое и всем строем подошли к теплушке. Там уже Гена сошёл на платформу и принял внимание гостей на себя.
– Мужики, где служите? Откуда едете?.. Сколько отслужили?.. –
одним за другим посыпались на него традиционные солдатские вопросы. Генка держался молодцом, как и положено такому же «дембелю», к тому же, младшему сержанту. Гордо расправил могучие плечи, развернул грудь, чтобы не менее ярко, чем у его собеседников, блестели на весеннем солнце нагрудные знаки. Крепко пожимал протянутые руки, улыбался в усы, отшучивался:
- 110-я мотострелковая дивизия, Братск… Считайте, из самого начала ЗабВО…
- А мы, тогда, из самой жопы!.. –
с беззлобным юмором расхохотался ему в ответ один из «дембелей» с красивыми погонами старшего сержанта и пояснил, обведя рукой всех своих попутчиков:
- Билитуй, Капцегайтуй и прочий …уй! Да ещё, Нагадан-Магадан, Даурия… Короче, все с Манчжурки. Укрепрайоны, граница… Дальше некуда, такая дыра! И все два года там!..
Остальные согласно кивали, сокрушённо вздыхали от недавних воспоминаний. Вставляли пояснения, успевали переговариваться и с Генкой, и между собой.
- Сейчас едем с Гусинки –
продолжал тем временем Гена. Атмосфера беседы потеплела настолько, что ему протягивали сигареты, предлагали закурить за нечаянную встречу и за компанию. Но он великодушно отказывался. При этом, сначала не обращал внимания на Оленевода. Тот же, уловив момент, отчаянно, мимикой и знаками сигналил «Лобану», чтобы тот не отвергал подарки и хотя бы парочку сигарет (если не все) взял для него:
- Тоже скоро на дембель. Вот, приедем, сдадим груз, караул и всё, домой!.. –
Генка мечтательно заулыбался. «Дембеля» в ответ одобрительно закивали, загудели:
- Счастливой дороги вам! Сдать караул без происшествий!.. Ничего, не переживай, скоро также поедешь на дембельском экспрессе! Парадка-то готова?..
Девушка-проводница пассажирского вагона уже звала «дембелей» возвращаться на свои места. Их поезд, постояв самую малость, готовился к отправлению. Уходил на запад, вперёд нас. Мы же, оставаясь здесь ещё на неопределённое время, искренне завидовали пассажирам. Им не надо стоять на посту, их купе шикарнее нашего грузового отсека и они совсем скоро будут дома…
Проводницу наконец-то заметили. «Дембеля» радостно замахали руками, потом дружно обнялись за плечи. Зычный голос одного из бойцов затянул хорошо знакомую ещё по Забайкалью песню, а остальные разом её подхватили. Над станцией взволнованно послышалось:
- Опять Читинский поезд
увозит дембелей на запад!..
5 июля 2010 г. День ближе к вечеру.
Немного постояв на развилке, я решил возвращаться в сторону городка по нижней дороге. Верхней дорогой я пришёл сюда и идти по ней было уже неинтересно. А нижнюю видел пока со стороны и только с территории «дальнего» парка. Так что, прошагать там, где в пору службы передвигался на караульной машине, да изредка бегал кроссы в составе взвода, стало бы ещё одной новизной за этот день. Начальный отрезок дороги от угла 5-го поста до большого поворота к части оказался уже в тени деревьев: солнце склонялось к вечеру и пряталось за них. Хорошо, однако, что не так жарко. Я в последний раз оглянулся на кирпичные развалины зданий складов, покосившиеся столбы колючки. Вздохнул и пошёл по мягкой, ещё от ночного дождя, глинистой колее давно отпечатанных колёс. Машины здесь не ездили уже порядочно времени. Вероятно, как вывезли основной объём имущества складов. По левой стороне разрастался лес, вплотную подступал к дороге. Справа густо поднялась трава, кустарники.
Я поймал себя на мысли, что всё запланированное на сегодня я сделал и увидел. Обошёл все посты, основные объекты дивизии. Во время службы не удалось бы так, в один день. Просто, не нашлось бы времени и веской причины. А сейчас осталось прийти обратно на плац и подвести итоги. Конечно, хотелось побывать и на далёком отсюда учебном полигоне, в запасном районе вблизи Бикея, станции погрузки-разгрузки эшелонов «Братское Море». Интересно, как там сейчас?.. С ними тоже связано немало воспоминаний о службе. Но для этого понадобится отдельное время и, особенно, транспорт. Вот, с ним-то, точнее, с его отсутствием, самая большая проблема. Может, завтра что получится? У меня есть пара дней в запасе, чтобы ещё побыть в Братске и что-то выполнить…
Пройден поворот. Территория 5-го поста медленно скрылась позади и справа от меня за стеной разнотравья. Дальше оно стало сменяться молодым лесом, который постепенно занимал былую пустошь. Именно через него же я проходил выше отсюда, по старой дороге. Здесь свежий, пока низкорослый, сосняк подходил к самой обочине и я оказывался в коридоре между старым лесом слева и новым справа. Просторнее стало, когда с левой стороны показались очистные сооружения с огромным водосборником вокруг них. В далёкие годы службы солдаты называли его Озером. Издалека он выглядел, действительно, похожим на естественный водоём и был довольно живописным в любой сезон года. Летом - в обрамлении зелёного, тогда ещё густого и нетронутого леса. Зимой – в тумане от клубящегося над ним пара. Считалось традицией на дембель не только подготовить все регалии, оставить метки на постах о своей службе в карауле, но и сходить до Озера. Правда, вблизи все яркие впечатления о нём, как и желание искупаться, сразу пропадали по понятным причинам. Однако, название «Озеро Дембелей», худо-бедно, за ним закрепилось!
Сейчас Озеро сильно обмелело, а лес вокруг него вырубили. Сделали отворот от дороги, по которой шёл я. Но ни людей, ни машин в данный момент тут тоже не наблюдалось. Наверное, потому, что дорога была перерезана широкими траншеями. Одну из них я прошёл. Точнее, перепрыгнул. Без разбега и особых усилий. Автомашина потратила бы больше времени на моём месте. Издалека казалось, что и последующие можно преодолеть так же легко.
Но вторая траншея оказалась серьёзным препятствием. Обходить её сторонами было бы долго. К тому же, по краям дороги навалены высоченные кучи сырой глины, до сих пор мягкой и вязкой от ночного дождя. Не было желания пачкать в ней кроссовки (пусть и предназначенные для подобных условий). А ширина траншеи, даже с большим разбегом, навевает сомнение. Метра три в ширину точно, если ещё не больше. Впрочем, долго думать не приходится. Не оставаться же здесь и ждать из-за такого пустяка?! Я понадёжнее закрепил на плечах рюкзак. Поглубже затолкал содержимое карманов, чтобы ничего не вылетело в полёте. И сильно разбежавшись, прыгнул. Но приземлился не совсем удачно… В то время как одна нога прочно впечаталась на полметра дальше противоположной осыпающейся стенки траншеи, вторая соскользнула с неё и ударилась то ли о камень, то ли о выступ затвердевшего от времени дорожного покрытия. Сильная резкая боль заставила не стерпеть и громко вскрикнуть. А всего меня потянуло назад и вниз. Тут уж, со всей отчаянностью пришлось вцепиться первой ногой и обеими руками в насыпь по краю траншеи. Кое-как я удержался. Хотя, выпачкал не только обувь, но руки и одежду. Хорошо, нога цела. Разве что, здоровенный синяк обеспечен. Больше таких ощущений не хотелось бы!..
Тут же, на дороге я снял рюкзак и присел отдохнуть. Отряхнул одежду. Вытащил бутылку с водой. Сначала, немного попил. Затем, хотел так же немного сполостнуть руки от грязи, но вовремя вспомнил, что у меня есть влажные салфетки. Достал их. А воду надо беречь – впереди ещё дорога до городка и, вряд ли, даже там можно пополнить её запас…
Через пару минут я снова шёл по дороге. Молодой лес справа закончился и вверху стала видна территория «дальнего» парка. Когда-то его ограждение подходило гораздо ближе к дороге и военная техника, стоявшая за колючкой, хорошо просматривалась отсюда. Иногда казалось, что стволы танковых орудий нависают над тобой… Сейчас же, видно одну только изгородь из столбов. Далеко отсюда и с частыми разрывами. Склон ниже её полностью зарос мелкими кустарниками.
Впереди показалась ещё одна траншея. Не менее широкая, чем предыдущая. Мне больше не хотелось разбегаться и прыгать. Поэтому, загодя сошёл на обочину и, какое-то время, не так быстро, но верно двигался по склону. Теперь уже недалеко до угла парка и поворота ко 2-му посту. Там развилка дорог к городку, караульному помещению.
А прямо, вдалеке, виднелся выезд на городское шоссе. Во времена нашей службы он обычно был перекрыт шлагбаумом. На углу 2-го поста и «дальнего» парка под деревьями стояла будка-кунг временного поста ВАИ. Там дежурили солдаты, почему-то, только зенитного полка. По двое человек. Поначалу даже с автоматами, но в дальнейшем с одними штык-ножами. И очень нерегулярно. Были дни и ночи, когда будка пустовала. Тогда, в неё забегали либо самовольщики - переждать непогоду, либо проводились любовные свидания самых отчаянных бойцов дивизии с местными девчонками. Благо, место в пределах части – не считается нарушением порядка, а гостьям с Падуна добираться совсем недалеко. От крайних домов минут пять-десять ходьбы напрямую через лесок…
Я снова шёл по дороге. Переводил взгляд с ограждения парка на оставшееся позади Озеро. Тени деревьев становились длиннее и начинали ложиться рядом со мной – солнце опускалось за спиной ниже и ниже к дальнему лесу. Жара уменьшилась. Стало легче и свежее. Вот, и развилка. Как и здесь всё изменилось… Будки ВАИ нет в помине. Её место заросло кустарником. Где был колючий забор 2-го поста - узкая пустая полоса и вплотную подступившая к остаткам складов стена деревьев. Где-то совсем рядом КТП «дальнего» парка. Подняться только на взгорок и метров триста пройти до него. Чтобы замкнуть большой круг, который я проделал с утра до вечера.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Начинался дембель. Он ассоциировался с запахом весны, задорным щебетанием птиц. О нём напоминали пассажирские поезда, зелёные огни семафоров, символизирующие свободный и открытый путь в будущее, волнующее гудение ветра в проводах. Да что только не напоминало? Иногда казалось, сам воздух пропитан ожиданием перехода в дальнейшую новую жизнь… Но, конечно, прежде всего солдаты. В парадной форме, с чемоданчиками в руках, не жалея отдавшие Родине два года ради нелёгкой и почётной службы. В очередной раз мы увидели их у вокзала станции Нижнеудинск. Именно в здешней воинской части была несколько лет назад сформирована наша собственная 110-я дивизия. А сейчас тут располагалась её старшая «сестра» - 52-я МСД. В отличие от встреченных ранее «дембелей» из далёкого Забайкалья, «нижнеудинцы» казались внешне более сдержанными и серьёзными. Наверное, потому что ещё не сели в свой поезд, не расположились в уютных купе. Не вкусили первых дней дороги и гражданской вольницы, а пока только ждали прибытия состава. Ногами ещё стояли на месте службы, чувствовали незримую близость своих отцов-командиров и бдительного гарнизонного патруля. Некоторые из них были одеты по-зимнему: в шинелях, шапках, сапогах. Другие уже по-летнему – в кителях, фуражках, ботинках. Отглаженная свежая форма, полукруглые в сечении и прямые, как струна, красные или чёрные погоны на плечах, ослепительно сияющие значки, кокарды, пуговицы, пряжки ремней… Наш вагон медленно проходил мимо. Стоящие на перроне солдаты и сержанты с сочувствием и улыбками смотрели на нас. Мы с одновременной радостью и грустью – на них. Помахали им на прощание и «дембеля» дружно ответили нам…
Надёжно, по-штормовому закреплённая техника не даёт повода для беспокойства и мы только временами, каждый в свою смену караула, выглядываем в дверь, чтобы обозреть состав в общем и наши вагоны в частности. А между делом занимаемся своими делами. Юрий Иванович строчит в блокноте. Гена увлечённо корпеет над погонами. Оленевод улавливает моменты, чтобы подшутить над ним и в то же время совершенствует своё кулинарное мастерство. Он выбрал нужные, по его мнению, продукты из имеющихся запасов, собираясь испечь на сковороде что-то вроде походного печенья. С первого раза у него ничего не получается. Сковородка нещадно дымит, воздух вагонного отсека наполнился лёгкой гарью. Подполковник Ерёмин не ругается. Но шутливо рассудив, что аромат табака намного приятнее, несколько раз подряд выходит на площадку покурить. Зато Гена рано или поздно теряет терпение:
- Слушай, завязывай!.. Сколько можно нас тут коптить?! Не умеешь, так и не берись! А то ещё новое прозвище тебе придумаем. Кто ты у нас теперь будешь – Кухарка?.. Точнее, «Кухар»! –
Гена злорадно хихикает.
– Ага, попробуй только!.. – немедленно отвечает Лёха:
Сиди и клепай свои литеры!
Он подчёркнуто фасонит, вставляя в свою речь железнодорожные термины. Но сам понемногу теряет уверенность из-за того, что со стряпнёй непорядок. Потому, берёт своего рода тайм-аут. Немного распахивает полотнище брезента, чтобы проветрить жильё и сам выходит перекурить. Они дымят с начкаром за компанию и слышно, как Юрий Иванович что-то вполголоса говорит Лёхе. Видимо, даёт совет по правильному приготовлению блюда.
Я лежу, укрыв ноги шинелью и читаю. Новых книг нет. Под рукой оказались не первой свежести, потрёпанные журналы «Советский воин». Остались, видимо, от предыдущего караула. Ну, хоть что-то… На безрыбье, как говорится, и рак рыба! Есть чем время занять в ожидании остановки и заступления на пост.
Лёха вскоре возвращается и с решительным видом принимается за продолжение своего дела. Гена без особого доверия, искоса посматривает на него и, не говоря ни слова, только кивает:
- Ну-ну!..
Тем временем огонь в печке разгорается с новой силой, поверхность плиты раскалена. Снова шипит сковородка.
– Давай, помогу? –
я откладываю недочитанный журнал и подвигаюсь к Оленеводу. Но он молча отмахивается. А сам настойчиво лепит заготовки и аккуратно укладывает их в кипящее масло. Кажется, сейчас у него всё пойдёт как надо. Мне остаётся только наблюдать и тихо болеть за успех дела.
5 июля 2010 г. Ранний вечер.
Вот и всё. Я снова стоял на взгорке между «дальним» парком и городком части. Опять посмотрел вдаль, в сторону заходящего солнца. Завтрашний день обещал быть тёплым и ясным. А внутри меня оставалось ощущение чего-то недосказанного, незаконченного. Будто не поставил какой-то последний штрих в своём исследовании, не увидел всего, что хотел.
Конечно, мне не встретился никто из тех, кто служил когда-то со мной. Или хотя бы, в то время. Я уже думал, что нужно вернуться сюда завтра. Походить по жилому городку ДОСов. Хорошо бы съездить в Энергетик, где в своё время жили большинство наших офицеров. На последней странице моего военного билета наспех и простым карандашом записан адрес подполковника Втюрина. Хорошо помню, как в день увольнения, перед торжественным построением на плацу, мы разговаривали с ним в Ленинской комнате. Он специально пришёл в казарму, чтобы проводить меня. Расспрашивал о моих планах на ближайшее будущее и приглашал немного погодя, как только я определюсь со своими дальнейшими делами, приехать к нему в гости. Тогда я, за неимением под рукой бумаги и авторучки, записал продиктованный адрес на «задворках» полученного документа. К сожалению, за все эти 20 с лишним лет я не только не приехал к Ивану Васильевичу, но и вообще не побывал в Братске. Здесь ли теперь наш бывший командир полка? Да и все остальные?.. Утренний разговор в хоз.части не внушал особых надежд. Но, может быть, с кем-то и удастся встретиться…
Обратно к плацу я шёл не торопясь. Раздумывал и вспоминал. В который уже раз оглядел остатки 1-го и 2-го постов, санчасть, Особый отдел, караульную вышку, строения продовольственных складов. Тени от деревьев, домов становились всё длиннее. Вечер затягивался. Было тепло и так же, как утром, удивительно тихо. Эта тишина начинала удивлять. Всего в каких-то десятках метрах от части, за неплотным забором - обширный и разросшийся городской район, широкая, густо насыщенная транспортом автодорога. Где-то за ними несколько предприятий, множество учреждений. А здесь, словно остановилось время… И, ещё, за всю вторую половину дня мне не встретился больше ни один человек! Те, кто был здесь с утра, судя по времени давно ушли домой. Мне тоже пора возвращаться на квартиру к знакомым. Умыться, поужинать, отдохнуть и привести в порядок свои мысли, проанализировать всё увиденное тут. Завтра, со свежими силами, продолжить поиски. Вполне разумное желание и, вроде бы, оптимальный ход действий. Но что-то и почему-то удерживало меня здесь…
Я стоял на краю плаца. Почти в том же месте, где утром начал свой путь. Именно в этой точке сворачивали с плаца и уходили после разводов караулы. Отсюда хорошо просматривались обе казармы, столовая, щит, мусорка и лес за ним. Чего-то из названного уже не было. Но это совершенно не важно. Я видел то, что запомнил когда-то. От нагретого за день асфальта едва заметно парил воздух. Мне казалось, что вижу всё словно глазами молодого солдата из прошлого. И в какой-то момент я понял, что не сильно-то и хочу уходить отсюда.
Да, это казалось удивительным. Я не чувствовал обязательной в таких случаях усталости за день. Конечно, было грустно находиться в безлюдном, заброшенном пространстве. Но чувство печали не нарастало, а скорее, постепенно заглушалось. И оставшееся время вечера в современной удобной городской квартире тут же представилось насколько банальным, настолько и скучным. Как много таких вечеров будет впереди ещё, в жизни. Страшно подумать, если всё будущее будет состоять из них и никуда уже от него не деться. Как те двадцать лет, что я уже прожил после армии и не увидел за этим того, что прошло. А что оставил и ещё оставлю сегодня здесь, не увижу теперь никогда. Надо ли уходить отсюда прямо сейчас и безоговорочно?..
В общем, через пару минут раздумий и ожидания самого себя, мне в голову пришла неожиданная на первый взгляд мысль – остаться здесь на ночь. До самого утра. Насколько эта мысль абсурдна, я не задумывался. И не думал уже ничего другого. Зато, мне стало почему-то так легко, как не было за весь день и, если честно признаться, за многие предыдущие до него.
Я просто пробуду в родной части всю ночь до утра! Почему бы нет? Как раньше, бывал здесь постоянно и не видел в том чего-то удивительного. Ничего, что самой дивизии нет и не у кого спросить разрешения. Наоборот, так гораздо проще. Только, вот, где именно мне расположиться для ночлега на такой огромной территории? Сейчас лето, я не боюсь замёрзнуть и всё здесь знакомо. Но, как минимум, нужна хотя бы крыша над головой и элементарное укрытие от постороннего глаза. В казарму зайти не получится. Тем более, нашей вообще нет, а в первой было бы непривычно. В обоих штабах, во время нахождения днём, показалось неуютно. Напрашиваться на постой к кому-нибудь в ДОСах, к незнакомым людям – навязчиво. Тем более, что я почему-то ближе к вечеру потерял желание с кем-то общаться и хотел побыть в одиночестве. Вскоре ответ пришёл сам собой – конечно же, родная «караулка». Где, как не в ней, я снова почувствую себя привычно и легче всего? Где ещё приходилось ночевать (за исключением, разумеется, казармы) довольно часто во время службы?..
Так, немного ещё постояв на плацу, я снова направился в сторону «дальнего» парка. Теперь уже шёл уверенно и спокойно. Без какого бы то ни было страха и тревоги. Вернулось чувство обычной усталости за день. Ведь, вокруг так всё знакомо. Как будто и не уезжал отсюда надолго…
Я шёл дорогой и представлял, как когда-то двигался ею в составе караула по окончании развода. Тогда привычно смолкали барабаны и ступив с асфальта на грунтовку, поменяв строевой шаг на походный, мы строго в колонну по три, держа интервалы и дистанции, шествовали вслед за уходящим солнцем. Раскатистый грохот сапог, бряцанье автоматов… Согнутые в локтях руки, едва касающиеся друг друга с боков, но уверенно сжимающие оружейные ремни… Приподнятая движением дорожная пыль. Тёплый, неостывший от дневного зноя, вечерний воздух. Он пропитан бодрящим ароматом трав, застоявшимся запахом воды в редких пересыхающих лужах под ногами, дымом и запахом варящейся похлёбки со стороны собачьего питомника. Слева и справа проплывает ограждение постов. Впереди призывно вырисовываются на фоне ослепительного солнечного света контуры «дальнего» парка. «Там закончилась работа, все давно ушли домой…» Но всё равно нам навстречу попадаются небольшие группки уставших чумазых солдат в промасленных чёрных комбинезонах с такими же офицерами во главе. Личный состав дивизии со всех сторон и направлений спешит к ужину, предвкушая за ним и неторопливое ожидание отбоя… Одни только мы дружно уходим навстречу приближающейся ночи, в мир долгих бессонных ожиданий и тревог…
До караульного помещения я дошёл быстрее, чем днём.
«Караулка» словно ждала меня. На фоне заходящего солнца и тишины вечера она выглядела почему-то приветливо. Несмотря на разгром и запустение внутри неё. Такого ощущения не чувствовалось раньше, во время службы. Возможно, потому что я был сейчас не подневольным солдатом, а запоздалым гостем, которого будто бы ждали давно и только сегодня дождались… Я уверенно зашёл на площадку и пристальнее, чем до этого днём, осмотрелся. Скоро уже стемнеет, но есть время подготовиться к ночлегу. Хотя, в принципе, что мне нужно?.. Могу не спать вообще. Важнее ощутить происходящее здесь ночью, вспомнить события прошлого. Но прилечь или хотя бы присесть где-то нужно. Более-менее светло и удобно было в комнате начкара и я зашёл туда. Собрал несколько целых стульев, распаковал рюкзак. Захотелось перекусить и я сразу выложил на стол всё, что было из съестного. В наличии оставалась пара бутербродов, пряник, булочка. Не густо, но мне хватит. Зато, обнаружил коробок спичек и невольно обрадовался этому. Если что, можно развести небольшой костёр. Топлива кругом – битой мебели, бумаги, ящиков – хватает. И с огнём станет уютней в темноте. Оставшейся в бутылке воды тоже должно хватить до утра. А там уже не страшно… Плохо, что нет чайника и не получится вскипятить чаю. Вот, тогда был бы полный комфорт!..
