Это была длинная ночь. Много длиннее, чем прочие. Часы в соседней комнате отбивали от тьмы маленькие временные кусочки, приближая неизбежное утро.
Ей хотелось укрыться с головой, зажать уши и не слышать этот безжалостный медный гул. Если открыть глаза и долго смотреть перед собой, ночь немного отступает. Мрак под ресницами сейчас был совершенно непереносим. Поэтому она смотрела перед собой, постепенно выискивая в темноте малознакомые предметы. Массивный стол у окна, шкаф, трюмо с огромным зеркалом, более уместное в спальне женщины, мрачные прямоугольники картин. Она вспомнила, где стоит странная голубая свеча. А справа, на камине, должна быть деревянная подставка с двумя японскими мечами.
Такие упражнения отвлекали, но ненадолго. Ужас выпрыгивал, как чертик из табакерки, и хватал ее за горло. Да, именно за горло. Правильно пишут в книжках. Он душил ее, заставляя тело биться в дрожи. Пальцы впивались в одеяло. В груди не хватало воздуха. Хотелось вскочить, распахнуть окно и вывалиться в морозную жизнь.
Она чуть повернулась и стала смотреть на него. Он мирно спал. Подумалось: что лучше – до конца пребывать в счастливом (да-да, именно счастливом, она-то знала!) неведении, или знать все до последней минуты, управляя собственной и чужими судьбами? Еще вчера она, не колеблясь, выбрала бы второе. Но страх делал свое дело, пробираясь в каждую щелочку, каждую пору ее тела, и оно молило о предательстве.
Он был так красив. Даже сейчас, когда не было видно глаз. Удивительных светло-голубых глаз в удлиненном овале длинных черных ресниц. Наверняка он ощущал свою красоту, но правильно оценить глаза мужчины может только женщина. Она знала – догадывалась, - что эти глаза могут быть жесткими, холодными, яростными, презрительными. Но она их такими не видела. И, надеялась, не увидит. Она была поражена, впервые посмотрев в них. Ожидала чего угодно – а, может, и вообще ничего не ожидала, - но никак не детского удивленно-настороженного взгляда. Позже она узнала, как его преображают веселые искорки. Но самым удивительным было недоумение, растерянность, появлявшаяся в этих зимних глазах при некоторых ее словах и действиях. Забавно было понять, что он, явно не обделенный женским вниманием, не способен заглянуть в женскую душу. Это было ужасно мило. И от этого сейчас ей было еще хуже.
По краям плотных штор появилась бледная утренняя кайма. Окно выходило в небольшой садик, и сюда не проникал свет фонарей. Наверняка в другие ночи это было лучшим местом на земле.
Ей хотелось думать, что с ним все будет хорошо. Но она знала, что это не так. В лучшем случае он просто останется жив. Его будут допрашивать синие мундиры, наверное, он потеряет все, что имел – работу, звание, уклад. Веру в людей. Он уже никогда не будет таким, как сегодня. Заслужил ли он это? Она уже не была уверена. Наверное, да. Ей было жаль его, и это, казалось, загнанное вглубь сознания, чувство вызывало злость. И все же лучше жалеть его, чем думать о себе.
Она посмотрела на его точеный профиль и вновь, резко, как и в прошлые разы, пришло желание. Рука скользнула ему на грудь. Нога легла на бедро. Он шевельнулся. Открыл глаза. И ужас ушел.
Ее сознание, любовь, нежность – все собралось на кончиках пальцев. Они были такими маленькими, а отдать хотелось так много. Она боялась, что не успеет, не сможет – ведь отдать нужно все. Не остаться не должно ничего.
У нее получилось.
Где-то за стенами заскрипели лопаты дворников.
Ей казалось, она слышит, как падает снег.
В комнате было светло. Шторы раздвинуты. За стеклом валили мохнатые белые хлопья.
Варя резко села на кровати и закрутила головой в поисках часов. Безрезультатно.
