Двадцатого августа после суточного обстрела немцы перешли в наступление. Две пехотных дивизии двигались вдоль Нарвского шоссе. Линия обороны 156-го стрелкового полка тянулась на 28 км. Пехота пыталась кое-как прикрыть хотя бы дороги и проселки, но немцы просачивались в тыл мелкими группами, поднимали пальбу, забрасывали разрозненные роты и взводы минами из своих 50-мм минометов, которые весили меньше пудовой гири и возились в колясках мотоциклов. Их даже расчет таскал на руках, а шума и паники от такой "игрушечной" артиллерии было много. Как удержать немца, если между подразделениями пять, а то и восемь километров? В такой "прорыв" дивизию вводить можно. Немцы и вводили.
На западе, восточнее Палдиски, дрался отряд полковника Костикова из 1-й Особой бригады морской пехоты. Отряд окружили, тяжелораненый командир повел морпехов на прорыв. Морпехи полегли все, но не сдались.
Расход боеприпасов на кораблях и батареях за сутки достигал 2000 снарядов, и это еще удерживало немцев, но 24 августа на фронт ушел последний резерв обороны — милиция Таллина, отряд матросов-добровольцев с кораблей и курсантов Высшего военно-морского училища им. Фрунзе.
Но и немцы подтянули тяжелую артиллерию, бросили на стоянки кораблей самолеты.
Над портом стелился дым пожаров и дымзавес, которые ставили катера. Горели склады, нефтехранилища, город заносило гарью и пеплом.
Наконец немцам удалось прорваться на востоке и выйти к окраинам города.
Вечером снаряд разворотил палубу крейсера "Киров", но моряки сумели потушить пожар, не прекращая стрельбы главным калибром.
В ночь на 26 августа немцы начали штурмовыми группами проникать в город. На улицах появились баррикады. И только утром 26 августа было получено приказание Ворошилова об эвакуации главной базы КБФ в Кронштадт.
Комендоры береговых батарей стреляли не жалея снарядов, сжигая стволы орудий, чтобы они не достались врагу. Под огнем грузили на транспорты ране¬ных, женщин и детей. немцы били по кораблям, рвались к причалам...
***
Ржевский, посланный для координации контрудара к морпехам 1-й ОМБП, застрял у них после того, как немцы чуть не пробили оборону. Моряки и части 22-й дивизии НКВД сумели удержать фронт, но самому лейтенанту не повезло. Он попал под немецкую артподготовку, близким разрывом его оглушило, отбросило, но не зацепило осколками. Отлежался, хотел даже возвращаться к своим, но голова кружилась, продолжала непроизвольно дергаться рука, и это было не остановить. Оставалось держаться морпехов. И главное - не попасть в госпиталь. В такой суматохе контузию запросто могли принять за симуляцию и желание эвакуироваться любой ценой, а с дезертирами в армии разговор короткий.
В какой-то момент немцы неожиданно прекратили атаки и даже отошли: то ли их остановил тяжелый калибр береговых батарей, сжигавших остатки снарядов, то ли они поняли, что идет эвакуация, и решили не тратить свою пехоту впустую. Бригада получила приказ сниматься с позиций и двигаться на погрузку. Еще полдня Ржевский оставался с заслоном, который вел беспокоящий огонь, имитируя присутствие батальона на рубеже. Стало чуть лучше - рука дергалась уже чуть заметно, ноги передвигать он мог, но голова болела и мотало его, как пьяного. Когда снимались с позиций, моряки выделили лейтенанту провожатого, который на ходу придерживал его, как красну девицу, за плечи.
***
Город встретил дымом пожаров, разрывами в порту, толпами у причалов и выстрелами с чердаков. Люди пытались вплавь добраться до судов, уже вышедших на рейд, штурмовали перегруженные транспорты с прогулочных лодок. Кого-то поднимали наверх, на палубу, забитую людьми. Лейтенант-морпех выяснил, что остатки бригады уже погружены и выведены в море, в район сосредоточения, чтобы избежать потерь от артогня. О 156-м полке в суматохе эвакуации ничего узнать не удалось. Надо было думать, как спасаться самостоятельно.
