Каждая ночь была подобна болезни, в агонии проходившей и сжигающей все его нутро. Каждая ночь была подобна бреду, который влиял на его дневную жизнь. Каждую ночь от него отделялась тень и уносилась в далекие, неведомые страны и миры. Это происходило с каждым избранным, но не каждую ночь, да и только у него одного тень принимала обличье черного ворона. Обладатели светлой тени не принимали облик черни, свободно носились они, узнавая многое. Знание было самым ценным в те времена, каждое решение властителей и имеющих денег зависело от совета избранных. Они ведали, они знали настоящее и могли почувствовать будущее. Избранных было мало у Речного поселения, учитель да трое учеников. Еще одним был он, молодой паренек, сын ткачихи и лесоруба. Он был единственным их чадом, будущей опорой в их старости. Когда впервые от мальчика отделилась тень, мать, в ночи работавшая с лучиной, подумала, что это летучая мышь залетела в дом. Вскочила она будить сына и подошла к его спящему телу, и ее сердце сжалось — лицо его было бело, губы плотно сжаты, а у закрытых глаз серым покрывалом покоилась дымка. Отец испугался не меньше жены, и на следующий день обеспокоенные родители показали мальчика Учителю. Он не увидел на ребенке следов сглаза или черной магии. Для избранного был он мал и не помнил ничего из той ночи, тогда как первый полет тени у всех избранных врезался в память крепко и на всю жизнь.
Черный ворон был бы не понятен, страшен для людей, и Учитель с семьей мальчика решил оставить знание о нем в тайне.
Так каждую ночь, как только мальчик засыпал, из его груди черной птицей взлетала тень и, хлопая сильными крыльями, уносилась в тьму ночи. Мальчик рос, постепенно становясь юношей, однако на вопросы Учителя мало что мог он ответить. Не видел он тех откровений, которые даровались в дни полета избранным, Часто он вообще не помнил, что происходило ночью, а что-то казалось нереальным и бредом наяву.
Он любил эти полеты больше, чем свою жизнь. Днем было тоже, что и у всех, днем были проблемы, заботы, труд, ночью же предавался он полной свободе и радости. Ему нравилось ощущать потоки воздуха под своими крыльями, чувствовать трепетание и дыхание перьев на ветру, нравилось громко и нагло каркать над головами бодрствующих и наблюдать, как те божились и от неожиданности оглядывались на него. Летал он и в горы, и в лес, видел бескрайние воды и странные блики, пытался общаться с животными, но те не понимали его, как не понимал и он их. Сам он уже стал думать, что не обладает знаниями избранных, мог он только летать в ночи и видеть, что открывалось его взору.
Не нравились ему собаки. Они были громкими и злились, это читалось в их глазах навыкате и количеству слюны, выплевывающаяся при лае. Одна однажды так неожиданно погналась за ним, что он забыл о крыльях и побежал на ногах, словно был он человеком. Чудом он успел осознать странность и бессмысленность своего побега и взлететь. Более в такое глупое и опасное положение он не попадал. Учение на своих ошибках — самое ценное, решил он. Может это и было его первым знанием?
С годами становился мальчик все слабее, часто хворать стал, тяжкую работу выполнять не мог. Для отца то была большая печаль – единственный сын, надежда и опора, и тот хворый, никакой помощи от него ждать не приходилось. Учитель лишь советовал больше молиться и чаще дары богам подносить – дескать, из-за родительского плохого почитания высших сил сын хворает. Но все же отцу казалось, что от ночной черной тени сын все более чахнет, но сказать никому своих мыслей не решался. А сын их словно и не замечал беспокойства родных. Был он вечно в думах о полетах своих..
Как-то раз решил черный ворон полететь по направлению течения реки и прилетел в соседнее селение. Было оно таким же крупным, как и его родное, а может даже и поболее. Улочки пошире, были дома яркие, в которых множество свечей горели, были на окраине и разваливающиеся лачуги. Был там замок с каменной башней, черной массивной массой тяжело стоял он на земле, страх и скорбь таились в его недрах. Но манило это ворона, покружил он и приземлился на маленькое оконце, высеченное в башне. Старая заржавелая решетка преграждала путь ворону, и, каркнув, стал он всматриваться во тьму замка.
Девушка молодая была внутри. Увидев черную птицу, молвила она такие слова:
- Не видала я несколько дней ни одной живой души… Не садилась ни одна дневная пташка на мое оконце… лишь ты, черный ворон, пришел ко мне. Уж не беду ли ты сулишь неминуемую? Уж не горе невыносимое? Али смерть на крыльях своих принес? Тяжко мне в темнице сырой… Некому мне поведать страхи свои, душу раскрыть..