Ещё днём я облазил все помещения, но не нашёл подобной ему посуды. Даже захудалого ведра. Попадались просто дырявые или исковерканные до бесформенности. Худо-бедно добротное хозяйственное имущество вывезли и вынесли отсюда в какой-то период времени. По-видимому, после того, как пришёл приказ о расформировании части и здесь навсегда закончилась караульная служба. Кто отстоял последние минуты на постах и пробыл в этих стенах? Не напомнив о себе ничем… Я вспоминал, как раньше многие из «дембелей» оставляли памятные надписи о службе на стенах, дверях, предметах мебели «караулки», не говоря уж о постах. Но моей собственной надписи найти не получится. Её не было. Последний караул я отстоял часовым на гауптвахте и там, почему-то, не было даже мысли что-то написать или нацарапать на память. Хотя, тот караул оказался самым спокойным за всю мою службу. Времени в течение него было более чем достаточно всё осмыслить, вспомнить. Просто я не догадывался, что он станет последним… Уже через день после него меня торжественно проводили всем полком и я уехал домой.
Так, в размышлениях, я наскоро поужинал. Затем поудобнее устроился на сдвинутых вместе стульях передохнуть до наступления сумерек. Через два больших оконных проёма «начкарки» хорошо просматривалась площадка, выход на дорогу, густо заросшее травой и кустарником пространство местности до самого леса. Тишина уходящего вечера словно густела, становилась почти осязаемой. Вдруг пришла мысль, что я совершенно один не только здесь, но и во всём городке части. Шутка ли, на всей территории, до сих пор обозначенной забором, ограждениями, я был в полном одиночестве. И о том никто не знал, кроме самого меня… Это заметно взволновало и вместе с тем пробудило знакомую грусть. Многое бы отдал я , чтобы вернуть то время, когда и здесь, и недалеко отсюда было оживлённо…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Подтверждая хорошо известную поговорку про первый блин (который комом), Лёхино печенье со второго раза, всё-таки, получилось. И не хуже, чем его же обед днём ранее. Да, как посоветовал подполковник Ерёмин, побольше масла (а не жира) и почаще переворачивать, не давать подгорать. Зато, когда выросла целая горка на широкой алюминиевой тарелке и по вагону поплыл вполне сносный аромат гражданского кулинарного кафе, мы дружно побросали все свои дела и уселись за походный столик. К тому времени подоспел чай. Оленевод чрезвычайно гордился своей настойчивостью в деле и не скрывал этого. Конечно, ждал от нас большой похвалы. Но увидев, что уже через пять минут тарелка опустела, не стал нас пытать, а спешно приготовил следующую порцию. Наше деловитое молчание и энергично работающие челюсти были самым красноречивым показателем качества его труда!
В конце концов, когда молчание стало совсем уж неуместным и обстановка требовала выговориться, Юрий Иванович сказал за всех нас:
- Молодец, Алексей! Правда, слов нет… Если бы были полномочия, объявил бы благодарность от командования всей части! Впрочем, могу вполне это сделать, как начальник караула. По прибытии доложу командиру полка!.. –
Лёха снисходительно заулыбался:
- Товарищ подполковник, не надо никаких благодарностей. Мне бы пораньше на дембель уйти, домой уехать. Кто бы походатайствовал… А вот, тогда бы, пригласил всех вас в гости и попотчевал бы настоящим домашним печеньем. Из нашей ростовской муки и на нашем солнечном масле!..
– Уедешь, Алексей, вовремя. Не переживай! Я поговорю с командиром и замполитом за всех вас.
Гена приподнял указательный палец и добавил от себя вслед за подполковником:
- Ты только это… Как приедем, не лезь сильно аккорды делать, квартиры ремонтировать… А то, знаю я тебя. Хлебом не корми!.. –
Мы дружно рассмеялись, вспомнив Лёхино «хобби» в свободное от караулов время.
Что поделаешь, не он сам виноват. А его безотказностью пользуются все, кому не лень, часто прикрываясь приказами.
– Ладно, будь спок! –
Этой фразой Лёха часто передразнивает Генку: - Сами знаем, как быть, что делать! Приятного всем аппетита!..
5 июля 2010 г. Вечер.
Темнело почему-то долго. Закатное небо ослепительно горело как добела раскалённое пламя, даже когда от солнца не осталось следа. Нарочито медленно погружались в тень и постепенно чернели на его фоне предметы окружающей обстановки. Перекусив в самом начале и удобно расположившись на стульях, я едва не задремал. Но вовремя пришёл в себя. И, на удивление, чувствовал себя так, будто разом сбросил усталость, накопившуюся за день. Теперь можно не спеша подготовиться к ночному бдению.
Пробираясь в комнату бодрствующей смены, я начал подбирать с пола дощечки, куски бумаги для костра. Внутри «караулки» было гораздо темнее, чем на улице. Поэтому, приходилось двигаться на ощупь. Если станет совсем темно - включу фонарик. Пока же, собрав первоначальный запас топлива, вышел на боковую часть площадки из пристроя и нашёл подходящее место под кострище. Долго не думая, выбрал так, чтобы просматривалась лицевая сторона караульного помещения, дорога в сторону дальних постов и периметр 4-го поста сзади. Вне стен помещения было ещё светло, но сумеречно. Сложил топливо подобием пирамидки прямо на бетонный пол, обложил кусками кирпичей, валявшихся вокруг. Теперь надо придумать на чём устроиться самому. Можно перетащить стулья из «начкарки». А если?.. Я неожиданно вспомнил про комнату отдыхающей смены. Туда не стал заходить днём из-за того, что торопился дальше. Комната самая простая из всех, что здесь есть. Но в ней должны остаться очень важные предметы для комфортного времяпровождения – топчаны. Надо посмотреть…
Я вернулся внутрь. Теперь уже достал фонарик и через груду деревянного хлама пробрался к двери «отдыхающей» комнаты. В ней всё осталось как было, пожалуй, со времён моей службы. В первую секунду даже показалось, что спит множество людей, а воздухе застыл запах сапог, потных портянок, шинелей, ремней с подсумками… Но лишь показалось. В действительности было пусто. Но топчаны на месте. Не меньше десятка, как и раньше. Разве что сдвинуты вплотную к задней стене и покрыты слоем пыли, видимой даже в темноте. Я подошёл к самому ближнему и попробовал приподнять. Простая деревянная конструкция – как грубая и узкая кровать без спинок, с приподнятой наклонной частью где голова и обитый листом жести низ, где ноги. Но тяжёлая, зараза! Его тащить хотя бы вдвоём, а приходится одному, да в потёмках. Да через завалы мусора… Кое-как выволок спальное ложе сначала из «отдыхающей», затем медленно пробился через «бодрствующую». Пару раз останавливался по пути и наконец вытащил на площадку. Разумеется, вспотел от усердия. Пока всё это делал, в «караулке» и в радиусе ближайших десятков метров вокруг неё стоял нешуточный грохот. Окажись кто-нибудь со стороны, вблизи отсюда – не понял бы, что происходит в заброшенном месте. А теперь всё стихло, но воздух ещё звенел по инерции. Будто только что прошёл поезд.
Я тщательно смахнул пыль с поверхности лежака (в «караулке» нашёлся веник), затем протёр его от возможной грязи влажной тряпкой (это уже из своих запасов). И присел отдохнуть. Думал: покуда ещё по сторонам что-то видно, можно пройтись кругом здания, вдоль дороги. Но двигаться не хотелось. Так и застыл в задумчивости на некоторое время. Потом огляделся. На востоке, со стороны города полностью стемнело. На небосклоне появились первые звёзды. И на западе окончательно исчезал закат. Периметр «дальнего» парка погрузился во тьму, не стало видно тех немногочисленных деталей, что вырисовывались ещё недавно. Только самые ближние ко мне столбы ограждения выделялись тёмными контурами и между ними едва заметно поблескивала колючка.
Пора разжигать огонь. Вспыхнула спичка и окружающее пространство ожило. Сразу стало веселее и уютнее. Мёртвая тишина разбавилась весёлым шипением, треском сухих щепок. По стене «караулки», остаткам забора запрыгали блики пламени. Всё, чего можно желать в подобной обстановке, осуществилось. Есть место для сна и отдыха, укрытие от непрошенного взгляда, малость еды, чуток воды. И мне остаётся наслаждаться теплом костра, прохладой ночи. Созерцать видимое, слушать, представлять и думать, о чём не думалось в других более привычных местах. Я так желал оказаться здесь один и почему-то всё так же, как и вечером, совершенно не удивлялся этому.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Дорога в карауле – это, по большому счёту, разлуки и встречи, наблюдения за жизнью людей, осознание своего места в огромном пространстве страны. Сия мысль подтверждается каждый раз, когда едешь туда и обратно. Когда есть время подумать, порассуждать. В другое время такой возможности не будет. Или будет, но сам ты будешь в другом качестве. Или же в другом возрасте. Сейчас у нас пора юности. Самый момент противоречий и пытливого стремления узнать жизнь, какая она есть. В армии всё узнаётся быстрее и глубже, чем на гражданке. Не потому, что возможностей больше. Здесь ты волей-неволей делаешь выбор в пользу своего дальнейшего пути. И это заставляет всматриваться в самые глубины бытия…
Каждый из нас о чём-то размышлял в дороге. Помимо, разумеется, дембеля. Это можно было видеть в нередкие минуты, когда затихали все обыденные разговоры и каждый уходил в себя. Такая картина нисколько не напрягала, не мешала службе. Наоборот, наверное, благодаря подобному обстоятельству, у каждого из нас имелось своё пространство свободы. Которое уважалось остальными. А в целом мы были едины как небольшое подразделение, караул. И более чем за год службы прочно сработались, отлично понимали друг друга.
На одной из небольших станций мы пополнили запас свежего хлеба, масла, газет, а Лёха неведомо каким путём разжился целой пачкой болгарских сигарет «Ту-134». Настоящих, с фильтром. «Цивильных», как в таких случаях говорят солдаты. Простенькая «Астра» ему уже порядком надоела. И вот, как кстати, подвернулась удача. По возвращении к поезду от вокзала, Лёха выкурил пару штук на ходу. Потом рядом с вагоном. Разумеется, угостил Юрия Ивановича. У того также были новенькие сигареты, но он не стал отказываться от Лёхиных. Покурил с ним за компанию.
Я сам, правда, никуда не ходил, а стоял на посту. Прошёлся вдоль наших вагонов, платформ. Машины на месте, двери вагонов с боеприпасами не нарушены. Всё идёт как надо. Рано или поздно будем «дома», как мы называем родную часть, будучи далеко от неё. Доставим груз в целости и сохранности. Главное, сейчас не расслабляться, бдить в оба глаза и уха. Особенно по ночам.
Мимо нас в обе стороны мчались составы. Грузовые и пассажирские. Какие-то из них останавливались, другие проходили на полном ходу. Пассажиры, проводницы, а иногда и машинисты махали мне руками.
Через полчаса мы снова ехали дальше. Лёха от души выкурил ещё одну сигаретку стоя на площадке. Затем помог Генке загрузить топливо в дежурный ящик у печи. Юрий Иванович принялся вслух читать газету, чтобы мы немножко оказались в курсе новостей, происходящих в стране. Что случалось и менялось в ней каждый день, казалось таким далёким отсюда, из теплушки, из нашего островка обитания!.. Мы, даже, спрашивая о событиях за бортом, в шутку применяли фразу «Как там, на большой земле?» из какого-то известного, но забытого фильма. Хотя, она, Большая Земля проплывала у нас перед глазами каждую минуту пути, виднелась в распахнутую дверь. Но тут не происходило никаких громких событий, о которых писалось в газетах.
Зато можно было увидеть, о чём в газетах редко прочитаешь или не найдёшь с первого раза. Только увидишь своими глазами и невольно запомнишь. Например, кладбище паровозов.
Я родился на железной дороге и с самого детства был неравнодушен ко всему, что с ней связано. Поэтому, в данный момент, затаив дыхание, смотрел на проплывающую мимо картину. Далеко в стороне от нас, в низине, на огромной территории запасных путей рядами и колоннами стояли в вечном покое множество паровозов. Самых разных наименований и моделей, окраски и размеров, проржавевших насквозь и сравнительно новых. Часть которых ещё в моём детстве ходили по путям Большого Луга, а часть виденных только в фильмах о Гражданской войне, но вживую – никогда до этого… Как жаль, что мы не остановимся именно тут и мне не удастся походить и посмотреть этот своеобразный музей! Да остальным, кроме меня, особенно Лёхе-железнодорожнику, тоже было бы интересно. Это сильно напоминало наш «дальний» парк в части. Тот же грозный порядок, завораживающее царство металла, величественное и полное затаённого смысла безмолвие. Только территория стоянки раз в пять обширнее и совсем рядом с железной дорогой, на виду у всех. Какая дальнейшая судьба всей этой техники, кто знает? Но то, что это живая, реальная история страны, собранная в отдельно взятом месте – сомнению не подлежит.
Я наблюдал эту картину считанные минуты. Вскоре она исчезла за поворотом. Я проводил её взглядом. Задумчиво вздохнул. Ещё один момент познания и размышления, что ни говори… Сколько их будет после, всегда. Не только в карауле. Может быть, гораздо более значимых, глобальных, масштабных. Видно будет, как повернёт жизнь.
5 июля 2010 г. Поздний вечер.
Несмотря на окружающую темень и безмолвие, я чувствовал необычайное спокойствие внутри себя. И внешне тоже не ощущал каких-либо неудобств. Смотрел на огонь, время от времени подбрасывал в очаг дощечки, куски фанеры и картона. Иногда закрывал глаза и вспоминал былое…
… Такое же тёплое и пахнущее разнотравьем лето. Но взгляд не тонет в темноте дальше бетонной площадки. По её краям высоченный металлический забор без единой щели. В него и не дальше упирается взор юных, но усталых и полусонных глаз. Сама площадка ровная, насколько может быть ровной поверхность аккуратно залитого и застывшего бетона. Никакого намёка на то, что на ней что-то разбросано. Ни кусочка бумаги, ни спички, ни соринки. По нескольку раз в день всё тщательно выметается. По площадке звучно щёлкают каблуки множества солдатских сапог. От неё, как и от стены забора исходит густое, впитавшееся за жаркий день тепло. Справа от меня деревянная беседка-курилка. Вспыхивают огоньки сигарет, слышен оживлённый голос рассказчика, приглушённый смех. Слева, в дальнем углу, массивный щит пулеулавливателя – место заряжания и разряжания оружия. Выйдя из здания «караулки», к нему молча направляются три человека: один впереди и двое сзади. В ярком свете прожектора хорошо различимы чуть взволнованные лица, полевая форма, чёрные погоны, пилотки, автоматы без магазинов за спиной каждого. Очередная смена готовится уйти к постам. Последнее, самое важное действие перед этим – здесь. Разводящий с двумя лычками на погонах встаёт сбоку от щита и даёт короткую команду:
- Оружие зарядить!
Караульные привычно сдёргивают автоматы с плеч и укладывают на подставки стволами в сторону труб. Почти одновременно переключаются предохранители, штык-ножи со свистом выскальзывают из ножен и венчают верхушки воронённых стволов. Грохочут затворные рамы, прищёлкиваются магазины. С интервалом в доли секунды звучат чёткие доклады:
- Оружие заряжено и поставлено на предохранитель!
- … заряжено и поставлено на предохранитель!..
– Кру-гом! На выход, шагом марш!
Теперь они идут к калитке, в колонну по одному. Над головами блестят лезвия штык-ножей. Дверь открывается с протяжным гудением и лязгом. Выпустив уходящих на ближние посты, часовой у входа в караульное помещение снова плотно закрывает дверь. Он будет ждать возвращения разводящих со старыми караульными, машину с дальних постов, возможных проверяющих со штаба дивизии или дежурного по ТУЦ. И никого больше. Никто, кроме указанных лиц не должен тут появиться в столь поздний час. В ночное время в караульном помещении всё говорит о серьёзности службы. Стихают излишние шумы, усиливается бдительность, а видимый покой не есть признак расслабленности... Просто, привычно и знакомо. Курильщики, переговорив и посмеявшись, заходят внутрь помещения. Мне тоже пора туда. Менее, чем через два часа заступать на пост. А пока можно подремать в «отдыхающей» или в сушилке на расстеленных плащах. Из освещённых окон «начкарки» слышится приглушённая музыка. В столовой пахнет жареным хлебом… Это когда-то было. Теперь же, просто похоже на забытый сон…
Но я не спал. И готов был уловить любой звук в окружающем пространстве. А потому, вскоре услышал… Шаги. Они раздавались со стороны городка, спускались с пригорка, от угла «дальнего» парка сюда, к «караулке». Достаточно отчётливые в ночной тишине. Не одиночные, а группой. Явно несколько человек. Скорее всего, двое или трое. Чёткие, ритмичные шаги ног, обутых в сапоги. Не подкрадывающиеся, а уверенно идущие. Словно, знающие куда идти. Они быстро преодолели расстояние и были где-то рядом. А затем приглушённо громыхнула калитка…
Я резко вскинул голову. Кажется, чуть-чуть задремал. Но удивительное ощущение!.. Так ясно и чётко были слышны звуки возвращающейся с постов смены, что я невольно привстал и осторожно выглянул из-за угла. Конечно, не было калитки, не было забора, не было людей. Местность у дороги, на входе в «караулку» была пуста.
Я вернулся к костру. Неожиданно подумал, что во времена службы здесь ни в коем случае не разрешили бы разводить открытый огонь. Курить – не дальше курилки. Но чтобы развести костёр?!.. Ни у кого и мысли подобной не возникало. Это было бы злостным нарушением Устава и каралось арестом на находившейся совсем рядом «губе». Если уж замёрз, то заходи и грейся в караульное помещение. В нём всегда было тепло. Зимой все комнаты отапливались батареями. Правда, чтобы они были достаточно горячими, требовалось постоянно топить печь в маленькой кочегарке, которую все называли не совсем понятным тогда словом – «бойлерная». Для этого назначался кто-то из караульных бодрствующей смены. Я сам не раз бывал в роли истопника. Помнится, как вечно мучился с дровами. Обычно их привозили не полностью расколотыми и сырыми. Так что, перед растопкой приходилось побыть дровосеком. И пользоваться топором, который по образному выражению солдат был «тупой, как сибирский валенок»… А потом придумывать разные хитрости, искать что-то сухое, быстровоспламеняющееся, чтобы быстрее разжечь огонь. Зато, после всех усилий наступала такая благодать! В казарме иной раз не было так тепло (особенно зимой) как в «караулке». Здесь можно было быстро высушить форму, плащи, если вернулись летом с поста в дождь. Зимой отогревали заледеневшие на морозе валенки. И как не хотелось, порой, покидать это тепло, если подходила очередь вставать на ту же калитку, а тем более, заступать на пост…
Сейчас источником тепла для меня стал один только маленький костерок. А безжизненная «караулка» за спиной дышала прохладой запустения. Окружающая темнота в контрасте со всполохами пламени казалась непроницаемой. Но если отвести взгляд от огня, можно было присмотреться и увидеть, что это не совсем так. Различались контуры деревьев недалёкого леса, кустарники. Виднелась колея дороги. По-прежнему неплохо просматривалась территория парка, столбы ограждения. Всё это подсвечивалось огнями со стороны ближайших городских районов. И, наверное, звёздным небом. Которое сегодня оказалось очень чистым и прозрачным. Недосягаемо высоким. Каким оно было всегда. И в тысячелетней человеческой истории, и в годы моей службы.
Будучи в караулах, по ночам я любил смотреть на небо. В те моменты я особенно восхищался и восторгался им. Точнее, хорошо это понял сразу после службы в армии. А тогда делал это неосознанно, глубиной своих чувств. Я старался приукрасить суровую действительность, сгладить свою тоску, покинутость на том или ином участке территории, который сам же и охранял. Мне казалось, что я безнадёжно остался один, а все где-то далеко от меня. Но проходило короткое время и я возвращался с поста в привычные рамки. Чувство мнимой тревоги и одиночества пропадали. А звёздное небо оставалось в памяти как неотъемлемый элемент караульной романтики…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Всю ночь и последующий долгий день мы ехали без остановок. Ели по распорядку, спали больше обычного. Словно готовились к тому, что по прибытии в часть, окунёмся в завершающий этап службы, последних караулов и будет не до отдыха. В промежутках между этим читали, вели привычные разговоры. Генка продолжал мастерить погоны. Лёха уже не злословил над ним, а чувствуя серьёзность дела, помогал советами как лучше выполнить тот или другой элемент. Между тем, не сильно спеша и почти незаметно для нас, состав прибыл на станцию Тайшет.
Здесь поворотный момент нашего пути. В самом буквальном смысле. Станция является своеобразной развязкой двух железнодорожных направлений. Большая часть поездов следует дальше на запад. А некоторые, подобно нам, разворачиваются на восток к Братску и последущим за ним районам БАМа. То есть, остаток своего пути мы будем ехать почти что в обратную сторону. С той лишь разницей, что уже не на юг, а на север Иркутской области. В этом направлении идёт гораздо меньшее количество поездов. Как грузовых, так и особенно пассажирских. Соответственно, возрастает пропускная способность магистрали. И мы должны очень быстро домчаться до финишной черты. Но перед этим наши вагоны погоняют по путям, сформируют новый состав. Мы с Лёхой ( да и Генка тоже) успеем не раз постоять на посту. Будет время запастись дровами, углём, маслом, приобрести необходимые продукты.
Стемнело, когда мы привычно спрыгнули на землю и дружно принялись разминать ноги. Малоподвижность давала знать, хотелось побегать, походить вдоволь. Что и ожидало всех в ближайший период вечера.
