В одном богом забытом местечке жила-была собачья семья. Да не жила, а так — существовала. Муж да жена — одна сатана. Была у собак хата, дождь пошёл — она сгорела. И было у них… А ничего-то у них и не было, кроме двух дочерей. В одной суме да разные денежки, в одной семье да разные детушки. Старшенькая взяла от родителей всё лучшее — и получилась ничего себе собачонка. А младшенькая -выскребыш — в семье не без урода, ни кожи ни рожи, ни шерсти ни стати, ни в мать ни в отца, а в проезжего молодца. Нос — огромный, ножки — кривенькие, глазки — лягушачьи. А ума — кот наплакал. Пришла пора дочерей замуж отдавать. Бабы каются — девки собираются. Старшая быстро нашла себе пару. И неплохо устроилась. А с младшей маялись-маялись родители, да всё без толку. Решили за помощью к местной ведьме обратиться. Пришли в дремучий лес, постучались в ведьмину избушку, дочкину фотку — хозяйке под нос, а сами бух в ноги и давай умолять:
— Помоги жениха подходящего найти. Век благодарны будем.
Прикинула старая и отвечает:
— Ежели и вправду век, то согласна я. Дело-то непростое. Уж больно непривлекательна дитятка ваша, даже на мой, ведьмин, взгляд. А хороший мужичок не соломки пучок — на дороге не валяется. Ну, ничего, поднатужусь, пособлю делу вашему. Вкус не указчик — кто любит арбуз, а кто свиной хрящик. На всякий товар найдётся свой купец.
Подошла ведьма к своему чану кипящему, очки на нос нацепила, внутрь заглянула, чего-то там углядела, оживилась, руки свои костлявые радостно потёрла и проскрипела:
— Попался милок! От трудов праведных не наживёшь палат каменных! Отдал душу в ад и стал богат!
Повернулась к гостям с хорошей вестью:
— Есть у меня женишок для вас подходящий — непьющий, некурящий, при деньгах. Ну просто загляденье! Раритет, а не жених.
— Такой старый? — поёжилась собака.
— Да нет, совсем не старый. Седина в бороду — бес в ребро. В самом соку, твой ровесник. Будет дочурке твоей, что отец родной.
— А помоложе, бабуся, жениха не найдётся? С милым рай и в шалаше…
— Знаю, слыхала: рай в шалаше — если милый атташе. Молодому твоя дочура — как пятое колесо в телеге. Старый конь борозды не портит. Стерпится — слюбится. И, чай, она не королевна — на фотку-то глянь, коли образ запамятовала. Да и в твоей семье дела — как сажа бела. В доме ни маковой росинки, сухая ложка рот дерёт. Так что на чужом горбу все в рай въедете. Правду сказать, мужик он привередливый! Были у него и умницы, и красавицы, и хозяюшки, а всё угодить не могли. Умная плоха, что умней его, на красавицу другие заглядываться станут — век покоя не видать. Вот он и решил взять себе дурнушку из глуши, чтобы в рот ему смотрела и непременно tabula rasa. Тогда уж он царём рядом с ней себя почувствует. Комплексы, сама понимаешь…
— Табула… — что? — не поняла собака.
— Ох, и непродвинутый вы народ. Чистая дощечка, стало быть. По-нашему — вроде девы непорочной, чтоб невинная была.
— Насчёт девы я сомневаюсь, — промямлила гостья, потупив глаза.
— Да уж знаю, что товар ваш с душком. Днём пуглива, да вечером блудлива. Но на вид не скажешь — выглядит, как тинейджер. Маленькая собачка — до смерти щенок. Поколдую — сойдёт за непорочную. Вот возьми клубок волшебный да зелья моего производства. Качество гарантирую, и, заметь, изготовлено без ГМО! Жених-то наш не простой, что попало пить не станет — только экологически чистый продукт. О здоровье заботится, два века себе намерял. Это ведь при жизни собачьей умирать не страшно. А при таких деньгах, как у него, о вечной жизни мечтают. Эх-хе, ладно, раскудахталась я чевой-то лишнего. Недообщение, видать, сказывается. Одна деньки коротаю в ентой избушке, из подружек, почитай, только мурка да ступа с метлой. Дак вот о чём это я? Да, бросишь клубок перед дочкой, он приведёт куда надо. Если что — звони на сотовый.
— А зелье, бабуль, как работает? — тявкнула гостья и взболтнула флакон.
