Заход второй... или роман о виртуальном романе

 От сумы и тюрьмы не зарекайся (немудрёная народная мудрость).
 Не дай мне бог сойти с ума – нет, легче посох и сума... (Пушкин А.С.)

 
 ...Не прошло двух месяцев после того, как сказав «Прощайте» этой больничке, я очутилась в ней вновь.
 По своей воле. Ожидая чего-то доброго и светлого. Думая, что нашла выход из тупика, в котором оказалась, наступая на одни и те же грабли.
Разговаривая в интернете с человеком, которого назвала любимым.
 Не засыпая ночами в размышлениях об очередном  послании – что бы оно значило и зачем это было им сказано.

 Кто же всё-таки этот человек? Может ли он быть тем, кого увидела наяву однажды? Что нужно, чтобы понять друг друга и перестать мучить и мучиться? Какие слова должны быть сказаны им или мной, чтобы наваждение прекратилось?!

 Обида на мужа никуда не уходит, не исчезает - не могу забыть всё, что предшествовало моему побегу в неизвестность. Побегу, который закончился пребыванием в психушке - пусть рекордно коротким, но... моя жизнь уже никогда не станет прежней...

 Мой муж не дал мне вовремя выспаться, когда это было насущно необходимо...

 Спровоцировал дальнейшие события - чего стоило моё общение с ним в Сети, когда я ушла от него к нему...
 Только от глубокой, неизбывной обиды - её вызвали слова мужа, говорившего со мной под маской - могло произойти остальное.

 Моя встреча с незнакомцем в Сети... Просто не обратила бы внимания на него, как это было много раз перед этими событиями... Никогда не понимала людей, которые ставят "лайки" в социальных сетях тем, кто не знаком им лично.

 Теперь он стал для меня всем - светом в окошке, смыслом всей жизни - остальной мир утратил краски, меня больше не интересует ничто, кроме НЕГО на этом свете...

 Хотя не могу понять, не могу сформулировать - что же в нём такого хорошего. Всё, почти всё, что о нём теперь знаю - со знаком Минус. Но упорно переношу этот Минус на того, кто рядом, под рукой...
 Всё ещё хочу что-то доказать Ему, переспорить, заставить признать свою неправоту - прежде всего в отношении его бывшей? жены, да и меня заодно.

 После больнички сказала много правильных слов – кажется, больше никогда не кинусь на зов этого человека, не попаду в это страшное учреждение.

 Так и не знаю о нём ничего по-настоящему достоверного - только отдельные детали, говорившие - мы с ним люди одного поколения.
 Он был (а, может быть, и сейчас) женат.
 Он имеет какое-то отношение к человеку, живущему очень близко - если только это не он сам.
 Он не сделает ничего напрямую без опаски навредить своей репутации.
 Видимо, он гораздо лучше обеспечен материально, чем я.

 По-хорошему, лучшее, что нужно сделать - раз и навсегда отказаться от общения с ним.

 Но не могу перестать думать над его словами, сказанными сейчас и в начале нашего общения - когда ни он, ни я не подозревали, с кем имеем дело. Отказаться от общения, хотя бы одностороннего, не получается. Привет, поздно пить таблетки, привет, поздно пить боржом...

 Теперь он знает обо мне почти всё, я не знаю ничего о нём наверняка - одни предположения и догадки - питательная почва для любых фантазий..

 Продолжаю писать, пытаясь вызвать человеческий резонанс в ответ, получаю ответные сообщения, думаю над ними и снова теряю способность засыпать, как спят обычные люди.

 Счастливые нормальные люди... они и не представляют себе – какое  блаженство – заснуть от дневной усталости, заснуть крепким обычным сном здорового человека. Заснуть, потому что слипаются глаза. Мои глаза теряют способность закрываться даже в полной темноте – лежу с открытыми глазами и думаю, думаю, думаю…

 Я много рассказала о себе этому человеку, слишком много. Он умел слушать и слышать.
 Может быть, поэтому уверена – имею право взглянуть в его глаза – он мне должен, он мне очень много должен.
 Он переписывается со мной с прошлого лета – сначала была фотография, где он вполоборота и смотрит прямо перед собой.
 На просьбу поставить другое фото откликается, и, снова вполоборота, но с улыбкой – улыбка хорошая.
 Но глаз всё равно совсем не видно - они смотрят вбок и вниз.
 А на просьбу поставить фото, где были бы видны глаза, отвечает, что не любит взгляд в камеру – напоминает фото на документы.

 Слишком быстро у нас с ним всё пошло не в ту сторону.

 Первоначальная галантность сменилась явным желанием ошарашить, смутить, заставить взорваться. Всё новые и новые подробности личной жизни выкладывал он - то ли в надежде на взаимную откровенность, то ли в желании шокировать и вывести из себя.

 А я, понимая с самого начала, что надо остановиться, остановиться уже не могла.
 Надо бы, надо бы, надо бы остановиться - не могу и не хочу...
 Хотя хочу, ещё как, но не могу, уже не могу...
 Поздно пить боржом, когда почки отвалились.

 Откровенность за откровенность... Настолько бурной личной жизни у меня никогда не было, поэтому я продолжала делиться с ним переживаниями по поводу, что могло бы быть, но так и не произошло по разным причинам: молодости, неопытности, глупости, недопонимания...

 А он, через два месяца, в разгар откровенной переписки, убирает фотографии – далее мне пишет безликий Николай Гусев. Мне не нравится ни имя, ни фамилия. Мне не нравилось и то, первое фото, со взглядом в сторону. Когда оно появилось на моей страничке, не взглянула на него, чтобы рассмотреть вблизи. Зато долго изучала позже - после начала общения.
  Уже не могу без этого человека - жду его писем - зачем-то очень нужно говорить с ним. Мне кажется, мы каким-то образом настроены на одну волну.
 Я и даже он делали не одну попытку всё прекратить, но это не удаётся раз за разом.
 Он для меня - сплошная загадка, я для него - открытая книга, видимо, очень интересная поначалу...

 Ситуация наоборот - мужчина, заинтриговавший женщину.

 Блокирую его - он появляется с другого адреса с сообщением, начинающимся очень галантно:
- Не бойтесь, я не буду Вас преследовать, если Вы не захотите больше общаться...- а заканчивается вызовом насчёт женской глупости.

 Принимаю вызов, больше не делаю попыток блокировки, пытаясь понять для себя - что же так зацепило в этом человеке.
 Он не захотел "дружить" - я сама предложила дружбу, после того как убедилась - это не муж и не человек из прошлого, зато, как кажется, очень хороший человек.

 Он несколько дней молча висел, зеленея в сети, до тех пор, пока я не сняла предложение.
 - Хорошо, что Вы сами сняли это предложение - я не мог согласиться, но боялся обидеть отказом, - первые его слова после выжидательного молчания.

 - Боялся? Боялся он?!!

 - Почему же я не смогла смолчать после этого?!! Джентльмен хренов!


 Сразу по выходу из больницы, злая, иду в фирму, главой которой является человек с фото.
 

 Слишком поздно узнаю это – про фирму, про то, что совсем недавно он был главой нашего района. На первый раз не застаю – он в командировке – будет завтра.
 Злости  и решимости во мне достаточно, чтобы повторить визит.

 Я хочу вернуть свой покой. Почему-то кажется, лучший способ - взглянуть человеку в глаза, чтобы сделать правильные выводы. Получить ответ на главный вопрос - он или не он?

 Руководство фирмы занимает солидную часть этажа здания бывшего Дома быта.
 Теперь его арендуют многочисленные магазинчики, такие же фирмы, занимающиеся всякой всячиной. Есть и то, что, по-прежнему, относится к сфере услуг. Я только что сделала укладку в местной парикмахерской - не спасибо им за это...

 Сама фирма не имеет даже вывески на фасаде здания, увешанном множеством других. Те, кому это надо, найдут - тем более, что товар находится в промзоне. Тут совершаются, надо полагать, только солидные сделки - мелкие клиенты платят и забирают товар на месте.
 На входной металлической двери тоже нет намёка на название - стоит только номер - за ней начинается коридор с несколькими дверями по обе стороны. Его кабинет расположен в своеобразном аппендиксе, в самом дальнем конце коридора - вчера я даже не дошла до него - по дороге туда первый же встречный сказал, что директора нет и не будет сегодня.

 Перед кабинетом коридор расширяется, создавая небольшой квадратный предбанник, и слева, в углу у окна, стоит стол, за которым сидит секретарша - это очевидно с первого взгляда.

 Молодая тёмненькая девица не хочет беспокоить шефа без объяснения причины, не хочет брать конверт с визиткой – прошу её занести конверт в кабинет, а там пусть он решает – примет-не примет. Мне непонятно такое упорство. Пытаюсь тихо, без скандала, добиться своего, но секретарша непреклонна.

 Не она ли была лежащей на полу в недвусмысленной позе на фото с подписью: Вот моя девушка?
 Не на её ли свадьбе он был свадебным генералом?
 Тип тот же, но ручаться не могу.

 Я не рассматривала пристально то фото - оно было первым из ряда шокирующих меня сообщений с вложениями...
 Удалила, прокомментировав, что девушке, возможно, стоило бы повторить карьеру Лены Берковой, а не прозябать в провинции - и для престижУ, и денег, опять же, больше, да и качество фото оставляет желать лучшего - вот бы девушку правильно поставить и хорошо осветить...
 Комментарий ему понравился - он даже повторил мои слова девушке с фото и удивлялся - почему же она так обиделась?
 (А правда, с чего обижаться подчинённой, регулярно оказывающей секс-услуги начальнику, можно сказать, на глазах у жениха?)

 Ещё заинтересовался, откуда же я знаю о творчестве Берковой и Баркова, которого я посоветовала ему для поднятия жизненного тонуса, вместо того, чтобы доставать посторонних женщин в сети.
  - А что, хороший поэт, - сказал он про того.

 Пришлось объяснять, что из всего творчества Берковой знакома только с одним произведением, зато сразу в двух вариантах: вариант с наложенной эротической музыкой и рабочий, где слышно слегка гнусавый голос женщины-режиссёра, почему-то показавшийся очень знакомым... Это единственный порнофильм, просмотренный мною с начала до конца - с целью изучения жизни животных.

 А Баркова нашла поиском, прослушав песенку Шаова "Разговор с критиком". Ликвидировала свою дремучесть в этом вопросе, заодно узнав о дальнейшей судьбе неоднозначного поэта: Жил грешно и умер смешно - точная эпитафия самому себе...

 Она или не она?

 Своим описанием того, чем он занимался на той свадьбе, и более чем откровенным фото, якобы сделанным им там же, он добился своего - я не перестаю думать над самой причиной, побудившей его к такому поступку.
 Вероятно, она проста и примитивна - пожилой мужик, развлекающийся с молоденькой невестой за спиной её будущего мужа, который по совместительству является его подчинённым, как и сама невеста, элементарно хвастается.
 Как иначе расценить? - После своего жениха она приходит вся зарёванная, а после меня улетает, как на крыльях.
 Но я НЕ МОГУ так думать о нём... Почему не могу? Что заставляет меня искать и находить не просто хорошее, а идеальное в человеке, врущем напропалую всем вокруг?..

 Шеф выходит из кабинета и мгновенно узнаю это лицо – ещё четыре месяца назад оно мелькало на моём мониторе много раз в день.
 Идёт мимо, смотрит прямо перед собой - тот же ракурс, что на фото - какая красивая посадка головы.

 Ни костюма, ни галстука - рубашка в мелкую красно-синюю клеточку, джинсы... Но запах очень хорошего мужского парфюма...
 А ведь мне казалось - он не вылезает из костюмов... впрочем, парфюм, вероятно, стоит больше, чем иной костюмчик...

 Само собой вырывается:

 - Здравствуйте.

 Проходит молча – возвращается через пару минут, здоровается и спрашивает, обращаясь к нам обеим:
 - В чём дело?

 Секретарша пытается снова взять инициативу в свои руки и объяснить, что она сделала правильно, не доложив о моём визите, но он хочет выслушать и меня.

 Говорю, что дело личное и даю ему в руки визитку. Приглашает в кабинет.

 Там происходит странный разговор – моя злость куда-то испарилась. Что-то непонятное произошло в тот момент, когда я увидела его так близко и вырвалось это «здравствуйте».

 В кабинете стоит стол с большим чёрным плоским монитором на нём - компьютер стационарный.
 Это, кстати, вполне соответствует кое-каким деталям, которые он невольно выдал, описывая, чем зачастую занимается на рабочем месте.

 Садится за стол, а меня приглашает присаживаться на стул (кресло? - не помню), стоящий сбоку.
 Теперь вижу его совсем с другого - невиданного мною ракурса. Лицо кажется совершенно чужим, незнакомым. Такой двуликий Янус.
 
 Надо с чего-то начать:
 - Получается, что я с Вами переписывалась в одной социальной сети... Теперь у меня большие проблемы из-за этого.
 
 - Чем больше узнаю людей - тем больше я люблю собак...
 У меня снова вырывается - не своим, высоким голосом:
 - Я тоже люблю собак!

