8.
Между тем трамвай, пробежав по Пресне, выехал на Большую Грузинскую и остановился напротив Зоопарка.
«В Планетарий сходить, что ли? - встрепенулась Зинаида Сергеевна. Гладыш ее на сегодня не вызывал, день был выходной и совершенно свободный, но домой возвращаться не хотелось, и надо было где-то убить время и хоть немного отогреться и обсушиться. - А то, может, на Тишинский заехать? Там всегда помидорами кунцевскими торгуют. Хотя куда в таком виде? Людей смешить...»
Однако людей, намокших и промокших подобно ей, находилось вокруг немало. В том числе и вошедший в вагон молодой высокий моряк с рыжеватыми щегольскими усиками, сразу же удивленно уставившийся на нее.
Зинаида Сергеевна давно привыкла к подобным взглядам. Правда, зачастую они были просто похотливыми и безмерно бесили ее. Сколько наглых и спесивых нахалов получили у нее от ворот поворот, затаив в душе ненависть и жестокую надежду отомстить. Сколько было и таких , отомстить которым мечтала и она!
За окном трамвая справа потянулся Тишинский рынок. Слева промелькнули афишные шиты клуба имени Серафимовича, захудалая парикмахерская, кинотеатр «Смена»... Через остановку нужно было выходить и пересаживаться на троллейбус, следующий к Университету и дядиному дому на набережной. Сколько раз он предлагал племяннице переселиться к нему, сколько раз говорил: «Я умру, а квартира останется…» Но она была напугана постоянным выдергиванием людей из этой серой громадины, и даже кинотеатр «Ударник», расположенный тут же, обходила стороной.
- Остановка «Улица Горького», - объявила кондукторша. - Следующая остановка - «Лесная».
Трамвай затормозил. Зинаида Сергеевна вышла из вагона, краем глаза заметив, что красивый морячок выскочил вслед за нею. Дождь почти прекратился, но воды на мостовой и тротуарах оставалось с избытком. Ко всему еще ветер, холодный и резкий, налетал неожиданными порывами, а при мокрых волосах и невысохшем платье это было чревато простудой, которой всегда боялась Зинаида. Зябко поеживаясь и не в силах сдержать невольную дрожь, она зашлепала по лужам, ощущая в насквозь промокших туфельках препротивную хлюпающую слякоть. Добровольный преследователь тоже не отставал, по-морскому держась в кильватере и с каждым шагом сокращая наметившуюся дистанцию.
«Ну, давай , начинай, черт с тобой, - мысленно подбадривала его Зинаида, представляя, как гордо и зло «отошьет» настырного ловеласа. – Ну, спроси у меня, как пройти на улицу Горького…»
- Вы не скажете, как пройти на улицу Горького? - раздался бархатистый мужской баритон.
И Зинаида Сергеевна невольно остановилась и засмеялась громко, во весь голос, поражаясь своей новой открывшейся способности передавать мысли на расстоянии. Ее внезапная остановка была так неожиданна, что моряк, оступившись, чуть не налетел на нее.
- Ммм, прошу извинить,- вскинув руку к козырьку командирской фуражки с флажком и «крабом» и бесстрашно глядя в ее презрительно прищуренные глаза, он представился: - Капитан-лейтенант Голицин. А вы, если не ошибаюсь, Зинаида Переверзева?
- Да-а, - растерявшись от столь обескураживающего начала, призналась Зинаида Сергеевна. - Но откуда вам это известно?
- И вы лет десять назад проживали в Хабаровске, не так ли? - не ответив на ее вопрос, продолжал интриговать капитан. - Ваш отец командовал дивизией, а вы учились в Первой образцовой и сидели за одной партой с Аленой Шаниной. Так?
- Та-ак, - стуча зубами от холода, но уже не дергаясь и не протестуя, подтвердила Зинаида.
- Ну, так что же вы друзей своих не признаете? - укоризненно воскликнул Голицин и, сорвав с головы фуражку, изогнулся в изящном, хорошо отрепетированном поклоне. - Граф де ля Фер, он же Атос, он же некий Голица к вашим услугам. Вашу ручку, Миледи!
М и л е д и... Зинаида на секунду прикрыла глаза, улыбаясь дорогому, далекому. Сколько же лет прошло с той славной школьной постановки «Трех мушкетеров»?
И вот теперь перед ней стоял один из тех, чьим талантом и стараниями милый детский спектакль был показан не только на школьных сценах, но и в Малом зале городского театра. И ему, и ей самой, и еще двоим ребятам, все пророчили блестящую артистическую карьеру. Но актеров из них не вышло. Во всяком случае, из них двоих, через многие годы случайно встретившихся под затянутым тучами небом Москвы.