— Сама увидишь. Как выпьет наш жених зелья колдовского, ему твоя беспородная собачонка краше Клаудии Шиффер, стройней Наоми Кэмпбелл покажется, — ухмыльнулась ведьма. — Иди и не забывай, что век благодарить обещала. Я не банк — процентов не беру, а десятину отдай. Правила такие в нашем лесу. Пчёлка и та взятку берёт.
Вернулась супружеская чета домой. Медлить не стали: баба с возу — дилижансу легче. Только порог своей будки переступили, клубок перед дочкой бросили, он подпрыгнул и помчался, а сучка за ним вприпрыжку, как привязанная. Катится клубок по долам, по полям, мимо сёл да деревень, а собачонка за ним, не отстаёт. Бежит день, бежит два. Выдохлась, у обочины прилегла. И клубок рядышком под кустиком примостился. Отдышалась собачонка, сообразила: можно и по-другому вопрос решить. А цена вопроса в сравнении с зельем, да клубком, да ведьминым сотовым номерком — детские шалости. Тем паче не впервой! Юбчонку свою повыше подвернула, макияж поправила, вышла на трассу, лапку подняла. Девять машин мимо проехали, а десятая остановилась.
Из окна ротвейлер, оскалился:
— Со мной поедешь?
— Да уж подвези, милый. В долгу не останусь…
— Языком владеешь?
— Не сомневайся, оближу — год помнить будешь.
Ухмыльнулся ротвейлер — и покатили. Долго ли, коротко ли путешествовала сучка, только она знает. И добрым ротвейлерам на своём пути счёт не вела. Прибыла «дева юная, непорочная» на берег Чёрного моря к искомому объекту, а перед ней стоит отель весь в мраморе да граните, и модные авто у крыльца припаркованы. У собачонки слюнки так и потекли. Утёрлась она лапкой, на крылечко взметнулась и — шасть внутрь. А её уже ждут. Ведьма не обманула — в срок заказ исполнила. Передничек на собачонку надели и в официантки определили.
А ведьма куратором — звонит да контролирует, как процесс идёт, инструктирует по ходу:
—Дело сделано, комар носа не подточит. Только ты, сучонка, помни: имидж — всё! Свои повадки трассовые забудь, перед постояльцами задом не верти, да глазками не стреляй. Жди, потому как цель твоя — сам хозяин, бультерьер Мингретович.
— Кому — любовь нести, а тебе — чужое пасти. Как он с гостями приедет, напитки да кушанья подавать станешь, не забудь зелья ему в бокал подлить. Да не печалься, ежели не сразу ему приглянешься, и не тужи, коли разгневается, кричать да ругать примется. Это он так тебя отметит да проверять начнёт. Таков уж норов у него. Всякий боярин свою милость хвалит, а твою услугу ни во что не ставит. Держи нос по ветру, карман — шире. А зубы спрячь, огрызаться станешь — вышвырнет, а смиренно слезами умоешься да молчком уйдёшь — люба будешь. Будешь тише воды, ниже травы, всё стерпишь — сама хозяйкой сделаешься. Себя, детей, родителей, всю псарню свою обеспечишь. Да, к слову сказать, ты не государство, — про меня, бедную старушку, не позабудь, без пенсии не оставь. А то худо будет…
Но то ли оператор подвёл, то ли деньги на счету у бабки кончились, только последние ведьмины слова собачонка не услыхала — связь оборвалась. А слова-то были ключевые…
В тихом омуте черти водятся, и собачонка из глуши волчицей в овечьей шкуре оказалась. Скоро прибрала она бультерьера к своим когтистым лапам с помощью зелья ведьминого, в дом к нему перебралась. Шёлково одеянье, да рыло обезьянье. Живёт как в курятнике: всё норовит клюнуть ближнего да обмарать нижнего. Родня да друзья бультерьера диву даются, в толк не возьмут: что он в ней нашёл? Голова белым-бела, а ума не нажила. Бультерьер Мингретович, как за ужином колдовского зелья с узваром примет, глаз влюблённых с собачонки свести не может. Она, коротконогая да беспородная, ему краше любой супермодели видится. А уж когда искусство любви ему в постели продемонстрировала, тут он перед ней и вовсе шляпу снял…
Не было печали, так черти накачали: не успел оглянуться Мингретович, как оказался под пятой у собачонки. Муж — голова, жена — шея: куда захочет, туда и повернёт. Пытались старые друзья бультерьеру намекнуть, глаза раскрыть. Куда там! Мингретович дальше собственного носа не видит. А жена перед мужем всегда выправится. Ночная кукушка дневную перекукует. Не заметил Мингретович, как его барские палаты в псарню превратились. Перебралась к нему потихоньку вся семейка беспородных и начала размножаться. Мингретович один с сошкой, а семеро с ложкой. Тёща новоявленная балом правит, шторы новые портным заказывает, челяди приказы отдаёт, да всё невпопад. Управленка с неё — никакая. А берут завидки на чужие пожитки! Глаза завидущи, руки загребущи — как доходы бультерьера прикинула, недвижимое да движимое имущество подсчитала, и вовсе задумалась: это ж какие деньжищи придётся ведьме отдавать! С какой стати, спрашивается? Правда, было дело, обещала. Но когда это было? Обещанного три года ждут. Решили собака с дочурой любимой, что ведьма и так обойдётся, без их гонорара. На что ей такие деньги в лесу? На грибах сухих перебьётся. Здоровее будет. И пошло у бультерьера Мингретовича с тех пор всё наперекос: то понос, то золотуха, то депрессия, с бизнесом полное попадалово. Денежки у него водились, а тут словно корова языком со счетов слизнула, добрые друзья дорожку к нему позабыли. Стали в доме бультерьера и труба пониже, и дым пожиже. Долго ли, коротко ли — пришла очередная зима.