Из-за обстрелов посадку перенесли: из Купеческой гавани в транспорты были переведены в Бекеровскую гавань.
Получившие повреждения лидер «Минск» и эскадренный миноносец «Скорый» продолжали вести огонь по немецким батареям.
Командир морпехов послал разведку по берегу - поискать хоть какие-то плавсредства.
К вечеру вернулись разведчики, доложили, что за мысом Купеческой гавани стоит на боку выбросившийся на отмель и брошенный подбитый буксирчик. И стоит удачно - пробоина в носу, ниже ватерлинии, сейчас, когда суденышко накренилось, оказалась выше уровня воды. Винт - в воде. Воду можно попробовать откачать, и если пробоину перекрыть пластырем, появляется малый шанс хотя бы присоединиться к одному и конвоев.
Морпехи тут же выдвинулись к буксиру. "Специалистов" нашлось всего трое - из приписанных к бригаде моряков, прорвавшихся из Либавы. Основной состав морпехов корабельного опыта не имел - их задачей с момента создания бригады было десантирование и бои на берегу. Но жить хотели все, и к авралу подключились с энтузиазмом. Нашли в боцманской кладовке мягкий парусиновый пластырь, шкоты, подкильные концы, завели, втугую закрепили шкоты на кнехтах. Другие краснофлотцы непрерывно отливали воду вручную, пока не добрались до помпы. Старенький двигатель уцелел и даже завелся.
К утру кое-как откачали воду, на снятом с буксира тузике завели якорь за корму и, подрабатывая якорной лебедкой, дали задний. С первого раза не получилось, но когда подкопали песок по бортам, струя от винта стала размывать отмель под днищем, и буксир закачался на воде, а вскоре уже тарахтел, пристраиваясь в кильватер к начавшему движение конвою.
Морпехи интересовались у моториста:
- А топлива-то хватит?
- А я знаю, сколько он жрёт? На сутки-двое может и хватит...
Ржевский молчал. На этом корыте и так скорость не больше 10 узлов, но полную не дашь - начнет срывать пластырь. Так что вопрос топлива - не главный. Пара дней в открытом море под прицелом катеров, подводных лодок, самолетов - вот это вопрос.
Вооружения на буксире нет. Ну, для подводных лодок они - не цель, а вот береговая артиллерия, катера, самолеты... самолеты в первую очередь. И отбиваться от них нечем, "дегтярев" не в счет, его даже закрепить где-то с возможностью разворота нельзя.
Он подозвал лейтенанта морпехов, попросил приказать бойцам поискать какую-нибудь металлическую тару с широким донцем и высушить несколько тряпок из боцманского барахла.
- И масла машинного приготовьте несколько литров, чтобы наготове было, на палубе.
Ко Ржевскому подошла молоденькая санинструкторша из добровольцев, восемнадцатилетняя Леночка.
- Лейтенант, как голова? Болит и кружится? В ушах звенит?
- Звенит еще, и в глазах двоится временами...
- Тошнит?
- Не без того, Леночка. У вас какой-нибудь таблетки от головы больше нет?
- Для головы!... - девушка улыбнулась - Пирамидона больше нет. А у вас пятачков старых не найдется?
- Это которые 1924 года? Нет, конечно. А вам медь нужна? Спросите у моряков, на буксире в хозяйстве могут найтись медные шайбы прокладочные.
Спустя четверть часа Лена подошла снова и закрепила лейкопластырем на висках Ржевского массивные медные шайбы. От приконовения ее рук боль, казалось, уходила. Или не казалось?
- Поможет, Леночка?
- Непременно поможет! Меня так бабушка в детстве лечила, - и девушка снова улыбнулась лейтенанту.
***
Вечером при очередном налете прямым попаданием бомбы немцы потопили ледокол «Волдемарс», команду с него подобрали катера охранения. С мыса Юминда ударила береговая 10-дюймовая немецкая батарея. Корабли охранения поставили дымовые завесы. Крейсер «Киров» огнем главного калибра батарею подавил, но бомбёры продолжали наседать, несмотря на огонь корабельной артиллерии. Уже в сумерках от прямого попадания бомб погиб штабной корабль «Вирония».