"Проспала! Господи!"
Сердце бешено стучало, разгоняя по крови ужас.
Потом увидела выглаженное и аккуратно повешенное на стене платье. Схватившись за него как за спасительную соломинку, через несколько секунд заработал мозг. В соседней комнате раздалось тихое позвякивание. Прислушавшись, Варя услышала другие звуки – размеренное дыхание. Вдох. Выдох.
Опустив ноги на ковер, она тихо подошла к неприкрытой двери и выглянула. Одетый в трико черноволосый мужчина делал какую-то диковинную гимнастику. Ее мужчина. В другом конце гостиной слуга накрывал стол.
Заметив ее, слуга подал хозяину знак. Тот обернулся. Разгоряченный, с прядью на лбу, он был чудо как хорош.
- Проснулась? У нас еще час. Скоро будем завтракать.
Варя прикрыла дверь и стала одеваться. Потом занялась прической. Соорудить что-то достойное момента было сложно, но благо сейчас зима – все скроет меховая шапка.
Завтрак прошел тихо. Она чувствовала, что он смотрит на нее. Иногда отвечала легкой улыбкой, но в основном изображала занятость едой. Как ни странно, аппетит был отменным. Да и вообще чувствовала она себя сегодня намного лучше, чем опасалась.
Пока было чем заняться, все шло неплохо. Однако после завтрака, предоставленная самой себе, она вновь затряслась. "Ты же человек. Сегодня твой самый важный день. Не будь дурой" – одернула себя. Достала сигарету, с трудом прикурила и постаралась дышать ровно.
Когда он вошел в комнату, Варя невольно залюбовалась. При всей ненависти ко всяким мундирам она не могла не признать, что ему парадный мундир был к лицу. Два креста на груди, еще один на шее (и когда это он успел так отличиться на сатрапьей службе?), шпага с красно-желтым темляком – он выглядел старше, увереннее, чем в цивильном платье. Вопреки первоначальному плану она еще вчера твердо решила, что не будет убивать его. Не сможет. Ну и ладно. Гостю больше достанется. Кто с нее потом спросит?
На улице их уже ждали сани. Уселись. Покатили. Снегопад не утихал. Меховая полость почти сразу стала белой. Снег ложился на ресницы, закрывал и без того размытый светлой кистью город. Ну и пускай. Перед смертью не насмотришься. То, что это будет именно смерть, она тоже решила. Но только уже сегодня. Четыре выстрела. А пятый себе. Не будут они над ней издеваться. Не дождутся.
При этой мысли Варя сжала рукоятку маленького револьвера. Хорошая, оказывается, вещь - муфта. Пошлость, конечно, а так пригодилась.
Морозный воздух обжигал щеки. Наверняка они уже красные. Когда-то Коленька говорил, что они ей ужасно к лицу. Говорил – и целовал. Сначала – одну, потом – другую. Где-то ты теперь, друг-Коленька? В другой жизни. А скоро и совсем исчезнешь.
Вдруг подумалось – а что он скажет, как узнает? Осудит или зауважает? Будет ли жалеть? Да и узнает ли?
Фу ты, черт! И лезет же всякая ерунда в голову!
Достала левую руку из муфты и провела пальцами по глазам. Сразу нарисовались занесенные снегом дома, сугробы, спешащие куда-то люди. Хотя мало их, людей – уж больно метет. Повернула голову и увидела, что он внимательно смотрит на нее. И не поймешь, что сейчас в этих глазах. В груди защемило. Захотелось броситься ему на грудь и зареветь.
Варя резко отвернулась и еще сильнее сжала револьвер. Вот она, слабость! То тихо подползает, а то обухом по голове. Какая-то секунда, а ведь ревела бы сейчас счастливыми слезами. И после уже ничего не исправишь!
Хорошо, подъехали к губернаторскому дому. Когда останавливались, мимо пронесся конный жандарм, обдав сухим снегом. Спрыгнул возле лестницы и побежал вверх по ступеням.