Собачонка к мужу ластится, с просьбами подступает, издалека заходит:
— Паршивая овца и та в дублёнке ходит. Купи, любимый, к Новому году новую шубку норковую да колечко с камушком.
Тут Мингретович оскалился да и спустил всех собак на любимую, бородёнкой трясёт, слюной брызжет:
— Глупая баба! Волос долог — ум короток! Белены объелась? Где я тебе денег возьму? Скоро все по миру пойдём, а ты с колечком пристаёшь!
Прозрела собачонка, испугалась. Когда была одна рубаха, так и жила без страха. К хорошему привыкаешь быстро, а к плохому возвращаться ох как не хочется! Только вчера полны закрома, а завтра — сума. Вызвала она такси и рванула в дремучий лес к ведьме за хелпом. Долго ли, коротко ли блуждала сучка в поисках избушки, а когда нашла, видит: на дверях амбарный замок висит. Уселась гостья на крылечко, решила: пока хозяйка не вернётся, с места не сдвинется. День сидит, два сидит, три сидит. На брюхе — шелк, а в брюхе — щёлк. Без еды да питья пока толстый сохнет — худой сдохнет. Уж вполовину высохла собачонка, а уходить не собирается — дела свои поправить решила во что бы то ни стало. Без денег да без хором барских жизнь её всякий смысл утратила. На четвёртый день прилетела к избушке старая ворона, села на ветку перед собачонкой и спрашивает:
— Чего сидим? Кого ждём?
— Бабушку жду, которая здесь живёт. Она мне больше жизни нужна.
— Фу ты, ну ты! — каркнула ворона. — Внученька вспомнила про бабушку! Склеила ласты старушка твоя ещё в запрошлом годе. Всё ждала пенсии, сначала от государства, потом от внучки — от тебя, значица. Так и не дождалась! Как щас помню, захожу я к ней в последний раз, а старая стоит перед чаном кипящим, улыбается и тихо так, без гнева и пристрастия говорит: «Долг платежом красен. Не жили богато — не фиг начинать». Да и дух испустила.
Вспомнила собачонка, что они с маменькой ведьме обещали, да поздно. Побрела обратно, несолоно хлебавши.
Старая ворона посидела-посидела на ветке, каркнула собачонке вслед:
— Бог не Ермошка — видит немножко!
Крыльями взмахнула, оземь ударилась и в ведьму оборотилась. Ключик из-под крыльца вынула, в избушку вошла и уселась у самовара чай с малиновым вареньем пить.
Вернулась домой собачонка. А «доброжелательные» соседи издали её увидели, бегут навстречу, радостью делятся:
— Ох и дела у вас! Надо бы лучше, да некуда! Власти всё имущество Мингретовича арестовали и на аукцион за долги выставили. Сам он надел рубаху холщовую, взял посох да и ушёл в лес. А псарня, что у его кормушки жирела, вмиг разбежалась.
Постояла собачонка перед закрытой дверью, погоревала. Увы, под лежачий камень портвейн не течёт. Пошла на трассу, подвернула юбчонку повыше, макияж поправила, лапку подняла…
Стыд — не дым, глаза не ест. Вот и сказочке конец.