 Ощущаю себя полной набитой дурой в этот момент. Глупо выглядящей, не то говорящей, по-идиотски причёсанной.
 Но и он, сидящий за столом, поставив на него оба локтя, из-за чего голова кажется втянутой в плечи, и вертящий мою визитку в руках, не выглядит очень уверенным и всезнающим... Да и банальное высказывание о собаках  не противоречит образу того, кто разговаривал со мной в интернете.

  - В Одноклассниках? - спрашивает, через маленькую паузу.
  - Нет, - называю ту злополучную сеть.
  - Нет, нет, нет, - повторяет он, как заклинание.

 Почти мямлю и задаю не те вопросы. Надо бы спросить – женат ли он? Есть ли у него дети? Учился ли он после школы до армии? Приходилось ли ему жить в студенческом общежитии? Какое прозвище было у его школьного физрука?

 Он должен быть мастером по классу вранья, чтобы быстро и убедительно сочинить новую кличку своему физруку...
 А я почему-то жду подтверждения хотя бы одного данного из странного профиля человека из интернета – места учёбы, дня рождения, места рождения.

 Ничего не совпадает – он зачем-то отвечает на все мои вопросы, хотя сразу отказался от того, что это он разговаривал со мной.
 Из всего, что он сообщает о себе, в памяти остаётся только его родной городок - небольшой райцентр.
 Кажется, разговору бы пора прекратиться...

 Почему-то говорю, что, несмотря ни на что, человек из интернета не сделал по отношению ко мне ничего непорядочного.
 (Это далеко не так, но сейчас сама верю в то, что говорю... сама во многом виновата...)

 (Этот пунктик насчёт порядочности накрепко сидит во мне - ведь человек из интернета гарантировал мне 100% порядочность, хотя я его и не просила ни о чём. Просто назвала два главных качества, которые особенно ценю в мужчинах - ум и порядочность. Мы тогда оба были под псевдонимами.

 Его слова, сказанные сразу после того, как я упомянула эти два ценных для меня качества:
 - Порядочность гарантирую стопроцентную.

 Я:
 - Зачем Вы что-то гарантируете размытому пятну?

 Размытым пятном было моё фото, с которым я проделала несколько операций в фотошопе - инвертировав цвета, размыв, перекрутив.
 Мы начали разговаривать совсем не потому, что он нашёл изображение очень привлекательным...
 Теперь его "порядочность" кажется основной причиной, по которой всё пошло не так - я не развелась перед той поездкой).

 Странно, но он выслушивает меня и не делает никаких попыток приблизить окончание нашего разговора. Определённо, он даже смущается.

 Когда сообщаю, что второй раз прихожу сюда, чтобы застать его, отчитывается:  - Был в командировке два дня.
 Тот - из интернета, тоже как-то сказал буквально то же самое, объясняя своё молчание.

 Ничего не отвечает, но не протестует, когда говорю, что лучше бы встретиться не в такой формальной обстановке - посидеть, может быть, немного выпить...

 Очень странным кажется, что он совершенно не интересуется фото, которое использовал человек, выдававший себя за него... Формально выдававший - ведь имя и город указаны другие. Использовано только фото.

 Этого фото нет в интернете - там указаны выходные данные (не все женщины моего возраста знают, как увидеть эту информацию, но я могу - сама интересуюсь фотографией достаточно серьёзно, чтобы позавидовать качеству фото) - число, марка фотоаппарата (очень дорогого, хорошего аппарата - "пятёрка" Canon). Фотография была сделана больше года назад - задолго до начала наших переговоров.

 Хотя, чего проще и доступнее - использовать одно из его фото, их в интернете достаточно - он недавно был главой района и фото крупным планом там не меньше десятка - есть гораздо симпатичнее, чем то, на которое купилась я... Там нет выходных данных...
 По крайней мере, если это не он сам, то человек, достаточно близкий к нему - имеющий доступ к его личным файлам...

 Не из тех ли соображений он убрал это фото со странички, после моего сообщения, что оно сделано тем самым очень хорошим аппаратом? Заметал следы?

 Вопросы иссякают – извиняюсь, ссылаюсь на его занятость и собираюсь уходить – визитку беру из его рук со словами:
 - Раз это не Вы, то она Вам не нужна.
 Выхожу из кабинета, а вслед вопрос, который будет мучить меня.

 Уже ничего не надо говорить – я ухожу – ни за что больше не решусь на новый визит, а он спрашивает, идёт ли у меня моё дело, занятие, которому я посвящаю жизнь последние годы. Спрашивает, глядя в стол перед собой.

 - Идёт, – отвечаю на ходу, не оглядываясь.

 Мой поход в его офис не только не помог мне ни в чём разобраться, как наивно виделось мне. Взгляну в глаза и всё пойму. Услышу голос, увижу выражение лица... Нет - я запуталась пуще прежнего.

 Беда в том, что мне понравился тот, с кем поговорила немного наяву. Понравился, но не настолько, чтобы моё отношение стало определённо женским безрассудным - хочу этого мужчину.
 Как раз этого не произошло - полная неопределённость...
 Но я совершенно точно поняла, что смогла бы его понять и простить, даже если это он говорил со мной в интернете...
 Желание поговорить с ним действительно по душам, по-хорошему - вот что испытываю я...

 В интернете со мной точно разговаривал человек не бедный - никаких финансовых проблем, которые он мог и хотел бы решить за мой счёт, у него не было.
 Это вполне соответствует впечатлению, какое у меня осталось после этого посещения.

 Однажды, в ответ на мой вопрос - как он успевает работать и общаться со мной (в тот день мы говорили особенно много и долго) - этот человек сказал: Так я же начальник - подчинённые работают, а контролировать я успеваю...
 
 Ещё раньше, он сказал, что он - менеджер среднего звена по роду занятий. На тот период этот директор фирмы как раз и был им - менеджером среднего звена. Управлял нашим районом.
 Ещё одна галочка - очень возможно - это он.


 Сразу после визита пытаюсь отправить письмо. Чисто для проверки - будет ли реакция вообще.
 После больнички мой ящик оказался пуст - уничтожена вся переписка, в том числе и с другими людьми, роковой адрес молчит - письма ему возвращаются с пометкой "адрес не существует или заблокирован".
 А тут письмо уходит - сердце прыгает - тяжёлый замедленный скачок, от которого на мгновение темнеет в глазах.

 Почти моментально приходит ответ. Совпадение?
 Чего я теперь хочу от него - раскаяния?
 
 Ответ злорадный:
 - Вот и не жалко, нисколько не жалко...
  Я ведь не преминула сообщить ему, где провела почти месяц по его милости.

 Говорю:
 - Я больше не хочу общаться с трусом.
 В ответ:
 - Это моё дело - хочу и пишу.

 Обвиняю его во взломе моего ящика - признаётся, ехидствуя, что это было очень легко - секретный вопрос оказался для него слишком простым.
 Не могу не признать, что он прав - вопрос был придуман без всяких заморочек - никогда не думала, что он понадобится мне или кому бы то ни было.

 И снова начинаю оправдывать его - не успевая отойти от последствий роковой невстречи.
 Да что это такое со мной? Куда делась злость, куда делась решимость поставить точки над И? Как я могу прощать того, кто влез в мою личную переписку, посмел удалять чужие письма?

 А ведь я снова повелась на вызов - он сразу же нагло заявляет - после месяца переписки с ним я опять отправлюсь по уже известному мне адресу, обратно к своим подружкам.
 Доктор - так тот вообще его человек. А его жена давно уже там - в том самом страшном седьмом отделении, о котором я услышала как-то мельком.

 Он тщательно поддерживает и раздувает остатки моего бреда.
 А вопросов у меня только прибавилось...


 Почему я вообще заговорила с ним?
 Не из-за внешности - хотя в ходе разговоров он понравился внешне, а сначала как раз не понравился – показался похожим на актёра или политика, но не приятного глазу, а совершенно наоборот.
 Грубоватое лицо, неровная кожа на щеке, обращённой к зрителю, взгляд в сторону, слишком официальная одежда - то, что бросилось в глаза на первый взгляд.

 Дата рождения совпала с датой рождения человека из прошлого, фамилия немного похожа, но, главное, он продолжал ходить на мою страничку и смотреть фото. Ему нравились мои эксперименты - фото, сделанные на даче, цветов, выращенных мной – это послужило причиной, по которой были сказаны первые слова.
 
 Слова были сказаны, но реакция на них оказалась неожиданной и всё закрутилось, напоминая вначале церемонный менуэт, потом танго, а дальше пошла бешеная свистопляска, затем началась настоящая драка и даже война, как я это воспринимала. «А что нам надо? Да просто свет в оконце. А что мне снится? Что кончилась война...»
 Наша война продолжается - конца не видно...

 Сейчас, вместо пустого места, с каким я разговаривала последние два месяца перед больничкой, он поставил картинку - мускулистый торс, с поднятыми кверху руками, в руках - шляпа над тем местом, где должна быть голова.
 Остроумный монстрик - называю его теперь.

 Знаю, как всё это неправильно. Я получила от него немало сообщений, которые нельзя истолковать иначе, как удары в самые незащищённые части тела. Я - женщина, которая никак не может поставить крест на том, на ком следовало бы по здравому смыслу. Крест на мужчине, способном ударить женщину. Ударить виртуально - не допускаю мысли, что в реале он ударил хотя бы одну женщину.

 Но, как хорошо помню то хорошее, что он всё же успел сказать! Как мешает теперь то двойственное впечатление, какое получила после личной встречи - с кем?
 Кроме того, увы, не могу не признать - многие его обвинения в мой адрес справедливы полностью или хотя бы отчасти.
 Он хорошо изучил меня - я дала много информации на себя.
 Хотя никак не могу согласиться с главным обвинением - я вожделею его, как мужчину, который, к тому же, богаче моего мужа.
 Если б мне самой знать, чего я от него хочу! Ни одна женщина ни разу не приревновала меня к своему мужу, кому, как не женщинам, чувствовать обыкновенную б...?
 Обвинение в корысти, да ещё после больнички - что может быть подлее?!

 Позади больничка, прошло всего три недели – а он снова играет со мной. Пишет весь день 14 февраля – требует валентинку. Зло отшучиваюсь.

 Привожу анекдот - разговор трёх садистов:
 Первый: - Сейчас бы бабу...
 Второй: - И в кусты...
 Третий: - И утюгом по морде, и утюгом по морде!..

 Спрашиваю: Вы не из таких будете? А ведь мне сначала показалось, что Вы добрый... Сейчас так больше не кажется...
 
 В ответ на кое-какие его слова, говорю, что лучше пойду почищу унитаз лишний раз, чем разговаривать в таком ключе.
 Действительно - иду и делаю это, хотя особой необходимости нет. Только вчера закончила генеральную уборку во всей квартире.

 Но, всё же, возвращаюсь обратно к компу. Там ещё сообщение - игра в одни ворота продолжается... В мои, конечно...

 Предлагаю всё же встретиться и даже пожить какое-то время вместе в какой-нибудь халупе, оплачиваемой пополам - уже прикинула, что смогу зарабатывать тысяч 8 в месяц. Отказывается, почему-то...

 Меняет картинку - теперь это фото чёрной машины известной марки анфас.
 И присылает сообщение, состоящее из тщательно отобранных, юморных, но верных определений о том, что же такое - настоящая любовь.

 Если он тот, с фото, тот, который сидел передо мной за своим рабочим столом, то он тратит на меня слишком много времени – ради чего? – ведь у него солидная фирма и не должно быть лишних часов, чтобы так развлекаться.
 Это неспроста - он тоже не может забыть меня - он любит меня... как легко даётся мне это - ещё раз поверить в невозможное...

 Но что я знаю о рабочем дне бизнесмена? Что я знаю о том, кто из них и как развлекается?
 Директор предприятия, где работает муж, проводил очень много времени за компом - успевал посмотреть все новые фильмы, поиграть во все игрушки и успевал вести свой бизнес - хватило на хорошую квартиру в Москве и другие излишества...
 
 Почему бы некоторым из них не подвешивать под чужим именем своё фото с грустным выражением в глазах, направленных куда-то вдаль?

 Почему бы им не погулять по страничкам своих ровесниц, живущих в одном городе? Лучше всего, чтобы имя ровесницы совпадало с именем жены... Почему бы им не попытаться обратить на себя внимание с помощью нехитрого приёма - выбрать фото и щёлкнуть кнопку "нравится"? Это ведь просто игра...

 Почему бы им не спровоцировать на откровенность одну из этих дур, обративших внимание на заглянувшего в гости скромника, выглядящего так, как будто он собрался на какой-то приём?
 Дур, с ходу признающихся в том, что телевизор они почти не смотрят и местными новостями почти не интересуются - то есть, понятия не имеют, кто заглянул на их страничку?
 - Эти мысли тоже приходят мне в голову, но они теперь где-то совсем далеко, под спудом, их голос почти не слышен и уже почти ничего не значит для меня...