На пост заступал Лёха. Сегодня он то ли милостливо, то ли великодушно давал мне право добывать топливо, что я делал в крайний раз ещё на территории Бурятии. Я надел бушлат вместо шинели, рабочие рукавицы, захватил ведро и старый чайник, который мы давно приспособили для переноски жидкого топлива. Юрий Иванович с Геной собирались, тем временем, сходить в магазин. Они уже подготовили пустые вещмешки, чтобы затариться полностью и до самого Братска уже ничего больше не закупать на маленьких станциях. Им надо было поспешать, чтобы успеть до того, как состав расцепят и долго не искать потом теплушку по путям. Но не успели мы ещё разойтись, как Лёха отошедший чуть в сторону от вагона, громко скомандовал:
- Стой! Кто идёт?..
Послышался шорох сдёргиваемого с плеча автомата и мы дружно повернули головы в том направлении. Вдоль стоящего рядом с нами состава шёл, приближаясь, высокий офицер в шинели, опоясанной ремнём с портупеей и шапке. Он двигался в свете прожекторов, поэтому уже издалека мы разглядели по одной большой звёздочке на погонах.
– Военный комендант станции!.. –
хрипловатым голосом ответил он.
– Ух ты, уже майор!.. –
отметил Гена. Я тоже сообразил, что выстраивается своеобразная закономерность в званиях проверяющих по станциям следования: лейтенант в Улан-Удэ, капитан в Иркутске, здесь, вот, майор…
- По ходу, в Братске нас встретит подполковник, а то и целый полковник!.. –
Гена заулыбался, одним глазом поглядывая на Юрия Ивановича и ожидая его реакции. Но тот сразу заторопился обратно в вагон за документами, а я, не дожидаясь дальнейшего развития событий, направился выполнять свою задачу.
На территории станции лежал свежий снежок. Было тепло. Поездов не очень-то уж много. Между ними большие пространства незанятых путей. Замечательно, что не придётся лишний раз искать прохода, подлезать под вагонами. Я к месту или не к месту вспомнил случай в одном из наших выездных караулов, который приключился со мной. Хотя, в принципе, это могло приключиться с кем угодно из нас.
… Не помню уже станцию. Маленькая и неприметная, которую на карте порой не найдёшь. Главное, что на путях скопилось много составов. Некоторые стояли давно. Это было видно по заметённым снегом рельсам под вагонами. Наш транспорт встал аккурат между двумя такими поездами. Тот, в сторону которого мы вышли из теплушки, обходить было очень долго. Его голова и хвост терялись где-то вдалеке. Поэтому, недолго думая, я просто нырнул под ближайший вагон и оказался на другой стороне. Там нашёл, где черпануть угля, налил мазута. С чувством наполовину выполненного долга (наполовину, поскольку мне ещё оставалось вернуться обратно), присел немножко отдохнуть. И в следующий момент услышал, как наш состав начал двигаться. Мне даже показалось сквозь лязг набиравших обороты колёс, что меня зовут начкар с ребятами. Я вскочил и, что есть силы, рванул к неподвижному поезду, под которым пролез на эту сторону. Думая только о том, как быстрее проскочить под ним, нагнулся, шагнул под вагон и в то же мгновение понял, что он тоже начал движение. Это было просто невероятное совпадение! Но насколько невероятное, настолько и ужасное… Со всех сторон меня оглушило скрежетом давно не двигавшихся и словно очнувшихся ото сна колёсных пар. Пахнуло застывшей от холода смазкой. Всё, что происходило в последующие несколько секунд, казалось замедленной съёмкой. Я испуганно нагнулся и упал между рельсами, зная, что если этого не сделаю, меня мигом собьют с ног и размажут по снегу выступающие снизу части и детали вагона. Вся огромная железная масса медленно поплыла надо мной. От страха хотелось просто вжаться в снег и закрыть глаза. Переждать, пока вагоны один за другим не пройдут сверху. Но мой состав, тем временем, тоже набирал скорость. Если я не успею, то он уйдёт без меня… И я решился. Наверное, в другой ситуации я бы не смог сделать так. А сейчас просто действовал. Времени размышлять и колебаться уже не оставалось. Дождавшись, когда очередные две колёсные пары на стыке соседних вагонов пройдут и появится длинное пустое пространство над рельсом, я сильным рывком перекатился через него, а затем не раздумывая вскочил и бросился вслед своему составу. Вот, тут-то, вернулось реальное восприятие времени и я хорошо чувствовал, как выбиваясь из сил, догонял теплушку. Но, всё-таки, догнал и мне помогли забраться на площадку. После первого испуга была с трудом описуемая радость благополучно пережитого и «разбор полётов». Впрочем, он прошёл быстро, по-деловому, без излишних эмоций. Меня даже не ругали, больше многозначительно осматривали со стороны, хлопали по плечу. А в конце концов, отметили, что действовал правильно. Что же пережил сам, осталось, как и должно быть, при мне…
Топливо долго искать не пришлось. У одной из постовых будок между путями обнаружился ящик с углём и никого поблизости из людей. Я спокойно начерпал полное ведро. Уголь оказался среднего размера кусков, по кондиции хорошо подходящий к использованию в походной печке. Дальше от будки под снегом угадывался трубопровод. Через метров двадцать на его приподнятом от земли конце виднелся кран. Я прошёл туда и осторожно открыл вентиль. Да, это сделано для удобства работы путейцев при осмотре стоящих вокруг составов. Из горловины крана резко пахнуло маслом и тугая, тяжёлая струя мягко пролилась в снег. Мне оставалось разве что подставить чайник.
Хотя я обернулся достаточно быстро, начкар и зам.начкара уже вернулись чуть раньше меня. А все вместе мы прибыли как раз вовремя. Поскольку наш состав успели расцепить. С теплушкой остались только наши караульные вагоны с боеприпасами и техникой. За столь долгое время я так хорошо научился узнавать каждый из них издалека, даже в темноте, что сейчас не перепутал бы ни с какими другими, «гражданскими». С одной стороны к нам уже направлялся тепловоз. Другой, незадолго до того, забрал и уводил отцепленную от нас группу других вагонов состава. С ними мы расставались, похоже, навсегда. Потемневший от времени рефрижератор, пара насыпных полувагонов с гравием, цистерна с непонятным названием на боку и платформа-контейнеровоз, которые соседствовали с нами добрую сотню километров, удалялись в темноту станции.
Оленевод переминается с ноги на ногу рядом с теплушкой и встревоженно осматривается по сторонам. При этом, как обычно, важничает. Воротник шинели слегка расстёгнут, шапка браво сдвинута на затылок. Ремень автомата поддерживает одним пальцем руки – большим. Но внутренне ждёт команды или момента заскочить на площадку и оттуда наблюдать за происходящим. А если получится, то сдать смену до следующего раза.
5 июля 2010 г. Ночь.
Долго сидеть в одной позе не получалось и я привставал, обходил костерок. Разминал тело, потягивался. Вглядывался в окружающую темноту. Собирал куски досок, ящиков, валявшихся поблизости. Сухое топливо сгорало быстро. Скоро придётся опять зайти внутрь «караулки», насобирать чего-нибудь там. По-прежнему тихо. Но не так, как днём. Тогда, помнится, шелестела трава на ветру, оглушительно стрекотали кузнечики, кричали птицы. Теперь же каждое моё движение, шаг по площадке отдавались гулким эхом. Треск сгорающего в огне дерева заставлял периодически вздрагивать. Этим самым я встряхивался от сонливости, которая понемножку овладевала мной. Можно было прилечь на топчане, но я знал, что тогда точно усну и не почувствую происходящего. Не очень хотелось того… Было как-то боязно терять бдительность, контроль за окружающей обстановкой.
Точно так же я ощущал себя в ночных сменах на постах. Это наступало по времени где-то после часа ночи. Особенно, если перед этим не очень хорошо поспал в отдыхающую смену. Апатия, заторможенность, какая-то затаённая тоска, груз чего-то не сделанного и не свершившегося – целый комок чувств овладевал мной, когда я оказывался в тёмном пространстве той или иной постовой территории. Я осторожно ступал по периметру, держа наперевес автомат и всматривался вокруг. Пытался что-то увидеть дальше того, что позволяло освещение. Начинал считать время, которое оставалось до смены. Подсознательно старался держаться мест, где ощущалось спокойствие. Быстро, в оцепенении проходил дальние стороны, участки, погружённые в полную тьму.
Мысль о том, чтобы каким-то образом прилечь, вздремнуть на посту, поначалу казалась дикой. Но рано или поздно момент такого желания наступал. И приходилось напрягать все силы, чтобы избежать искушения… Конечно, организм сопротивлялся с трудом. Были ситуации дрёмы, забытия. Стремительные, что даже сложно оценить как долго они длились. Но после них органы чувств словно освежались, начинали работать в полную силу. Так же, как трудно сейчас объяснить то, что к прибытию на пост проверки, я всегда был начеку и встречал пришедших почти «на входе». А ко времени смены редко когда находился сильно далеко от ворот поста…
В данный момент ещё нет и полуночи. Я несколько забегаю вперёд в своих мыслях, тороплю события. А время идёт медленно, словно плывёт во мраке. Задевает за плохо различимые углы, препятствия местности. Пытается остановить ход моих мыслей. Но само не остановится никогда. И никому не удастся этого сделать. Всемерный закон бытия. Как невозможно остановить свет. Только задержать на некоторое время. Пока идёт ночь. Однако, рано или поздно она пройдёт.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Нас перегоняли с места на место по путям станции, наверное, часа три. За это время я успел постоять на посту, а Лёха сгонял за углём и принёс ещё два ведра в дополнение к моему. Потом мы высмотрели недалеко от нас вагоны, гружёные распиленным лесом и натаскали в теплушку с десяток тоненьких досок. Вполне пойдут на дрова, для растопки. Когда запаслись всем необходимым, принялись топить печку. Пили чай и время от времени выходили на пути, издалека смотрели за другими нашими вагонами. Их растащили по всему станционному пространству, так что мы немного переживали за целостность имущества. Особенно за комплектность внешних деталей «топиков» - зеркал, фар и содержимого их бензобаков. Наконец, вагоны стали собираться вместе и вскоре наша группа выстроилась в привычном порядке для продолжения пути.
На этот раз мы находились не в начале, а ближе к хвосту состава. Поэтому, как подошёл электровоз - мы не смогли увидеть. Ощутили только чувствительный удар, дрожь от которого прошла по цепочке от вагона к вагону и услышали басовитый гудок отправления. На посту стоял Генка. Поезд потихоньку набирал ход, когда наш друг неторопливо запрыгнул на площадку. Посмотрел назад и вперёд, убедившись, что охраняемый груз на месте. Удовлетворённо выдохнул:
- Ну, ещё один рывок, ещё одна попытка… Всё, Братск уже не за горами, мужики!
– Не говори «Гоп!»… -
скептически заметил Лёха. Он стоял у двери с неизменной сигаретой. В полумраке дымок от курева напоминал облако тумана, который выдавал лишь очертания лица Оленевода:
Ещё ехать и ехать. Дня два, как минимум… Так, ведь, Юрий Иванович?
Начкар тоже затянулся сигаретой, но был настроен более оптимистично:
- Доедем быстро!.. Всего ничего осталось… -
Мы допили чай и все, кроме меня, легли спать. Я остался сидеть у печи. Она приглушённо гудела, освещала неизменную обстановку теплушки. По стенам и полу прыгали оранжевые блики. Уютно пахло горящим углём.
Этот запах останется в моей памяти, наверное, на всю жизнь, как напоминание о выездных караулах. Запах тревожной юности, дальних дорог, ночных бдений и размышлений в пути… И, одновременно, запах тепла, спокойствия, уверенности в происходящем.
Спать не хотелось. За предыдущие сутки я достаточно отдохнул. А до прибытия к месту ещё успею выспаться. Вагон подбрасывало на стыках, качало, но я попробовал читать книжку. Нашёл её в коробке с бумагами для разжигания печи и до сих пор не осилил, с самой «Гусинки». Вперёд неё успел перечитать журналы. Да, ту самую разрозненную подшивку «Советского воина». Они с картинками и в них всё про армию. Привычно, знакомо, поэтому, как ни странно, интересно. А книжка посложнее. Название заумное. Что-то историческое и научное. В ней больше философии, до которой даже в университете не успел дойти. А здесь, в карауле, какая философия?.. «Бери больше – кидай дальше». Это про уголь для печки. Любимая присказка Оленевода, когда он собирается идти добывать топливо на очередной станции. «Солдат спит – служба идёт» - это уже про нас всех во время движения состава. Кто-то спит, а кто-то нет… Это очень скромно про себя. А главное, что где-то далеко отсюда знакомые и незнакомые нам люди искренне переживают за нас, самоотверженно несущих простую по сути службу. И в большинстве своём считают нас настоящими мужчинами, достойными своей Родины и судьбы. В этом, вероятно, и есть нехитрая философия нашего пребывания тут. Смысл нашей теперешней жизни.
С 5 на 6 июля 2010 г. Ночь.
В следующий час немного похолодало. Это чувствовалось, когда я отходил от костра в стороны. С вечера был в одной футболке, а теперь пришлось одеть поверх неё куртку и наполовину застегнуть молнию. Больше тёплой одежды у меня с собой не было. Я подумал, что сейчас не помешала бы парочка старых добрых солдатских одеял. Тех самых, синих с тремя чёрными полосами по низу. Постелить одно на топчан, лечь удобнее и сверху прикрыться вторым… Если бы они завалялись здесь, было бы неплохо. Но таковых, в отличие от казармы и даже парка, тут никогда не находилось. Все участники караулов, в том числе и начкары, укрывались во время отдыха только шинелями, позднее – бушлатами. Но никак не одеялами. А вот, что вполне могло здесь быть, так это караульные плащи!.. Наверняка, стоит посмотреть.
Стало настолько темно, что я включил фонарик, прежде чем зайти в помещение «караулки». Их нужно искать в сушилке. Это «штатное» место для плащей. Согласно внутреннему распорядку, они всегда хранились там, даже если часть была надета на посты. Днём я только мимоходом заглянул туда, как следует не рассмотрев её содержимое. Сейчас пробираться через тёмное пространство комнат, коридора было ещё труднее, но благодаря фонарику, я не затратил на это слишком много времени. Вход в сушилку расположен в конце коридора, напротив столовой. Оттуда, сквозь пустые окна проникал очень слабый свет ночного неба. Так что, вокруг меня не царил сплошной мрак, а виднелись общие очертания обстановки. Я осторожно потянул дверь на себя и она со скрипом открылась. В такой момент исподволь готовишься к каким-то мрачным сюрпризам, неприятным картинам… Но ничего подобного не произошло. Когда я заглянул внутрь и быстро осветил пространство лучом света, открылся вполне обыденный и знакомый вид заброшенной комнаты. Самое удивительное, что плащи здесь были! Они лежали небрежно оставленным ворохом прямо на длинных цилиндрических батареях в углублении пола и казались сброшенными с чьих-то солдатских плеч буквально вчера. Я приподнял один из них и осмотрел. Почти новый, немного порванный сбоку. Жёсткий на ощупь, но совершенно сухой. По цвету и покрою неотличим от тех, что приходилось надевать в дождливые смены мне самому. Разве что, безо всякой маркировки и надписей. Казалось, они и остались тут с тех времён до сегодняшней ночи, дождались меня… Я выбрал ещё один, сложил и перекинул оба на свободную руку. Кроме плащей в сушилке стояла пара стульев, пустые картонные коробки, какие-то железки наподобие труб от батарей, арматуры. Но это меня уже не интересовало и я вышел, плотно прикрыв дверь. Немного постоял на входе в столовую, поглядел в проёмы окон. В них задувал прохладный ветерок. Виднелось пространство «дальнего» парка.
Когда-то именно напротив окон столовой, за колючкой располагалась техника Отдельного противотанкового дивизиона, кучно теснились и притягивали взгляд пушки, тягачи, прицепы. В ночное время они освещались несколькими прожекторами и на периметре поста, перед окнами столовой было очень светло. Часовой 4-го поста чувствовал себя здесь особенно комфортно (в отличие от своего коллеги на 3-м, да и на других, особенно дальних постах). Можно было совершенно не бояться темноты и возможного нападения – «караулка» рядом, под боком! Можно было подойти к окну «столовки» и через форточку получить кружку чая с хлебом, поговорить с друзьями-приятелями. С другой стороны, конечно, запросто можно было схлопотать от начкара по первое число, если тот услышит или увидит!.. Но это уже зависело от опыта и хитрости самого часового. Кто-то «палился», а кто-то нет. И тогда, с несомненной пользой для себя отстаивал положенное на посту время…
Я грустно вздохнул, вспоминая былое. Потом медленно пошёл обратно по коридору. Из него, через комнату бодрствующей смены, в ВОХРовский пристрой и на выход. Пока ходил за плащами, костерок слегка угас. Поэтому, сначала мне пришлось подбросить в него деревяшек, чтобы посильнее разгорелось пламя, а потом только заняться утеплением своего места. Я тщательно вытряс каждый из плащей. Один расстелил на всю поверхность топчана, сгладив острые углы и неровности. Второй накинул на себя. Стало удобнее и значительно теплее. Сел поближе к огню. И снова предался воспоминаниям.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Привычно отбивая тяжёлую колёсную поступь и без особо долгих остановок, как в предыдущие дни пути, состав упорно двигался вперёд. Понемногу изменялась местность вокруг нас. Осталась позади Иркутско-Черемховская равнина. Взамен относительно ровной и монотонной для взгляда поверхности рельефа, мы пересекали подъёмы и спуски, распадки, долины многочисленных таёжных рек. Начиналось обширное плоскогорье, которое на вспомнившихся из школьных лет картах обозначалось как Бирюсинское плато и Ангарский кряж. Поезд периодически делал продолжительные повороты, огибая возвышенности. По-северному настороженный и ещё заснеженный лес по сторонам дороги возвращал нас в зиму, от которой мы почти ушли в начале караульного маршрута.
В вагоне тепло. Тайшетский уголь, щедро смешанный с маслом, горит ровно и весело, почти не давая дыма. Только успевай вовремя разбивать корку. Сейчас этим занят Оленевод. Он сидит вплотную к печке. Скинул сапоги с портянками и с удовольствием греет ноги. В одной руке держит кочергу, а другой - то достаёт, то снова прячет в карман пачку с сигаретами. Она уже изрядно помята из-за машинальных перемещений туда-сюда, крупинки табака просыпаются на пол. Видимо, Лёха раздумывает: посидеть так ещё подольше или быстро пойти перекурить?..
Генка увлечённо занят дембельскими погонами. Остаётся немного времени до конца пути и нужно успеть их закончить. Нет пока только клея, чтобы прикрепить латунные буквы к полям. Это придётся сделать уже в части. Сами буквы (или, как Оленевод прозвал их – литеры), завёрнутые в почтовый конверт, лежат у Гены во внутреннем кармане кителя. Иногда, в свободную минуту, он достаёт их и заботливо протирает тряпочкой с пастой ГОИ, которой обычно начищает пряжку ремня и пуговицы. Поначалу, наш друг долго не мог определиться: какие, вообще, буквы делать – СА или РВА? А может, БД («Братская Дивизия»)?.. Но потом решил сделать выбор в пользу своего рода войск. Ведь, СА уже достаточно банально, а БД слишком уж необычно, сразу привлечёт нездоровое внимание патрулей на дороге домой и связанные с этим расспросы, разборки…
- У тебя сама «парадка»-то хоть готова? –
заинтересованно глядя на Генкины хлопоты и, теперь уже, с едва заметной долей зависти, спрашивает Лёха:
А то, будет как в той сказке: упряжь смастерил, а коня под неё ещё нету… А?..
Гена в ответ снисходительно смотрит на Оленевода, но ничего не говорит. Ему нравится держать того в неведении. Они стреляют друг друга взглядами.
– Ага, знаю, что сейчас скажешь… Будь спок, усё готово!.. –
не дождавшись ответа, смеётся Лёха. На это Гена слегка пожимает плечами:
- Ну, можно так сказать…
Между нами говоря, дембельской «парадки» у него до сих пор нет. И не будет. Но об этом до сих пор никто не знает. Кроме меня, как самого близкого друга. Для всех остальных, младший сержант Геннадий Лобанов, замкомвзвод-1 и первый из кандидатов на досрочный дембель, давно заготовил парадную форму и она висит в каптёрке до назначенного часа быть одетой… На самом же деле, Гена давно заготовил, то есть купил у прапорщика Трофимова новую «афганку», в которой и собирается ехать домой. Пока что, в целях конспирации и защиты от солдатского «сглаза» она висит в квартире капитана Кириллова по личной договорённости с ним. И будет извлечена на всеобщее внимание только накануне дня отъезда. И шикарные погоны подготавливаются именно для неё…
- Ладно… дембель есть дембель, дело серьёзное… -
примирительно молвит Лёха и, потеряв интерес к Генке, обувается. Убедившись, что печка топится исправно, удовлетворённо вздыхает и выходит на площадку.
А мне сегодня готовить обед. Один из редких случаев, когда это выпадает именно мне. В принципе, ничего сложного. Суп из тушёнки с овощами остался со вчерашнего дня. Нужно только сообразить второе и заварить кисель. На второе я давно планировал гороховую кашу. У нас с самого начала пути завалялись в вещь-мешках пачки-брикеты концентрата, которые мы оставляли и оставляли на потом, отдавая предпочтение чему-то свежему. И, сейчас, кажется, такой момент – «потом» - наступил. К тому же, когда ещё в последующем доведётся попробовать армейской гороховой каши из невзрачных на вид и рисунок серых пакетиков?.. Скоро всё это останется в прошлом.
Я беру четыре брикета и крошу их помельче в походную кастрюлю специально для второго. Заливаю горячей водой из чайника, ставлю на плиту. Спасибо товарищу Лёхе и доброго ему здравия за раскалённую печь!.. Каша сразу принимается шкворчать и это усиливается, когда я добавляю кусочки сала и лука. По вагону плывёт забытый аромат варёного гороха.