- Ва-а-алька! - тихо прошептала Зинаида, наконец-то с трудом признав в этом стройном красавце своего давнего школьного поклонника. - Валька, черт побери! Неужели это ты?
- Я, как видишь, - галантно заверил моряк и, склонившись, поцеловал благосклонно протянутую ему посиневшую от холода ручку. - Боже мой, да ты совсем закоченела. А ну, помчались скорей...
- Ку-уда? - уже не чая в скором времени согреться, простонала Зинаида.
- Туда! - Он схватил ее за руку и уверенно повлек за собой. - Здесь за углом есть прекрасный ресторан «Якорь». Там мы посидим, рванем за встречу... ну и все остальное. Ах, Миледи, а я ведь тебя сразу узнал!
- Но как? Ка-ак? - потрясенно уставилась на него Зинаида. - В таком виде, такую растрепу...
Женщина всегда остается женщиной. И ей очень хотелось, чтобы, несмотря на ее вид - она сейчас действительно представляла себя жалкой и пришибленной, - он сказал ей какие-то удивительные слова, от которых и кровь жарко бросалась бы в голову, и сердце застучало бы сильней и взволнованней.
- Как узнал? - засмеялся Валентин. - Да ведь проще простого. У кого еще в Союзе такие глаза? А этот нос, эти губы?.. Помнишь, как мы целовались на амурской набережной? Ты меня еще тогда укусила… Помнишь?
- У-у, бессовестный, - счастливо рассмеялась и она. - Когда это было! Словно тысячу лет тому назад. И не я целовала, а ты добивался. И преуспел в гнусном деле, заморочив невинную девочку… А тут смотрю, что за тип на меня уставился? Да еще такой нахальный, сверлит глазищами, чуть ли не насквозь пробуравил... А когда за мной пошел, так я даже обрадовалась. Ну, думаю, сейчас отбрею! Пусть он только спросит у меня, как пройти на улицу Горького...
- А я и спросил.
- А почему?
- Не знаю. Сказал первое, что в голову пришло.
- Ну, так это я тебе внушила. Просигналила по внутренней связи... Ты где сейчас обитаешь?
- Пока в Москве. В Наркомате Военно-морского Флота. А ты?
- Я... - Зинаида Сергеевна неловко пожала плечами. Сказать, не сказать? Кто знает, как воспримет он это сообщение? Военные всегда не очень-то жаловали энкаведистов, а сейчас, после ч и с т о к, вообще ненавидят. Так что лучше промолчать, сделать вид, что не расслышала. Тем более, что они уже стояли на бывшей Тверской и вопрос о работе отпадал как бы сам собой.
Ресторан встретил их теплом и уютом. Несмотря на то, что на улице было светло, здесь уже горели люстры и бра: народу было мало, и официант тотчас же подскочил к ним. Расположившись за одним из дальних столиков, Зинаида и Голицин лихо пили «Мукузани», ели рыбное ассорти и прекрасную осетровую солянку и взахлеб, перебивая друг друга, вспоминали минувшее.
- А ты помнишь...
- А помнишь...
Разговору, казалось, не будет конца. И когда Зинаида, опомнившись, посмотрела, наконец, на часы, стрелки точно показывали половину девятого.
Ресторан постепенно заполнялся народом. Очень тихо играла музыка. А за огромными окнами переливались огни, спешили прохожие, и на все лады урчали и гудели бесконечные вереницы бесконечно бегущих автомобилей.
Она слабо улыбнулась и тряхнула головой.
- К сожалению, нет. А ты?
- Я тоже…, не женат, - отчего-то вздохнул он и, подняв недопитый бокал с вином, посмотрел через его кроваво вспыхнувшие грани на хрустальную яркую люстру. - Были дельные партии, да все мимо проскочили. То училище, то Балтика... то снова Дальвосток, аж камчатские рубежи. Ну а кто из девчонок согласится туда поехать? Да и совесть надо иметь, чтобы подругу в такую глушь тащить… - Он поставил бокал на место и принялся вертеть в руках многократно перекрученную бумажную салфетку. - А теперь вот Москва. На какое-то время… Может, здесь и найду, во всяком случае, попытаюсь. Только я ведь тебя никогда не забывал. И когда ты уехала, чуть с ума не сошел. Только не говори, что то было мальчишество или еще какая-то блажь! Может, это мальчишество и сейчас для меня самое дорогое...
- Ми-и-илый! - ласково прошептала Зинаида, положив свою теплую отогревшуюся ручку на его широкую и твердую, с аккуратно выколотым синим якорьком между большим и указательным пальцами. Этот скромный якорек неожиданно так умилил ее, что комок сбился в горле от нахлынувшей нежности.