 ... пусть почему-то то и дело приходит на ум история, случившаяся ещё при Союзе - женщина-следователь влюбилась в уголовника, влюбилась до такой степени, что помогла ему бежать... фактически поставила крест на себе, забыла служебный долг, отвергла голос разума... Её привели к этому разговоры... Но, разговоры глаза в глаза, лицом к лицу - была версия, что уголовник обладал гипнотическими способностями...

 Я тоже занимаюсь следствием уже более полугода...
 
 Много времени провожу в интернете в поисках информации о человеке, в кабинете которого провела несколько минут.

 Уже накопала всякого, например: знаю сумму уставного капитала его фирмы; чем она занимается: какое оборудование и на какой срок взято в лизинг: от какого ненужного барахла он пытается избавиться, давая объявление о продаже; какую зарплату предлагает рабочим.
 Знаю теперь, что фамилия одного из его бывших заместителей совпадает с моей (знаменитой, исторической фамилией - не уникальной, но и не очень частой) - тоже повод задуматься - не поэтому ли он обратил внимание на меня в Сети?
 Изучила все доступные интервью - запомнила  то, что сказал по любому вопросу, заданному ему кем бы то ни было...

 Он - не он?
 Не могу вычитать ничего плохого, дискредитирующего, разве что отмечаю смешной оборот типа "масло масляное", который он допустил в интервью, да какое-то нелепое восхищение китайскими небоскрёбами, соседствующими с трущобами... Вот если бы только небоскрёбами, без трущоб...
 
 Начинал на заводе после армии, бывший сослуживец отзывается прямо-таки с восторгом, говоря о технических усовершенствованиях, сделанных при нём.
 Учился, похоже, на вечернем.
 Где учился?
 Учился ли до армии?
 Из всей череды заметок, статей и интервью не могу найти ответа на эти вопросы, как не могу найти вопрос на главный, очень интересующий меня вопрос - есть ли семья? Жена? Дети?
 Не могу найти ничего, всерьёз опровергающего или подтверждающего те невеликие сведения, которые он всё же выдал о себе вольно или невольно. Точно знаю, что несколько раз я его "зацепила" за живое и он говорил первое, что пришло в голову...

 Наша переписка, начавшаяся в соцсети, перекочевала в электронную почту по его просьбе - у него не было много лишнего времени, чтобы постоянно сидеть в чате...
 Но, тем не менее, мы разговаривали с ним дважды и там, и там по целому дню - как бы играя в настольный теннис. Шарик налево, шарик направо...

 Через месяц общения, он стал писать сообщения даже после рабочего дня, явно из дома...

 Им или не им сказаны те слова, которые никак не могут быть игрой?
 Мне кажется, я не могу ошибаться - чувствую стиль, умею отличать писателей по манере говорить, художников - по манере писать.
 Я не могла повестись на ничтожество, соблазняющее женщин в сети.
 В моём скайпе больше двух десятков заблокированных лиц мужского пола, предлагавших общение.
 Как-то никогда не тянуло на сторону, хотя возможности были...

 Да и не похожи на соблазн его слова, обращённые ко мне - что-то непонятное возникло - взаимное притяжение, от которого избавиться сразу захотели оба, но не получалось и не получалось.
 Хотя без попыток соблазнить всё же не обошлось...
 Он назвал меня милой девочкой, после того, как поверил, что я ни разу не изменяла мужу физически, что муж - единственный мужчина в моей жизни.
 Сказал:
 - У меня сейчас такое странное чувство, что я девочку уговариваю на первый раз...

 Уговаривая раздеться виртуально, сам разделся догола для ободрения и поддержки, пытаясь добиться взаимности. Дал своё описание в спокойном и возбуждённом состоянии. Кажется такое, что можно верить - ничего особенного, всё достаточно обычно, укладывается в норму - не хотел потрясти своими статями, а именно приободрить - не стесняться и сделать то же самое:
 - Вот я, стою перед Вами без трусов...
 Ответила:
 - Я уже поняла, что Вам не привыкать стоять без трусов перед посторонними женщинами. Чужим мужикам не показывала и показывать ничего не собираюсь.

 Пытаюсь и пытаюсь доказать - можно без этого, можно просто разговаривать... Секс - не всё, из чего состоит жизнь. Я не ищу и не искала никого в Сети для этой цели. Мне просто не хватает общения с умными представителями мужского пола, которых было в изобилии при учёбе в нашем, почти исключительно мужском институте. Всего три девочки в группе...

 Но, то, как он реагирует на мои слова, настолько похоже на реакцию моего собственного мужа - дух захватывает... Чуть ли не слово в слово он цитирует его - моего родного человека, с которым у меня сейчас никак не наладится настоящее взаимопонимание...
 
 Из головы не идёт его НЕ НАДО, именно так, большими буквами - в ответ на моё сообщение, о том, что ухожу из Сети, уничтожаю профиль. Выяснила о нём достаточно, чтобы понять - дальнейший разговор с ним опасен. Это не мой муж, не однокурсник, за которого приняла его поначалу.
 Моё: Зачем?
 Его: Сижу и сам думаю - зачем?

 Пыталась отпугнуть своим фото  крупным планом - сделала его, держа фотоаппарат на вытянутых руках (кто знал, что это через какое-то время назовут "селфи" и изобретут специальное приспособление, облегчающее процесс самосъёмки?) - не получилось. Добилась того, что он сделал завуалированное предложение стать постоянной любовницей и продолжил умолять о более интимном фото.

 Предложением оказалась заметка из блога особы, именующей себя Проститутка С. Прислал ссылку, на которую я не зашла.
 - По Вашим ссылкам не захожу... Ваши сообщения с вложениями тоже больше не открываю...
 Тогда скопированная заметка из блога оказалась его следующим сообщением.
 Рассуждения умствующей шлюхи о жёнах и любовницах.
 С первых слов стало ясно - пишет не он сам - задала поиск и вышла на блог. Заглянула и в другие заметки...
 Любопытное чтиво - образованная, неглупая женщина с чувством юмора и даром рассказчицы, зарабатывающая торговлей собой и описывающая самых примечательных клиентов, временами пытается разводить собственную философию в придачу... - о жёнах и любовницах - яркий образчик её творчества.

 Постоянная любовница - это как вторая жена,- кончается это откровение...

 Моё: - Прочитала, кажется, что-то поняла, хотя всё-таки ничего не поняла...
 Его: - Что же тут непонятного? Я уже сказал - я могу быть Вам полезен.
 Моё: - Вроде бы поняла. Но нет, это не для меня.

 Он сделал совсем странные вещи, говорящие о чём угодно, кроме равнодушия.

 Он давно дал мне знать, что вычислил, кто мой муж, вычислил даже сокурсника, который объявился на моей страничке в не лучшее время и проявил себя не лучшим образом.

 Однокурсник - неотъемлемая часть этой затянувшейся истории, одна из основных причин, побудивших меня на откровенный разговор с незнакомцем в Сети. Это его день рождения совпал с днём рождения моего теперешнего наваждения. Это ему я хотела мстить за душевную слабость и даже подлость, которую он проявил в неподходящий момент, когда у нас с мужем начались большие нелады.

 Увлекательное общение с однокурсником было прекращено в одночасье, когда оба сказали лишнего  - тот разослал цитаты из нашей переписки по трём адресам: моему мужу и двум другим однокурсникам.
 Оно прервалось именно по моей инициативе - хотя я получила от него ещё "приветик" с просьбой забыть всё и начать общение заново.

 Когда наша переписка дошла до той точки, где я объяснила - за кого я его приняла и что сделал этот однокурсник, незнакомец воскликнул:
- И Вы его ещё оправдываете! - Вы ангел!
 Когда же он узнал, что сделала я после этого:
 - И муж простил? Он тоже - ангел!

 У однокурсника была жена, почти взрослый сын и маленькая дочка. Дочь показалась мне хорошей гарантией его порядочности - по не понятным мне самой причинам.

 Забыть и простить - решила, что это возможно, только месяца через три - короткое СМС, посланное мной: "Мир, дружба, никаких любовей". Отправила с дачи, пока поливала свои посадки.

 - В результате, через день, пришлось впервые идти в гаражи - муж не пришёл домой вовремя. Необычно для него - не позвонил, не предупредил. Дозвониться у меня не получалось - сразу подумалось про гараж, он ведь подземный. Как-то догадалась, что это связано с СМС.
 Мой телефон с самого начала был зарегистрирован на мужа - поэтому он мог беспрепятственно отследить все мои действия, все контакты.

 У теперешней паранойи основательные корни...

 Так и было: в полутёмном коридоре между рядами ворот увидела мужа - он  только что закрыл гараж. Мрачное выражение его лица сказало всё, пусть без особых подробностей.
 - Тебе есть с кем общаться, - буркнул он в ответ на расспросы. Оказалось, он решил, что мы обменялись СМС - их и правда было две, но ответа не было - пришла СМС, подтверждающая получение первой.

 Мысли об этом, не в ту сторону пошедшем общении, не оставляли меня, но мне хватило твёрдости не отсылать больше ничего ни по адресу, ни по телефону однокурсника.

 Тот был программистом и, как-то, в переписке, сказал, что может послать сообщение хоть от Президента - так что у меня были основания полагать, что он мог объявиться снова на моей странице в каком угодно облике.

 Я сама рассказала об этом сокурснике, но не назвала имени - только город - большой и не наш, российский - однокурсник сейчас жил в столице бывшей братской республики.
 Надо было перерыть массу информации, чтобы найти эту личность - я вычеркнула его из своих друзей и подчистила все следы общения с ним.

 После переписки 14 февраля, занявшей целый рабочий день, требую у бывшего джентльмена поставить фото, где были бы видны глаза - надоело разговаривать с пустотой. С чёрной машиной разговаривать тоже не хочется.

 Но не разговаривать совсем не могу:
 - Я маньячка - ты маньяк, - начинается одно из моих посланий.

 Наконец - на дворе уже март - он ставит фото с глазами.

 Много я всё-таки рассказала этому человеку. С экрана на меня смотрит тот, кого я когда-то очень любила. Я любила его – он любил меня. Даже называл меня невестой. Не сложилось. Это было давно, очень давно. И вот смотрит на меня – постаревший, пополневший, полысевший, отрастивший усы. А я знаю – его нет, его нет уже несколько лет – на меня смотрит фото из Одноклассников. Человека больше нет, а страничка есть – человек умер в 2008-м. Не дожил до 50...
 
 (Сколько таких страничек в сети? - люди, которые кого-то любили, о ком-то заботились, кому-то верили. Их кто-то любил, о них кто-то заботился, им кто-то верил... Мёртвые души наших дней...
 Сама дружу в интернете с женщиной, унесённой раком, несколько лет назад... Не поднимается рука вычеркнуть человека ещё и из виртуальной жизни. В Штатах вообще практикуется что-то вроде виртуального кладбища - странички умерших, где можно выразить соболезнование, послать подарок, цветы. Наверное, не только там.)

 О смерти моей первой любви я узнала от мужа. Узнала нехорошо - злорадный, он вошёл на кухню, где я готовила ужин, и спросил таким вредным голосом:
- А ты не очень расстроишься, если узнаешь, что твоя первая любовь умерла?

 - Нет, - ответила я, через паузу, непонятно что имея в виду, - Не расстроюсь? Не знаю? Всё вместе?

 Но расстроилась, не смогла толком заснуть в ночь после этого - вставала несколько раз, шла в темноте в тёмную кухню, не включая света, стояла у окна, смотрела, как казалось, в ту сторону, где был город, в котором он жил, можно сказать, молилась за его душу.

 Воспоминания пришли толпой...

 Идём солнечным днём вдоль парка по солнечной стороне улицы, он спрашивает меня - какая кровь во мне намешана?
 - Только одна - русская - хотя частью староверская, частью единоверческая.
 - Зато я - рус-болгаро-грек, - смеётся он во все свои белые зубы, запрокидывая голову, и рассказывает - кто у него отец - источник болгаро-греческой крови; мать - чистая русачка, сибирячка.

 И ещё, и ещё:

 Первый поцелуй - стоим у двери в пустой комнате общежития, прощаемся на день.
 Это мой первый поцелуй вообще - приоткрываю один глаз, чтобы увидеть его лицо, в тот самый момент, когда он делает то же.
 - Подглядываешь, - смеётся он.
 - Сколько тебе лет, девчонка? - искренне поражается он, узнав, что поцелуй первый в моей жизни. Тут же искренне радуется, что он тут первопроходец, можно сказать.

 Ему - 19, мне - 17. Это моя абитура, а он - второгодник, академщик - представитель золотой молодёжи, трудовой золотой молодёжи - работает помощником коменданта общежития - фактически исполняя её обязанности полностью. У него получается - он прирождённый руководитель.

 Основная обязанность коменданта - распределение хозработ - их обычно выполняют проштрафившиеся обитатели общаги. Он сам хорошо накосячил на первом курсе и немало мусора перелопатил, выполняя такие задания - так что теперь, по его словам, ему нисколько не стыдно других посылать на эти работы.

 Весёлая компания представителей золотой молодёжи общежития собирается каждый вечер и гудит до утра в одной из комнат.
 