– Ого! Музыкальный, что ли?.. –
подаёт голос Оленевод:
Соли не забудь добавить! А то, ты вечно нас недолюбливаешь…
- Ну, тебя не спросил ещё!.. –
я тут же нахожу, что ответить.
Юрий Иванович привычно слушает нас со стороны и улыбается. «Пацаны, дети…» - наверное, думает он. Вспоминает солдат, с которыми ездил в караулы раньше. А, может, свою собственную срочную службу. То, что он отслужил «срочку» до поступления в военное училище – факт. Сам рассказывал как-то. Иначе, не понимал бы лучше некоторых других офицеров наши проблемы и стремления. В его время всё было серьёзнее. Солдаты в большинстве своём были не пацаны, кто-то прошёл суровые военные годы, если и не на самой войне, то хотя бы в тылу. И многие были детьми военных, «сынами полков»… Но и мы не пацаны тоже. Вполне взрослые, серьёзные. Просто, иногда расслабляемся и ведём себя по-детски. Ну, и не без юмора тоже!
Каша сготовилась быстрее, чем даже я ожидал. Вот, что значит концентрат! Всё необходимое заложено заранее, только разогреть в минимальное время. Оленевод, тем временем, вернулся с площадки и улёгся на шинель, растягивая удовольствие после курева.
Подходит время обеда. Остановок не предвидится. Значит, приём пищи должен пройти размеренно и без срывов.
– Садимся! –
бодро командует подполковник. Все занимают привычные места за столиком. В теплушке снова жарко. От печки, от подогретого супа и сваренной каши, густого и такого же горячего киселя. Я не догадался заварить его пораньше и сейчас, чтобы он остыл, приходится ставить чайник с ним на пол, где больше ветра и холода. Брезентовый полог, составленный из четырёх плащ-палаток, как обычно в такие минуты, отодвинут в сторону. Свежая прохлада площадки понемногу заполняет объём жилой части, выносит излишнюю духоту и жар.
Где-то часа через полтора, когда мы пообедали и одновременно прилегли подремать, состав замедлил ход. Не выглядывая в дверь, можно было легко догадаться, что подходим к очередной станции: послышались разговоры по громкой связи, вагон повело в сторону на стрелочном переходе. Мы дружно вскочили и, пока Генка брал автомат, я первым вышел на площадку.
В морозном воздухе пахло лесом. Толстые и ровные стволы деревьев покоились гигантскими связками на бесчисленных вагонах соседнего с нами товарняка. Свежеспиленные брёвна грузились рядом на погрузочной площадке. В шум станции врывалось рычание тракторов, гудение машин-лесовозов. С минуту мы вслушивались и всматривались в окружающуюся картину, но когда наш состав окончательно замер на месте, мы спрыгнули на землю и дружно направились к платформам с техникой. «Шилки» и «топики» привычно возвышались на своих местах.
– Чё, бродяги?.. Скоро дома будем! –
поприветствовал их Оленевод. Мы не осматривали машины вблизи с самого Тайшета и сейчас воспользовались остановкой, чтобы залезть и поправить брезент, проверить крепления и растяжки.
– Загонят вас в парк и будете дремать дальше, до самого лета. Если не до осени…
- Почему? Не обязательно… –
Генка стоит недалеко от нас между путями и, сжимая ремень автомата, задумчиво поглядывает в стороны:
По весне планируется развёртывание дивизии. Так что, «радийки», машины управления и обеспечения, в том числе, навигационного… в том числе новые… будут задействованы в процессе…
- Всё-то ты знаешь, Лобан!.. –
от души сокрушается Лёха:
Не дай боже, только, нас ещё из-за этого затормозят на дембель… На фиг… Надо побыстрее линять домой… пока вся эта катавасия не началась!
– Не дрейфь, успеем!
– Да уж!.. Тебе-то что, ты успеешь… У тебя уже всё в кармане. А нам грешным… Да же, Колян?..
Лёха поворачивается ко мне, ища поддержки и сочувствия. Но я, вместо того, чтобы подыграть другу, решаю ещё больше его раззадорить:
- А что тут тебе такого?.. Ну, подумаешь – развёртывание!.. Побегаем, в войнушку со всеми поиграем. Продуктами, новой формой и сапогами разживёмся. В запасном районе побываем. Там, как раз, пойдут грибы-ягоды, молоко-сметана… Перед дембелем - в самый раз… Ты же сам всё мечтал сгонять туда, лишь бы в казарме службу не тащить!.. –
Мы с Генкой дружно смеёмся. Но Оленевод шутки не понимает:
- Нет уж! Давайте-ка, без меня… своё развёртывание! А я, чисто домой! Как в песне поётся…
Пару минут мы ещё осматривали, проверяли, подтягивали. Больше для вида, поскольку всё было в порядке. Потом спрыгнули с платформы и по краю путей, не торопясь двинулись к теплушке.
6 июля 2010 г. Где-то после полуночи.
По ночам в «дальнем» парке было не так, как на других постах. Масса машин, боевой техники, стальной брони и механизмов в совокупности, временами, напоминала огромный живой организм. Он словно жил своей жизнью и до поры-до времени просто спал. Не знаю, как других солдат караула, а меня интересовало, как живёт парк. Когда в нём никого нет и безраздельно, как в сказке, царствует темень… Его молчаливая жизнь (а она реально существовала!..) была многолика. Она воспринималась почти всеми органами чувств… Если хорошо прислушаться, идя по периметру 3-го или 4-го поста, то всегда можно было услышать звуки парка… Резко «играло» от температурных перепадов железо кабин и кузовов. Очень тоненько позванивали стёкла. Мелодично свистел воздух в трубках тормозных приводов. В сильный ветер громыхали цепи бортов, трепыхали брезенты будок и укрывных полотнищ. В зимнюю пору и по весне, оседая, тяжело вздыхал снег. Внимательный взор улавливал блеск тех же стёкол, зеркал, фар, хромированных и никелированных поверхностей, налёт росы, инея, дождевых капель на капотах, россыпь залетевшей издалека хвои и листьев, едва заметный наклон корпусов, раскачивание стволов орудий, радиоантенн, проседание торсионов подвески, спускаемых шин… А нос, тем временем, различал в совокупности запахов отдельные, не похожие друг на друга, составляющие. Как природные: свежей земли, талой влаги, прелой листвы, прогретых на солнце трав и цветов. Так и сугубо технические: едва заметно испаряющегося бензина, незабываемой тягучей солярки, всепроникающего сочного масла и консервирующей смазки… Всё это было почему-то близко, интересно и захватывающе, что при разгуле вдохновения рисовало совсем не будничные и примитивные картины. Заставляло подумать об окружающем с другой стороны и не скучать, не тяготиться происходящим… Это особенно вдохновляло, когда я шёл по тропе периметра выспавшийся и бодрый, в начале ночи. Но ненамного уменьшалось и в пору усталости. Просто, я всегда искренне жил этим и в меру своей фантазии украшал действительность.
Сегодня, в эту ночь, парк был пуст (как был пуст уже в течение года) и я не мог привыкнуть к этому. Не мог смириться с тем, что не слышно металлических звуков, не заметно отблесков грозных поверхностей, впечатляющих и так знакомых силуэтов техники… Один лишь звук пустоты разбавлял молчание ночи – шум ветра, гуляющего по простору парковой территории, свистящего меж столбов, поднимающего сухую пыль и сорванную траву. Он был не совсем сильный, скорее даже, слабый, какой бывает при тихой и ясной погоде. Но я хорошо слышал его и попытался вслушаться сильнее, вспомнить, как шумел он давным-давно, в пору моей молодости. Точно так же, как будучи на посту, к окончанию очередной смены, вслушивался в темноту и старался уловить звук мотора караульной машины – один из любимых и страстно ожидаемых звуков той поры. Я напряг слух до предела и вскоре…
Реально, до меня донёсся гул мотора ЗИЛ-131. Я узнал бы его из десятков других автомобильных голосов. Именно такие машины составляли большинство автопарка подразделений нашей дивизии и нашего полка, в частности. Именно такая была дежурной машиной нашего караула. Я даже до сей поры помню её номерной знак – «15–30 ЛХ». Гул нарастал, словно ЗИЛ на большой скорости летел по дороге от городка к «дальнему» парку. Я словно вижу, как он сворачивает влево, к «караулке». Мне видится свет мощных фар, слышится раскатистый грохот бортов и сидений в кузове, шипение тормозов. Ещё пара секунд и грузовик резко, как взмыленный конь, остановится рядом с калиткой, а из кабины выскочит хитро улыбающийся водитель Бадма…
И тут, я неожиданно открыл глаза… Было по-прежнему тихо. У входа в «караулку» опять не было ничего и никого. Шум одиночной машины (как ни странно, грузовой) доносился издалека, со стороны автотрассы «ПАДУН – ЭНЕРГЕТИК». Я встал и ёжась от прохлады, столь ощущаемой после тепла плаща, прошёл к калитке. Мне показалось, что в заросшей колее дороги виднеется небольшая лужица пролитого масла. А по сторонам от неё чётко отпечатались рубчатые следы колёс… Но, вот, именно, что только показалось. Здесь давно не ездил никакой транспорт больше и солиднее велосипеда. К тому же, сразу вспомнилась глубокая траншея на спуске дороги перед «караулкой». И управляемый весёлым Бадмой ЗИЛ ну никак не перескочил бы через неё. Несмотря на все технические возможности автомобиля или мощный разгон. Или удаль того, кто сидит за рулём. Понятно, что он приехал сюда в мгновение сна…
Между тем, время чуть за полночь. Вся ночь ещё впереди. И что-то много мыслей, воспоминаний заполнили меня. Днём было, всё же, не так. Тогда я двигался и картины увиденного сменяли одна другую, не давая возможности долгого размышления. Сейчас, по-видимому, подошёл период подвести итоги, переварить. Что ж, к этому я шёл. Этого пожелал сам. Странная, не совсем спокойная, полная видений ночь – залог тому. И даже сам не знаю – жалею ли я об этом? Скорее всего, нет. Ведь, всё происходящее и возникающее в воображении неразрывно связано со мной.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Апрель апрелем, а бушлаты к концу пути нам, действительно, пригодились. Чем ближе к Братску, тем становилось холоднее. В шинелях мы только заступали на пост, а всё остальное время коротали в бушлатах. При этом, конечно, фасонили, показывали свою удаль и принадлежность к дембелям: несмотря на студёный ветерок, широко распахивали воротники; не застёгивая бушлаты на пуговицы, просто потуже опоясывали их ремнями… Хотя, красоваться особенно было не перед кем. Станций, где тормозил состав, оказывалось немного. Как и гражданского народа при них. Мы знали об этом по предыдущим командировкам и не сильно огорчались. А фасонили, в большей степени, друг перед другом.
Между тем, невольно наступал момент, когда чувствовалось предстоящее завершение долгого пути. Уже переговорены вдоль и поперёк обычные темы бесед, угасала новизна происходящего. Мысли каждого из нас (и это было видно по задумчивым взглядам, бросаемым на окружающие вещи) всё чаще вертелись вокруг скорого сворачивания походной обстановки и разгрузки на станции прибытия. До неё уже не так далеко и, готовясь, например, к очередному приёму пищи, мы начинали подсчитывать оставшиеся продукты. Гадали, хватит ли их до «звонка» или придётся отовариваться ещё какой-то раз в очередном станционном магазине.
Впрочем, служба шла своим чередом. В одну из ночей, медленно подойдя к небольшой станции, состав надрывно заскрипел тормозами и замер на одном из её путей. Было, как говорят, в таких случаях, далеко за полночь и столько же неблизко до рассвета. Место стоянки оказалось очень тихим и лежало в низине. По-видимому, где-то рядом находилась река, а может, озеро, так как вскоре всё окружающее пространство затянуло густым туманом. Это само по себе было удивительно для ранней весны, когда влажность воздуха сравнительно невысокая. А здесь картина дополнилась почти полным отсутствием станционного освещения (не считая огонька нашей походной лампы плюс печных углей) и, как я уже сказал, мёртвой тишиной. Не было слышно гудков, стука и скрежета колёс, переговоров диспетчеров, работы маневровых тепловозов. Или, хотя бы, лая собак в посёлке при станции. Если он, посёлок, конечно, был тут как таковой, вообще. В чём мы, не сговариваясь, начали понемногу сомневаться. Впрочем, невысокие здания и многочисленные деревянные дома всё же вырисовывались сквозь темень, а вот причина безмолвия оставалась пока совершенно необъяснимой…
- Место, будто заброшенное какое-то… -
пристально вглядываясь в ночь, проговорил подполковник Ерёмин.
Мы молчали, только Оленевод хотел что-то добавить, но тоже передумал и вместо этого привычно сдавил зубами сигаретку, не решаясь, однако, закурить до прояснения создавшейся ситуации.
– Вот что, парни… Давайте-ка, на пост по усиленному варианту, на всякий случай. Двое с одной стороны, третий с другой… -
вполголоса скомандовал начкар.
Дело понятное – не один из нас, чья очередь на пост, а сразу все. Как это бывало не раз в похожих на подобную ситуациях. Мы с Лёхой дружно обмундировались, подхватили автоматы, а когда спрыгнули на землю и начали расходиться в разные стороны, было видно, как Генка тоже ловко выскользнул с оружием наизготовку, только в другую дверь теплушки. Молодец, втроём будет надёжнее!..
Темень и туман были совершенно непроницаемыми. Я прошагал с десяток метров вдоль состава и, даже внимательно всматриваясь назад, быстро потерял из виду друзей и теплушку. Вагоны же с техникой угадывались только знакомыми очертаниями, хотя оставались рядом, на расстоянии вытянутой руки. От них дышало оцепенением, пылью брезентов, стылым железом. Из-под подошв сапог то и дело выскакивали камешки путевой насыпки. Приклад автомата ободряющее похлопывал по бедру, прикрытому жёсткой, но тёплой полой шинели. Несмотря на малопонятную обстановку и вызывающую некоторый страх темноту, я не торопился брать оружие наперевес. Как ни странно, главным образом из-за того, что боялся зацепить штык-ножом, надетым на ствол, что-то, что могло оказаться рядом со мной. Тот же борт или колесо вагона. И, почему то, находящийся именно за спиной, а не где-либо, автомат придавал больше уверенности. Словно, просто одним своим положением прикрывал и защищал меня сзади. Хотя, конечно, по Уставу Гарнизонной и Караульной Службы такая ситуация в ночное время была совершенно неприемлема…
Дойдя до окончания наших платформ, я чётко, через левое плечо, как на занятии по строевой подготовке, поворачиваю обратно. Почему же нет никаких звуков станции? Неужели настолько глухое место?.. Кстати, раньше нам никогда не приходилось останавливаться здесь. И, вот, под конец службы повезло… А с другой стороны, чего не бывает в природе и в мире!.. Тем более, служа в армии, перестаёшь многому удивляться. Ну, нет освещения, нет звуков… Наверное, просто, произошла авария на магистральной ЛЭП, что питает весь данный район и на какое-то время всё отрубилось. Временно исчезла цивилизация. Но скоро всё отремонтируют и жизнь вернётся на круги своя: заработает станция, оживёт округа. А мы уедем дальше и никогда не вернёмся сюда. Ночная остановка будет вспоминаться очень редко, как рядовой эпизод службы. Лишь бы не случилось ничего из ряда вон, никаких ЧП. И не объявились бы страшные существа из потустороннего мира, если в этом месте обнаружится вдруг какая-то запредельная реальность…
За платформой послышались шаги, подобные моим. Генка!.. Да, это он. А кто же ещё? Он идёт встречным курсом, а возможно, пройдя уже не раз туда-обратно, догнал меня. Создалось впечатление, что из живых здесь только наш доблестный караул. Одни мы, вчетвером, в огромном тёмном мире… И удерживаем его от окончательной гибели одним своим присутствием, своим оружием… Неяркое пятно кокарды на шапке, тусклый блеск штык-ножа над головой, как и у меня (Генка тоже сторонник положения оружия за спиной, но при угрозе нападения он молниеносно переводит его в состояние для боя – тут ему нет равных в ловкости и реакции!), массивная фигура в широкой шинели в просвете между двумя вагонами.. Я умудряюсь быстро разглядеть это сквозь тьму. Такой уверенностью дышит от моего друга и его слов:
- Коля, как ты?..
– Нормально, Ген! Как там Лёха?
– А чего ему сделается? Оленевод есть Оленевод… Курит, наверное, чтобы поменьше бояться!
Мы улыбаемся друг другу, хотя вряд ли улыбки заметны даже на таком расстоянии. Но главное, что мы рядом… Снова заканчиваются наши платформы. Идём в обратную сторону, в направлении теплушки. Я не тороплюсь. У Генки шаг шире и он, как замначкара, подстраховывает со своего направления нас обоих, поэтому вскоре уходит вперёд и его становится не только не видно, но и не слышно. Что не мудрено в таком мраке… В двери теплушки светится неяркий огонёк. Оказывается, Юрий Иванович тоже подстраховывает нас всех: повесил на брус фонарь и сам находится у двери, прислушиваясь к тишине.
– Как обстановка?
– Нормально, Юрий Иванович!.. Алексея не видели?
– Пока не появлялся. Ушёл к носу состава. Чего туда ходить?.. Наши-то вагоны вроде недалеко, но что-то не слышно его…
Я немного побыл около теплушки и снова двинулся вдоль платформ. Теперь, пройденный несколько раз, свой маршрут в полнейшей темноте я чувствовал интуитивно: знал, где перешагнуть через стрелку, свернуть чуть в сторону, не оступиться на неровной насыпи. И старался шагать как можно тише, прислушиваясь к окружающему, чтобы не упустить ни малейшего движения, постороннего звука. Спать не хотелось. За много времени пути я достаточно выспался и сейчас был бодр, как никогда. Но меня утомляло ожидание отправления поезда в дальнейший путь и неизвестность происходящего. Что случится в ближайший момент? Чем закончится наше стояние на посту в этом странном месте?.. Начали подмерзать руки. Уже давно позабыты зимние рукавицы, а сегодня я даже перчатки не стал одевать, понадеявшись на недолгое время нахождения на посту. Однако, по времени уже прошла почти целая смена и морозец дал о себе знать. Плотнее подтягивая ремень автомата, чтобы он не соскользнул с плеча, я прятал руки в карманы шинели. Потом, вытаскивая, дул на них и, так, помаленьку отогревал, разгонял кровь. Окружающий воздух, тем временем, становился всё холоднее. Изо рта вовсю шёл пар. Захотелось в такую уютную теплушку, к печке… Но, неизвестно, когда состав двинется в путь. Не было никаких признаков скорого отправления. Как мёртвые молчали вагоны, не издавая ни малейшего скрипа или металлического звука. Не слышно даже двигателя электровоза, как будто он исчез самым непостижимым образом из головы поезда…
Я в очередной раз дошёл до крайней платформы, на которой, как и всё вокруг, безмолвствовала «Шилка» и уловил едва слышный скрип снега со стороны домов. Словно кто-то пробежал едва касаясь земли. Я всматривался в том направлении, но как ни старался, ничего существенного не увидел. Однако, на всякий случай передвинул автомат из-за спины под правое плечо, стволом вперёд. Медленно огляделся, внимательно прислушался ещё раз. Постоял минуты две на одном месте, потом осторожно двинулся в обратный путь. Опять послышались какие-то неясные звуки где-то впереди. Следом за ними уже резкий шорох снега, быстрые шаги, приглушённый шум, похожий на рычание зверя и в тот же миг тишину прорезала оглушительная автоматная очередь. Три или четыре выстрела подряд и ещё один после! Это было так неожиданно в ставшем уже привычном спокойствии, что я едва не присел на месте, подумав, что стреляют в меня. Но сразу же схватил автомат наизготовку, поняв, что выстрелы произошли около вагонов с боеприпасами. Там, где Оленевод… Неужели, нападение?! Почти одновременно со стрельбой, буквально мгновение спустя, раздался душераздирающий визг. По-моему, явно нечеловеческий... Не думая о том, что нужно оставаться на своём секторе поста, я конечно же сразу ужаснулся – как там Лёха?!. И бросился туда.
Но Юрий Иванович и Гена уже были на месте. На уровне крайнего вагона с боеприпасами, но немного в стороне от состава, около какой-то будки, в свете фонаря я увидел их обоих, плюс целого и невредимого, но неимоверно испуганного Лёху. А также что-то крупное, лежащее на земле вперемешку со снегом и порядком окровавленное. Воздух словно ещё звенел от стрельбы. Пахло сгоревшим порохом. Лёха судорожно сжимал автомат, но быстро приходил в себя. А у его ног лежала здоровенная собака: как минимум овчарка или волкодав. Она была уже мёртвая и перестала дёргаться – убойные пули АК-74 сделали своё дело, только кровь продолжала медленно сочиться из ран и парить на морозе.
– Ну, дела!.. –
сокрушённо проговорил Юрий Иванович:
Что случилось-то, Алексей?..
– Да, вот… -
Лёха наконец-то собрался с мыслями. Было видно, что он взмок от волнения и пережитого страха. Снял шапку, расстегнул шинель почти до ремня:
Я чуть в сторону отошёл, от вагона, к будке… чувствую, за ней кто-то есть, наблюдает за мной… Думаю, дай проверю… Хорошо, автомат наготове был!.. А псина прямо на меня, с ходу, да ещё на задние лапы встала… Ну, вылитый человек или медведь. Правда, больше на вурдалака похожа была в тот момент…
- Ну, Студент, ты даёшь... –
усмехнулся Гена. Я подумал, что он добавит – «…стране угля» - одну из своих любимых присказок, но в реальности он продолжил:
Крошишь собак - только шум стоит!.. И когда перестанешь патрон в патронник загонять без надобности?..
– Хотя, в этот раз-то оно и выручило! – невесело улыбнулся начкар. Лёха сразу уцепился за его слова, как за спасительную соломинку:
- Да, она бы меня порвала, товарищ подполковник, если бы не патрон в стволе!.. Точно бы не успел передёрнуть затвор…
- Да-а, порвёшь тебя!.. Ты же сам – «караульный волк», не одну собаку на этом съел... –
продолжал злословить Генка. Их пикировка продолжается даже в такие острые моменты:
Не возмущайся, это я образно говорю.. –
добавляет Гена, видя, как Оленевод готов что-то выпалить в ответ:
… Но и на старуху бывает проруха.. Как за боеприпасы отчитываться собираешься?..
