Мы договорились ехать двумя машинами: он с женой и ребенком - в своей, а я со своими сыновьями - в своей.
Мы планировали путешествие неспешное. Переезжая через Урал, будем останавливаться на живописных горных озерах и купаться. Заедем на кумысоферму, что встретится нам на пути, и напьемся хорошего кумыса. А заночуем в пути у его друга, тоже священника. И я размечталась об интересной беседе за ужином в обществе двух священников.
Все пошло не по плану от начала. Батюшка рясу снял, полосатую маечку надел, бейсболку козырьком назад, и кто бы узнал в этом молодом мускулистом мужчине, служившем в армии в ВДВ, важного степенного батюшку.
Мы выехали по прохладе июльского солнечного утра, и настроение было прекрасным. И дернула меня нелегкая под хорошее настроение пару раз обогнать батюшку.
В ответ батюшка вдавил 130км/час на все, почти полторы тысячи км.
Дорожные правила для батюшки перестали существовать. Он обгонял на подъеме – мне приходилось за ним. На грунтовке за столбом пыли от его машины его-то машины не видать, а он еще и на обгон идет – мне приходится за ним. Он знал эту дорогу, знал, где могут быть посты ГАИ и вовремя сбрасывал скорость, а я влетела.
Остановившим меня ГАИшникам, я затараторила, как из пулемета: «Отпустите, некогда мне, там батюшка впереди уходит, мне батюшку догнать надо, я без батюшки дорогу не знаю!»
На всех греховодников слово «батюшка» действует магически: козырнули, отпустили.
На передышке-перекуске батюшка чаек из кружки отхлебывает и на меня выжидательно поглядывает. А я в дурочку играю – на жару сетую, природой восхищаюсь и ни о чем не прошу.
Мы доехали до места вечером, и ни тебе купания в озерах, ни общения в гостях у священника, кумысоферма со своим кумысом тоже мимо промелькнула. Зато покачивало.
В церковь хожу редко, сплетни до меня пожизненно не доходят, и об изменениях в жизни батюшки я узнала последней от него самого.
Не ладилась семейная жизнь у батюшки. И как он ни уходил с головой в работу и молитвы, а эта боль не претерпевалась. И вот, словно нарыв прорвался, батюшка влюбился в молоденькую прихожанку и развелся с женой. По церковным правилам батюшке это не позволительно, но церковные правила для батюшки перестали существовать.
С него сняли пастырский крест и отстранили от службы.
Здоровый, работящий мужчина, который, казалось, нигде не пропадет, и с ним не пропадешь, так ответил на мой немой вопрос: «Мозги-то у меня священнические».
В Пасхальный крестный ход он шел в толпе прихожан, как прихожанин, в рясе без пастырского креста, не опуская головы, не пряча глаз, держа её за руку под перекрестным огнем язвительных, злорадных усмешек и шепотков тех, кто несколько лет падал перед ним на колени, просил благословения, целовал руку. Кто на исповеди сливал в его душу, как в помойку, свои гадкие дела, а он, хоть ему, порой, и видеть-то их было отвратительно, все выслушивал и отпускал им их грехи, чтобы они, освободившись от груза совести, могли вспорхнуть в рай.