- Поспели вишни в саду у дяди Вани...
- В пещере каменной нашли стопарик водки - комарик жареный лежал на сковородке...
- Растворимый кофе завезли на базу - растворимый кофе растворился сразу...

 Он приводит меня на такую вечеринку в первый раз - кто-то выкрикивает:
 - О, какой персик!
 Он негромко и как-то устало, но внушительно говорит:
 - Это не персик, это... - и называет меня так уменьшительно-ласкательно, как даже мама никогда не называла, только бабушка.
 Больше никто не говорит мне ничего фамильярного или развязного.

 Полутёмная комната - он, одетый, спит на кровати лицом вверх. Я сижу у столика, рядом с полкой, уставленной дорогой аппаратурой - такой дорогой и невиданной мной никогда, что мне даже непонятна её ценность.

 Я - сельская девочка - из уральской глубинки. "Пионер", "Филипс" - подумаешь... Полки деревянные, покрытые морилкой - он уже рассказал мне, что они сделаны ими, обитателями этой комнаты - доски натаскали потихоньку по ночам с близлежащей стройки.

 Пытаюсь читать книгу, найденную на одной из полок, с хорошим названием, но очень невнятным содержанием - "Дорогу осилит идущий".
 Жду, когда он проснётся - он как-то провалился в сон - не спав толком перед этим несколько дней, но уговорив меня остаться с ним, в его комнате, первый раз. У нас ничего не было, совсем ничего, кроме изнурительных поцелуев.

 Ничего так и не случится - ведь я правильная сельская девочка - ЭТОГО нельзя до свадьбы. Чего этого - представляю себе так смутно, что смешно сейчас, через годы. У людей просто не может быть так, как у животных, на которых я вполне насмотрелась в детстве. Пусть мне в руки уже попалась книжка Нойберта, гуляющая по общаге среди студенток - я почитала, но не слишком многое поняла. Теоретик, он и есть теоретик.
 А он, попытавшись разок достигнуть запретного, как-то жалобно:
 - Не пустишь? - тоже примет, наверное, нелёгкое для него решение - подождать.

 В дверь настойчиво стучат, требуют открыть, раздаются развесёлые шутки - он не просыпается и приходится открыть самой, в конце-то концов. Ворвавшиеся соседи по комнате и блоку явно растеряны и удивлены картиной - не застав нас в постели, как им предполагалось. Он так и не просыпается - они улетучиваются раньше.
 После, узнав, что они тут были, серьёзно говорит:
 - Они никогда так больше не сделают, поверь мне.
 И они больше так не делают.
 
 Моё непоступление - бессонные ночи не слишком хорошее подспорье в учёбе.

 Пьющая последние годы математичка дала нам не слишком прочные знания по своему, когда-то любимому мной, предмету. Она, правда, неожиданно подарила мне две очень хорошие книги по математике для поступающих в вузы, узнав, куда я собралась. Они у меня с собой и я пытаюсь что-то наверстать...

 Математика - один из двух профильных предметов на вступительных.

 Второй, физику, знаю прилично - даже умудряюсь на экзамене решить задачу нудному южанину, сидящему за мной:
 - Дэвущка, а, дэвушка, памагитэ, пажалуста...
 Эти приглушённые стенания подкрепляются лёгкими тычками в спину. Южанина не смущает очень близкое расстояние до стола, где сидят те, кому надо будет отвечать по билету. Приходится решать - задача простая - в два действия. Набрасываю формулу и отдаю листочек обратно. Нудёж продолжается:
 - Дэвушка, тут атвэта нэт...
 Приходится ещё и сосчитать этому гению. Вывожу: Ответ, - и подставляю все цифры в формулы - для гарантии, чтобы точно отстал на этот раз.
 Как он собирается учиться? Сколько "дэвушек" падут жертвой? Юноша-то пошлёт сразу куда подальше...
 Экзаменатор, похоже, видит нашу возню - получаю "четыре" вместо вполне заслуженной "пятёрки". Времени наверстать математику полностью катастрофически не хватает.
 Не хватает на учёбу, но хватает на любовь...

 Он встречает меня после экзамена - машет рукой из огромной толпы , состоящей из родителей абитуриентов в основном - всё залито белым июльским солнечным светом. Он не один, с другом - друг такой же высокий, как он - их хорошо видно среди этой толпы.
 Никакой договорённости об этом не было - вдвойне приятно и удивительно.

 Пешком идём в общагу (километра три от здания, где проходил экзамен), друг почему-то заводит песню, никого не стесняясь, на всю улицу: - Степь да степь круго-о-ом... Чего ему стесняться - голос и слух замечательные - один из главных заводил на ежевечерних бдениях.

 Вообще-то в общаге сухой закон, но им можно всё. Они элита. Даже бэкэдэшники, члены боевой комсомольской дружины, обходят их половину этажа стороной.

 Сочинение - написала на "три". Выбрала самое трудное - вольная тема - про любовь. Про что же ещё?
 Никогда такой оценки за сочинение у меня не было. Надежды на поступление уже нет.
 Он требует, настаивает писать апелляцию, идёт со мной, чтобы проследить, показать - где, куда, что. Заявление пишу под его диктовку.
 Вот моё сочинение - оно пестрит красным. Даже не собираюсь спорить - меня просто пожалели...

 Наша первая и последняя ссора-размолвка?
 На общаговской дискотеке проходит мимо не глядя, танцует с длинноволосой маленькой блондинкой - тоже абитуриенткой, более отвязной, чем я. Делаю вид - мне всё равно. Принимаю приглашения, в которых нет недостатка.

 Пара дней проходит врозь, потом приходит его самый близкий друг.
 Уже знаю - они стали друзьями после жестокой драки друг с другом. Вызывает меня из комнаты и говорит, что мне очень надо с ним поговорить, ему плохо сейчас, что он послушается только меня, нам надо помириться.(А как плохо мне!)
 Сводит нас вдвоём и испаряется. Для меня, во всяком случае. Вижу только моего Димку.

 Он сидит на балкончике общежития, яркий шёлковый платок, идущий к его серо-синим глазам с длиннющими мохнатыми ресницами, повязан на шее. (Кто повязал? Зачем? Даже не приходит мне в голову).
 Сажусь напротив. Начинаем делать предъявы друг другу - ты прошёл мимо, не глядя; нет - это ты на меня даже не посмотрела...
 - Как хорошо-то всё на самом деле, - говорит он, улыбаясь счастливо, наклоняясь ко мне и сгребая в охапку.

 Провожает в аэропорт.
 - Пиши мне - я буду писать каждый день.

 Он и пишет почти каждый день - одинаковые конверты с радугой на картинке приходят пачками - иногда по 4 в день. Почтальонша удивляется, мама тоже, хотя и боится за меня.

 Его отцу летом делали операцию - рак желудка. Он успевал бегать к отцу в больницу, разгребать общежитские дела и закрутить этот роман со мной.
 Теперь он сам на обследовании - мать забеспокоилась о плохой наследственности и устроила его в клинику. Летом он бегал к отцу в больницу, где теперь лежит сам. Пишет, как это скучно и как ему помогают мысли обо мне...

 Моя подруга, которую я считаю самой умной и авторитетной,- ведь она моя учительница по истории по совместительству, - узнав об этом, говорит, что я связалась с очень непростым парнем.

 Две больничных недели тянутся и пролетают одновременно. Оба ждём одного - свежего письма друг от друга - лучше не одного. Оба хотим знать мельчайшие подробности очередного дня, каким бы он ни был... Мы мечтаем о будущем, мы даже договорились до детей - кого мы хотим, сколько их будет - конечно, двое, конечно, мальчик и девочка... Конечно, мальчика, похожего на него, хочу я, он хочет девочку, похожую на меня...
 Я рассказываю подробно про свою работу: сначала одну, сравнительно тёплую и уютную - в лаборантской родной школы, в любимом кабинете физики; потом другую - на стройке далеко за городом, на открытом воздухе в любую погоду; про коллег, про всё, что меня окружает...

 Он не только пишет, но и звонит очень часто. Телефон у нас есть - мама - сельский специалист. Требует сказать в конце: Люблю, целую. Говорю это шёпотом - наш дом - одна большая комната, разделённая тонкими перегородками. - Телефон стоит там, где все собираются вечерами - мама и две младших сестры. (Отца нет давно - умер во сне, когда я была в четвёртом классе.)
 - Громче, громче, - требует он.

 В письмах постоянно говорит, как ждёт будущего лета - когда мы сможем быть вместе уже навсегда. Рассказывает про книги, которые читает сейчас.

 На каникулах упоминает про разговор со своим отцом - он рассказал про меня, а тот смеялся над ним, не поверил. Прибавляет - но мы обязательно будем вместе, мне нужна только ты...
 (Девчонки- старшекурсницы, узнав, с кем я связалась, тоже не верили, отговаривали всячески - такой он популярный и непостоянный. Но и расспрашивали с жадным интересом: - Целовались? - А как же! - смеялась, скаля зубы. Они не знали - верить, не верить - вот, если бы я плакала...)
 У него-то ЭТО уже точно было, не раз и не с одной...

 Просится приехать - я пригласить не могу - наш дом совсем не рассчитан на таких гостей. Я уже кое-что начинаю понимать - какая мы неровня. У его родителей большая квартира в коттеджном поселке. Отец - директор завода.
 
 Мой короткий приезд на пару дней в конце февраля в холодную общагу. Две ночи в одной постели, одетыми.
 - Два индейца под одним одеялом не замёрзнут, - снова смеётся он.
 Соседей по комнате нет - они появляются тут ненадолго только под вечер, потом улетучиваются кто куда. У него дела - масса дел, он и меня припахивает - рисую приглашение на факультетский вечер. В последний момент выясняется, что нарисовала хорошо, да неправильно - без учёта типографской специфики.

 Большой переполох в общаге - какой-то сумасшедший парень голым бегает по этажам и даже вылез на балкон 8-го этажа - несёт бред про атомную бомбу.
 Он бегает, разруливает ситуацию, меня навещает на бегу, сообщает новости мимолётно и исчезает снова.
 Потом возмущается: - Сколько девчонок собралось смотреть на голого мужика! Ни одна не отвернулась!

 Мы даже успели в кино - в первый и последний раз. Весь фильм рука в руке. Он раньше меня понимает многие тонкости - комментирует иногда, мне на ухо.
 Московские высотки - я даже не представляю, что такое может быть не только в кино, что в нашем Советском Союзе кто-то живёт в таких квартирах, - он знает про них.
 - Не умеет правильно есть рыбу, - смеётся, когда героиня панически отказывается от предложенного блюда, ссылаясь на аллергию.

 Очень смешной кажется сцена с дружинниками, которые отчитывают парочку, идущую в обнимку по улицу...
 Главный герой, безусловно харизматичный, сразу вызывает симпатию у всех.

 Фильм оба видим первый раз - только что прошли премьерные показы. Мы в небольшом кинотеатре, расположенном недалеко от общаги. Достать билеты даже сюда - нелёгкая задача, но он дал поручение кому-то и билеты принесли прямо в комнату - в очереди мы не стояли.
 
 Провожает меня на вокзал - билетов на самолёт нет, на поезд тоже нет, всё раскуплено - обычная ситуация того времени. Но он находит выход - сажает меня в купе к знакомой проводнице - молодой блондинистой особе. Спим с ней на одной полке. Она явно удивляется и пытается расспрашивать, но я - как партизан.

 А дальше - тишина... Ни одного письма. Ни одного звонка.

 Недели две по инерции пишу, вспоминая всё новые и новые подробности встречи. Сначала радостно, потом всё беспокойнее - что не так? Кляну себя за неумело почищенную картошку и другие, как мне кажется, погрешности, из-за которых он мог во мне разочароваться.
 (Я научусь быстро чистить картошку - всего-навсего один стройотряд - очень хорошая школа для этого. Я научусь готовить быстро и вкусно - но этот поезд уже ушёл)...

 Девчонки из общаги месяца через полтора услужливо сообщают - видели с другой. Мои отчаянные письма с просьбой подтвердить новость самому уходят в пустоту. Телефона я не знаю - он всегда звонил сам. Спился? Умер? Чего я только не воображаю - не могу поверить в одно - правда появилась другая, а он так и не находит смелости сказать мне об этом.
 Подруга из общаги узнаёт телефон по моей просьбе. В нашем райцентре только один переговорный пункт. Выстаиваю очередь к окошку, подаю записку с телефоном и именем, а потом ожидание. Не знаю, как выглядит моё лицо для окружающих - внутри полное отчаяние и слабая надежда. Кажется, никто никогда не переживал ничего подобного и мой вид со стороны должен выражать небывалое страдание. С одной стороны, не хочу ничьей жалости, с другой - хочется хотя бы какого-то понимания и сочувствия со стороны совершенно незнакомых людей.
 Результат переговоров нулевой - через полчаса объявляют, что такого абонента нет. Подхожу к окошку снова, хочется кричать от боли - оказывается, номер неправильный - это не общежитие, а типография, подруга спутала какие-то цифры...