Голос ее был красив и звонок, ласкал он слух, но замолчала девица, задумавшись. Черная птица не улетала, сидела смирно, готовая выслушать. Тогда поведала девица, что с ней приключилось.
- Маленькой девочкой, беспризорную сироткой, взял меня хозяин замка к себе в услужение. Помогала я слугам, училась у них всему, была одета, обута и сыта. Во время жизни в замке сменилось у хозяина несколько жен, все они очень тепло относились ко мне. Своих дитяток им боги не давали, так жены его, женщины добрейшей души, относились ко мне как своим младшим сестрам, а может, и как дочерям своим. Заменили они мне семью. Но случалось с ними несчастье. Первая жена поехала к родне в дальние края, и там дикие звери ее со слугами загрызли. Вторая болела долго и тяжко, так и умерла в горячке, в беспамятстве. Третья перед кончиною долго плакала. Помню, позовет меня в свою горницу и плачет, не говорит ничего, а я ей косы плету, песни всякие пою, чтоб успокоить, развеселить красавицу. И однажды поутру новость по замку пронеслась– умерла хозяйка от сглаза. Схоронили ее быстро. Даже на тело ее взглянуть не удалось, попрощаться не получилось. А тут мне как раз и пятнадцатый год пошел. Стал мне господин все чаще поручения всякие давать. Даже те, которые я раньше никогда и не выполняла. Старик он в летах, худой, костлявый, лицо желтое, а пряди серебристые. А глазищи…ух! Как взглянет – так и сердце в пятки уходит, все тело дрожь пробивает, страшно, в глаза его смотреть не в мочь! А он все смотрит!
Как-то раз созвал хозяин много гостей. Праздник большой устроил по случаю большой милости ему государя-батюшки. Много кто гостил у нас. Приехал среди всех витязь удалой, статный, молодой. Как взглянула я в его очи ясные – так сердце и затрепетало необъяснимо. Стал он мне тут же люб.. И речи он со мной имел.. Поняла я – благороден он. И речи говорил, словно и не служанка я вовсе..Но то все было до той ужасной минуты…
На пиру много медовухи выпил господин, и как все гости песнями и плясками тешились, вдруг кликнул громко он меня к себе. Разносила я вино и, не мешкая, подошла к нему. Схватил меня старик за руку, притянул к себе и крикнул: «Вот и невестушка моя! Гляньте, братцы, на девицу! Красна, румяна! Хороша!» От таких речей оторопела я, испугалась жутко, не знаю что стряслось, да вино я пролила все, и на господина капелька попала. Рассерчал он, ударить захотел, как витязь подоспел на помощь, успокоил речью господина, отвел меня от греха подальше от него и улыбнулся так, что я обо всем плохом уж и позабыла! Но то был миг, а нас следующий день.. ох.. То думала, что спьяну сказано было, ан нет – решил господин на мне жениться! Старик в летах на девке. Спуску не дает – все ходит, злато, богатства предлагает, шелка, прислугу.. Но не давала я ему согласия. Витязь-то в гостях еще… Надеюсь на его защиту. А старик рассердился, в темницу посадил, яства всякие из-за двери предлагает, а мне страшно – вдруг какой порошок любовный в кушанья подсыпал он? Краюшку хлеба и воды лишь я беру. И боязно…
Ах, ворон черный! Как же быть? Надеюсь я душою всею на витязя прекрасного! Пусть умчит меня в свои края, и лучшей жены ему вовек не сыскать! Всем сердцем на него лишь я уповаю, на спасителя моего! Нет никого милее сердцу моему, чем он! Ах, ворон.. Кабы мог ты передать ему весточку от меня.. Не могу я и помыслить, что он оставит душу невинную!
Видел черный ворон, как улыбка озаряла лицо девицы, уносилась она мечтаниями далеко… Уж заря забрезжила, и улетел ворон, оставил девицу. Утром же очнувшийся ото сна сын лесоруба пообещал себе, что обязательно вернется к той башне.