- Ладно, решим вопрос!.. –
ставит точку в их разговоре начкар:
Главное, всё обошлось, все живы и невредимы. А псине поделом – пусть знает наших! –
Он подмигнул Лёхе и тут же сделал строгое выражение лица:
Разряжай оружие!..
Пока Лёха, окончательно отойдя от испуга и вполне привычно (оправдывая звание «караульного волка») отстёгивал магазин, выбрасывал очередной патрон из патронника и делал контрольный выстрел в сторону будки – всё под неусыпным наблюдением начкара, мы возвращались к теплушке. Гена, правда, не мог успокоиться:
- Эх, Студент, Студент… Если бы не Юрий Иванович, объявил бы я тебе, по прибытии в часть, трое суток «губы»… за нарушение требований У.Г.К.С. … Хотя, в принципе… да, всё обошлось. И порвать, как ни шути, она его смогла бы в два счёта – больно здоровая псина… И ехали бы дальше без такого ценного кадра, как Студент… -
На последних двух фразах Гена смягчился и сочувственно посмотрел на меня. Я тоже постарался поддержать репутацию Оленевода:
- Нервишки немного сдали у Лёхи… Столько времени на посту простояли, редко когда выпадает. А ещё темень, туман и место какое-то дикое, собаки на людей бросаются… Хорошо, что не растерялся! Скорей бы уехать отсюда…
Но ещё битый час состав стоял в недвижимом и безмолвном положении. Мы нисколько не удивились, что на выстрелы никто не отозвался, не появилась ни одна живая душа. Видимо, станция и посёлок действительно были заброшенными, как и вагоны на соседних с нами путях.
Свою версию насчёт убитой собаки внёс Юрий Иванович. Вероятно даже, он изначально знал больше нас:
– Здоровый пёс!.. Очень возможно, бывшая караульная собака – наш коллега, если так можно выразиться… Тут же кругом зоны. Списали пса, как непригодного к дальнейшей службе, выгнали за ворота…он и одичал. Прижился на станции, голодный, холодный, зиму скоротал, а тут мы в его владения пожаловали… Не признал за своих!
– Естественно, мы же не ВэВэшники, и не менты!.. –
возмущённо заметил Оленевод.
– Советская Армия! – поднял вверх кулак Генка, на этот раз поддерживая Лёху.
– Всех сильней!.. - неожиданно, набравшись смелости, подыграл друзьям я.
– Ну, ещё вспомните Братскую дивизию! – рассмеялся Юрий Иванович.
– А что? – обрадовался Оленевод:
Братская дивизия везде оставит свой след, всех победит!..
– Расстреляет всех собак! – заметил Генка.
– Не всех, а только ментовских!.. – не согласился Лёха.
– Ладно вам, бойцы… - иронично махнул рукой начкар:
Давайте, на пост, по очереди… Геннадий и Николай. Алексей отстрелялся, следит за печкой – прохладно уже стало…
Разделив оставшееся время стоянки поровну с Генкой, мы все быстрее дождались отправления состава. В какой-то неожиданный момент вагоны словно встряхнулись от спячки, ожил электровоз. Он осветился лампочками, габаритными огнями, басовито загудел двигателями. И хотя туман не собирался рассеиваться, сквозь его пелену впереди поезда стал виден зелёный глазок семафора. При том, что ещё секунду назад до этого ни единого огонька не было видно вокруг. Через считанные минуты непонятная станция – место нашей невесёлой стоянки - навсегда исчезло во тьме.
6 июля 2010 г. Далеко за полночь.
Становилось ещё прохладнее. Уже не так еле заметно и ласково, как было вечером после заката. Теперь совершенно не жарко сидеть у костра, как поначалу, когда я вставал и ходил вокруг. Когда прогуливался по бетонной площадке, не единожды спускался с неё на дорогу перед калиткой… Сейчас было очень свежо. От земли перестал идти дневной жар. В стылости воздуха сильнее пахло заброшенностью: влажной глиной, битым кирпичом, искрошившейся извёсткой. Топливо снова подходило к концу. Это только в романтических фильмах о природе, любви или любви на природе можно бесконечно долго сидеть о костра и не задумываться о пополнении дров, а предаваться более возвышенным делам… Меня же окружала молчаливая реальность покинутого места с исчезнувшими в никуда удобствами и неизбежной необходимостью обеспечивать комфорт своими собственными действиями. В общем, рано или поздно костерок уменьшился в размерах и яркости до пламени свечи и мне, поневоле, пришлось вылезать из-под плаща.
Я встал и осторожно зашёл в полуоткрытую дверь пристроя. Светя фонариком, пробрался в комнату начкара. Здесь древесного хлама было не так много. Собрав валявшиеся бумаги, перешёл в бодрствующую, через неё в коридор. Снова тем путём, когда ходил за плащами. Ногами подвигал валяющиеся на полу доски и обломки мебели, высматривая покороче, но потолще, чтобы удобнее нести обратно и дольше горели. Перешёл ближе к столовой. Около входа в неё стоял прислонённый к стене небольшой щит из досок, нетяжёлый, но сухой. По всей видимости, крышка от пожарной бочки, которая раньше стояла в углу коридора, а теперь уже исчезла. Нужно будет забрать его и сразу унести к костру. А сейчас чуть передохнуть. Я ещё не отошёл от сонного оцепенения. Остановился и, как можно удобнее, прислонился к стене. Глядя через дверь столовой на зияющие пустотой окна, ненадолго прислушался… Но не услышав ничего, всё же встряхнулся и внимательно всмотрелся в один из оконных проёмов на периметр парка.
Да, если и показалось, что уж слишком явно… По периметру двигалась тень. Она, несомненно, отбрасывалась плотной фигурой человека с возвышающимся за спиной длинным предметом. Если бы к ней ещё добавить чёткую поступь ног в сапогах, отдающуюся на глинистой почве, неторопливую и одиночную, как движение на посту, то наблюдаемая картина сложилась бы в хорошо знакомый образ двадцатилетней давности… Часовой? Невероятно!. Но это первая мысль, что пришла мне в голову. Кто мог ещё здесь ходить в такое время? Но, ведь, давно нет никаких караулов и уже нечего охранять!.. Я один здесь и никого больше не может быть… Меня снова охватило чувство непонимания и страха. Машинально подхватив деревянный щит и сжимая то, что уже было в другой руке, я потихому стал пробираться обратным путём к костру. Стараясь не шуметь и избегая тёмных углов, наконец-то вышел на площадку.
Огонь еле горел. Я подложил в него самую малость, чтобы он не погас вообще. Потом осветил фонарём угол караулки, остаток стены и строения со стороны парка. Медленно переступая ногами, двинулся в ту сторону. Через пару секунд я стоял на периметре и быстро посветил лучом фонаря в обе стороны вдоль него. Никого… Чтобы уж развеять все сомнения, я прошёл до противоположного конца обратной стены караульного помещения, то есть до внешнего угла гауптвахты. По пути посветил и заглянул в окна столовой. Разглядел то место, где стоял сам несколько минут назад. Мне пришла в голову абсурдная мысль, что увижу там себя самого… Но к счастью этого не случилось. Иначе, такого видения я бы уже не пережил. Но что, тогда, было на периметре?..
Некстати припомнились мистические истории о призраках часовых, реально забытых и оставленных при окончательном снятии караулов в той или иной части. Которые, тем не менее, не бросали свои посты, а несли службу согласно Уставу и долгу, пока не погибали естественной смертью – от голода или жажды. Но это бывало когда-то раньше, во время войн. И, большей частью, оказывалось красивым вымыслом, местными легендами… У нас же, в дивизии такого не могло быть в принципе…
Я дошёл до угла «губы» и обогнул его, вновь взобрался на площадку. Тишина, ничего и никого. Всё, что я мог констатировать. Прошёл вдоль всей, теперь уже, лицевой стены караулки. Можно при желании было зайти в коридор гауптвахты и осмотреть камеры. Но желания, как раз и не было. Откуда шёл и куда ушёл призрачный часовой, точнее, тень от него?.. Может, имела место игра света от луны? Но сегодня ночь безлунная. Только звёзды. Их много, но они не бросают тени. А других источников света не видно, темень вокруг. Скорее, это в очередной уже раз моё усталое воображение…
Как бы то ни было, спокойнее мне, почему-то, не стало. Что ждёт меня дальше? До рассвета ещё пара-тройка часов. И, следом, часа три до наступления утра. Нужно собраться с силами и мыслями, скоротать остаток ночи.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
За стенами вагона с грохотом пролетали заснеженные и пока ещё протяжённые пространства лесов, но мы неумолимо приближались к Братску. Рано или поздно за дальними обширными хребтами мелькнула серебристая гладь моря-водохранилища. Потом на горизонте показались внушительные ряды мощных заводских труб самых крупных предприятий – БрАЗа, БЛПК, ТЭЦ. Они изрыгали из себя массу дыма, поэтому небо в той стороне было белесо-серым в отличие от ярко-синего над нашим поездом. Как признак близости любого крупного города, по обеим сторонам дороги всё чаще стали появляться дачи и посёлки, строения, многочисленные транспортные пути. Поезд проходил крутые повороты, часто, но ненадолго тормозил на маленьких станциях. Иногда мы даже не успевали подхватить автоматы и заступить на пост, как следовали дальше.
– Вот, теперь точно вышли на финишную прямую! –
улыбался подполковник Ерёмин, стоя на площадке и дымя сигаретой. Мы согласно кивали головами в ответ. Но приходилось вносить коррективы в текущие дела. Лёха начинал озабоченно подсчитывать количество курева, оставшегося до прибытия на конечную станцию. Генка торопливо заканчивал последние штрихи на погонах. В принципе, они уже были готовы. Оставалось, как я говорил, приклеить буквы. Но клей ждал в казарме. А так, погоны смотрелись здорово, совершенно, как на парад!
– Ты бы сразу и надевал их здесь, на ПэШуху, Лобан!.. Чего ждать до дембеля? –
периодически подначивает Генку Оленевод:
…и в ПэШа домой бы ехал… Чё, хороший вариант! Та же парадка, только воротник глухой. Да шеврон ещё пришить останется…
- Больно умный ты… -
Генка ворчит на Лёху и, как обычно, исподлобья посматривает на него, явно не собираясь вступать в дискуссию.
Я же почему-то подумал, что мы приедем в часть и, буквально, через день-два сменим ПэШа на ХэБэ. И больше уже никогда не наденем зимнюю форму одежды. От этого вдруг стало немножко грустно. Да и в ХэБэшках проходим недолго. Зря только будем пришивать погоны с петлицами, вворачивать стволы пушек… Ведь, уже дембель. При мысли о нём, грусть от грядущего расставания с ПэШа незаметно развеялась, вернулось приятное чувство предстоящих сборов домой.
Когда-то на первом году службы я мог только мечтать, что рано или поздно придёт дембель, думал, что когда-то буду готовиться к нему. Представлял, как будут проходить последние дни службы. И, вот, они наступили наяву. Причём, совсем не так, как представлялось тогда. Я не в далёком Забайкалье, где начиналась моя служба, а уже почти побывал дома. Но сейчас опять еду в поезде в сторону от дома, хотя должен ехать к нему… Удивительно! Но по-настоящему, домой я поеду, скорее всего, по Братскому водохранилищу на «Метеоре». Хочется именно так. Чтобы по пути заехать в Аталанку, гордо пройтись по деревенским улицам в парадной форме. Отдохнуть на природе, а уже потом только в Иркутск!.. Да, как только мы будем в Братске и сдадим караул, пора и мне начинать готовиться к дембелю. Парадка у меня уже есть. Правда, без всяких украшений и регалий, но почти новая. Одевал её считанные разы для увольнений в город. У неё свежие погоны, к тому же, со вставками и выглядят идеально прямыми. К ней готовы фуражка и ботинки. И есть комплект значков. Стандартный, разумеется – «Отличник Советской Армии», «Воин-спортсмен», «3-й класс». Последний из них находится в данный момент на правой стороне моего кителя ПэШа, остальные два спрятаны в надёжном месте (чтобы не потерялись и не повредились в караульной командировке). А какие-то другие мне не нужны. Дивизия у нас, насколько я знаю, не гвардейская и у меня каких-либо особых заслуг перед отечеством нет. Кроме каждодневной службы. Хотя, говорят, делают у нас вручную знак «В память о караульной службе». Его бы иметь неплохо. Да ещё значок с гербом Братска. Его можно купить в любом городском киоске. Если по прибытии на место удастся вырваться в Падун, то обязательно куплю…
- Коля, твоя очередь!.. – между тем напоминает Генка.
Я встряхиваюсь от раздумий и возвращаюсь к действительности.
Очередная станция. Накидываю шинель. Одной рукой привычно застёгиваю пуговицы и крючок, другой поправляю штык-нож с подсумком. Также привычно подхватываю автомат и, когда поезд окончательно останавливается, спрыгиваю на землю. Успеваю только пройтись от теплушки до крайней платформы с машинами, как гудит электровоз и состав вздрагивает. Со всех ног бегу обратно. Автомат похлопывает меня по боку, звякает пеналом в прикладе. Я сдёргиваю его с плеча и, преодолевая оставшееся расстояние, держу оружие в одной руке. Состав быстро набирает ход, но мне без особых усилий удаётся запрыгнуть на ступеньку площадки, свободной рукой подтянуться наверх. Сказывается постоянная тренировка за многие месяцы службы, выездных караулов. И ничего уже не удивляет. Хотя, когда-то давно, в первый раз было немного в диковинку.
Снова набираем ход и летим дальше. Мимо станционных полустанков, обширных лесных складов, уютных деревень. По параллельной нашему пути автодороге едет колонна оранжевых самосвалов «Магирус». Кузова машин под завязку нагружены гравием или песком. Некоторые из водителей машут нам руками. Мы обгоняем их, а потом железная дорога и автотрасса расходятся в разные стороны. Открываются новые картины, виды пространства. Давно и помногу раз виденные ранее, но и порядком забытые за это время.
Внутри теплушки расходится аппетитный запах: на плите шкворчит гречка с тушёнкой. Скоро обед. Лёха открывает банку с перцем:
- Всё, последняя… Оставшееся время будем доедать лук!
– Эх, капустки бы сейчас квашенной, солёненькой... с подсолнечным маслом… -
мечтательно говорит Гена. При этом потягивается во всю ширину своих плеч. У него бывают такие моменты, когда теряет сержантскую строгость и становится обычным простым парнем, каким есть на самом деле.
– За чем же дело стало? – смеётся Лёха:
- Скоро будем проезжать овощебазу. Сгоняй, притащи пару вилков. Соль есть, заквасим.. Пока доедем до Братска, будет готово!
– Если они ещё там остались… – тут же отвечает Гена:
- Гражданские, небось, всё съели за зиму..
Улыбается и подполковник Ерёмин:
- Ну-у, тогда уж дотерпеть до дивизионной столовки. Там, как вы знаете, на складе этого добра хватает!..
Он имеет в виду именно квашенную (но, неизвестно как давно по времени) капусту в огромных бочках, которую мы называем «силос», с малоприятным вкусом и запахом. Не идущую ни в какое сравнение с домашней, о которой мечтает Генка. Да и не только он…
- Нет уж, спасибо!!. –
дружно и категорично отвечаем мы:
- Лучше, тогда, дотерпим до дому!
Каша, даже под занавес командировки, шла на «ура». Здоровый солдатский аппетит сопровождает нас всегда. А когда его усиливает свежий хлеб, густая сгущёнка, аромат чая в железной кружке… Об этом часто не скажешь просто так. Иногда, даже, слова бывают излишни!
6 июля 2010 г. Перед рассветом.
Предрассветные часы ночи. Как много их было в таком же бесчисленном множестве караулов… Темень ещё висит над головой, но со стороны леса пробивается едва заметная полоса света, оживляет контуры окружающего пространства. Сильнее пахнет росой и влажной землёй. Время самого крепкого сна в караульном помещении и, наверняка, кое-где на постах. А также, довольно удачный момент для проверки караула…
С наружной стороны от приоткрытой калитки, напротив, гораздо светлее. С минуту назад подъехал и деловито урчит работающим мотором УАЗик комдива. Он светится яркими габаритными огнями. Из-за этого участок дороги вокруг него, дым из выхлопной трубы и кусок железной стены-ограждения караулки отсвечивают багрово-красным. Одна из лампочек освещает номерной знак «00 – 02 ВЛ». По негласной традиции, чаще самого полковника Сильченко, на этой машине разъезжает начальник штаба дивизии. Как, например, сегодня. Подполковник Бородкин уже зашёл в караулку и громко разговаривает с начкаром, сравнительно молодым усатым офицером с капитанскими погонами. В коридоре строится вся бодрствующая смена и те из отдыхающей, кто не успел вовремя улечься и попал под горячую руку помощника начкара. Один солдат стоит снаружи здания, на площадке. Вышел чуть ранее, как говорится, «до ветру» и боится зайти обратно, попасть под гнев нач.штаба. Ждёт, что будет дальше. Здесь же, на площадке, но ближе к забору, в привычно понурой позе стоит часовой-калиточник. В отличие от всех остальных в караулке, он закутался в постовой плащ – предрассветные часы не только самые сонные, но и промозглые, несмотря на лето. На такой случай не помешала бы шинель, однако данный элемент формы одежды оставлен в казарме, как минимум, до начала осени. А, максимум - до официального перехода на зимнюю форму, то есть до 14 октября. Часовой держит калитку приоткрытой и с завистью поглядывает в сторону УАЗика. Его не интересует сама машина. Он завидует водителю – рослому и симпатичному парню с красными погонами на форме и лычками младшего сержанта на них, который тоже приоткрыл свою дверцу и успевает перекурить в ожидании дальнейших событий. Конечно, в машине тепло и уютно, по сравнению с прохладой ночи. Все караульные завидуют водителям, особенно УАЗиков и караульных машин. Особенно, если сами не водители (а также, не механики-водители). Именно водителям УАЗиков и караульных машин не надо стоять на посту, во тьме, холоде, одиночестве. Понятно, что у них свои заморочки технического свойства и грозно сопящие в ухо начальники. Но по сравнению с убогой долей часовых, водители почти в раю…
Между тем, распахивается дверь главного входа в здание и из коридора на площадку выходит молодцеватый, интеллигентного вида, младший сержант (но погоны уже чёрные) в очках и с автоматом в руке. Встряхивается от прохлады, зевает и бросает на ходу не участвовавшему в построении солдату:
- Едем на дальние посты… Давай, за автоматом!
Видимо, это наказание за то, что тот побоялся нач.штаба и простоял на улице. Пользуясь тем, что Бородкин напоследок ещё заходит в столовую и сушилку, а участники построения расходятся по углам, солдат забегает внутрь. Выхватывает автомат. Разумеется свой, поскольку узнаёт его издалека и ставит всегда в одно и то же гнездо. В этом уже чувствуется умение и сноровка. Значит, не всё ещё пропало!.. Выбегает обратно. Уже вслед за подполковником Бородкиным и помощником начкара. Последний из названных, сержант, тоже с автоматом и также едет на проверку, дабы лично пронаблюдать возможное «палево» часовых.
Все проходят по площадке и садятся в машину. Оба сержанта и солдат караула даже не подозревают, как им крупно повезло. В большинстве случаев на проверку постов ездят на тех же караульных машинах, на которых развозят смену. А сейчас все садятся в МАШИНУ КОМДИВА (!), внутри которой в обычных условиях (вне караула) вряд ли удастся посидеть и проехаться. Не подозревают потому, что думают каждый совсем о другом. Помощник начкара напряжённо гадает – «спалятся» часовые или нет. И чем это ему грозит, как второму человеку в карауле. Разводящий меньше боится за «палево», поскольку лучше знает своих подчинённых, но его гложет досада за прерванный сон и нарушенный график дальнейшей смены караульных. Солдат же откровенно грустит, что его сон.час накрылся полностью, даже не успев начаться. И как непозволительно быстро УАЗик доедет до места и неохота будет выходить из тепла кабины на пост…
Громыхая, закрывается калитка. УАЗик слегка взрёвывает мотором и выезжает на дорогу, уходящую вниз от караулки, вдоль 4-го поста. Постепенно набирает скорость, плавно подскакивая на ухабах, неровностях пути. Свет фар выхватывает из темноты глубокую колею, заросли кустов, столбы с колючкой. Чем дальше удаляется машина, тем глуше становится шум мотора. Вскоре перестают быть видимы лучи света передних фар, а задние габариты сливаются в одну точку и пропадают в темноте. Пространство перед калиткой и лицевой частью стены караулки тоже погружается в прежнюю темень.
Возвращается тишина, царившая с начала ночной поры. Замолкают движения и разговоры внутри караулки. Капитан-начкар, пройдясь по коридору, заходит в своё помещение и привычно садится за стол. Ему больше остальных ждать возвращения проверяющих и готовиться к вероятному разносу со стороны нач.штаба. Менее чем через час он испытает это на себе, а завтра утром об этом узнает вся дивизия на общем разводе. Дивизия-то, ладно… Плохо, что узнают непосредственные начальники - командир, нач.штаба полка и замполит. В последнее время они и так косо смотрят, ловят на каждой мелочи. Но, где наша не пропадала, прорвёмся!.. Бойцы не должны подвести своего взводного, каковым капитан является в повседневной жизни и службе вне караула… Немного успокоившись, начкар располагается поудобнее, включает старенький радиоприёмник на самую малую громкость и начинает дремать. Этому очень благоприятствует окружающая обстановка. Бодрствующая смена сейчас только по названию такая. На самом деле, пятеро солдат погрузились в дрёму, сидя за столом в комнате бодрствующей смены (трое) или полулёжа в сушилке (двое). Про отдыхающую смену и говорить нечего: семь караульных плюс оба младших сержанта-разводящих заняли все топчаны в соответствующем помещении и ушли в полный сон. Оттуда доносится периодический храп, посапывание, обрывочные неявные фразы. Совершенно тихо за стеной, на «губе». Как будто там, вообще, никого нет. Хотя, до полуночи из камер доносились разговоры и возмущённые выкрики. Но теперь даже там царство покоя. Лишь два человека глядят в оба и оберегают общий сон – часовой 7-го поста, то есть, «губы» и калиточник. Последний из названных недавно сменил предыдущего часового у калитки и пока со свежими силами несёт службу. Правда, так же кутается в плащ, обняв не по Уставу автомат, понуро глядит по сторонам и ждёт теперь уже своей смены. Но не думает спать, вслушивается в тишину. Пытается уловить звук возвращающейся машины. Таким его видит через окно начкар и поэтому уверен, что никто не застанет караул врасплох в этот нелёгкий час…
Я видел это во сне. А, может, помнил. Так наяву и чётко, будто это происходило сейчас…
Однако, широкие оконные проёмы караулки не светились, были темны. И не доносилось никаких звуков, говорящих, что внутри кто-то находится, пускай и в состоянии дрёмы: тихой музыки радиоприёмника, скрипа стульев и топчанов, случайно упавших на пол предметов снаряжения. Было холодно и меня не спасал плащ, как спасал того часового у калитки. Но не было самого часового и не было калитки, что в который раз понимал я.