Дальше было не проехать. Вылезли из саней и пошли, поскрипывая снежком. Ротозеев было немного – погода, видать, не та. Чистая публика толпилась у ступеней – с полсотни, не меньше. Набежали, дармоеды, давно никому зад не целовали. Меха, золото. Ордена повыпячивали. Если бы не спутник, на нее бы даже не посмотрели. Да и не подпустили бы. А тут усатый городовой даже честь отдал.
Держащая ее под локоть рука напряглась, плотнее прижав к себе. Варю обдало жаром. Господи, да что же это такое! Еще два дня назад она его знать не знала – видела только издалека. А теперь от одного взгляда все бабское нутро наружу лезет! Прикусила губу, отвернулась.
Великосветская толпа обшаривала ее глазами с головы до пят. Уже предвкушают, как посудачат потом. Я вам посудачу!
Несколько раз сдержанно кивнув в ответ на приветствия золоченых бездельников, Варин спутник, как показалось, в нерешительности остановился. Думал зайти в дом, да куда меня деть не знает, сообразила Варя. Вопрос решился сам собой – двери дворца царского наместника распахнулись и его сиятельство явил себя миру. Древний плюгаво-плешивый дедок – смотреть не на что. За ним четыре человека свиты. Бочком, останавливаясь двумя ногами на каждой ступеньке, спустился вниз по красной дорожке. И вовремя – толпа зашептала и начала непочтительно поворачиваться к губернаторскому сиятельству задом. "Ну, вот", - подумала Варя, и развернулась к улице.
В окружении кавалькады всадников к дому подъезжал санный поезд. Толпа зашевелилась и расступилась в стороны. Место у Вари вышло хорошее - приметно в середине, в первом ряду. Только вот ее спутник теперь оказался справа, и вновь взял ее под руку. Взял крепко, будто она собиралась лишиться чувств и тут же грохнуться наземь. Варя почувствовала, что ее охватывает паника. Попыталась отстраниться, но не тут-то было.
Чего это он! В чем дело?
А у первого возка уже открылись дверцы, и на снег вышел высокий старик в шинели. Это был он. Гость. Варя отлично видела по-военному прямую спину, вытянутое лицо с волевым подбородком, орлиный нос, выцветшие спокойные глаза. Гость немного постоял, обведя взглядом встречающих, и пошел навстречу. Из возков выходили другие люди, но Гость их не ждал. Медленно, но уверенно, он шел, казалось, прямо к Варе.
Ей вдруг почудилось, что все это происходит не с ней. Еще немного… и все.
Видимо, живущий отдельной жизнью мозг подсказал, что из муфты можно вытащить левую руку и стрелять с локтя. Она уже почти начала движение, как где-то справа раздался восторженный возглас: "Смотрите! И младший приехал! Да еще и с…" – и в то же мгновение ее спутник ослабил хватку, а его тело (она это скорее просто почувствовала, чем увидела) ушло назад, как будто его кто-то дернул.
В ту же секунду Варя выхватила револьвер, сделала несколько шагов вперед и нажала на спусковой крючок.
Ей показалось, она видит, как пуля врезается в затянутую шинелью грудь. И лишь затем поняла, что выстрела не было. Палец раз за разом нажимал на спуск, но ответом были только сухие щелчки.
Рядом кто-то истошно кричал. Гость остановился и удивленно смотрел на нее. Из-за его спины показался жандарм, судорожно рвущий из кобуры револьвер. Дальше взгляд выделил бегущего правее огромного городового с обнаженной шашкой в руках.
"Патроны!" – закричало что-то в голове. – "Он вытащил патроны, когда я спала!"
Не обращая внимания на поднявшего шашку городового, она обернулась и посмотрела на Него. И успела заметить только гримасу боли и растерянности на его лице. А потом он направил ей в лоб пистолет и выстрелил.