В одном из своих ночных путешествий, оказался черный ворон в неведомом краю. Виделось ему, как месяц ярким серпом сверкал среди бесчисленных звезд и озарял бескрайнее поле, на котором происходило ужасное, жестокое сражение богатырей. На конях и пешие, с мечами и секирами, рубили они друг друга и обогревали кровью землю-мать, словно тем самым давая ей, жаждущей, напиться. Но была та жажда неутолимая, и убивали друг друга ратники. Был здесь и страх, и ужас, и восторг неописуемый – все смешалось. Крики и удары металла об металл слышал ворон. И летал он над побоищем, и ведал взором будущее, как будут умерших клевать собратья-вороны, и будет им веселье и пир…
Тяжко было ему от этого, сжимало сердце в тиски. Неминуемость открывалась ему, неотвратимость и конечность всего бытия. И вспоминал он тогда девицу в башне, ее улыбку ангельскую и переполненную надеждой душу, и больно в груди ему было, ведал он запретное, что никто ведать не мог, что и помыслить многие не могли. Чувствовал он смерть, как неразрывную спутницу свою, и ведал, куда направит она взгляд свой, и не мог понять – фантазия ли все это, иль явь? И не желал смотреть, и не желал летать, но все продолжал, влекомый неведомой силой, чем-то, что было больше его самого и всего, что ведомо живущим.
Не давала покоя ему девица, и сдержал обещание, себе данное, и прилетел он снова к башне. На знакомом оконце опустился – пусто в темнице было. Взмыл он в небо, покружил и опустился на другое окно, неяркий свет из которого просачивался. То была горница, ковер узорчатый в нем был, кровать с периною мягкою, убранство богатое. Лучина озаряла лицо девицы прекрасной, к которой ворон прилетел, и один лишь взгляд на нее сказал крылатому гостю многое. Открылось ему, что имя ей Нина, и что многое произошло с нею с прошлой их встречи.
Нина почувствовала присутствие чье-то, увидала она ворона, и слезы ручьями полились из ее глаз.
- Ах, ворон… Вестник горя ты! Чуяла душа, да не верилось, сердце не знало горя! Замуж я отдана злому старику, не дрогнуло его сердце от моих горьких слез, не пожалел! А витязь-то… ох! Порешили они с хозяином по-свойски, не по-боясь богов! Коли не выношу я наследника мужу, не станет он убивать меня, как своих прошлых жен, а отдаст на потеху витязю, в услужение ему!
Убивалась Нина, не могла найти утешения… В исступлении бросилась к окну, крича на ворона, прогоняя его и говоря, что лучше смерть ей принять, чем смириться. Ворон слетел с окна, ускользая от тонких рук несчастной, которые просунулась сквозь прутья, сделал небольшой круг, но не стал более садиться на окно, ибо внутри горницы забрезжил огонек, а вскоре черная дымка потянулась наружу…
Позже ворон сидел на ветке ивы у небольшого чистого озера. Было тихо вокруг, спокойно, но в душе черной птицы пылал кошмарный огонь. Он все еще видел внутренним взором, как несчастная, полная решимости, роняет лучину на ковер и пламя отражается в ее широко раскрытых глазах. Она не проронит ни звука, чтобы пожар как можно позднее обнаружили…
Ворону было больно. Большей боли он никогда не испытывал ранее и не хотел бы испытывать более никогда… Неимоверный ужас он ощущал… Кровь, страдание окружали его.
Рядом с ним опустилась маленькая белая голубка. То не была просто птица, то была чья-то душа. Она не промолвила ни звука, но мысленно, не осязаемо они поняли друг друга.
«Чему печалишься?»
«Я ведаю, что не желал ведать никогда»
«Быть может, ты хотел ведать, но открылось то, чего ты не ожидал?»
«Я не готов»
«Каждому открыто более, чем кажется»
Голубка вспорхнула и скрылась, и нечто повлекло ворона туда, где он был всегда и не был никогда – к домику на окраине леса, где спал болезненный паренек, сын лесоруба и ткачихи. Ворон узрел себя, юношу, спящего на спине рядом с открытым окном. Лицо было очень бледным, как у мертвеца…
У ворона не было ни тени сомнений. Он опустился на грудь человека и, с неимоверным трудом, превозмогая невыносимые муки, охваченный неведомым, впивался он клювом своим в грудь человеческого тела…
Наутро родители нашли своего сына с ужасающей раной на груди. Сердца не было. Учитель посоветовал хоронить мальчика в закрытом гробу, чтобы никто не узнал подробностей. Поговаривают, что старец был рад такому ходу событий – дескать, от мальчика много бы бед было.
Вскоре были похороны. Осенняя земля была не податливая после дождя. На лицах родителей читались мысли об одинокой старости стариков, которая их ожидала. Несколько соседей, сочувствующих им, ощущали толику успокоения, что странный, пугающий паренек не побеспокоит уж их более, а мысли о настойке на поминках согревали их лучше шалей и телогреек на холодном ветру.
А на ветке дерева, недалеко от кладбища, сидел зыбкой тенью черный ворон. Дерево было без листьев, но жизнь теплилась в древесине, и на следующий год на ветках появятся, радуя глаз, зеленые листочки и цветы.