Костёр снова угасал. Было как-то безразлично, но я заставил себя приподняться на топчане и собраться с силами, чтобы сходить за топливом. Присел, не сбрасывая плаща. Почему-то, хотелось плотнее завернуться в него… Медленно огляделся по сторонам. Непроницаемо темно. Контуры здания караулки выделялись на этом фоне неясными очертаниями. Как одиноко и неуютно в нём теперь… Не меньше, чем вокруг него… Я начинал догадываться, что изменилось в восприятии мною окружающей реальности. Не хотелось заходить внутрь здания… Дверь в пристрой, белевший стенами совсем рядом, была приоткрыта, но что-то давило оттуда, изнутри неё. Подавляя моё слабое желание зайти туда и поискать топлива… Было тревожно. Мне казалось, что там раздаются какие-то звуки, движения, идёт своя жизнь. Далёкая от того, что было раньше… Когда мы служили и там всегда были люди... В какой-то степени, даже чуждая, если не сказать, по-другому… Тем поразительнее, что днём и вечером, совсем недавно, этого ничего не ощущалось!.. Наступил момент, когда мне стало не просто боязно, а жутковато… Трудно было заставить себя предпринимать какие-то действия. Как не так давно, когда я в поисках источника тени, обогнул караулку. И никуда не уйдёшь отсюда. За пределами площадки, в окружающей темноте, не было другого пристанища. А возвращаться в город бессмысленно. Ночью меня никто не ждёт. До центра Братска отсюда больше десятка километров и ни один водитель не возьмёт меня по дороге, не добросит до места. Вот, если бы приехала, вдруг, караульная машина или командирский УАЗик… Как в ТОМ времени… Но, где они теперь, те машины?..
Мне оставалось только ждать. Неизвестно чего. Хотелось побольше огня и я без особого рвения собрал наощупь вокруг себя самую малость щепок, обрывков бумаги. Более серьёзного топлива под рукой не оказалось, поскольку было сожжено за несколько часов ранее. Положил поверх тлеющих углей. Занялось крохотное шипящее пламя. Что происходило внутри караулки и происходило ли что-то там – об этом уже не думалось. Я смог выполнить самые простые действия: плотнее завернулся в плащ и закрыл глаза…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
До Братска оставалось всего ничего. Поезд стремительно проходил широкий поворот. Закончился сплошной лес. Открылась заснеженная долина реки Вихоревка. С возвышенности, по которой проложен железнодорожный путь, хорошо видны самые ближние пригороды, совсем рядом кажутся огромные корпуса Алюминиевого завода. Проплыли и остались позади хорошо знакомые станции Моргудон, потом Анзёби - въездные ворота большого города, посёлок Чекановский. Мы увидели это все вместе, а Генка, почему-то одновременно грустно и удовлетворённо, выдохнул:
- Всё, мужики, подъезжаем!..
– Ну-у, «гоп» говорить рано… -
почти как в прошлый раз скептически протянул Лёха. Однако, хорошо было видно, что он согласен и не пытается сказать ещё что-то против.
– Да, уже дома! –
тем временем подвёл итог короткому разговору начкар. После этого следовало приступать к необходимым делам, знаменующим завершение долгого пути: упаковывать то, что уже не понадобится в дороге, доедать продукты, наводить общий порядок в походном помещении.
Правда, ещё трудно было сказать – как долго продлится разгрузка, сдача груза и караула? Сейчас время обеда и по самому оптимистичному раскладу мы будем в расположении части только к ужину. А может, даже, после него. Если не вмешаются другие обстоятельства, коих может быть не одно и не два: задержка и стоянка на путях внутри города, опоздание машин из дивизии, нерасторопность диспетчеров на станции разгрузки и многое другое. Короче, если, если… Поэтому, кроме вышеназванных намеченных дел, мы с удовольствием почистили сапоги, подшились. Но, предусмотрительно, не стали пока сворачивать постели и сжигать остатки топлива. Последнее, ещё и в плане того, что оно могло пригодиться другому караулу. Который воспользуется этой теплушкой после нас. Караульные вагоны, ведь, редко стоят на одном месте. Они колесят по территории военного округа, а то и по всей стране. Зачастую их не хватает, так как вагоны быстро стареют, изнашиваются, а новые поступают на станции погрузки-разгрузки не так быстро, как хотелось бы. Потому, иногда караул долго ждёт, когда прибудет теплушка, а дождавшись, имеет мало времени, чтобы заготовить топливо – состав тут же отправляется в путь. И как приятно, в подобном случае, бывает обнаружить рядом с холодной ещё печкой ведро того же угля или охапку сухих дров. А то и щепу для растопки!.. Опыт множества командировок научил нас ценить такую заботу о себе и поступать в отношение других так же. Мы так сделали и сейчас. Собрали весь неиспользованный и рассыпавшийся вокруг печки уголь в угольный ящик. Сверху положили обрезки досок и несколько старых газет.
Войдя в черту города, поезд постепенно уменьшил скорость хода. Колёса мерно постукивали по рельсам. В распахнутую дверь задувал довольно тёплый весенний ветер. Погода обещала быть ясной, хотя небо подёрнуто лёгкой облачностью. Впрочем, это могли быть дымные выбросы, которые постоянно висят над городом. На изгибах рельсового пути мы привычно всматривались в машины на платформах. Здесь, в городе, они могли привлечь к себе повышенное внимание посторонних, так что следовало повысить бдительность. Но всё было в целости и сохранности. Растяжки нисколько не ослабли и прочно удерживали технику. Фанерные щитки по-прежнему на стёклах, зеркала-фары на местах. Несколько ленивее на небольшой скорости трепыхали брезенты. Сейчас уже нет смысла на очередной остановке подтягивать и поправлять их. Потому как совсем скоро, через час-другой полотнища будут сняты окончательно и «Шилки» предстанут в том виде, в каком грузились на платформы в начале пути, под Улан-Удэ, за добрую тысячу километров отсюда.
Тем временем, поезд прошёл Центральный Братск и двигался мимо дачных посёлков, Стенихи, Бикея. Скоро проедем железнодорожный переезд, где обычно мы ездим из части на машинах в сторону запасного района или дальнего учебного центра дивизии. А там и Братское Море совсем близко.
– Одеваем шинелЯ, запускаем дизелЯ !.. –
шутливо провозгласил Гена. Это к тому, что пора одеваться по всей караульной форме согласно Уставу и ждать окончательного прибытия на станцию. Оленевод заинтересованно посмотрел на него. Он любил фигурные словесные выражения, но считал это своей прерогативой. А тут Генка обскакал его. Да ещё как! Что задело Лёхину натуру… Но он, почему-то, не нашёл, что сказать в ответ и, усмехнувшись, вместе с нами продолжил сборы. Надев шинели, мы окончательно снимали рабочие бушлаты. С собой в часть не повезём, оставим в теплушке, на память другому караулу. Да они ещё и послужат в качестве одежды. После обеда остались кое-какие продукты. Мы растолкали их по вещь-мешкам, но, опять-таки, чай в чайнике оставили пока на плите. Печка топилась по минимуму, чтобы залетающий в дверь ветер не выстужал помещение.
– Эх, был бы фотоаппарат… Сфотать бы всю эту обстановку, спорт-уголок, умывальник на память… -
с сожалением проговорил Генка, водя глазами вдоль и поперёк вагона:
У нас, ведь, нет ни одной фотографии с командировок. Столько ездили и не разу не засняли. Жалко… как это всё забыть и не вспомнить потом?.. Даже не для дембельского альбома… так, для жизни…
Я знал, что дембельский альбом Гена тоже, как и «парадку», не стал заводить, а все фотографии, какие у него накопились за службу, держал в красивом пакете. И среди них, действительно, не было ни одной с выездных караулов. Как и у меня. У меня, вообще, было мало фотографий. Большей частью те, которые делались для документов и официальных целей, а также из фотосалонов в увольнении. Так что, даже речи не было о дембельском альбоме…
- Что скажешь, Студент? –
обратился Гена к Лёхе, чтобы хоть как-то продолжить разговор. Но тому было не до разговоров. Он пересчитывал оставшиеся сигареты, рассовывая их по карманам и в шапку. А вскоре поезд начал замедлять ход. Выглянув из вагона, мы увидели впереди мост-виадук над железной дорогой, по которому проходит автотрасса «Центральный Братск – Падун». Носовая часть состава уже прошла под ним и теперь он приближался к нашим вагонам. Через несколько сотен метров начнутся станционные пути. Начали скрипеть тормозные колодки. Послышались привычные голоса по громкой связи. Подполковник Ерёмин вопросительно посмотрел на нас:
- Кто на пост?
Лёха уже был готов, его очередь. Он коротко взмахнул рукой и закинул автомат на плечо, хотя поезд ещё переходил с одного пути на другой.
– Выпадает честь первому из нас, после долгого отсутствия, ступить на землю Братского Моря! –
подмигнул ему Гена.
– А тебе и завидно, Лобан!.. –
тут же не остался в долгу Лёха.
– Ничего подобного. Я искренне рад за тебя, дружище!
– Кто бы говорил…
Поезд постепенно замедлял ход и тащился по одному из средних путей. Справа проплыла хорошо знакомая массивная бетонная площадка с аппарелью для погрузки-разгрузки вагонов. Именно к ней мы и должны пристать и сдать охраняемый груз уполномоченному офицеру от командования части. Сам же караул сдадим позже, когда приедем в дивизию и предстанем перед светлыми очами подполковника Шахова (нач.штаба традиционно ведает всеми нашими караулами – и внутренними, и выездными). Отчитаемся перед ним по-простому, сдадим путевые бумаги, а потом, в казарме – оружие и боеприпасы. Вот, тогда будет поставлена окончательная точка в нашей эпопее. И продолжится обычная служба… до дембеля. Пока же, мы ещё в пути и продолжаем всецело отвечать за сохранность содержимого вагонов и платформ. Слева показалось здание станции и название на ней «БРАТСКОЕ МОРЕ». Вообще, само Море находится недалеко отсюда, с правой стороны по ходу движения. Но вид на него закрывает разросшийся сосновый лес и отсюда воды не видно. Однако, если пройти сквозь стену деревьев, взгляду откроется широкий песчаный берег и обширная водная гладь. Летом вода у берега очень тёплая и удобно купаться. Так что, те солдаты, кому посчастливилось попадать на погрузку-разгрузку техники или боеприпасов в жаркие дни, обычно по окончании работ просят офицеров побыть здесь на природе. И командиры, как правило, не отказывают бойцам, сами желая искупнуться и позагорать!.. Сейчас же, когда мы были совсем рядом, на Море ещё лежал лёд и дул студёный ветер. Хотя, на самой станции было сравнительно тепло. Мы даже смогли ощутить, как изменилась погода с того дня, как началась командировка. Когда мы сели в поезд на Падунских Порогах и покатили в далёкую Бурятию. Тогда все рельсовые пути, откосы и окружающий лес были в снегу. Капель только начинала робко звенеть с крыш и едва наметились первые проталины. А сегодня снег виднелся разве что в тени густых деревьев, да под давно стоящими на путях станции вагонами. Основная же часть поверхности блестела влажной землёй, парила на солнце. На бетонных поверхностях площадок многочисленные лужи талой воды. Пахло нагретым камнем и типично железнодорожными ароматами: мазутом, железом, углём. Уже и на севере весна вступала в свои права. Между тем, состав в полный голос заскрипел тормозами, вздрогнул ещё раз и окончательно остановился.
6 июля 2010 г. Перед рассветом (продолжение)
Что происходило на постах третьего сектора, пока в караульном помещении царило тревожное ожидание в полусне, а УАЗик с проверяющими прорезал пространство тьмы в районе заброшенной территории старого дальнего парка?..
Часовой 5-го поста не спал и бдительно нёс службу. Насколько это можно было в условиях предрассветной усталости и общего психологического состояния солдата. Но о последнем много не хотелось говорить, а усталость она и есть усталость, особенно во второй половине ночи… Было пронзительно свежо и тихо. Именно в такой последовательности. Потому что исключительно прохладная свежесть ощущалась с момента заступления на пост и не отпускала ни на секунду. Она пришла на смену дневной жаре и вечернего тепла. Немножко взбадривала, отгоняла сонливость. Была безусловной и не поддающейся сомнению. Отдавала какой-то надёжностью, нерушимостью происходящего… А тишина поста была довольно относительной и оттого, как обычно здесь, сквозила тревогой. Часовой шёл по периметру и временами слышал по сторонам шорох осыпающейся земли. Это совсем рядом с его тропинкой, с внешней стороны колючего ограждения или внутреннего. Когда как… Часто в такт собственным шагам. Вся территория поста находится на склоне местности и естественные эрозионные процессы в почве продолжаются. В том числе и там, где выровнена земля для периметра и вкопаны столбы. Поэтому, почва осыпается, перемещается под действием тяжести и перепада температур. К этому привыкаешь и рано или поздно перестаёшь вздрагивать от страха. Иногда шелестят листы газет, брошенных по сторонам и подхваченных лёгким ветром. Как раз, за такую газету часовой принял округлый белый комок, шевелящийся на земле с внешней стороны ограждения, когда проходил по верхней стороне поста. То, что это вовсе не газета, а живое существо, солдат понял, когда услышал лёгкие щелчки и скрип, которые издавал комок. А подойдя ближе, разглядел не что иное как сову, которая шарахалась по земле из стороны в сторону. Одно крыло у неё было, по-видимому, перебито так, что она не могла взлететь. Но солдата удивила не сама птица, а её цвет – белый с частыми чёрными пятнышками. Он неплохо знал биологию и сразу подумал, что, возможно, это полярная сова. Но как её занесло сюда за тысячи километров от северных широт и Полярного круга? Скорее всего, такая окраска случайно оказалась дана ей природой в местных таёжных условиях. И где она повредила крыло? Наверное, не разобрав, налетела в темноте на колючку или столб ограждения. Хотя, ведь, как раз в темноте совы отлично видят и безошибочно находят наиболее безопасный маршрут полёта. В чём же тогда дело?.. Размышления по поводу наблюдаемой картины внесло некоторое разнообразие в окружающую обстановку. Появилась даже мысль попробовать поймать сову, чтобы потом похвастаться трофеем перед сослуживцами. Но вскоре таинственная гостья рванула куда-то в сторону от поста и пропала из виду. Может, наконец-то поднялась в воздух и улетела в лес, который совсем рядом?.. Часовой шёл дальше. Он водил автоматом из стороны в сторону и прислушивался к другим звукам. Всматривался в темнеющие выше и дальше своего поста здания новых, недавно построенных складов. Их мощные створки дверей были как обычно полуоткрыты, потому что внутри помещений ничего ещё не хранилось. Но всегда казалось, что там кто-то прячется. Временами створки скрипели, приоткрывались побольше, прикрывались обратно… Сразу вспоминался один из караулов по весне, в сильную бурю. Тогда ветер начался ещё днём, но к вечеру усилился настолько, что стал рвать провода ЛЭП и на постах погасло освещение. К ночи наступила кромешная тьма. Ветер по-настоящему гудел и завывал, скрипели деревья. Однако самые громкие и ужасные звуки издавали створки дверей. Под мощными порывами они со всего размаху били в стены и грохотали подобно взрывам. Причём происходило это с периодичностью в несколько секунд. Казалось, что их вот-вот оторвёт от креплений, но они опять распахивались, ударялись с неимоверным громом уже друг о друга. К этому добавлялись звуки катающихся туда-сюда по бетонной площадке труб большого диаметра и непонятное рычание внутри складов (по всей видимости, эхо от ветра) Да, тогда было что-то!.. А сейчас совершенно спокойно. Поэтому, часовой шёл дальше, завернул за угол. Дорожка пошла под уклон. Стало видно нижнюю часть поста и дальнюю вышку. За ними дорога, а за ней лес, в глубине которого скрывается 6-й пост. Там сейчас стоит друг, один из лучших, с которым вся служба вместе изо дня в день и караулы - то на одном посту посменно, то на соседних одновременно. Как он там?.. Переживаешь за двоих: и за себя, и за него. Всё будет хорошо, но главное, чтобы он не заснул. Не ровен час, приедет проверка и как его предупредить? Не будешь же стрелять в воздух! Не война, ведь, сейчас… А по другому сложно: ни закричать, ни сбегать до него. Только если сам услышит шум мотора и увидит отблески фар машины. Размышляя, часовой быстро прошёл до нижней стороны поста и двигался по ней к следующему углу, где не было вышки, но имелся окоп для боя. По своему прямому предназначению он никогда не использовался, а служил некоторым из часовых укрытием для сна. Особенно зимой, когда можно было завернуться в тулуп и в нём никакой мороз не страшен. Присесть или прилечь на дно окопа, сделав мягкую выемку в снегу, обхватить автомат руками и забыться на какое-то время… Правда, сам солдат никогда не поддавался такому соблазну. Особенно, здесь, на 5-м посту, где всегда было так много странностей, он стойко переносил усталость. Всеми силами боролся с желанием спать. Как и теперь, когда сонливость клонила к земле, а тишина убаюкивала с неистовой силой. И не помогала даже пронзительная свежесть окружающего воздуха, о которой было сказано вначале. В предрассветный час так знакомо такое состояние организма и часовой шёл дальше, заставляя себя встряхиваться и быть чуточку бодрее. Он прошёл угол и снова поднимался наверх. По четвёртой стороне периметра к началу маршрута и верхнему углу. Туда, где были въездные ворота, пустой, без калитки, проход на пост, окоп и ближняя вышка. Так замыкался круг движения по часовой стрелке. Учитывая небольшую, по сравнению с другими, площадь поста, за смену таких кругов получалось в среднем от 4-х до 6-и. В зависимости, конечно, от многих факторов: скорости ходьбы, количества остановок, нахождения где-то на одном месте. В конечном итоге, от желания ходить вообще. Некоторые из коллег умудрялись за целую смену не пройти даже и одной стороны периметра, не говоря уж о полном круге. Спали или сидели на вышке, а то и просто стояли в одной точке тропы, уходя в себя и размышляя о жизни, вспоминая далёкий дом и родных… Но часовой продолжал идти вперёд, вверх, гадая – не окажется ли снова белая сова там же, где он её увидел некоторое время назад? Или появится в другом месте?.. Где-то по краям периметра шуршала трава. В темноте за ограждением треснули ветки кустарника. В небе поблёскивали звёзды. Когда солдат был уже рядом с воротами, ему вдруг показалось, что вдалеке, откуда шла караульная дорога, мелькнул луч света. Один раз, потом ещё. Сначала подумалось, что это первый отблеск рассветной зари, именно в той стороне восходит солнце. Но до рассвета, как минимум, целый час. И вокруг непроницаемо темно. Значит, это едет машина. Он постоял и прислушался, чтобы убедиться в догадке. Да, через полминуты молодой острый слух, натренированный к тому же за долгие месяцы караульной службы, уловил шум мотора УАЗика. Не такой раскатистый и громкий, как у ЗИЛа, но и не совершенно глухой, как у «66-го». Следовательно, с проверкой едет либо командир полка, либо кто-то из штаба дивизии. Как бы не сам комдив!.. Часовой стоял на месте и смотрел на дорогу. Вскоре стало видно две яркие фары. Они двигались из стороны в сторону, вверх и вниз. Машина объезжала неровности, ныряла в ямы и проскакивала бугорки. На небольшой скорости, но приближалась к посту. Солдат взял автомат в руки наизготовку и сделал несколько шагов назад. Подальше от ворот и в тень периметра. Быстро оглянулся по сторонам. Вокруг тихо. А шум мотора раздавался всё громче. Вскоре очертания УАЗика стали настолько чёткими, что можно было разглядеть фару-искатель слева от водителя, дополнительные светоотражатели на решётке радиатора и силуэты людей, сидящих в кабине. Маленькие лампочки высветили номерной знак на бампере: «00 – 02 ВЛ». Всё ясно, машина командира дивизии… Через считанные секунды УАЗик подъехал и плавно остановился прямо напротив прохода на территорию поста. Замолчал мотор. Открылись передняя и обе задние дверцы. Сначала показалась очень знакомая плотная фигура в офицерской форме. Но не такая массивная, как у комдива. Понятно, подполковник Бородкин. Уже не так страшно!.. А рядом с ним нарисовались зам.комвзвода, командир отделения (в данном случае помощник начкара и разводящий) и второй друг, который стоит на этом же посту, но сменился час назад. Что ж, все свои. Однако, встретим всех как положено, по Уставу!..
… 5-й пост показался вдалеке и медленно приближался. Его территория была не очень ярко освещена прожекторами, так что, различались лишь контуры складов и внешний край ограждения с лицевой стороны. Всё остальное утонуло во мраке.
– Как там часовой? Наверное, на «массу давит», шельма! –
громко засмеялся начальник штаба дивизии.
– Я ему «подавлю», товарищ подполковник… -
лениво отозвался помощник начкара:
Сразу на «губу» пойдёт!