 Мой такой же отчаянный приезд спустя три месяца.
 Еду в трамвае и смотрю в окно - вот кто-то похожий на него полулежит на скамейке - пьяный, среди  бела дня - он?
 Врываюсь в общагу, в комнату коменданта - там сидит его самый не любимый мной друг - пожилой академщик. И он, и ещё полно народа.

 Я никого, кроме него, больше не вижу и не слышу, у меня есть право узнать, посмотреть в глаза.
 Веду, как маленького, в комнату, где он живёт сейчас. Туда, где не мёрзли два индейца.
 Пресекаю несколько попыток зайти сюда следом за нами - мне теперь всё равно, я могу послать кого угодно поискать себе другое место на время нашего разговора... Подождут - я ждала дольше... Он не вмешивается...

 Сразу садится на кровать и сидит, обхватив голову руками, локти на коленях.
 - Зачем ты приехала?
 Зачем? Зачем? Я задыхаюсь. У меня не хватает слов - как можно этого не понимать? Как можно такое спрашивать?
 - За что? - наконец вырывается у меня.
 - Готовность стать моей... - говорит он, не глядя на меня.
 Он вообще ни разу не посмотрел мне в глаза до сих пор.

 Смотрю на него в полной растерянности и изумлении. Мне нечего сказать - так это глупо, непонятно и жестоко. Не было этого... Я, девица, боялась до ужаса... Может быть и зря, что не было... Может быть, остался бы на память мальчик, похожий на него...
 Разве что спросить?..

 - Когда это случилось?

 Оказывается, сразу же после моего отъезда, он поехал на межвузовскую базу отдыха... там и встретил... Ту, которая не проявила такую готовность, надо полагать... Видимо, плевалась, пиналась, кусалась и царапалась... Свой идеал.

 - Я хочу обратно свои письма и фотографии - отдай мне их.
 - Не отдам - это моё...

 Смотрю на опущенную голову... Сколько раз я близко-близко смотрела в глаза, которые он прячет сейчас.
 Даже не в оба глаза - по очереди в один из них - настолько малым было расстояние. Яркие, лучистые глаза, удлинённой формы...
 Я рассматривала их поочерёдно, вглядываясь по отдельности в каждый лучик, составленный из одиночных крапинок, удивляясь и радуясь - зачем парню такие красивые, за что мне такое счастье...

 Сколько раз я гладила эти волнистые волосы, как мне хочется сделать это сейчас - подхожу и провожу рукой по ним. Он отдёргивается, как от удара, и сквозь зубы просит:
 - Не надо! Я ведь могу и не выдержать...
  Не говорю вслух, но думаю: - Не выдержать чего?

 - Как её зовут?
 -...
 Это всё, что мне надо было знать - разворачиваюсь и ухожу...

 История на этом не кончается - поступаю тем же летом в тот же институт и живу в этой клятой общаге, где "ВСЁ НАПОМИНАЕТ О ТЕБЕ"...

 Пачка писем, толщиной сантиметров в 15, у меня с собой, пара его фотографий - тоже. Это так мешает жить и просто дышать, что одним осенним вечером, оставшись одна в комнате, начинаю рвать  письма, как можно мельче, чтобы не читались отдельные слова, не то что предложения.

 Мелькают длинные обращения, на пару строк, где моё имя так и сяк преобразовано с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов - онок, - юшк и прочая. Родная, милая, любимая, единственная, необыкновенная, такая-сякая-растакая...
 
 Одногруппник, невзначай зашедший на огонёк, застаёт меня за этим занятием. Не успеваю спрятать огромную кучу уже нарванной и пока целой, исписанной крупным круглым почерком бумаги.

 - Какие мелкие кусочки... - выдаёт он цитату из уже ставшего всенародно любимым фильма.
 - Тебе помочь?
 - Помоги, если читать не будешь.

 Примерно минут пятнадцать проводим за этим занятием вдвоём. Одногруппник по ходу всё же замечает, что письма все от одного и вслух удивляется этому. После процедуры куча нарванной бумаги отправляется в мусоропровод. Становится немного легче жить и дышать...

 Моё самое стыдное воспоминание...

 Прошло больше года - он теперь женат. Живёт в той самой, "индейской", комнате вдвоём с женой, той самой... Та уже сильно-сильно беременна.
 Сейчас он не просто помощник коменданта - полноправный комендант, хозяин общаги.

 Мы вдвоём в маленькой комнате с самым шальным однокурсником - непонятные отношения - ничего всерьёз, сплошной стёб. С ним часто весело, иногда он меня злит всерьёз, иногда удивляет, иногда помогает в трудную минуту, иногда пропадает надолго. Что он находит в моей компании - непонятно. Весёлый троечник, почти двоечник, но с дальним прицелом на будущее. - Я всё-таки карьерист,- сказал он мне как-то.

 Никогда не целовались, не обнимались, хотя ходили в кино, в самый знаменитый пивбар города, в коктейль-бар - почти во все места, где бывает золотая молодёжь города.

 В пивбар он со своим другом  буквально затащил меня на руках:
 - Сюда обязательно надо сходить, даже если совсем не любишь пиво...

 Мне правда понравилось - сводчатые потолки, мощные стены, роспись на них - невиданные звери, корабли. Тяжеленные дубовые стулья и столы.
 Понравились креветки, хотя однокурсник всё сокрушался:
 - Не повезло, обычно здесь горшочки с такой вкуснятиной...
 Мою долю пива они благополучно разделили с другом.
 На 3 рубля за вход полагался литр пива и закуска. Надо было постоять в приличной очереди, чтобы отдать эти три рубля.
  Я за вход не платила - однокурсник каким-то образом умудрялся затащить меня в такие места, куда бы я ни за что не пошла хотя бы из-за отсутствия денег на это. Но ещё он умудрялся сделать так, что я не чувствовала себя ему обязанной. "Кто девушку ужинает, тот её и танцует" - такого не было. Наоборот, вроде бы - ты должна это увидеть хоть раз, а мне скучно туда одному в который раз...
 Отговорки насчёт денег непонятным образом отклонялись так, что я оказывалась там, будучи уверена, что делаю ему большое одолжение, приходя с ним в эти злачные местечки.

 Однокурсник ничего не знает о моей первой любви, о том, что у нас что-то было - весело болтает, рассказывая об этом пивбаре. Как тут разлекаются и сколько пива на спор выпивают самые известные личности общаги.
 Конечно, моя первая любовь из их числа - один из основных рекордсменов - невероятное количество за вечер - близко к большому ведру. А я, с трудом скрывая свою заинтересованность, думаю только: Как же так? Жена молодая? Ребёнок вот-вот, а он так проводит время...

 Друг, очень невзрачный на вид и почти бессловесный, что и не вспомню, что он говорил, говорил ли вообще, как выглядел - хотя много куда ходили именно втроём. Как-то завалились вместе в ночной полупустой троллейбус - поймала на себе осуждающие взгляды - ишь ты, одна сразу с двумя...

 В коктейль-баре сидели вдвоём... Непривычная обстановка для меня - как в западных фильмах, а однокурсник замечает: - Вот за этим столиком постоянно девица скучающая сидела... что-то её сегодня нет. Вся такая из себя - самый дорогой коктейль каждый раз перед ней. Ненавижу таких...
 Не догадалась спросить: - Что сам-то делаешь тут постоянно, на какие-такие шиши?

 А в другой раз не догадалась спросить - где он взял малюсенькую ампулу, меньше сантиметра, которую принёс мне на день, просил подержать у себя, а то он боится, что может сделать такое, о чём и жалеть уже не получится. Ту ампулу, не удержавшись от искушения, я положила на коренной зуб и сразу замерла в страхе, что челюсти сожмутся сами собой. С трудом преодолела тогда приступ смертельного оцепенения и больше этот эксперимент не повторяла. А он прибежал на следующий день по-настоящему обеспокоенный или испуганный за меня, как показалось, и с облегчением забрал эту малипусечку.

 Теперь мы вдвоём в маленькой комнатушке общаги и однокурсник затеял очередную хохму - приматывает мою ногу в неказистом зимнем сапоге к ручке встроенного шкафчика. Я сижу на стуле - в полном обмундировании - даже вязаный оранжевый беретик не сняла. Жду,- чем же эта дурь закончится?

 Стук в дверь и она сразу же распахивается - моя первая любовь стоит на пороге комнаты, озирая картину маслом. Я готова провалиться сквозь землю, щёки и уши горят от стыда перед ним. А он спрашивает:
- Кто тебя здесь поселил?

 (Селил не он - а тот самый не любимый мной пожилой академщик, исполняющий теперь  обязанности помощника коменданта. Похоже, что нелюбовь у нас взаимная).
  Поселил в одном блоке с пацанами - таких комнат наперечёт в общаге.
 Обычно стараются блок из двух комнат и санузла сделать только женским или только мужским.
 У меня даже соседок нет, дверь толком не закрывается - столько раз её ломали до моего заселения, сквозная дыра там, где был один из замков. А в большой комнате рядом, дверь в дверь, живёт этот самый хохмач-однокурсник и ещё троица гавриков - самый тихий из которых - тот самый его невзрачный, но закадычный друг-земляк.

 На следующий день меня переводят в чисто женский блок на два этажа ниже...

 
 Это, и ещё много всякого пронеслось перед внутренним взглядом - давно и казалось, очень прочно забытое, похороненное навсегда...

 Вспомнилось, как, однажды, оставшись одна в его комнате, открыла встроенный шкафчик, где висела одежда - не только его, но и его тоже. Аккуратно на плечиках. Его рубашки нашла по запаху - уже родному, уже самому любимому...

 Хотелось, то ли поставить свечку за упокой, то ли положить цветы на могилу...

 Один из самых больших счетов к мужу теперь как раз за тон и сам вопрос: А ты не очень расстроишься, если узнаешь, что твоя первая любовь умерла?

 О своей первой любви я рассказала человеку из интернета очень много. Многое из того, о чём вспомнилось сразу после известия о его смерти... Назвала этому человеку имя, фамилию, отчество, институт... чего уж проще в наши дни - разыскать эту страничку.

 Сама была там два раза - в день, когда зарегистрировалась на Одноклассниках, и на следующий день, после ответного визита моей первой любви на мою страничку.
 Так молча посмотрели друг на друга. Как оказалась - это был последний год его жизни...
 (Хотя хотелось сказать, ох, как хотелось сказать: На кого ты стал похож? Как я рада, что не с тобой сейчас!
 Даже писать начала, но остановилась, остановилась, передумала и завязала с Одноклассниками с тех самых пор).

 И вот этот человек, моё теперешнее непонятное наваждение, не поленился, нашёл эту страничку, скопировал фото оттуда и теперь мучает меня...

 Как ему в голову пришло такое, да ещё когда он знает, где я побывала?

 Требую убрать фото – в ответ, издевательски: – Чем оно сейчас-то не нравится – с глазами?
 Обзываю типа из интернета "чмошником" и снова требую убрать фото, а в ответ оно переворачивается – теперь моя первая любовь смотрит на меня вверх ногами.

 А он пишет: Я знал его...

 Это откровенное враньё - быть такого не может, но уже не могу воспринимать такую информацию, меня переклинивает...

 Я снова уже долго нормально не спала и, наверное, поэтому в моём мозгу что-то почти явственно щёлкает и нахожу всему разумное и правильное объяснение – мне так теперь кажется.
 Он, этот из интернета -  перевёрнутый тот - из прошлого. Тот, из прошлого, был моей небесной Любовью, а этот – Любовь земная.
 А за Любовь стоит пострадать.

 Но у меня есть муж. Муж, которому я должна много, очень много. Он вытащил меня из этой больнички, он доказывал врачам, что знает меня почти всю жизнь, что я не такая.
 Он поверил мне, что больше никогда и ни за что не окажусь там.
 Он навещал меня – другой на его месте не захотел бы даже взглянуть в мою сторону, а он приехал ко мне пять раз за двести с лишним километров.
 У нас с ним двое прекрасных детей.

 Всё это держу в голове, но в то же время – а ведь и муж способствовал развитию этой переписки – вот этот момент, вот этот, вот этот… Он, только он, виноват в том, что это стало возможно в принципе - не дав мне выспаться после долгой, измотавшей меня поездки. Шесть практически бессонных ночей... Его любопытство, его ревность стали причиной всему...

 Может, не было бы ничего, если бы он не попросил меня на время оживить убитый мной персонаж. Уничтожила его сразу после того, как убедилась, что человек, с которым разговариваю - чужой, незнакомый, умный и опасный, от него лучше держаться подальше.

 Ещё не было поздно - он уже зацепил меня, но ровно настолько, чтобы я вполне осознала меру риска дальнейших переговоров.


 Всё, казалось, кончено - странички в Сети больше нет. Но я помню пароль и времени прошло не так много, чтобы страничку невозможно было восстановить.

 Муж просит и неохотно соглашаюсь - показать этот персонаж, о котором он узнал только потому, что я решила ему всё рассказать постфактум.
 Ведь какое-то время подозревала его самого - так они похожи в манере выражать себя в Сети - странный незнакомец и мой муж... Одно и то же строение фраз, одни и те же слова по поводу одних и тех же ситуаций. Даже ошибки делают одинаковые. Если бы не мой опыт общения с мужем-мультяшкой...

