(Елене Николиной)
Нет, мы не ссорились. Просто вытекла из меня радость. Бесшумно и незаметно.
Так из испорченной трубки холодильника змейкой-невидимкой высачивается фреон. И вот стоит агрегат, сверкает, как новенький, а внутри него всё потихоньку тухнет. И невозможно разглядеть в переплетении металлических артерий ту микроскопическую дырочку, из-за которой приключилась беда...
Когда это началось?
Мужа повысили, и мы переехали из весёлого южного города в северный промышленный центр, придавленный сумрачным небом с грязными лохмотьями облаков над заводскими трубами.
Чужая квартира…
– Не волнуйся, дорогая, это временно.
Муж решает важные производственные задачи. Моя задача: готовить, прибирать, стирать…
– Какая у вас профессия? Режиссер театра? В ДК металлургов есть вакансия вахтера.
Сын постоянно болеет.
– Что вы хотите? Акклиматизация.
Лечить-готовить-прибирать-стирать…
В сентябре лёг ранний снег. Он выпал сразу серо-жёлтым, словно его подкоптили в облаках над трубами. Облетели листья, обнажив однообразные силикатные лабиринты кварталов…
– Ты когда вернёшься?
– Не знаю. Сдаем заказ.
– Полгода уже «сдаём заказ»! Можешь вообще не приходить!
Под утро сквозь сон я слышала, как в замке поворачивается ключ.
– Ненавижу! – яростно сверлил мозг уродливый демон. – Зачем ты здесь? Чтобы стать такой же холодной и унылой, как этот город?..
И тут же, тут же ангел в уголке сердца, шептал:
– Ты не одна. Ему тоже трудно. Потерпи, будут работа, новые друзья. Всюду жизнь…
Ангел и демон сражались, изматывая разом три души – мою, мужа и нашего пятилетнего сына.
Однажды приснилась мама.
– Мамочка, что делать? Что сказала бы ты, если была жива?
Она сидит на берегу моря. Отвечает, не оборачиваясь:
– Всё хорошо. Ты просто устала, доченька! Пойди, искупайся.
Вхожу в тёплую бирюзовую воду и… просыпаюсь.
В тот же день я купила горящую путевку на Чёрное море.
Муж хмуро выслушал объяснения про нервы и усталость, густо замешанные на упреках в его адрес, и отвёз меня в аэропорт.
Пансионат выглядел беспризорным: здание облупленное, парк запущенный. Вокруг затхлый дух советский профсоюзов: бледные каши по утрам, в обед – гуляши в мутной подливе, вечерами танцы "шерочка с машерочкой" под баян…
Тоска проглядывала сквозь оживление на лицах курортников, стекала с обшарпанных стен, смотрела мне в глаза из старого зеркала в тесном номере на последнем этаже. Но очаровательны были крутая дорога к воде, и сама вода – чистая, ласковая, и крупная галька на пляже, и растрёпанные ветром сосны, и спокойное осеннее солнце… Всё вместе это и называлось «море».
Я с кем-то знакомилась, лениво отбивалась от каких-то ухажёров, выслушивала откровения каких-то внезапных подружек, читала детектив из разряда тех, что увлекают, не напрягая, – всё по касательной, без погружения умом и душой.
Подспудно я ждала ответа на главный вопрос: моя любовь ещё жива или уже нет? От кого и как придёт ответ, не знала, но верила, что почувствую его и приму.
О возвращении старалась не думать. Стоило вообразить, как явлюсь домой всё с тем же «полем битвы» в душе, в мозг подлой змеюкой вползала мысль: лучше умереть, чем так жить.
Каждое утро я спускалась к морю, а вечером поднималась обратно к пансионату. Обедала на пляже купленными по пути фаршированными баклажанами.
День за днём уходили в прошлое, ответа не было.
Накануне отъезда я так же спустилась к морю по крутой лестнице, так же задержалась у продавщицы баклажанов Марины. Муж её погиб в абхазо-грузинской войне, оставив вдове в наследство шестерых детей.
– Завтра уезжаю, – сказала я.
– Счастливого пути, – отозвалась Марина. – Приезжай ещё.
Неожиданно для себя самой я разоткровенничалась:
– Вот, хочу развестись…
– Да? – Марина сидела на ящике, разложив перед собой товар, и смотрела снизу вверх. – Пьёт? Русские все пьют. И дерутся.
– Нет. Мой хороший.
– Значит, гуляет. Мужики все гуляют.
– Ему некогда, много работает.
– Дети есть?
– Сын.
– Тогда зачем разводишься?
– Надоело всё. Разлюбила.
Снова взгляд снизу. Насмешливый и даже… презрительный, что ли…
– Ты не разлюбила, ты зажралась. Горя тебе не хватает.
Марина отвернулась. А я, раздражённо подхватив пляжную сумку, пошла дальше.
Может, слова Марины и есть откровение, которого я жду? Вот придёт ко мне горе… Какое? Заболеет сын? Умрёт муж? Ох, нет, не надо! Пусть все будут живы и счастливы. Ведь счастье – это не обстоятельства, это чувство, и оно может жить в сердце при любых обстоятельствах. И у меня было: со дна души, как в бокале шампанского, поднимались пузырьки радости. Отчего же теперь вместо них тухлая кислятина недовольства?..
Погружённая в свои мысли, я машинально разложила полотенце, разделась и только тут заметила, что на пляже необычайно малолюдно. Море спокойно, солнце жарит вовсю. В чём дело? А! Вспомнила! За завтраком культорг говорила, будто ожидается шторм, предлагала не ходить на пляж, а поехать на экскурсию.