«Господи, неужели я еще на это способна? - возбужденно подумала она. - А ведь казалось, все… все остыло, потеряно... Но ведь я еще молода и всего могу добиться! И любить хочу, и страдать... от любви, от счастья... хотя от счастья не страдают, но все равно, все равно…»
- Я так рада тебе, ты не можешь представить, - снова зашептала она и он, чтобы слышать ее, наклонился к ней близко-близко. - Ведь за все эти годы ты первый - из детства! Больше я никого не встречала. А так хочется знать и про Ленку, и про Вадика, и про Верочку с Геркой... Как они? Где они? Ты, наверное, знаешь?
- Знаю. И расскажу. Если только захочешь увидеться...
- Захочу, - твердо пообещала Зинаида, неотрывно глядя в его очень изменившееся, по-мужски волевое обветренное лицо. - Ты сейчас для меня, как... ты даже не представляешь! Но теперь мне пора. У меня завтра... трудный день. И если ты меня проводишь, буду очень благодарна.
- Ну, конечно, конечно, с большим удовольствием.
- Тогда пошли?
- Поехали!
Он негромко подозвал официанта, щедро расплатился с ним, и бережно взяв Зинаиду под руку, повел её к выходу...
«Эта встреча, как чудо, - восхищенно думала Зинаида, мягко покачиваясь в таксомоторе, который так удачно зафрахтовал Валентин. Сколько раз пролетала она по этой улице рядом с Гладышем. Но то было наваждение, бесовский искус, а это - словно возвращение первой любви бескорыстной, счастливой, головокружительной. - Я, наверное, сплю,- говорила она себе. - В жизни так не бывает. Вот открою глаза и проснусь, и все исчезнет...»
И она открывала свои голубые, огромные, серебрящиеся от хмеля и огней глаза, и все было взаправду, на самом деле. Валентин сидел рядом, посасывая пустую трубку, и его горделивый профиль так рельефно вырисовывался на фоне окна.
Такси пробежало по Красной площади, миновало Васильевский спуск и с Кремлевской набережной, отвернув от Зарядья, покатило к Большому Каменному мосту.
- А вот там я живу. Видишь, дом за аркой? Да не тот, где церквушка, а правее…. Да, да, этот. Видишь, на третьем этаже балкон и окошко темные? Так это мои!
Миновав мост, такси развернулось и спустя минуту остановилось на углу переулка и набережной.
- Хочешь зайти? - спросила Зинаида, когда Валентин, проводив ее до подъезда, затоптался на месте, явно не желая уходить.
- А это возможно? - обрадовался он.
- Почему же нет?
Зинаида Сергеевна открыла дверь своим ключом и пропустила его вперед.
- Прощу!
- Коммуналка? - удивился он, насчитав на двери семь звонков, а в пустом, слабоосвещенном коридоре семь опломбированных персональных электросчетчиков.
- Да. А что тут такого?
- Ничего. Но я думал... Все же у тебя такие родители. Папа-то как? Жив, здоров?
- Папа погиб в двадцать девятом… на КВЖД. А я с родными жила в доме, где кино «Ударник». А потом... - Она хотела рассказать, что после развода и размена квартиры с бывшим мужем переехала сюда, но опять посчитала все это ненужным и неинтересным. - В общем, живу. И безумно довольна. И местом, и видом. Ты посмотришь, какой у меня открывается вид!
- Извини. Я не знал, что у тебя все так сложилось.
- Раз не знал, то не извиняйся. Жизнь есть жизнь. Пошли дальше…
Из двери кухни неожиданно выглянула чья-то женская голова и , испуганно пискнув: «Добрый вечер!», так же быстро и испуганно скрылась.
Зинаида поморщилась. После бергеровского налета, навсегда перепугавшего жильцов, все в квартире очень изменилось. Арасбей и Лаиса временно уехали к дочери в Баку. Не слышно стало ни филькиного детектора, ни басовых раскатов его матери, распекающей оккупировавшего туалет Арасбея. Даже метростроевец Грумов перестал напиваться по воскресеньям и орать под балалайку свои срамные частушки.
- Заходи, - пригласила Зинаида Сергеевна, распахнув перед Валентином дверь своей комнаты. - Правда, у меня не очень прибрано, но ты извини.
- Ничего себе «каморка», - остановившись на пороге и мгновенно оглядевшись, воскликнул Голицин. - Обстановочка - суперлюкс! Все, наверное, из царских палат!
- Да какое там, - усмехнулась Зинаида, сразу вспомнив, каких трудов стоила ей эта антикварная мебель. Что-то перевезла она сюда от Федора, что-то за бесценок купила сама, а ломберный столик, горку и кресла, реквизированные Хозуправлением из некоторых ставших «бесхозными» квартир, подарил ей «по дружбе» всесильный Гладыш.