 ...на открытой вновь страничке мигает конвертик - письмо... Любопытство пересиливает и читаю... Письмо - откровенная провокация. Вызов на словесную дуэль, по сути. Маска джентльмена сброшена - передо мной мужик, обиженный на женщин - глупых, корыстных, похотливых существ. Чувствую потребность ответить, не прятаться в кусты.

 Начинаю писать ответ прямо при муже. Тот вспыхивает и рвётся прочь из дома. Прерываюсь, выключаю комп и прошу вернуться. Он возвращается, но не просто возвращается, а со словами:
 - Нет, ты будешь писать!
 Он вне себя и его несёт - он не понимает, что делает только хуже, усугубляет ситуацию - мои уговоры бесполезны.

 Снова включает комп, открывает свою страничку в той же социальной сети и тыкает в большие красивые сиськи, прикрытые зелёной футболкой в обтяжку - сиськи находятся в разделе "хочу общаться". Он предлагает сиськам подружиться...

 После такого, ничего не остаётся, как, не обращая больше внимания на него, писать ответ этому роковому незнакомцу - уничтоженный персонаж оживает надолго. Ответ на моё послание приходит очень скоро - и снова человек на другом конце поражает нестандартной реакцией. Всё движется в ритме танго к краю обрыва, за которым - безумие...

 Всё это вспоминаю сейчас  - это не на пользу мужу, да и мне не на пользу, но остановиться уже не получается...


 Мы собираемся в дальнюю поездку - уже куплены билеты. Ещё недавно считала - обязательно надо ехать. Теперь, после перевёрнутого фото, кажется - муж должен поехать туда один, без меня. Развод - всплывает в который раз нужное слово. Муж, вспылив, отменяет бронь уже выбранной  мной гостиницы.

 
 Утром взглядываю ему в глаза, а в голове щёлкает второй раз – он врёт мне, он врал мне всю жизнь, врал, глядя в глаза. Во мне поселяется твёрдая уверенность, что это так и есть – не нужно никаких доказательств – я это вдруг поняла и этого достаточно.

 О, как много я поняла, - возникает непоколебимая уверенность, что точно знаю причину, по которой муж мог столько лет врать, глядя мне в глаза. А ведь мне нельзя врать в глаза - я сразу вижу, когда человек говорит неправду - это моя отличительная особенность. А он всю жизнь врал собственному отцу - святому человеку, по моему глубокому убеждению.
 Ещё: он соврал мне, по крайней мере, дважды по-крупному...
 Это всплывает постоянно - соврал в интернете, соврал в ответ на прямой вопрос: Это не ты?

 Уверенность в своей непогрешимости накрепко засела во мне.
 
 Чувствую себя жертвой человека, который обманывал меня всю жизнь. В чём именно обманывал – придумывается на ходу – во время сбора в дорогу.

 Муж обманывал всю жизнь, а этот из интернета, хотя и много врал, но не обманывал в главном – он пытался кое-что объяснить.

 Я никому ничего не должна - мне должны и очень много. Так думаю я теперь.

 Я больше не могу оставаться в этом доме, где меня обманывали, я должна уйти отсюда, а идти некуда – разве что снова в больничку к моим подружкам – они не обманут. К тому же это не простая больничка – я на самом деле серьёзно больна – мне нужна операция, у меня рак – там меня вылечат. В комнате с белым потолком с правом на надежду…

 А этот, из интернета, висит в сети – пишет мне, пишет до тех пор, пока не понимает – у меня снова поехала крыша. Он замолкает, не отвечая на вопрос: – Что же Вы молчите? Ведь Вас так много?

 Не выключая комп, намеренно не закрывая почту, ухожу из дома с собранной сумкой. Вставляю ключ в замочную скважину – ключ дрожит в замке, чемодан в руке…

 Еду в маршрутке в другой город – на телефон приходит подряд два сообщения. «В ящике … изменён пароль. В ящике … изменён секретный вопрос».
 Пароль и секретный вопрос далеко не из простых - они абсолютно не связаны друг с другом - я помню урок...
 Но, в теперешнем своём состоянии, не понимаю элементарного – мой ящик снова взломан. Взломан на этот раз профессионалом, которому, вдобавок, наверняка приплачено за срочность. Взломан, чтобы удалить эту переписку – человек на том конце испугался того, что сделал... даже не так – испугался возможных последствий.

 Не понимаю этого, воспринимая эти сообщения, как мистику, и продолжаю  тихим шёпотом развивать догадки насчёт того, когда и как именно меня обманывал муж.
 Догадки, мгновенно превращающиеся в железобетонную уверенность, становятся всё страшнее и страшнее - я жила с чудовищем... Продолжаю тихим шёпотом говорить с Ним, моим любимым. Внушаю себе, что ощущаю лёгкое прикосновение к руке...

 Проезжаем мимо места аварии - дорога навстречу попросту перекрыта кучей рассыпанных силикатных кирпичей.
 - Обратной дороги нет, - шепчу я.  Ещё один символ, углубляющий моё безумие.

 Муж пытается звонить, но не хочу с ним говорить - сбрасываю входящие раз за разом. Меня осеняет - он постоянно изменял мне. Не видела этого, потому что любила - теперь я прозрела. Становятся понятной истинная причина ежегодных визитов моей собственной сестры... Звоню и резко говорю с ней, так резко, что она даже не перезванивает.

 Развод... Мне нужен развод... Это же так просто! Достаю паспорт и аккуратно вырываю из него странички о семейном положении и прописке. Я свободна!
 На санитарной остановке выхожу из маршрутки и так же аккуратно выбрасываю клочки от этих двух страничек в урну.

 Доезжаю до автовокзала и вызываю по телефону того водителя такси, подвозившего меня к месту, где должна была состояться встреча с этим человеком. Я счастлива - кажется - еду на встречу с ним, любимым - он незримо сопровождает меня. Мы на самом деле давно уже состоим в духовной связи. Мне просто надо догадаться - чего же он хочет от меня. Вокруг ничего не происходит просто так - он постоянно посылает мне знаки - их надо правильно разгадать.

 Вот сейчас - надо доехать до Площади, где мы должны были встретиться и я что-то должна сделать там. Что? Догадаюсь, как только окажусь на месте.

 Прошу таксиста ненадолго остановиться возле театра, который находится на этой Площади, выхожу из машины с законченной работой в руках.

 Завершила её совсем недавно. Хотела подарить ему - подарить, не зная о нём ничего, кроме того, что он сам сказал о себе во время наших разговоров. Подарить таким способом, при котором не нужна личная встреча. Подарить и на этом расстаться - прекратить это никуда не ведущее, затянувшееся, мучающее меня общение.
 Он назвал мои работы гениальными, оценил количество потраченного на них времени и сам результат.
 Советовалась с ним по поводу подарка собственному зятю на юбилей:
 - Хочу подарить вот это. Как Вы думаете, нормальный подарок?
 - Подарок шикарный, должны оценить, - ответил он.
 Эту сделала по собственному фото, которое тоже очень ему нравилось - сразу начала с мыслью о нём.
 Это было в декабре - он отказался от моего предложения:
 - Никаких подарков от Вас я не приму.
 Очередное доказательство его порядочности для меня...

 Держу работу в руках и стою у памятника на Площади. Стою недолго - несколько секунд. Размахиваюсь и бросаю работу, на которую ушло три месяца, к подножию памятника. Возвращаюсь к машине и прошу отвезти меня по нужному адресу. Это рядом с больничкой - совсем рядом. Он недавно назвал этот адрес в переписке - предлагал встретиться там. Тогда восприняла как издевательство - теперь у меня всё всерьёз.
 
 Таксист чувствует неладное, однако с охотой довозит, куда нужно. Щедро расплачиваюсь - мне больше не нужны деньги. - Я уже там, где меня ждут.
 Но, кружу вокруг больнички дотемна - вышагиваю по прилегающим к ней улицам, захожу во все близлежащие магазинчики, в каждом из них что-то покупаю. Кажется -должна истратить те немногие деньги, что у меня есть, до конца, стать свободной от них.

 Покупки, при всём при том, довольно практичные - запасаюсь нужными продуктами, которых ценятся в больничке - чай, кусковый сахар... Но захожу и туда, где точно не продаются продукты - кажется, что я должна выполнить невероятные условия какой-то невероятной игры, предложенной виртуальным собеседником, ставшим для меня всем на свете.

 Но как же не хочется в это старое здание со странным запахом в длинных коридорах! Как же не хочется!

 А я и не попаду туда, если правильно всё сделаю!

 Условия игры всё время меняются - они зависят от того, кто или что попалось мне на глаза, зависят от отрывочных строчек из знакомых, но давно забытых песен, то и дело всплывающих в памяти... Всё истолковываю в ту же секунду с поразительной ясностью и уверенностью - нет места тени сомнения в моём сознании.

 Ещё сейчас твержу всё время, с самого начала, как приняла это решение, строчку Высоцкого:

 - Вы лучше лес рубите на гр-р-робы, в прорыв идут штрафные батальоны...

 Штрафной батальон - это я. Я виновата - я так виновата. Перед мужем, перед детьми...
 А Он - Он пусть рубит этот лес, где бы он сейчас не был.

 Каждый раз, заходя в магазин, не знаю, что же мне здесь нужно - но догадываюсь, как только вижу что-то, кажущееся символом, очередным знаком. Каждый раз это одна вещь. В одном магазинчике покупаю абсолютно ненужное - флакончик с серо-голубой краской - кажется, это цвет его глаз. Кажется, потому что на том фото на нём был синий галстук.
 В другом - покупаю майку-тельняшку. Штрафбату в самую пору...

 Ещё в голове: Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели...
 Кажется, он не жалеет меня потому, что уважает настолько сильно, что верит - справлюсь с чем угодно, горы сверну, если захочу... Верит, но хочет проверить - доверяй, но проверяй... С этим я полностью согласна.
 А вот муж - он только жалеет, но совсем не уважает...

 В то же время, в голове всё время вертится совсем другое, лирическое: Эти глаза напротив чайного цвета, - норовлю исправить на "синего".
 Во время той встречи так и не сумела разглядеть цвет его глаз - хватило сил только на один прямой взгляд, взгляд, не давший никакой информации, кроме ощущения - на меня смотрит чужой незнакомый человек. Незнакомый, но хороший.

 Полной уверенности, что он и лицо, с которым переписывалась, один и тот же человек, у меня так и нет. Он сказал и сделал немало, чтобы запутать меня.
 Но всё же "Да" сейчас точно перевешивает "Нет". Он - это он. Это в его кабинете я была несколько минут, это с ним я разговаривала.

 Уже стемнело - снег идёт красивыми крупными хлопьями - я так хочу, чтобы он был здесь и тоже видел это - снег, слегка наискосок летящий под фонарями, искрящееся кружево древесных крон.

  Да он же где-то здесь, рядом - смотрит на меня и смеётся. Он весёлый, он такой весёлый, так любит пошутить, пусть смысл некоторых его шуток доходит до меня только сейчас.
 Многое доходит до меня только сейчас - озаряет - всё, в чём он признавался мне, на самом деле было описанием того, чем занимается мой муж, когда его нет дома. Вот этот эпизод, этот, этот - с каких пор он следит за мной, оберегает меня от монстра, с которым я живу столько лет?!
 Вспышки радости и отчаяния сменяют друг друга.
 
 Мне вдруг становится совершенно ясно - он где-то здесь, вот в этом самом доме, с  магазинчиком на нижнем этаже, у которого он предлагал встретиться.

 Какие же окна его? В мозгу происходит бешеная работа по подгону никак не состыковывающихся кусочков паззла.
 
 Никого не будет дома, кроме сумерек... Ты появишься у двери...

 Становится ясно - подъезд второй, этаж третий. Подъезд оказывается закрыт кодовым замком - домофон не отвечает.

 Спустя время мне, наконец, везёт - подъезд открывается, из него кто-то выходит, а я захожу, вместе со своей немаленькой сумкой...
 На третьем этаже искомая квартира оказывается открытой - это ещё больше убеждает меня в правильности всего, что происходит.
 Дверь новая, клочья монтажной пены по периметру. Молодые хозяева ошарашенно глядят на меня - у них гости...

 Пытаюсь выяснить - по правильному ли я адресу - здесь меня должны ждать. Но, по весёло-недоуменной реакции, понимаю, что сделала что-то не так, неправильно, - испытание далеко не закончено.

 Спускаюсь вниз и продолжаю расхаживать по узкой освещённой улице под непрерывно идущим крупным снегом. Ноги уже совершенно мокрые, но мне не холодно - горю лихорадочным жаром.
 Перехожу на другую сторону улички, оставив сумку напротив дома, куда только что заходила.
 Домов тут нет - только ряд деревьев слева и серый сплошной забор больницы - справа.

 Иду вдоль больничного забора и вижу крупного серого пса дворянской породы - он  играет с картонной коробкой на заснеженной обочине дороги напротив. Подзываю его. Пёс подходит с великой готовностью и больше уже не отходит, хотя у меня в руках нет ничего съедобного.
 Присаживаюсь перед ним, глажу его, удивляюсь от всей души - это невозможно красивый пёс - такая чистая, идеально ухоженная шерсть, такие умные ясные глаза. До того красив, что кажется ненастоящим.
 - Дай лапу, - прошу я и тут же получаю просимое.

