Судовые врачи появились на Российском флоте едва ли не с момента его становления. В то время от шарлатанства европейская медицина не так уж и далеко ушла, и профессиональные медикусы, не отличаясь глубокими познаниями в этой области, с самоуверенностью присущей дремучему невежеству, брались за лечение практически любых болезней. Во всех странах, имеющих право именовать себя морскими державами, на флот, включая и военный, набирался всевозможный сброд, который после увольнения на берег частенько возвращался на корабли с расквашенными в портовых кабаках физиономиями и награждённый в местных борделях всевозможными экзотическими недугами. Тогда необходимость наличия доктора на судне не вызывала никаких сомнений. Другое дело наше время. Моряки, измученные ежегодными комплексными медицинскими комиссиями не меньше, чем монтёр Мечников нарзаном, представляли в своей массе до неприличия здоровых людей, и в помощи медика нуждались крайне редко. Сами же медицинские познания, приобретённые за прошедшие столетия, были уже не в состоянии уместиться в голове отдельного индивида, и разделились на профильные. Вследствие этого, судовым врачом на судне мог оказаться специалист, от которого проку было не больше, чем от обычного комплекта медицинской аптечки. Тем не менее, суда, согласно традиции и «Нормативно-правовым требованиям к экипажу судна», имели в штате врача.
За годы работы на флоте мне довелось повидать немало представителей этой уважаемой профессии. По причинам изложенным выше, эскулапы делили первенство по безделью с замполитами, правда, в своём вынужденном тунеядстве они были безвредны и безобидны, в отличие от последних.
Я слышал, что на некоторых судах пароходства среди судовых врачей встречались терапевты и даже хирурги, но в то время, о котором пойдёт речь, на лесовозе, где я работал, мне такие не встречались. На это судно меня направили, когда я считался уже достаточно опытным матросом, исполнял обязанности старшего рулевого и, хоть и не без «заушничества», но перешёл на пятый курс заочного филиала ЛВИМУ, заняв в экипаже штатное положение «своего» у команды и почти такое же у штурманов и механиков. Тогда же на лесовоз пришёл новый врач, на замену списавшемуся на берег. По специальности он был дантистом. Моряки поехидничали на его счёт, но узнав, что тот привёз с собой все необходимые пыточные инструменты, включая портативную бормашину, заметно напряглись, и как оказалось, не напрасно. Ни одному члену экипажа, включая капитана, не удалось уклониться от навязчивых услуг «Зубной феи». Позже, многие были искренне благодарны врачу за его настойчивое внимание. Дело в том, что в заграничных портах пароходство оплачивало только удаление больного зуба, на лечение средства не выделялись. Иноземные дантисты с недоумением выдирали у этих «странных русских» зубы, которые могли бы послужить ещё долгие годы.
На смену «Зубной фее» пришёл ещё менее подходящий на должность судового врача персонаж. Это был немолодой, меланхоличного вида, плотного сложения человек, с циничным, видимо, в силу своей специальности, чувством юмора. В «миру» он был патологоанатомом. Зачем на судне нужен патологоанатом, об этом в отделе кадров пароходства, судя по всему, никто особо не задумывался. Врач, он и есть врач, всё равно лечить некого. Моряки сразу же окрестили его папашей Некрофилом. Тот, оценив шутку, тем не менее, пожаловался на непрезентабельное прозвище капитану. Капитан, старый морской волк, не стесняясь в выражениях, отсчитал моряков, закончив свою проникновенную речь словами: «Если ещё хоть раз услышу, что пата… потол… трупореза обзовут некрофилом…». Зная крутой нрав мастера, врача тут же переименовали в папашу Трупореза. Отчаявшись пресечь глумление над своей персоной членами команды, «папаша» любой осмотр потенциального пациента, не без мстительного удовольствия, сопровождал одной и той же фразой: «Внешних признаков заболевания я у вас не нахожу. Более точный диагноз поставим после вскрытия».
Апогеем же всего этого Марлезонского балета с медицинским уклоном стало явление судовому народу худосочного кудрявого парня, с многовековой грустью в тёмно-карих, слегка навыкате, миндалевидных глазах. До недавнего дня сей Асклепий в поте лица трудился гинекологом в Соломбальской поликлинике имени Н.А. Семашко.
Первым, после некоторой оторопи, пришёл в себя боцман Алексеич:
- Чудны дела твои, Господи…
Вслед за ним высказали своё отношение, к назначению на должность «узкого специалиста широкого профиля» и остальные.
- Ещё бы логопеда какого-нибудь прислали!
- Ага. Или ветеринара.
- Правильно! Мы для них всё равно, что скотина.
- Да ладно вам, мужики. Можно подумать, что здесь одни болезные собрались, лечиться невтерпёж.
- Зато дневальной с буфетчицей какая благодать. Хоть по три раза на дню на приём ходи, ноги раздвигай.