Несколько картин в золоченых, прекрасной работы рамах висели на стенах. Два ковра, один на полу, а другой над диваном, и хрустально-бронзовая люстра в паре с такой же хрустально-бронзовой настольной лампой, на которые пришлось снять все деньги со сберкнижки, дополняли интерьер. - -Чаю хочешь? Я сейчас поставлю... Только прежде переоденусь, ладно? - сказала Зинаида, разворачивая перед шкафом высокую китайскую ширму. - А ты не стой, а садись, пожалуйста, - предложила она уже из-за ширмы.
- Да уж я насиделся, - ответил он, подходя к окну, и, откинув штору, загляделся на Кремль. - А видок у тебя тут действительно классный.
- А я что говорила, - засмеялась она. - Оттого и держусь за эту хоромину. И никуда отсюда не поеду, если только силой не выселят.
- А что, есть такие поползновения? - обернулся он и застыл, пораженный ее полным преображением.
Она стояла перед ним, улыбаясь греховно и дерзко, успев не только переодеться, но и наскоро привести себя в порядок. Золотистые волосы были перехвачены голубой широкой лентой, а темно-синий бархатный халат весь сиял и переливался цветами, имитирующими распущенный павлиний хвост,
- Ну, ты даешь! - совершенно по-мальчишески воскликнул он.
И Зинаида Сергеевна неожиданно поняла, как он, в сущности, еще молод и неопытен по сравнению с ней, столько знающей и горько умудренной. Конечно, мальчиком его не назовешь. За плечами лежат и походы, и штормы. Да и, судя, по наметившимся на переносице двум суровым морщинкам, жизнь его помотала достаточно крепко. Но что стоили все его нелегкие испытания перед одним только часом ее иссушающего и изматывавшего дежурства. Ей уже и по ночам стали сниться эти молча кричащие к р о в а в ы е бумаги. И хотя она понимала, что расстрелы врагов непреложно заслужены и обусловлены Временем, заниматься документами, фиксирующими их, было просто невыносимо. Несколько раз она просила Гладыша перевести ее на другую работу - в канцелярию, на следствия или даже на оперативку. И он мило обещал, утешал, обнадеживал, но проходили дни за днями, и ничего не менялось, и он даже не вспоминал о своих обещаниях.
«Ты опять за свое, - резко оборвала себя Зинаида Сергеевна. - Ну что за баба противная! Ставь чаек, доставай вино, развлекай гостя…»
И опять незаметно летело время. Остывал и снова разогревался чайник. И бутылка кагора почти опустела. И в комнате так непривычно и сладко пахло ароматом дорогого трубочного табака. И Валентин остроумно шутил, рассказывая о себе, о службе, о школьных товарищах, и был такой раскованный, обаятельный, ловкий.
«А у нас с ним могли бы быть очень красивые дети», - подумала Зинаида Сергеевна. И сразу смутилась, покраснела, будто ее уличили в чем-то неприличном.
И Валентин, вероятно, подумал о том же. Неожиданно поднявшись, он подошел к ней, обнял, потянулся губами к губам.
Но она, упираясь руками ему в грудь, прошептала:
- Не надо... не порти. Мне и так хорошо. И давай все оставим на завтра. Вернее, на сегодня, на вечер. Потому что уже первый час!..
Расставаясь с ней на лестничной клетке, он опять попытался поцеловать ее.
- Ну, хотя бы в щечку...
И коснувшись губами горячей ее щеки, повторил со значением:
- Итак, до вечера... Где и когда?
- Ну... давай ровно в восемь. Здесь, на набережной. Хотя... - Она вспомнила Гладыша и улыбка слетела с ее лица. Мало ли что придумает ее непредсказуемый шеф. Вдруг захочет нежданно закатиться в Большой или тихо провести вечерок в «Метрополе»: там полно его агентов, и вот будет переполох, когда они снова увидят его вместе с нею. - Знаешь что… - Зинаида озабоченно нахмурила брови. - Дай-ка мне на всякий случай свой телефон. А то мало ли что может произойти. Или я задержусь, не смогу, или ты будешь занят. Ну а так созвонимся, и все будет в норме. Идет?
- Идет... Вот мой номер, - Валентин достал из кармана кителя крохотный блокнотик и карандаш, записал несколько цифр и, вырвав листок, протянул его Зинаиде. - Это прямой. Но можно и через коммутатор. А то, может, я тебе...
- Нет, нет, нет, - резко отрезала она. - У меня там нет аппарата. И я лучше сама, сама...
-Ну, как знаешь. Прощай! Вернее, до свидания, Миледи! С нетерпением буду вас ожидать!..