 Это Он послал мне его, чтобы мне было легче принять это решение. Возвращаюсь за сумкой - она так и стоит на освещённом уличным фонарём месте. Псина идёт со мной до самой проходной - подхожу к охране и говорю, что мне сюда - меня здесь ждут.

 Молодой врач в приёмной пишет и пишет, пока я несу вдохновенную чушь - почему я оказалась здесь снова - почти ровно через два месяца.
 - Так захотел мой любимый. Он сказал, что у него тут свой врач, что уже всё готово к моему прибытию.
 Жалуюсь на мужа: Он мне не давал ни учиться, ни лечиться все эти годы... А я люблю учиться...
 - От любви таблеток нет, от любви таблеток нет, - твержу фразу, случайно услышанную недавно в телепередаче по поводу суицида молодой женщины, связанной любовными отношениями с престарелым актёром.
 - Меня обязательно должны положить во второе отделение - говорю снова и снова.

 Там и оказываюсь после уже знакомой процедуры. Единственная разница - взяла с собой одежду, которую можно использовать вместо больничного халата. Это чёрный спортивный костюм Адидас - муж купил его специально для этого заведения в первое моё пребывание здесь. Ничего подобного до этого я ни разу не носила. Костюм тёплый и удобный, но теперь у меня даже за него есть счёт к мужу - ведь он купил его специально для ЭТОЙ больницы.

 На этот раз обходится без изолятора - приземляюсь ровно на ту койку, что в первый раз - это подогревает уверенность в том - так надо, он так захотел, так надо..

 Соседи немного другие - рядом молодая, хорошо сложенная девушка восточного типа - тоже в чёрном спортивном костюме, только совершенно в облипочку - ей особенно есть что показать. Она постоянно делает что-то для полировки своей фигуры - какие-то упражнения, соблюдает диету. Мне и это кажется символом. Это не зря - он так захотел. Я не должна расслабляться - мне тоже надо качать пресс, я должна двигаться. Рядом практически - персональный тренер - это всё из-за меня...

 Это замечаю, конечно, с утра - ведь поступила я совсем под вечер.

 На утреннем обходе тот же Архипыч берёт из моих рук книгу и как-то сразу раскрывает её там, где лежит закладка. Я распечатала Его фото с сайта фирмы, прямо перед тем, как начала собирать сумку. Фото небольшого формата, но мне оно очень нравится. Он, прямо и как-то особенно гордо, смотрит в объектив. Оно, как и фото основных сотрудников фирмы, появилось совсем недавно - кажется, это Он так решил дать мне возможность взглянуть в свои глаза... (Фото появится и исчезнет быстро, что даст очередной повод для сомнений).

 Книга называется - "Кролики и Удавы" - видимо, подсознательно я всё-таки чувствую себя тем самым кроликом, которого медленно переваривает удав, перед этим введя в безвольное оцепенение. В то же время, Искандер - всегда был одним из моих любимых авторов...

 Архипыч безошибочно понимает, кто на фото и спрашивает:
 - Он из-за границы, что ли?

 Говорю с гордостью:
 - Наш!

 - Да у нас таких нет, - отвечает Архипыч. - А муж где?
 - Объелся груш! - Он в Мюнхен собирается - ко мне уже больше не приедет...
 - Потому что довела...

 На этот раз он беседует со мной отдельно, в своём кабинете - показывает мою визитку - он её хранит на своём столе под стеклом. Визитка красивая - там одна из моих особо удачных работ. Расспрашивает, как и почему я оказалась снова у него в отделении.
 Когда узнаёт, что я сделала со своей работой, немедленно начинает звонить в милицию того района, где я бросила её. Просит найти и привезти ему.
 Работу так и не находят - кто-то успел её подобрать...


 Архипыч несколько раз со смехом спрашивал  – почему я снова выбрала именно его отделение – ведь в нашем городе есть больничка подобного профиля. Мне нечего сказать – не отвечать же, что показалось, будто эта больничка – цирк, проверка, которую я должна пройти, вернувшись к своему доктору и своим подружкам.
 Почти неделю так казалось, постоянно разбирал внутренний смех при виде каких-то деталей. Страшный заряд адреналина не заканчивался несколько дней...

 Трясёт от беззвучного смеха, особенно сильно наутро, после самосдачи.
 Прогуливаюсь по коридору острого и временами, проходя мимо работающего телевизора, невольно вслушиваюсь в телепередачу, идущую в данный момент.
 Новость дня потрясающая: из колонии на вертолёте сбежало несколько заключённых...
 Это кажется полным стёбом - провожу буквальную аналогию с тем, что сделала сама - вот только что... Это всё из-за меня...
 Другая передача, с умильно, до фальши, улыбчивой ведущей, заставляет всё же напрячься - речь идёт о вирусных инфекциях, опасных для беременных. То радуюсь, когда вижу "хорошо" на экране, сопоставляя с тем, что знаю о беременности дочери, то, то, что осталось от души, уходит в пятки... Плохо, это очень плохо, только бы не это...

 Но, возврат в реальность неизбежен и скор – очень помогают бытовые неудобства. Помогает прокуренный коридор острого отделения, где гуляя, мечтаю снова - подышать чистым воздухом.
 О-о-о-ч-ч-чень хорошо помогает провисшая сетка койки и бугристый матрац. Помогает вид одной подружки, её выписывают в эти дни – она утратила дурашливую общительность, молчалива и серьёзна. Не рассказывала налево-направо о своих миллионах на счету, о большом загородном доме - смотрела неузнавающе, хмуро, деловито. Словно не она приставала ко мне ночью с просьбой о сигаретке; словно не она разговаривала по моему нелегальному сотовому со своей сестрой, совершенно не думая, что платить за это будет не она, а мой муж; словно не она сама записала для меня два своих адреса - домашний и загородный...

 Многое помогло. В первую очередь - ограниченная свобода идти, куда хочется, делать, что хочется и нравится. Выспалась хорошо, пусть под системой.


 Прихожу в себя за сутки до дня рождения мужа - понимаю, всё, что придумала о нём по дороге сюда, неправда. Сама ужасаюсь буйству своей фантазии. Надо завтра поздравить его с днём рождения.

 Мне ставят систему накануне часа, когда раздают мобильные, я просыпаю нужный момент.
 На следующий день стараюсь не уснуть под капельницей - это получается и я посылаю смс. Тотчас входящий звонок. Это муж - он стоит у замка Нойшванштайн в это время. "Я сделал всё, чтобы ты увидела это,"- говорит он мне. "Я приеду к тебе, как только вернусь".

 Он приезжает через два дня - иду к нему, вижу только его, но чувствую взгляд санитарки. Мы обнимаемся, у меня сами собой текут слёзы. Он говорит: "Я хочу, чтобы тебе было хорошо, пусть и не со мной". Он - горячий, пропотевший, усталый. Приехал прямо из Москвы, гнал, не останавливаясь. По дороге чуть не угодил в аварию - машину почти снесло с дороги, колесо попало в глубокую яму, которую он не мог видеть - яма была в луже.

 Стесняюсь дежурной санитарки, но плачу почти в голос.

 После этого рвусь домой. Рвусь, но не забываю того, другого, он прочно засел в моей голове - зачем? почему? как он мог? Развод - он хочет моего развода - я не развелась - в этом всё дело.
 Моё непослушное злое сердце не знает жалости - пусть ему не чужды сомнения...

 Меня быстро переводят из острого в тихое и даже дают в руки начатую работу - её я привезла с собой, в полной уверенности, что так надо. Архипыч даёт распоряжение старшей медсестре, чтобы мне обеспечили возможность работать. Та недоверчиво ворчит, но подчиняется - извлекает из хранилища мою сумку и выдаёт мою коробку  с материалами и начатую работу. Всё слегка отсыревшее - в хранилище, наверное, совсем плохо топят.
 Какое-то время - почти неделю - мне есть чем заняться. Из палаты выхожу только по необходимости.
 Архипыч пару раз, во время обхода, стоит дольше обычного у моей койки, наблюдая за процессом, и спрашивает оба раза:
 - Откуда ты это берёшь? Где у тебя схема?
 Отвечаю, что схемы нет - всё в голове, кроме того, добавляю, что пока даже не уверена, как именно продолжу, когда закончу эту стадию.

 Работу благополучно и слишком скоро заканчиваю - дарю очень пожилой докторше с очень чёрными волосами. Что сделано в этих стенах, здесь и должно остаться.
 - Большие деньги могла бы зарабатывать... - говорит докторша.
 Архипыч подхватывает:
 - Да она и зарабатывает. Верно? - обращается он ко мне.
 - Только иногда, да и не такие уж большие... За всё время продала одну крупную работу и несколько десятков мелких... А эти просто дарю - они маленькие, а труда много - никто не даст столько, чтобы не было обидно...

 С окончанием работы ещё острее встаёт вопрос - чем заниматься теперь? Как хорошо, что осталось совсем немного - надо дожить до будущего понедельника - мне удалось договориться с Архипычем, но минимальный срок я должна вылежать.

 У меня больше нет материала для основы работы. Тут есть мастерские - давно про это слышу, но на работу туда водят немногих и не так уж часто. Надо идти куда-то через улицу. Что там делают, не очень ясно, но понимаю - можно разжиться тем самым материалом и провести оставшиеся дни, занимаясь в своё удовольствие любимым и проклятым делом.
 Всё время приходит в голову, что если бы не оно, то, возможно, ничего бы и не было - ни злополучной выставки, ни моего фатального недосыпа, ни ревности мужа, с которой всё началось...

 Да, визит в мастерские - сильное впечатление. Нас, группу из пяти человек, ведут через обширную территорию больницы. Я - самая старшая в компании.
 Две молодые девицы поднимают по дороге дикий крик - подражают собачьему лаю - поскуливают и подвывают - так они отвечают на приветствие, услышанное из-за забора. Я хочу провалиться сквозь землю. Мало того, что мы одеты в натуральное отрепье, которое выдают для походов в баню и на улицу вообще (своё не положено), так теперь ещё и это - находиться в компании, на которой написано - кто мы и откуда. Пусть те, за забором, точно такие же, как мы.

 Мастерские - мрачное невысокое здание в пару этажей. Там пахнет пилёным ДСП - похоже, тут делают мебель заключённые мужского пола. Те самые тумбочки, стоящие между нашими кроватями, столы и ещё что-то - тоже явно для нужд больниц - кому ещё может понадобиться такая мебель в наше время? Кто мы такие, как не заключённые? Что ещё делают здесь?

 Приводят в небольшое помещение на втором этаже. Тут несколько столов - на некоторых стоят швейные машинки. Женщина невыразительной внешности, лет пятидесяти на вид, спрашивает - кто и чем хотел бы заняться.
 Занятий всего три - можно взяться вышивать картинку по предложенному рисунку (в коридоре висят образцы работ); можно, если есть навыки, построчить на швейной машинке, подшивая простыни; но основное - щипать поролоновые обрезки, превращая их в мелкие кусочки - этим и занимается вся наша группа. Нащипанную массу полагается складывать в большие пластиковые мешки.

 Понимаю - этим щипаным поролоном и набиты жуткие матрацы, на которых мы спим.
Оказывается, что щипать его - то ещё удовольствие. Он моментально электризуется и липнет к рукам целыми гирляндами. Те, кто уже не в первый раз здесь, показывают нехитрый приём, помогающий избавиться от неприятной липкой массы - надо быстро потереть руками друг о друга.

 Чуть позже, сопровождающая санитарка приводит такую же небольшую группу женщин из другого отделения - они почему-то все острижены под машинку, одеты в серое, больничное. Никакого контакта не происходит - никто ни с кем не знакомится. Эти женщины кажутся мне гораздо более тяжёлыми больными, чем любая из нас. У них и между собой не заметно никакого общения.

 Как ни странно, но время идёт быстро - вот уже и перерыв. На полчаса полагается выйти в коридор - в рабочем помещении будет проветривание.
 
 Честно говоря, в коридор совсем не хочется - заглядывал уже в наше помещение парень из местного контингента - уголовная рожа, иначе не скажешь. О-оччень умильно улыбался, показывая плохие зубы.
 Не хочется выходить только мне одной - остальная компания в предвкушении "дискотеки", даже шутят о женихах, которых в коридоре достаточно.

 Женщина из мастерской комментирует:
 - Девочки - они все уголовники, нет ни одного нормального, не думайте даже о них.

 Всё-таки пытаюсь остаться и продолжаю до последней возможности заниматься щипкой поролона. Но женщина, заведующая надзором за нами, выбора не оставляет - выходи, так положено.

 В коридоре много мужчин - кое-кто прохаживается туда-сюда, но подавляющее большинство стоит у стен, скрестив руки на груди. Вид, почти у всех - мальчики из хора фильма "Калина красная". Или из зрительного зала, наблюдающего за этим хором... А тут и музычка - на весь коридор гремит и брутальный голос выводит:

 Запахло весной
 Метелям отбой
 Хозяин седой
 Ворота открой...

