Барби
Снова в Полоскайске новость. Приехала Зинка Новосёлова из Москвы. Приехала она в красивой иномарке, остановилась около дома, вышла из машины,и ошарашенные полоскайцы ахнули.
Москва превратила Зинку из полоскайской Золушки в прекрасную Барби. Из брюнетки она стала блондинкой, с наращенными волосами, все её выпуклости стали ещё выпуклее, сиськи бесстыдно вылезали из модной блузки наружу.
Вышагивала она походкой модели, и это бросалось особенно в глаза.
- Глянь, ить идёт как солдат на плацу! И сколько этому учить-то надо! - говорили соседки.
- Так в Москве-то разных учат! Вон у Митюни внучка на переводчика английского учится – так совсем захудалой стала и глаза спортила! Это кому как повезёт. Говорят, что это им в сиськи и другие места силикон заливают, чтобы, значит, покруглее выглядеть.
- Губы-то как раздуло! Словно пчела укусила! От этого и говорит-то – как шепелявит. А ногти-то у ней видела? С такими ногтями и сделать ничего по дому не сделаешь.
- Дура, дык она ничего и не делает: в доме слуги у ней, а она только за собой следит, чтобы, значит, мужу понравиться.
- Любит он, наверное, её! Ишь, сколько денег на всяку бяку даёт!
- Так ить нельзя ему по-другому – они там по гостям друг к дружке ходят, и в тиятры, и на концерты к этому, как его, Баскину! Надо фасон держать друг перед другом.
Подошёл к бабам вездесущий дед Чугуний, послушал, послушал и ушёл на свою скамейку, стал размышлять.
- Вот ведь до чего дожили. Времена меняются, а люди приспосабливаются к ним. Бабы стали умнее мужиков, сами управляют своей жизнью. Вон по телевизору посмотришь – диву даёшься: какая-то япона мать так мужиков в хвост и гриву пушит, что страшно становится. Наверное, у себя в Японии она так не могла – там ведь самураи.
Бабы нонче свои фирмы и магазины пооткрывали, такими деньгами ворочают, а то забыли, что грех в мир через них пришёл и теперича снова через них всё заполнил. Вон все звёзды в Москве себе мальчиков в мужья берут, а старые мужи чуть ли не внучках женятся, стыдоба.
Да что Москва! На Полоскай уже эта зараза перекинулась. Взять эту Зинку. Школу закончила, ума большого нет, учиться не с руки, один выход – замуж удачно выйти. Вот и пошла за старого да богатого москвича.
Купил тот её и надул, как куклу, разодел, украсил и играет. Теперь она его полная собственность, ведь в ней уже от отца-матери ничего не осталось. Вот она теперь ездит по посёлку, а девчонки глупые ей завидуют, те самые, что «Дом» смотрят по телевизору, а понятия не имеют, что продавать любовь – грех.
Да и кто им об этом скажет? Все на деньгах помешались.
От этих мыслей расстроился дед. А тут идёт мимо молодой Бушуев.
- Погодь, Иван, иди, присядь на минутку, спросить тебя хочу. Вот ты недавно с армии пришёл, в десанте служил, скажи, сейчас промеж молодых любовь есть?
- Ну, дед, ты даёшь! Это что тебя на любовь-то поманило, перегрелся на солнышке?
- Да ты не шуткуй, а ответь по-честному, а то тоска меня задавила. Неуж то не стало любви?
- Есть, дед, любовь, есть – успокойся. У меня друг в армии без ног остался, так же, как в вашу войну было. А у него девушка на гражданке. Так приехала к нему в медсанбат и ухаживала за ним, а потом домой уехали, сейчас пишет, что сына ему родила.
- Значит, любила, выгоды-то ей от него нет. А ты сам-то как? Помню, до армии ты с Зинкой Новосёловой частенько у меня на скамейке по ночам сидел. Я сплю мало, ты уж прости меня, старого, но слышал все ваши разговоры любовные.
- Что Зинка? Зинка замуж за москвича вышла, говорят, неплохо устроилась. А я кто? Простой шоферюга.
- Так ведь приехала она сёдни, наши бабы её уже Барби кличут. Да вон она едет, машина одна такая в Полоскайске.
Чёрная иномарка резко тормознула напротив скамейки, словно споткнулась обо что-то. Открылась дверца, вылезли ноги, потом огромные груди и, наконец, головка с наклеенными ресницами и пухлыми губами.
- Здравствуйте, дедушка! Здравствуй, Иван. Как ты возмужал!
- Да и ты изменилась. Точно – вылитая Барби.
- Ну не всем же Матрёшками быть.
- В тебе хоть что-то своё осталось?
- А зачем оно мне, своё-то?
- Не думаешь, что продешевила?
- Нет, не думаю.
- Помню, раньше, вот на этой самой скамеечке, ты по-другому думала.
- Так это когда, Ваня, было! С того времени мы все изменились.
- Ну, предположим, что изменилась только ты. Дед и скамеечка та же, я тот же.
- Скажи, Ваня, ты счастлив? Не сердишься на меня?
- Теперь нет. А счастье мы по-разному понимаем. Пока, дед, прощай Барби, мне на работу.
Иван встал и твёрдой походкой пошёл улицей, на которой вырос, на которой прошла его первая любовь.
Зинка долго смотрела ему вслед, потом своей вымученной походкой дошла до машины и уехала.
Дед Чугуний остался сидеть на скамейке и размышлять, какая непонятная эта штука жизнь.
июнь 2013.