Ну, и дальше в том же ключе.
По укоренившейся традиции стали подбирать врачу прозвище. По большей части, предложенные варианты гармоничнее читались бы на заборе, нежели на бумаге, поэтому я их здесь опущу. Остановились на менее экстравагантном – «Дамский мастер».
Врач оказался человеком компанейским, не считая физическую работу для себя зазорной, нередко предлагал Алексеичу свою посильную помощь в пошкрябке и покраске лесовоза. Вот только за его дружелюбной улыбкой нет-нет, да мелькала изредка вселенская тоска, о причине которой оставалось только догадываться.
Так получилось, что из команды ближе всего он сошёлся со мной и вторым радистом Сергеем. Радиорубка располагалась рядом с медпунктом, и доктор частенько заходил поболтать к Серёге «за жизнь». Ко мне же его симпатия проявилась по двум причинам. Одной из них была полученная мною травма. Я оказался первым и единственным пациентом за всё время его работы на судне. В одном рейсе мы попали в серьёзный шторм. Простояв все четыре часа на руле, автомат не держал лесовоз на курсе, сменившись с вахты, я спустился в свою каюту по наружному трапу, через шлюпочную палубу. На спардеке «броняшка» двери соскочила с фиксатора, и до крови прищемила мне кончик среднего пальца, обломав верхнюю часть ногтя. Неприятно, но не смертельно. Я поднялся в медпункт, чтобы перевязать ранку…
Истосковавшийся по благородному служению человечеству доктор окружил меня таким вниманием и такой трепетной заботой, какими медицинские работники не баловали меня ни до, ни после этого случая. Целую неделю я по два раза в день, вынужден был являться на перевязку, выходя из кабинета забинтованным, будто не ссадину получил, а подвергся нападению голодных рептилий. О второй причине я бы не узнал , если бы доктор сам не заострил на ней моё внимание.
В одном из увольнений его назначили старшим группы. Как обычно, все первым делом двинули за «отоваркой». Доктор истратил всю валюту на подарок жене, а я с ещё одним матросом и мотористом решили обмыть покупки, взяв по банке пива. Мы вошли в первый же попавшийся нам по пути продуктовый магазинчик, а наш «старшой» остался снаружи. Глядя сквозь витринное стекло на его одинокую фигурку, с ярким полиэтиленовым пакетом в руках, я посчитал для себя неловким, наслаждаться напитком в одно лицо, и купил пива доктору. Когда я протянул ему банку, он посмотрел на меня так, словно я вручил ему ключи от одной из стоявших у тротуара иномарок. Для него, представителя народа, привыкшего очень серьёзно относиться к деньгам, мой, в общем-то заурядный поступок, был сродни откровению, о чём он и не преминул мне поведать.
В одну из тёплых средиземноморских ночей, когда лёгкий ветерок доносил с африканского побережья волнующие незнакомые запахи, а полная луна, словно пришпиленная к чёрному бархату небосвода, выплеснула на водную гладь дорожку из жидкого серебра, мы курили с доктором на корме. То ли атмосфера располагала, то ли дармовая банка пива не давала ему покоя, но он счёл для себя возможным, поделиться со мной своей проблемой.
- Мои мама и папа тоже врачи, - выдохнув облачко табачного дыма, начал он, - так что, о выборе профессии для меня вопрос не стоял, - при последнем слове доктор поморщился, - склонности к медицине у меня никогда не было, но с родителями особо не поспоришь. Сказали поступать в медицинский, значит, в медицинский. Отличными знаниями поразить приёмную комиссию мне не удалось, и мною разбавили половозрастной состав кафедры акушерства и гинекологии. Тогда мне было всё равно, лишь бы поступить, но потом… Ты представить себе не можешь, сколько… всего я насмотрелся! Женился я ещё будучи студентом, дочка у нас родилась. Наши родители нам помогали, но денег всё равно не хватало. Квартира кооперативная, то, сё… Словом, пахал я по специальности, как проклятый. Иду с работы, а в глазах мальчики новорождённые стоят, и мамаши их, будь они неладны! Дома жена бывает ластится, а я как бревно бесчувственное. Никаких эмоций. Так бы и пропал в расцвете лет, если бы не дядя Лёва. Он в Министерстве морского флота работает, вот и помог мне сюда устроиться. А здесь мне хорошо, прямо чувствую, как силы ко мне возвращаются. Сны нормальные сниться стали.
- Нет повести печальнее на свете… - спрятал я неловкость от его откровений за навеянными рассказом словами герцога Эскала.
- Чем муки в акушерском кабинете, - сымпровизировал доктор.
Мы побросали окурки за борт, и разошлись. Я на вахту, а Дамский мастер готовиться ко сну, во время которого он уже не увидит бесчисленных младенцев и их мамочек.