Разводящий ничего не сказал, хотя помощник искоса и иронично поглядел на него. Младший сержант-интеллигент промолчал, боясь сглазить. Он, в принципе, был уверен в своих подчинённых, но чего не бывает во время службы, особенно в череде частых бессонных караулов и в предрассветные часы…
– Ладно, посмотрим, бойцы! –
Бородкин энергично потёр ладонями друг о друга и его живой настрой сразу же передался остальным. Машина тем временем подкатила к воротам поста и водитель мягко нажал на тормоз, сразу заглушив двигатель, чтобы не создавать излишний шум в начале проверки. Подполковнику не терпелось показать свою власть и он первым выскочил из машины. Сержанты же не торопились, предчувствуя возможный подвох. Но старались держаться уверенно, вылазили аккуратно и потягивались на ходу. Удручённее всех выглядел солдат-сменщик. Ему меньше всего передался живой настрой Бородкина и показная бодрость сержантов. К тому же, его разморило в тёплой кабине машины и, как предчувствовалось вначале, не появилось никакого желания выходить в пронзительную прохладу ночи. Однако, ничего не поделаешь, такова солдатская судьба. Он вылез вслед за разводящим и без напоминания направился к невысокой деревянной перекладине рядом со столбом ограждения и входом на пост – импровизированному месту для заряжания-разряжания оружия. На ходу подхватил автомат обеими руками, потом положил стволом на перекладину и направил его в сторону строящихся складов.
– Смотри, чётко! Не перепутай ничего!.. –
вполголоса, но грозно и очень наставительно напомнил ему помощник начкара. Речь шла о том, чтобы произвести заряжание оружия в правильной последовательности и не сделать вместо контрольного выстрела настоящий. Такие случаи бывали и нередко. Когда внимание притуплялось из-за усталости или в полусонном состоянии при заступлении на пост. Когда караульные сразу же присоединяли снаряжённый магазин, а потом передёргивали затвор и нажимали на спуск… Естественно, автомат неожиданно выстреливал. И, хорошо, если пуля улетала в безопасную и безлюдную сторону (что в основном и было), а все отделывались лёгким испугом и последующими разборками. Но, опять-таки, чего не может быть?.. Поэтому, разводящие и помощники начкаров, как в данном случае, не ленились напомнить подчинённым о безопасности. Тем более, когда рядом проверяющий такого ранга!.. Однако, сейчас заряжание прошло без запинки и казусов. Солдат не забывал, чему научился за многие месяцы службы. Закинул оружие на плечо и негромко доложил разводящему. Тот вместе с помощником одновременно зарядили свои автоматы и все подошли к нач.штаба, который тем моментом внимательно вглядывался в темноту поста. Часового не было видно, стояла мёртвая тишина. Которая приехавшим и показалась такой.
– Ну, что, в какую сторону пойдём? –
осведомился Бородкин и тут же взял инициативу в свои руки:
Давайте, по верхней стороне… Чтобы сзади к бойцу подойти, со спины!.. Вовремя заметит нас или нет? Если не спит, конечно… -
Подполковник тихонько хихикнул и махнул рукой разводящему, пропуская его вперёд себя ко входу на пост.
– Есть, товарищ подполковник! –
коротко бросил младший сержант-очкарик и сжав ремень автомата, шагнул в проход ограждения. Следом поторопился Бородкин. За ним сержант-помощник и замыкающим солдат-караульный. Способ проверки, как видно из слов подполковника, старый как мир и незамысловатый. Часовой движется против хода часовой стрелки и если начать идти по верхней стороне периметра, то значит, идти вслед за ним и застать его врасплох. Но как будет действовать на самом деле часовой, знает только он сам. А часовой стоял недалеко от входа, на верхней стороне периметра, только в тени и его не было видно поначалу. Когда же идущие друг за другом прошли метров десять от ворот, их остановил твёрдый, чуть взволнованный голос:
- Стой! Кто идёт?.. –
Честно говоря, никто не ожидал такого развития событий. Все, от начальника штаба дивизии до солдата, уже настроились на то, чтобы сделать круг по пустому периметру и начать искать бойца по окопам, лезть на вышку и будить его там. А после, долго и бесцельно стыдить провинившегося на месте преступления, везти затем в караулку, чтобы продолжить разбирательство в присутствии начкара и других участников караула… Поэтому, от неожиданности разводящий так резко встал на месте, что идущий сразу следом Бородкин чуть не налетел и не смял его. Помощник начкара предусмотрительно держал дистанцию и не мог налететь на подполковника даже при желании. Но от той же неожиданности непроизвольно сдёрнул с плеча автомат. Спокойнее всех отреагировал солдат-сменщик. Наверное, потому, что до сих пор был в полусонном состоянии, а может, лучше всех предугадал развитие ситуации. Но чему он был в это мгновение безумно рад, так это тому, что не придётся заступать на пост вместо коллеги, мёрзнуть тут до конца смены!.. Правда, может не повезти на 6-м посту. Хотя, вероятность, что тамошний часовой – их общий друг «спалится», гораздо меньше, чем здесь – он наверняка уже услышал звуки машины, голоса и подготовился к встрече…
- Разводящий с проверяющими! –
быстро пришёл в себя младший сержант, строго отвечая часовому.
– Разводящий ко мне, остальные на месте! – после короткой паузы, будто раздумывая, проговорил часовой.
– Рядовой … , взять пост под временную охрану! –
быстро оглянувшись назад, бросил разводящий и уже бодро двинулся к часовому.
– Есть! –
не задумываясь, ответил караульный и сделал пару шагов назад. Это, как учили в своё время на караульном городке, он запомнил хорошо. Его сонливость уже прошла полностью. Он был бодр, втайне рад за друга, а ещё больше потому, что принял пост под временную охрану. Это считается очень почётным моментом в караульной службе. Конечно, заступить полноценным часовым тоже почётно и об этом написано много произведений, сложена масса песен и стихов. Но, как ни крути, проверяющие уйдут и придётся стоять два часа, в одиночестве, холоде и тишине вдали от всех. А сейчас ты всего-то на пару минут становишься часовым, но пока остальные точат лясы, как бы выполняешь боевую задачу и тебе это подчёркивает разводящий, и это видят остальные и подсознательно уважают тебя за это. Когда же часовой остаётся скучать и томиться здесь дальше, ты со всеми уезжаешь в тепло и уют караулки, где ещё есть шанс поспать и оттянуть неизбежный срок своей собственной смены… Но это будет потом, не сейчас. А пока солдат, сделав пару шагов назад, взял автомат в положение для стрельбы стоя и важно, но внимательно осмотрелся по сторонам. Ещё бы кто сфотографировал тебя в такой знаменательный момент!.. Но о том приходилось только мечтать. Во-первых, ночь, во-вторых и фотоаппарат не положен в карауле. Разводящий тем временем, подошёл к часовому вплотную и совсем не по Уставу, дружески хлопнул его по плечу:
- Молодец, службу знаешь!.. –
Конечно, в обычных условиях, он всегда скуп на похвалы всем своим подчинённым и этому бойцу тоже. Более того, подчёркивает своё интеллигентное происхождение (сын преподавателя ВУЗа, профессора) перед ребятами из простых рабочих или крестьянских семей. Но в данный момент не может поступить как обычно. Момент особый – караул. И за спиной - начальник штаба дивизии, от которого зависит многое в службе всех солдат и сержантов части. Хотя бы, тот же дембель, к которому готовится младший сержант. И этот солдат, его добросовестный подчинённый, не подвёл своего командира, оказался на высоте. За что младший сержант в глубине души был ему благодарен: «Надо будет не забыть, походатайствовать перед взводным, после караула, насчёт увольнительной в город парню. Заслужил!..» Но вслух негромко продолжил:
- Да, не тушуйся ты... Всё здорово! Смотри только, сейчас Бородкину доложишь всё по форме, не робей!.. –
и уже громко добавил, чтобы слышали остальные:
- Проверяющие, ко мне!..
Часовой волновался и не запомнил, что дословно говорил подполковнику. Но тот остался очень доволен. Даже не стал спрашивать по привычке обязанности часового, а одарил парня дружеской улыбкой и слегка пожал руку:
- Так держать, рядовой!
Подходя к внешне спокойным, а внутренне радостным, сержантам, шутливо вздохнул:
- Ну, один – ноль в вашу пользу! Посмотрим, как боец на 6-м посту…
Они больше не задерживаясь, сели в машину и УАЗик неторопливо поехал вдоль поста к лесу. А часовой провожал его глазами, прислушивался к тишине и был несказанно рад, что выдержал проверку. Самое главное, убедился, что нач.штаба Бородкин – хороший мужик и не такой грозный и неприступный, каким хочет казаться на разводе. В то же время, думал о том, что будет происходить на соседнем посту. Он уже был уверен, что и друг окажется на высоте. Поскольку, оттуда худо-бедно, но слышно, что происходило здесь. И караульные собаки, выставленные на 6-м посту в обязательном порядке, громко залаяли, когда УАЗик заезжал в лес. А уж их сигнал часовой должен услышать, даже если перед этим задремал или пропустил машину…
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Лёха докурил сигарету и с удовольствием спрыгнул на землю. Юрий Иванович тоже ждал остановки и захватив маршрутные бумаги, заторопился к начальнику станции. В первую очередь сейчас нужно сообщить в дивизию, что мы прибыли и чтобы побыстрее началась разгрузка. Состав, в котором мы находились, следовал дальше на восток и только наши шесть вагонов оставались здесь. Значит, вот-вот, должен подойти маневровый тепловоз, чтобы отцепить их и перегнать назад, к площадке. Из дивизии, тем временем, начнут подтягиваться машины. А мы пока полностью соберёмся до дому, всё проверим, дабы ничего не забыть. Тепловоз, действительно, подошёл скоро. Мы услышали характерный сиплый гудок, не такой могучий и басовитый, как у электровоза. Запахло соляром. Тут же поезд несильно вздрогнул и через несколько секунд началось движение в обратном направлении. Уже своим, отдельно взятым, маленьким составом. Оленевод неторопливо запрыгнул на площадку:
- Что, к родному причалу?
По привычке потянулся к одному из карманов, где лежало курево. Но явно вспомнил, что во-первых - на посту, а во-вторых, что сигарет осталось всего ничего (сам же пару часов назад подсчитывал их) и просто облокотился на брус, наблюдая по сторонам. Мы и вправду чувствовали себя находящимися на корабле, который только что зашёл в порт и готовится к швартовке. Впечатление усиливалось звуками гудков, скрежетом и ударами железа, качающимися движениями вагона. Не хватало, разве что, криков чаек, да запаха сырой рыбы. А так, довольно похожая картина…
- Но, что-то встречающих, оркестра и цветов не видно.. –
немного погодя ответил Гена. Площадка была уже недалеко от нас.
– Ага, на флоте ещё принято жареного поросёнка в яблоках подавать, на блюде… - заметил Лёха.
– Да уж, будет тебе поросёнок… Банка свиной тушёнки в каше… на ужин… Успеть бы на него… -
- Успеем! Сейчас Юрий Иванович вызвонит кого надо – мигом примчатся. И через часик уже будем рубать в столовке!.. –
Но когда все шесть вагонов плотно и окончательно встали у причальной стенки, а после подошёл начкар, мы увидели по его лицу, что он явно не готов разделить нашего оптимистичного настроя:
- Что вы думаете, бойцы?.. Придётся нам заночевать здесь!
– Неужели, товарищ подполковник?! –
удивлённо, за всех, спросил Гена.
– Да… Начштаба сказал – на сегодня рабочий день уже закончился. Поздновато, говорит, вы приехали… Нет смысла гонять машины и бойцов отправлять на ночь глядя. Нас-то, и могли бы забрать, но груз останется без охраны… Так что, несите, говорит, службу, ждите утра... Утро вечера мудренее!
– Ну, что ж… -
уже разом протянули все мы. Наши худшие опасения-предположения, которые витали в воздухе ещё на подходе к станции, теперь подтвердились. Предстоит ещё одна ночь в теплушке и та же бдительная служба, как и всё предыдущее время пути. С той разницей, что вагоны будут стоять на одном месте и больше никуда не двинутся. Служба в режиме стационарного объекта, как обычные внутренние караулы в дивизии. На пару секунд в вагоне повисло молчание.
– Ну, что ж… -
повторил Гена. На этот раз буднично и размеренно:
Служба есть служба… Приказы высокого начальства не подлежат обсуждению!
- Да, мужики, приказ есть приказ… -
согласно кивнул подполковник Ерёмин:
Ничего, переночуем! Доедим все продуктишки, чай допьём… Не впервой, так ведь?
- Конечно, Юрий Иванович! О чём разговор! Будем бдить... –
заулыбался Лёха. И было видно, что его настрой вполне искренний. Так же, как и у меня. Когда ещё выпадет такой случай – провести ночь на Братском Море? К тому же, в караульном вагоне и под занавес службы?.. Это только кажется, что столь примитивно и просто. На самом деле, просто и обыденно было бы сегодня вечером быть уже в казарме и ночевать на койке в расположении. А завтра, с подъёма включиться в общий распорядок дня. Чем вряд ли кого удивишь. А вот, ночь на станции разгрузки, это всё-таки, не настолько обычно, редко бывает. И, наверняка, не раз вспомнится потом, в дальнейшей жизни. Когда будешь вспоминать всю армейскую службу разом…
С такими размышлениями я включился в нехитрые дела, которые предстояло выполнить нам до наступления вечера. Прежде всего, мы осмотрелись вокруг. Станция «Братское Море» является сугубо грузовой станцией. Здесь не останавливаются пассажирские поезда, отсутствует большое количество людей и, соответственно, нет вокзала и магазина. Поэтому, о покупке продуктов не было речи, приходилось довольствоваться тем, что оставалось в вещь-мешках и коробках. С другой стороны, отсутствие посторонних людей должно благоприятно сказаться на несении службы. Предстоящая ночь обещает быть спокойной, никто не должен покушаться на охраняемый груз и технику на платформах. Необходимо, разве что, проверить замки-печати, крепления, укрывные полотнища. Чтобы не тревожиться и завтра сдать всё в целости и сохранности. Этим занялись Юрий Иванович с Геной (на правах старших по должности). А мы с Лёхой приступили к не менее важному делу, касающемуся уже лично всех нас и нашего общего комфорта – заготовке топлива. Всё-таки, ночь есть ночь и весна ещё не настолько тёплая, чтобы не топить печку. Поскольку угля и масла было запасено достаточно ещё в пути, мы решили собрать одних дров. В этом, как и ожидалось, не было особой трудности. Рядом находится лес. Но туда мы только заглянули, не более того. А набрали сколько нужно прямо на площадке. На ней местами валялись доски, чурбаки, разбитые ящики. То, что обычно остаётся здесь после регулярных погрузочно-разгрузочных работ. Которые проводятся не только для нужд нашей дивизии, но и для всех других частей гарнизона: ракетчиков, лётчиков, связистов, внутренних войск. Различные военные грузы, поступающие в Братск или уходящие отсюда, в основном и проходят через «Братское Море», а в результате этого на площадке накапливается столько упаковочного материала, использованных колодок для колёс и гусениц, что всё это никто не учитывает и грех этим не воспользоваться, как дровами… Вскоре мы собрались в теплушке и готовились к ужину. Чуть тёплая днём, печка постепенно раскалялась от свежих дров и угля, нагревала пространство вагона.
– Ну, теперь-то, уж точно всё доедим… Как раз, до утра хватит. Что у нас есть? Сухари, печенье, тушёнка, горох… -
Гена с Лёхой разбирали запасы, начинали варить кашу, поставили подогреваться чай. За нехитрыми делами остаток дня проходил быстро. Вокруг нас незаметно темнело. Станция же, которая теперь была чуть в стороне, продолжала жить в обычном режиме. Включились прожектора, ярче замигали семафоры. Периодически по главным путям гремели составы. Продолжали гудеть электровозы и тепловозы. Пахло углём и не только от нашей печки, но и со стороны поездов. Уходящий день был очень тёплый, а сейчас малость похолодало.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Стемнело. Мы поужинали довольно быстро. К тому же, есть не сильно хотелось в положении, когда одной ногой мы были уже у себя в дивизии. Это только дня через два приёмы пищи в караульной теплушке будут вспоминаться с такой тёплой грустью, а пока… Мы были сыты дорогой и сейчас немного удивлялись, что под ногами ничего не гремит и вагон не качается. Не надо пытаться прочно устоять на месте, не пролить чай или воду в ведре… Тишина и неподвижность. Заново привыкаем к ним.
– Так, мужики! –
это подполковник Ерёмин:
Режим стационарного объекта, сами понимаете… В туалет – что по-большому, что по-малому – ходим за площадку, под дерево. А то, под вагоном, такой вонизм к утру будет!..
- Понятно, товарищ подполковник… -
делая серьёзный вид, отвечает Гена.
– Не в первый раз замужем!.. –
улыбается и добавляет Лёха.
В наш быт, таким образом, вносятся коррективы. Умываться, правда, допускается всё там же, в углу. До наступления темноты мы успели сходить на станционную колонку и принесли ведро воды. До утра как раз хватит. Порядок несения службы остаётся прежним. Однако, из-за того, что не движемся, а находимся на месте, количество заступлений на пост на каждого из нас увеличивается. Поэтому, к нам с Лёхой подключается в качестве караульного и Генка. Уложенные, поначалу, в чехлы для переноски, автоматы снова извлекаются и вешаются на гвоздь в стене вагона.
Я сразу беру свой, перед этим успев одеться по форме и выхожу из теплушки на площадку. Выхожу в буквальном смысле – спрыгивать уже не надо, порог вагона находится вровень с бетонной поверхностью погрузочно-разгрузочной площадки. Я прошёлся по ней в одну сторону. Её длины хватило на три вагона: теплушку и два с боеприпасами. Для того, чтобы подойти к платформам, нужно, правда, спуститься с «бетонки» на насыпь. А можно и не спускаться. Технику хорошо видно и отсюда. Все вагоны и половина площадки освещены прожекторами. Так что, всё, как на ладони.
На станции стало немного тише. Поэтому, как-то более чётко стал доноситься шум проезжающего транспорта на виадуке. Зато лес был непроницаемо молчалив и погружён в темень. В нём словно тонули другие случайные звуки.
Ну, что же… Служба продолжается. Я прошёлся туда и обратно. Потом прошагал в сторону леса. Вернулся снова к вагонам. И, так, несколько раз. Дверь теплушки оставалась открытой настежь и в неё падали полосы света через щели брезента из жилой части. Было слышно гудение печки, потрескивание дров. Из трубы шёл лёгкий дымок. Доносился разговор: басовитый голос Гены, чуть приглушённый Юрия Ивановича и достаточно звонкий, несмотря на курево, Лёхин. Никто не спал. Выспались сколько можно и «неможно» за дни и ночи пути. А мне было совершенно не скучно и так приятно прислушиваться к голосам ставших очень близкими мне людей. Которые не забывают про меня и всегда готовы, если что, поддержать, прийти на помощь…
6 июля 2010 г. На рассвете.
Я спал или не спал… Как стало знакомо за одну эту ночь подобное состояние. Но мне казалось, что это происходит не со мной. Или со мной, но непонятно, в какое время. Я как будто лежал в обычной постели, а вся обстановка виделась через какое-то окно, затянутое дымкой и волнами плывущего стылого тумана… Но вскоре он начал проясняться и окружающая картина приобрела чёткие очертания, усиленные пронзительной свежестью и звенящей тишиной…
Темноты уже не было. Наступало утро. Самый-самый начальный момент, когда ещё не показалось солнце, но все предметы вокруг видятся без напряжения глаз, а остатки ночи таятся, разве что, в глубине рядом находящегося леса. Было по-настоящему холодно и свежо, чем за ранее проведённые здесь часы. Костёр давно погас, но я уже не думал о нём. Обозревал окружающее пространство и видел совершенно по-другому то, что пугало и настораживало, казалось непонятным и непостижимым совсем недавно. Хотя, всё: бетон площадки, остатки забора, трава и кустарник в стороне, полуразрушенное здание караулки - казалось одинаково застывшим, как кадр остановившегося фильма. И что-то должно было вернуть его в продолжающуюся жизнь…
Это случилось. Где-то между дорогой и лесом раздался шорох травы, треск ветки. Едва слышимые, мягкие, ступающие по земле шаги… И лёгкой тенью в пустое пространство перед бывшей калиткой вбежала собака. Небольшая и невзрачная на вид, грязно-серого окраса, обыкновенная дворняга. Вероятнее всего, бродячая. В утреннем свете её глаза блеснули жёлтыми огоньками. А увидев меня, она глухо рыкнула и поджала хвост. Однако, не побежала прочь, а осторожно проскользнула в помещение гауптвахты и затихла там. Видимо, здесь её временный дом. С тех пор, как ушли люди и пока всё полностью не превратилось в руины… И мне вдруг стало легко и спокойно. Появление живого существа, пускай не совсем красивого и довольно жалкого, почему-то… Не мог даже сказать – почему, окончательно устранило то оцепенение и недосказанность, что висели в воздухе. Не было больше страха и тревоги, в присутствии которых я боялся признаться себе, тщетно прикрываясь бодростью в течение долгих часов. Я снова прилёг на топчан, закрылся плащом и опять уснул. На этот раз по-настоящему и уже точно не видел снов.
Апрель 1989 г. Выездной караул.
Время шло незаметно, несмотря на то, что мы давно никуда не ехали, а стояли на одном месте. Но каждый из троих нас уже по разу отстоял смену. Сейчас я сидел удобно вытянув ноги перед печкой, наслаждался теплом и покоем. На посту Лёха. Менее чем через час его менять, снова заступать мне. А пока… Генка тоже бодрствует. Задумчиво пьёт чай, закусывает сухарём. Издалека посматривает на потрескивающую печь. Спит только Юрий Иванович. Но некрепко, в полном обмундировании, едва прикрывшись шинелью. Караульная документация, которую он заполнял, лежит поверх офицерской сумки. Завтра все бумаги будут сданы начальству в штаб и не останется от них даже воспоминаний.