Я вгляделась вдаль, но кроме маленькой сизой тучки на горизонте ничего не заметила. Светило солнце, море лишь слегка колыхалось. Если и заштормит, то не скоро – решила я и вошла в воду…
Уже возле буйка заметила, как потемнело небо, усилилось волнение, начал накрапывать дождь, и спешно повернула обратно. Вздымаясь с волной, я видела на горизонте опустевший пляж. Никого не было ни на набережной, ни на крыше лодочной станции, где располагался женский солярий. Все дамы знали, что с высокой сосны на склоне горы ими любуются местные парни, но это почему-то мало кого волновало. Сейчас ту сосну от меня скрывала пелена дождя, только и там вряд ли сидел добрый молодец с биноклем. А ведь он был бы очень кстати – мне никак не удавалось выбраться на берег.
Волна выносила меня вперёд и бросала на камни, я вцеплялась в них, ждала, когда схлынет вода, потом быстро-быстро на четвереньках пыталась миновать полосу прибоя, но не успевала – налетал следующий вал и стягивал обратно в море. Там вода поднимала моё тело к серому грозному небу, стремительно несла вперёд и снова с силой швыряла о берег… Раз за разом волны протаскивали меня по гальке, словно натирая на тёрке.
В рот попали мелкие камушки, купальник разорвался, я наглоталась горько-солёной воды, ушибла плечо и совсем потеряла ориентиры. Небо и вода смешались. Моментами чудилось, что я в открытом море. Однако когда в очередной раз тело моё хлопалось о берег, глаз выхватывал галечную россыпь, а ухо слышало взрывы волны, и где-то в глубине мозга возникало понимание: передо мной – суша.
Сознание раздвоилась: одна часть спокойно и даже с любопытством наблюдала борьбу какой-то женщины со стихией, а другая в панике молила о спасении земной жизни со всеми её радостями и горестями. Только, похоже, эта жизнь сама решила проститься со мной.
«Мамочка! Помоги!»
Кажется, я прокричала эти слова и снова хлебнула горькой смеси песка и воды, и снова рухнула на гальку с высоты девятого вала. Кашляя и отплёвываясь, я опять поднялась на четвереньки, готовая ползти прочь от беснующейся стихии, но вдруг увидела перед лицом большого серого краба. Он никуда не бежал, наоборот, прижался к камням плоским телом, а вода, пенясь, скатывалась с него. Краб пристально глянул в мои глаза своими крошечными глазками, словно хотел что-то сообщить, но вновь налетела волна, подхватила его и унесла далеко вперёд. А я опять не успела отползти на безопасное расстояние, и меня опять ударило, завертело и потащило назад…
Почему так? Почему краб – к берегу, а я – обратно в море? Почему? Сознание, почти целиком охваченное отчаянием, послало сигнал той малой частью, что ещё сохраняла отстранённое спокойствие: надо, как краб… надо прижаться…
Когда очередная волна вынесла моё избитое тело на камни, я не поползла прочь, а вжалась в берег, стараясь распластаться как можно шире, позволяя воде откатиться беспрепятственно. Потом расслабилась, и следующая волна подхватила меня и бросила вперёд. Вновь рухнув на камни, я опять крепко вцепилась в берег и, уже изрядно ослабевшая, всё же выдержала мощный оттяг воды. Пока море позади набирало силу, я лежала, отдыхая, а потом опять отдалась воле воды и продвинулась ещё немного…
Главное, не терять достигнутого, не отдавать стихии драгоценные сантиметры!
Волна – вперёд – жду, уцепившись за камни, ещё волна – ещё немного вперёд…
Наконец наступил момент, когда очередной штормовой вал не достал жертву и ушёл в море, злобно шипя. Я слушала это шипение и испытывала неведомую доселе радость. Дождь больно хлестал по обнажённому телу, но мне хотелось смеяться и, кажется, я действительно смеялась, не слыша себя за грохотом шторма…
Немного отлежавшись под дождём на пустом пляже, я натянула мокрый халат и, едва живая, поплелась в пансионат. Желающих прогуляться в непогоду не нашлось, я добрела, никем не замеченная. В холле тоже было пусто, откуда-то издалека, словно из другой жизни, доносилась музыка. Танцы под баян, шерочка с машерочкой… Жизнь!
В номере я долго стояла под горячим душем. Из затуманенного паром зеркала на меня смотрела измученная женщина. В её глазах ещё плескались страх и мольба …
Преодолевая тяжёлую усталость и боль во всем теле, я заставила себя спуститься в вестибюль к междугороднему телефону. Трубку взял сын, его звонкое «Алё!» отозвалось в сердце счастливым эхом. Даже дышать стало легче.
– Здравствуй, маленький, как вы там?
– Мама! Ты когда приедешь? Ты что мне привезёшь? Папа, подожди…
– Привет! У тебя все в порядке? – муж, как всегда, спокоен. Но мне чудится в его голосе тревога.
И снова волна радости поднимается внутри, согревая сердце. Захотелось сейчас же, немедленно оказаться дома. Пусть в ненавистном сером городе, зато рядом с родными.
– Да. Всё в порядке.
– Что голос хриплый? Не заболела?
– Нет. Только очень соскучилась. Завтра встретишь?
– Конечно!
– До завтра, – прощаюсь я, сдерживая слёзы. И, чуть помедлив, добавляю, – целую.
– И я… И мы… Мы оба тоже тебя целуем.
Бивший меня озноб внезапно прекратился. Я улыбаюсь и неведомо как понимаю, что на другом конце провода муж тоже улыбается мне. Мы дышим друг другу в ухо и молчим.
…Самолёт летит над морем. Небо солнечное, вода спокойная.
Шторм вынес на берег муть и мусор, но с высоты их не видно.