Выскочившие из финских шхер торпедные катера атаковали лидер «Минск». Орудия «Минска» и эскадренного миноносца «Скорый» накрыли четыре катера, остальные ушли за дымовой завесой. Корабли и суда с наступлением темноты шли без огней, и, выкатываясь из кильватерного построения, попадали на мины. То там, то тут гремели взрывы. Потом конвой встал.
- Нет, ребята, так мы точно пойдем рыб кормить. Лейтенант, это же буксир, у него осадка метра два, если не меньше. Мины на какой глубине ставят?
Морпех подозвал краснофлотца-катерника, повторил вопрос Ржевского.
- Немцы - на 3 метра обычно. Ну, и мы так же. В расчете на эсминец или транспорт небронированный.
- Так давайте не будем ночь пережидать! Конвой остановился на ночь из-за мин, а нам-то что стоять? Трюм протекает, помпа в любой момент может отказать.
- Можем наткнуться на подрезанную, всплывшую.
- И днем можем напороться в таком дыму, зато ночью самолетов нет.
И буксирчик пошел на восток, оставив конвой.
***
Почти весь день буксирчик бодро ковылял по Финском заливу. Утром на него зашла было пара "мессершмиттов", но после первых пристрелочных очередей краснофлотцы зажгли в кастрюлях тряпки, обильно политые маслом. Пламя на палубе и густой черный дым, как и улегшийся на палубе раскинувший руки Ржевский, удовлетворили немецких асов, и они полетели искать более существенные цели.
Днем к буксирчику пытались подойти два немецких торпедных катера, но силы оказались почти равными - два "дегтярева" против двух немецких MG, к тому же наши пулеметчики оказались опытнее, и немцы быстро отстали: славы не добудешь, а голову потерять можно. Не торпедой же пытаться в эту верткую козявку попасть!
Но ближе к вечеру к ним привязался наглый "мессер", и, сделав несколько заходов, убил трех морпехов и наделал дырок в корпусе. Буксир начал медленно, но верно тонуть.
Пришлось сворачивать к берегу. В темноте сели на отмель, километра три брели вдоль кромки, но сил не оставалось. Свернули к темной кирхе, осторожно постучали.
Вышедший пожилой пастор посмотрел на измученных, промокших краснофлотцев, на девушку, жестом предложил войти. Принес воды и немного еды. Поев и чуть отдохнув, стали решать, что делать - выдвигаться в ночь без разведки через гудящее даже ночью Таллинское шоссе или попроситься у пастора переночевать здесь.
Старик разрешил их сомнения:
- Оставайтесь, отдохните, выспитесь. Уйдете завтра.
Выставив у окна часового, морпехи уснули.
Утром сменившийся часовой поднял отряд по тревоге: к кирхе от Таллинского шоссе свернули два мотоцикла с пулеметами. Фельджандармы с бляхами на груди постучали в дверь. Краснофлотцы приготовили оружие. Ржевский успел заметить побледневшее лицо Леночки, подрагивавшие в руках пастора четки.
Пастор вышел навстречу немцам, встал на пороге.
- Святой отец, вы тут русскую пехоту не встречали?
- Пехоту? Нет, ПЕХОТУ не видел.
Мотоциклы, чихнув моторами, покатили обратно к шоссе.
Пастор вернулся в кирху. Ржевский шагнул к нему:
- Спасибо, отец!
- За что? Я не соврал им. Ведь вы - моряки, а не солдаты. Но завтра - воскресенье, в кирху могут зайти прихожане, поэтому вечером, как стемнеет, я провожу вас. До старой границы двадцать километров. Там тяжело будет: Нарова, Луга в нижнем течении уже за немцами, а переправляться надо. Бог вам в помощь!
К своим Ржевский с моряками вышел через пять дней, у речки Воронки. До Ленинграда оставалось всего 60 километров.