– Ты бы прилёг… -
Гена нарушил молчание:
До утра ещё долго, что время терять…
- Знаешь, что-то неохота... –
я слегка повернул голову к нему:
Такое ощущение… будто всё в первый раз… Первая командировка, первый караул!.. Именно так воспринималось тогда, давно. Непривычное тепло печи, тишина… Бывает же такое…
- Ну, то, что ты романтик – это понятно, -
заулыбался Генка:
Но, мне тоже что-то подобное кажется. И не могу объяснить, почему…
- Это, как итог всему, что было и никогда не повторится. Как заключительная волна, наплыв впечатлений и воспоминаний… Наверное, так. По-другому сказать трудно… И уже к утру всё забудется, станет восприниматься совершенно иначе. Наступит новый день и другие заботы, впечатления… А снова вспомнится когда-то в будущем, лет через десять-двадцать. Когда будем просто вспоминать армию…
- Да, возможно…
Мы надолго замолчали. Тихо в теплушке, неописуемо спокойно за стенами вагона. Такое ощущение, словно мы стояли не под боком у огромного города, а в глухой тайге, на неведомом лесном перегоне. Картина кажущейся отдалённости усилилась, когда со стороны леса послышался гулкий крик филина. Но он не испугал и даже не заставил вздрогнуть, был как бы ожидаем в эти мгновения. И внёс весомый колорит в происходящее, подчеркнул обстановку.
– Удивительно, как в сказке…-
прошептал я, вспоминая сюжеты давно виденных детских фильмов о существах и лесных героях. Гена ничего не ответил. Он задремал, сидя на мягкой куче бушлатов и накинув на плечи шинель. Филин прокричал ещё несколько раз и затих. Через какое-то время зашумел ветер. Его дыхание чувствовалось в скрипе деревьев, позванивании металлических частей на платформах с машинами, поминутном захлёбывании гудения печки. По-видимому слегка пошёл снег, так как мельчайшие снежинки залетали в помещение сквозь щели в брезенте и растворялись в тёплом воздухе.
Спустя положенное время за стеной теплушки донеслись шаги и зашёл Лёха:
- Всё, Колян… Давай, на пост!
– Понял! Как обстановка?
– В норме, как всегда…
Вскоре я уже двигался вдоль вагонов. Ветер назойливо задувал под шинель, холодил уши, затылок. После тепла не совсем приятно. Однако прибавилось бодрости, зрение включилось в восприятие темноты. Прошло немного времени и снег припорошил площадку. Укрыл кострища на ней, разбросанные предметы, следы былых погрузок-разгрузок.
Лёха не собирался спать. Было слышно, как он гремит печным железом, наливает воду. Решил подогреть чай. Зашевелился ещё кто-то: Гена или начкар.
По станции проходил поезд. На восток, куда ещё до вчерашнего вечера ехали мы. Пассажирские вагоны пролетали стремительно. Сверкали полосами света в окнах, мелодично стучали колёсами.
Я проводил их взглядом, а потом направился к лесу. Подошёл к крайним деревьям. Вгляделся в просветы между ними. Было едва видно. Отсвет мутной луны скользил по сугробам и больше не наблюдалось никаких движений. Всё спит пока. Весенняя ночь до рассвета не нарушится ничем…
Незаметно прошла ещё одна смена на посту. После меня отстоял Гена и потом вновь Лёха. Не случилось никаких ЧП и событий. Теперь уже можно было смело подводить черту и говорить, что караул успешно завершён. Да, в эту ночь все едва сомкнули глаз, но, именно, из-за непривычного спокойствия и не в меру волнительного ожидания утра.
… Наступал рассвет. Неторопливо шедший в течение ночи снег полностью закрыл обширную территорию площадки, в том числе и следы нашей ночной ходьбы, скопился на брезенте «Шилок», крышах УАЗиков. Правда, яркое солнце и усилившийся утренний ветерок уже начинали нагревать и таять его.
Мы полностью откинули полог внутри теплушки для проветривания помещения и вовсю собирали вещи. Затушена печь. Матрасы свёрнуты и уложены в угол нар. Поверх них накинуты аккуратной кучкой наши бушлаты. Посуда вымыта и составлена на столик. Автоматы, кроме одного, разряжены и зачехлены. Патроны ещё в магазинах, которые привычно покоятся в подсумках на ремнях. Будут сданы, как уже говорилось, позже, по прибытии в часть. А пока, на всякий случай, готовы к бою…
В дивизии сейчас время завтрака, но с минуты на минуту нужно ждать прибытия машин. В этот, показавшийся долгим, промежуток времени оставалось допить чай, осмотреться, ничего не забыть…
На станции наступало яркое весеннее утро. По главным путям снова шли поезда. Гулко разносилась перекличка диспетчеров. И из привычного шума автотранспорта, проносящегося по виадуку над железной дорогой, в какой-то момент выделились мощные знакомые звуки моторов военных грузовиков. Мы дружно повернули головы. Небольшая колонна машин съезжала с моста к площадке. Её возглавлял УАЗик штаба дивизии с надписью «ВАИ». Наш полковой трудяга ЗИЛ-131, узнаваемый даже не по номерному знаку, а внешне, двигался следом. За ним ещё один ЗИЛ и «Урал» 2-го мотострелкового полка с добрым десятком солдат в кузове. Всё, дождались!..
– Что, олухи царя небесного?.. Явились-не запылились… -
с демонстративным недовольством приветствовал нас Бадма, вылезая из кабины:
Век бы вас не видать!..
Правда, он тут же подтянулся, увидев Юрия Ивановича:
- Здравия желаю, товарищ подполковник!..
Вслед за Бадмой к нам подошёл начальник службы РАВ нашего полка майор Храмцов. Мы в свою очередь поприветствовали его:
- Товарищ майор!..
– Ну, с прибытием!..
Он приветливо оглядел всех нас, подмигнул Генке, поздоровался с начкаром и вместе с ним сразу же начал осмотр груза.
– Чего такой недовольный, Бадмуха?! –
Генка, между тем, попытался дружески приобнять нашего однополчанина-водителя:
Нам так тебя хотелось увидеть, рулевой ты наш!!.
– Ага, больно хотелось…
Бадма не доверял весёлым словам и был по-прежнему неприступен:
- Давайте, уж, грузитесь, что ли… быстрее! Ждать тут вас…
- А к чему такая спешка? –
не отставал Геннадий. Но Бадма явно был не расположен к оживлённому разговору, что за ним водилось нередко. Сегодня, видать, ему не дали выспаться в связи с нашим приездом. Поэтому, в ответ на Генкин вопрос водила только туманно протянул:
- Увидишь…
Но, разумеется, нам самим время тянуть уже было некуда. Наблюдая краем глаза, как бойцы-мотострелки во главе со своим майором начали расчехлять зенитные установки (боевые машины предназначались батарее ПВО в составе их полка), снимать крепёжные тросы, мы дружно и по-быстрому закинули в кузов ЗИЛа свой нехитрый багаж: коробки с продуктами, ящик с документацией, вещь-мешки. Пост сдан... Последний из оставшихся автоматов разряжен, сложен в чехол и подобно остальным закинут на плечо своего хозяина. Майор Храмцов, тем временем, завершил приём вагонов с боеприпасами.
– Ну, езжайте отдыхать!.. –
он махнул рукой подполковнику Ерёмину. Тот направился к машине и кивнул головой нам. Команда была понятна без слов. Мы перемахнули через борта и поудобнее уселись в кузове. Юрий Иванович так же легко заскочил в кабину и захлопнул дверцу. ЗИЛ взревел мотором. Развернувшись, стал выезжать с площадки в сторону моста. Правда, немного сбавил ход, когда навстречу появился ещё один наш ЗИЛ, за рулём которого сидел Шкляр, рядом с ним прапорщик Трофимов, а в кузове с десяток ребят нашего взвода. Едут на разгрузку вагонов. Увидев нас, они дружно вскинули руки, заулыбались. Кто-то что-то крикнул, но из-за шума машин ничего не удалось расслышать. Мы тоже помахали руками. Увидимся теперь с ними только вечером в казарме. А Бадма прибавил ходу и грузовик, неистово ревя мотором, начал бодро взбираться на виадук. Станция осталась внизу. Пути убегали вдаль. На площадке задымили два костерка. На вагонах вовсю шла работа. Прощай, «Братское Море»! Теперь и ты останешься только в памяти… ЗИЛ ещё раз взревел мотором, переключая скорости и быстро помчался по трассе в сторону Падуна…
6 июля 2010 г. Утро.
Я открыл глаза, когда стало тепло. Солнце было уже достаточно высоко в небе. Его лучи скользили по стене караулки, испаряя ночную сырость. Трава, ещё покрытая остатками росы, постепенно нагревалась, начинала источать привычный дневной аромат. Вовсю звучали голоса птиц. Почти то же время, как вчерашним утром, когда я ступил на территорию части и всё у меня было впереди… Сейчас же, после того, сколько я увидел и узнал, остаётся только проститься и уйти отсюда.
Несмотря на утро и торжествующее пробуждение природы, не чувствовалось бодрости. Да, последней пары часов сна не могло хватить для отдыха. Я вылез из-под плаща, слегка потянулся. Надо собрать вещи. Топчан не буду затаскивать обратно – слишком много усилий и никакого желания. Пускай останется на площадке, как напоминание о необычном ночлеге. А, вот, плащи верну на место, где они лежали. Может, пригодятся призрачным часовым? Которые временами приходят в ночи… До удивления привычно, словно пробыл тут не одну ночь, а несколько дней, я зашёл в пристрой, комнату бодрствующей смены, начкарку. Задумчиво сложил в рюкзак те из вещей, что лежали рядом с ним, вытащенные накануне вечером и оставленные на столе начкара. Вроде, ничего не забыл.
Закинул рюкзак на плечо. Держа свёрнутые плащи, прошёл дальше. В комнатах была прохлада и полумрак. Утреннее солнце освещало невидимую отсюда боковую стену гауптвахты и пока не добралось до окон. Но в отличие от ночи, очертания обстановки были чёткими и ясными, как днём. И совершенно не ощущалось настороженности, угрозы, что царили в темноте. Вместо этого всё дышало откровенной и безмолвной печалью разрухи. Как вчера днём, когда я только пришёл сюда. Милая, бедная караулка… В тебе, ведь, нет ничего страшного. Это только мои ночные страхи, пережитые рядом с тобой.
Я бережно положил плащи на батарею в сушилке и плотно закрыл дверь. Прощально заглянул в столовую. С минуту ещё постоял в коридоре. Где когда-то торжественно строились караульные смены и звучали весомые слова инструктажей, приказов… Высоко в небе, за пределами молчаливых стен, солнце поднялось повыше и пара робких лучей скользнула в один из оконных проёмов… Всё, пора уходить. Мне так хотелось верить, что я ещё вернусь сюда. Но, одновременно с верой, я прекрасно понимал, что нахожусь здесь последний раз. Завтра-послезавтра уеду из Братска и, если приеду опять, то очень нескоро. И, даже, если приду вновь на это место, оно станет совершенно другим. Пусть в ближайшем будущем ничего не разрушат люди, но само ВРЕМЯ и силы природы неузнаваемо изменят то, что я вижу и ощущаю сейчас… Грустно вздохнув, я выбрался на свет наступающего утра. Прошёлся по площадке. Сошёл с неё на дорогу. Ещё раз оглядел всю караулку со стороны и двинулся к городку. Одинокое, приземистое полуразрушенное кирпичное здание постепенно скрылось из виду на фоне густых трав и леса, за углом дальнего парка…
С каждым пройденным шагом уже окончательно оставались позади сам дальний парк, питомник, склады ГСМ, развалины 2-го поста, сан.часть. В задумчивости и молчаливой окружающей обстановке я преодолел половину дороги между постами ближнего сектора. Благоухала зелень, небо ослепляло синевой. Дышалось легко и свежо. Солнце светило прямо в глаза. И я, вдруг вспомнил, когда видел эту же самую картину какое-то время назад… Разумеется, я видел её вчера и каждый день - в годы службы. Но мне запомнилось то, что я видел однажды во сне…
Это было где-то в начале 90-х. Только год-два как я пришёл из армии и начал учиться в институте. Конечно, службу я не мог забыть и часто видел сны о ней, о Братской дивизии. И, как-то раз, приснился сон, в котором я шёл по этой самой дороге, в точно такое же утро и снимал всё, видимое также, как сейчас то ли фото- то ли кино-камерой. Не запомнил даже, чем именно. Но самое интересное, что в итоге, все результаты съёмки уместились не в плёнку и не в катушку (которые тогда были привычны), а на непонятную прозрачную пластину: тоненькую и размером не больше пачки сигарет… Отдалённо она напоминала одиночный фотослайд (тоже привычный в те времена), но при просмотре давала изображение не одной, а нескольких десятков сменяющих друг друга фотографий или как современный видеофильм, со звуком и стереоэффектами… Тогда, во сне, я сам удивился этому и успел порадоваться, что у меня есть такие воспоминания о месте службы!.. Правда, когда проснулся, понял – это всего лишь иллюзия. Но мог ли в тот день даже подумать, что увиденное во сне через 19-20 лет станет реальностью, произойдёт на самом деле?!.. А сейчас я шёл, держа в руке банальный сотовый телефон и понимал, что вернуть то время, в котором видел такие непонятные сны, но сама наша часть была живой и реальной, не удастся никогда. Только, опять-таки, увидеть во сне…
Пройден 1-й пост, бывший караульный городок, одноэтажная казарма Особого отдела… Развилка дорог: к парку, штабу, плацу. Его край совсем рядом. Постоять немножко на нём, как вчерашним утром. Оглядеться вокруг, попытаться оставить в памяти молчаливую картину величественного и заброшенного пространства. Листвы на деревьях и кустарниках вокруг меня стало, как будто, ещё больше. Она была такой же густой, влажной, давала прохладу в наступающей жаре. Но лужи после вчерашнего ночного дождя успели подсохнуть и на неубранном асфальте прибавилось ещё больше трещин. Всё… Я развернулся и пошёл по дорожке мимо штаба, спортгородка, ближнего парка к КПП. Прощай, дивизия!.. И когда я вышел на дорогу по другую сторону въездных ворот, меня поразило ещё одно обстоятельство. Неожиданно, волна звуков ударила по ушам!.. Шум машин на автотрассе, звонкие голоса людей, музыка из динамиков, отдалённые гудки поездов, раскатистый гул самолёта в небе – всё будто ждало моего возвращения в обыденность… Трудно было объяснить: почему это происходило? Словно, внутри воинской части время остановилось в прошлом и она существовала сама по себе в окружении современного города. Оградилась от него неким звуконепроницаемым барьером… Став своеобразной параллельной реальностью. А я ощутил это на самом себе?.. Такое бывает в истории и жизни людей… Можно поверить в невероятное и попытаться как-то объяснить. Но остановившись и посмотрев назад, на то, что осталось за железными воротами и невысоким забором, я понял другое – это было только во мне. Мои мысли, переживания, воспоминания, вспыхнувшие так сильно в короткий промежуток времени, пока я был здесь и не оставившие равнодушными ни мою душу, ни сознание, ни сердце. Поскольку, я вернулся к тому, что безумно хорошо помнил и никогда уже не забуду…
П о с л е с л о в и е
Второй командир 110-й мотострелковой дивизии полковник Александр Львович Сильченко после выхода в отставку занялся бизнесом, неоднократно избирался в депутаты района Падун, города Братска и Братского района. В 2000-е годы активно работал в ветеранских организациях, был Председателем городского Совета Ветеранов Войны и военной службы. В настоящее время живёт в Белгороде.
Начальник штаба дивизии подполковник Владимир Бородкин, выйдя в отставку, переехал в Иркутск и дальнейшая судьба его неизвестна.
Зам командира дивизии по тылу полковник Кузнецов в начале 90-х ушёл на повышение в Читу, служил в штабе округа. Некоторое время был военным советником в Анголе.
Зам командира дивизии по вооружению полковник Валентин Кожевников ныне проживает в городе Чайковский Пермской области.
Начальник политотдела дивизии майор (впоследствии подполковник) Александр Александрович Ещенко в настоящее время на пенсии, живёт в Омске.
Начальник строевой части штаба дивизии подполковник Олег Григорьевич Стрижак вышел в отставку в 1993 году. Уехал к себе на родину в Апостолово Днепропетровской области, где живёт сейчас.
Назначенный на его должность командир батареи зенитно-артиллерийского полка майор Иван Васильевич Браславский впоследствии стал командиром зенитно-артиллерийского полка. В звании полковника был переведён в Иркутск и до выхода на пенсию служил в Областном военном комиссариате начальником 2-го отделения. В настоящее время работает начальником службы безопасности производственной компании «Аланс». Живёт в Иркутске.
Начальник штаба артиллерийского полка подполковник Владимир Николаевич Шахов в 1989 году перевёлся на новое место службы в европейскую часть страны. В настоящее время на пенсии, живёт в Москве.
Замполит артиллерийского полка подполковник Валерий Михайлович Пяточенко, командир 1-го артиллерийского дивизиона подполковник Юрий Иванович Ерёмин и командир 3-го дивизиона Владислав Денисенко по неуточнённым данным живут на Украине, а командир 2-го дивизиона подполковник Иван Костин умер.
Командир же реактивного дивизиона артиллерийского полка подполковник Александр Александрович Куриенко, выйдя в отставку, уехал в Тамбов и сейчас точно живёт там.
Начальник службы РАВ артиллерийского полка майор Александр Иванович Храмцов впоследствии был назначен заместителем командира зенитно-артиллерийского полка по вооружению. Прослужил в этой должности до 1996 года. В том же году в звании подполковника перевёлся для прохождения дальнейшей службы в Рязанскую область, а в 1998-м вышел в отставку и уехал в Тамбов. В настояшее время живёт в Пензе.
Начальник автомобильной службы артиллерийского полка капитан (в дальнейшем подполковник) Новохатский живёт в Братске, работает юрисконсультом в городском военкомате.
Командир 2-го взвода (охраны) артиллерийского полка старший лейтенант Игорь Чепиль после объединения всех взводов охраны в роту охраны, был назначен её командиром, а позднее начальником штаба батальона охраны и обеспечения 5208-й БХВТ. Ещё позднее, в звании капитана, уехал за пределы Братска и дальнейшая судьба его неизвестна.
Старшина батареи хранения и обслуживания техники артиллерийского полка прапорщик Виктор Трофимов прослужил в Братской дивизии до 2009 года. В звании старшего прапорщика уволился и переехал на постоянное место жительства в Новосибирск.
Сержант Владимир Еленев сразу после «дембеля» поступил в Военный Университет Министерства Обороны. По окончании его служил офицером-военным переводчиком, неоднократно бывал в «горячих точках». По неуточнённым данным живёт в Москве.
Сержант Геннадий Лобанов живёт в Уфе.
Сержант Игорь Мационис закончил Киевский институт инженеров гражданской авиации, работает инженером-программистом, живёт в Краснодаре.
Сержант Сергей Юдин после армейской службы поступил на работу в пожарную часть города Усолья-Сибирского Иркутской области и проработал в ней до выхода на пенсию в 2011 году.
Сержант Мирослав Попко после службы вернулся в родной Гродно, где живёт и работает сейчас.
Младший сержант Юрий Шишко живёт в Минске.
Младший сержант Игорь Петров, рядовые Виктор Бурдуковский и Равдан Бальжинимаев после службы вернулись в Бурятию, откуда они были призваны. Петров живёт в городе Закаменск, Бурдуковский в Улан-Удэ, а Бальжинимаев в одном из сёл Селенгинского района (точное место жительства неизвестно).
Рядовой Алексей Алейников живёт в Новочеркасске, работает на электоровозостроительном заводе.
Военнослужащие взвода вожатых караульных собак роты охраны (а, впоследствии, зенитно-артиллерийского полка): сержант Атышев, рядовые Князев, Павлюк, Ханченко по увольнении с действительной военной службы уехали в Иркутск. Батырджан Атышев сразу же женился на медсестре военного госпиталя и в дальнейшем вырастили с ней двоих сыновей. Но в работе не смог найти себя. Скоропостижно умер в возрасте 45-и лет в феврале 2014 года. Судьба его троих товарищей-однополчан неизвестна.
Я намеренно не сказал сразу о самых близких и дорогих мне командирах Братской дивизии – командире полка подполковнике Втюрине Иване Васильевиче и командире взвода капитане Кириллове Сергее Ивановиче. О них мне самому хотелось узнать в первую очередь, но информации об обоих оказалось очень мало.
Подполковник Втюрин с должности начальника РВА 110-й мотострелковой дивизии был назначен начальником РВА 49-й учебной дивизии (впоследствии - 212-го Окружного Учебного Центра) ЗабВО в Чите. Дослужился до полковника. Но в 1994-м (по другим данным в 2005-м) году погиб в автокатастрофе: в его служебный автомобиль на полной скорости врезалась патрульная машина местной ГАИ… По словам знакомых семьи Втюриных, Иван Васильевич был похоронен недалеко от последнего места службы, в Чите.
О капитане Кириллове известно гораздо меньше. Служба у него не сложилась в тех же 80-х. По рассказам сослуживцев (в частности, майора Храмцова и прапорщика Трофимова) он спился и был уволен из армии. По одним данным, успел уехать на запад России и умер там, по другим – закончил свою жизнь в Братске. В любом случае, место захоронения, место жительства родных и близких пока неизвестны.
Я не случайно сказал «пока»… Мне предстоит дальнейшая работа в этом направлении. Об этих настоящих офицерах и замечательных людях, ушедших из жизни в расцвете сил и волею судьбы многого не успевших сделать для Родины и армии, должно быть известно гораздо больше.
О своей собственной судьбе я написал в начале этой книги. За время после рассказанной здесь поездки в Братск, в моей жизни произошло много не очень радостных событий. В частности, смена работы, болезнь сына и мамы, финансовые неурядицы… Работа над книгой помогла мне в духовном плане не потерять веру в себя, в свои силы и смысл жизни. В 2016 году я хотел снова съездить и посетить родную воинскую часть, но из-за нехватки денег и времени ничего не получилось. Тем не менее, я собираюсь это сделать в дальнейшем. Может, в 2017-м или ещё через год-два. Конечно, к этому времени (и чем дальше я откладываю намеченное), от городка дивизии уже вряд ли что останется… Но есть люди, которые в ней служили, которых я знаю или хорошо помню. И проследить их судьбы будет моим долгом, станет не менее интересным делом, чем написать историю самой части…
С уважением ко всем, кто прошёл со мной дорогами армейской молодости,
г. Шелехов, Иркутская область
2016 год