 И музычка соответственная... Тот самый очаровашка, что заглядывал к нам, лихо и дико отплясывает в центре коридора. Две девицы, любительницы погавкать, визжат и не менее дико скачут, выставляясь, и друг перед другом, и перед голодными мужиками. Трясут плечами и задирают ноги.
 Весело.
 Выстаиваю до конца перерыва у стенки между двумя лобастыми представителями противоположного пола, наблюдая это воистину сумасшедшее веселье.

 Ура! Женщина, заведующая нашим трудовым досугом, разрешает взять небольшой кусочек ткани - хотя не тот, на который я положила глаз.
 Оставшиеся три дня проведу, не думая, чем же заняться, не вышагивая по коридору туда-сюда с непрерывными мыслями о непонятном.
 
 За дни, проведённые в больничке, снова много общаюсь с женщинами своего и младшего возраста – пытаясь выяснить – почему они тут, и нет ли кого-то с похожими проблемами.
 Общего не нахожу, - разговаривать нормально можно с женщинами с диагнозом "депрессия" или "эпилепсия". Свой диагноз не знаю, хотя подозреваю, что вывод из сумятицы моих откровений самый неутешительный для меня - ипохондрия, перемешанная с манией величия и паранойей - типичная шизофреничка, одним словом.
 Всерьёз разговаривать со мной никто не хочет, даже Архипыч.
 - Забудь его, - вот и всё, что он может посоветовать...
 - Как? - на это рецепта нет.

 Эпилептичка молодая - ей 25 - очень добрая, искренняя, отзывчивая. Среднего роста, темноволосая и темноглазая, полноватая, в очках. Постоянно вспоминает другую больницу, где ей пришлось полежать - там (небывалая роскошь!) были прогулки и сотовые доступны не час в день, а постоянно.
 Главный страх - приступ. Ради того, чтобы его не было, готова на какие угодно назначения, быть в какой угодно больнице.

 Она соблазнила меня на день работы в мастерских. Ей страшно нравится "дискотека", которую устраивают там в перерывах между работой. "Запахло весной" - одна из любимых композиций - пусть она и не из тех, кто лихо скакал под эту песню в коридоре, простреливаемом голодными мужскими глазами.

 По случайному совпадению, кажущемуся мне очередным символом, она из города - родины моей первой любви. С десяток писем я получила когда-то оттуда... Почти последних писем - он был на зимних каникулах после сессии...

 На прощание берёт мой адрес и телефон и даёт свои координаты, наказывая непременно позвонить и написать. Тщательно выводит в блокноте день моего рождения. Ей отдаю то, что успела сделать за последние три дня перед выпиской - так она этого хочет. Чуть-чуть не закончила - заодно отдаю часть материалов и объясняю, как лучше доделать. Она внимательно слушает, но боится, что у неё так не получится.

 Женщины с депрессией, во всё время моего пребывания, идут косяком - все близко к моему возрасту. Возраст, в котором не узнаёшь своих ровесников на улице; возраст, когда отражение в зеркале особенно не совпадает с твоим внутренним ощущением самой себя...

 Моя соседка по койке в тихом, того самого возраста - новенькая, с неясным для меня диагнозом. Её глаза почти не открываются - часто и долго моргая, с трудом, приоткрывает их на доли секунды.
 Она красивая женщина - правильные черты лица, красивой формы брови, большие, серо-голубые глаза. Голова, может быть, слегка крупновата для её среднего роста; фигура не полная и не худая.

 Каждое утро начинает с нанесения макияжа - неумеренного, на мой взгляд. С кукольно раскрашенным лицом сидит целыми днями в палате.
 Очень любит поговорить - от неё узнаю о крещении дочери Киркорова.
 - Такая хорошенькая девчушка! - восхищается она.

 Я никак не комментирую - нравится, значит, нравится. Но про себя испытываю недоумение - мужик, использующий женщину, как инкубатор, мужик, купивший себе ребёнка. Мужик - у которого тоже не все дома... но никто не запретит ему заводить детей...

 А у неё дома полный комплект - муж, сын, жена сына и внучка - все  умещаются в однокомнатной квартире. Она подробно рассказывает, где и как стоит мебель, кто где спит. Семья сына давно живёт с ними - никак не накопят на ремонт в своей квартире, которую пока сдают...
 С мужем отношения сложные - как-то он сломал ей два ребра, а теперь ходит и навещает - на Пасху она угощает всю палату куличом и конфетами.
 Жалко, что нельзя прописать отдельную квартиру... Или другую жизнь...

 Соседка слева отлежала здесь уже год - на днях её переводят в отделение, откуда возможен почти свободный выход в город. Попала сюда, судя по сбивчивым объяснениям, из-за того, что улицу, на которой она купила квартиру, переименовали. Осталась без денег и без квартиры - переселенка из бывшей братской южной республики - родственников у неё в этом городе нет.
 Полный бардак с документами из-за этого внезапного переименования - ей должны дать какую-то справку, чтобы она смогла получить новый паспорт. Почему-то она кажется заслуживающей сочувствия больше других - её некому навещать. В день  перевода отдаю ей коробку с кусковым сахаром, купленным во время хождения-брождения вокруг больнички, и пакетный чай, приобретённый тогда же. Она принимает всё, как должное.
 

 Ещё в остром знакомлюсь с 15-летней девочкой. Высокая, худенькая, с зелёными глазами в мохнатых ресницах - ходит в синем спортивном костюме и зелёном шёлковом платке. Сразу же афиширует свою принадлежность к мусульманству и пытается вещать, провозглашая эту религию самой правильной. Громким безапелляционным голосом на всю палату заявляет - к больничной еде не притронется, потому что она не халяльная.
 
 Сюда попала из-за конфликтов с одноклассниками - те смеются над её платком, а она их бьёт. По её словам - врачи должны понаблюдать её и что-то написать для школы.
 Её братья занимаются каратэ и она кое-чему от них научилась. Девочка громкоголосая и совершенно не признаёт авторитетов. При этом, явно уважает старших, но как-то выборочно. С врачами у неё не сложилось - пусть они все почтенного возраста - что они напишут в своих бумагах?
 - Очень грубая девочка, - сказала мне Маркеловна о ней.

 На мой взгляд - обыкновенный подросток, в период бурного полового созревания, с сумятицей в голове, усугубленной однобоким религиозным воспитанием.
 Она очень стесняется всего, что касается пола - ходит на гимнастику, но некоторые упражнения не делает - они неприличны на её взгляд. В туалет старается забежать, когда там никого нет, и однажды, с возмущением и смущенным хихиканьем, рассказывает о том, как зашла в это помещение, а там больная подмывалась, стоя у раковины.

 Родственники сдали её сюда с богатым набором продуктов и, наверное, поэтому она громко провозгласила, что ест только то, что называется халяль.

 На первых порах, делилась со всей палатой излишествами из своего объёмистого пакета.
 Не взять было нельзя - так искренне и настойчиво она предлагала угощение. Мне тоже достался кусочек, не особенно любимой мной, сладости.

 Но, проходит время, самая близкая родня не навещает - они живут в другом городе, а местные родственники что-то не торопятся в это заведение с щедрыми дарами и девочка молча ест то, что дают, с благодарностью принимая кусочки от чужих передач.

 Ко мне проникается неожиданно, узнав, что умею пользоваться компьютером и знаю, что Согдиана - это певица (честно говоря, не зная ни строчки из её песен). Теперь тащит меня к телевизору во время показа её любимых мультиков, уступая лучшее место у экрана.
 Сама проникаюсь к ней по не менее странной причине - она с родителями живёт в городе, откуда родом мой муж. Это небольшой, симпатичный мне, районный центр, с обилием деревянных и мозаичных скульптур. С большим, заброшенного вида домом, про который говорили, что его построили за очень короткое время специально к визиту Хрущёва.
 В том городке родилась наша первая дочь. Тоже - символ для меня.

 Незадолго перед моим отбытием из этого заведения к девочке приезжает мама. Я уже столько наслушалась от юной мусульманки о жизни в семье, что хочется поговорить с её мамой, попытаться убедить, как можно быстрее, забрать дочь отсюда.
 Спрашиваю разрешения на разговор, но неожиданно узнаю - мама не родная.
 Девочка после свидания с ней в слезах. (Что на неё совсем не похоже). Истерически заявляет, что не хочет возвращаться домой, а лучше останется здесь навсегда.
 Странно, потому что плохого о маме я ни разу не слышала. Да и где хуже чем тут?
 Сквозь рыдания выдаёт совсем неожиданное,- её братьям можно и в банду, и пистолет иметь, а ей ничего нельзя... а она хочет учиться, хочет поехать в Малайзию...
 Она что-то не то услышала, по её словам, какой-то разговор - за это и попала сюда... Чему тут верить? - не имею не малейшего понятия...

 "Мама", одетая во всё чёрное, правоверно-мусульманское, во время свидания сидит с каменным непроницаемым лицом - ни малейшего следа сочувствия. (Нахожусь в тихом - поэтому могу наблюдать эту картину. Маленький коридор тихого непосредственно сообщается с небольшим помещением для свиданий - по совместительству тамбуром, где мы, например, переодеваемся в верхнюю одежду перед походом в баню или в те же мастерские).


 Местная баня заслуживает, пожалуй, отдельного повествования.

 Туда отправляют приличными партиями - человек по 20 в течении "банного дня".

 Первый поход в баню для меня прошёл как во сне - почти сразу после того, как я впервые попала в это место. Накачанная лошадиной дозой аминазина,  - плохо запомнила и дорогу, и само помещение.

 Баня находится метрах в двухстах от нашего отделения - надо идти сложным маршрутом между корпусами, стараясь не поскользнуться на льду или, наоборот, не попасть в лужу, или не совместить сразу оба эти удовольствия.

 Это бывает не так уж часто - раз в 10 дней. Отделений много, а баня, очевидно, - одна. Помывка одного отделения занимает почти целый рабочий день.

 Мой второй поход в баню запоминается надолго.
 Когда наша группа, выбрав из кучи заношенного чужого тряпья и, что особенно немаловажно, - обуви, хотя бы что-то отдалённо подходящее по размеру и вкусу, явилась ко входу в желанное заведение, оказалось, что, с другой стороны, навстречу нам, с той же целью, уже прибыла группа из мужского отделения.

 Толпа мужиков, одетых менее изысканно - чёрная стая в шапках-ушанках, телогрейках и валенках, как показалось мне.

 Сопровождающие санитарки ожесточённо заспорили - кто спутал очередь. Получилось, что кто-то что-то недопонял или недослышал именно с нашей стороны. Поэтому дамы уступили кавалерам - нас повели в обратный путь - некрасивых, смешных - в не застёгивающихся толком чужих бурках, сапогах, ботинках, поношенных головных уборах давно минувших лет.
 Один из мужиков, оглядывая наши не шибко стройные ряды, с чувством заявил-попросил:
 - Да куда же вы? Оставайтесь! Я вас каждую сам лично помою!

 Минут через сорок великий поход повторился - без эксцессов.

 Баня - два просторных помещения, отделанных ещё в советские времена светло-голубым кафелем. Скамейки наставлены там и сям и несколько зонтиков душа у стен в каждом помещении - тепло, сыро и много горячей воды - счастье!

 Невольно замечаешь особенности чужой анатомии - та маленькая, но задастая, толстоногая - вид сзади - словно женщина Курбэ, зато спереди совсем плоская. Ей кричат: Где титьки? Всё в ж... ушло?

 Вот, пропорционально сложенная, очень моложавая вьетнамка, ей, по слухам, порядочно за 40 - кожа неожиданно очень светлая - белее белого.

 А эта, совсем молодая, чернокудрая красавица  с аппетитными, даже на мой взгляд, грудями в форме небольших дынек, крупными для тонкого юного тела - ничего отвисшего - хоть в кино снимай прямо сейчас. " Шемаханская царица", - сказал Архипыч на обходе про неё. Точно, что-то есть.

 Зато, у пожилых кожа висит, как старая, разношенная одежда - не хочется верить и не хочется думать, что доживёшь до такого, что собственная кожа будет напоминать неряшливо спущенный чулок...
 ... хотя, ан нет, вот эта бабуля может похвастаться юной формой груди - небольшой, но аккуратной. Полная, но уже отвисшая грудь упитанной молодухи - другая неожиданность... Тот случай - лучше меньше, да лучше...

 Несмотря на то, что настоящую баню это напоминает очень отдалённо, возвращаюсь обратно с чувством такого забытого ощущения чистоты, такая розовая и даже довольная, что Архипыч, во время обхода, который проходит сразу после нашего возвращения из бани, вполне искренне, восклицает:
- Красавица!
 (Чуть позже вижу своё отражение в зеркале, висящем на стене в коридоре "тихого" и пугаюсь, не узнавая себя, своего выражения лица: - Да уж, красавица...)

 Но, такие походы происходят так нечасто, что всерьёз повлиять на моё умонастроение не могут - продолжаю расхаживать по коридорам. Диагноз "неусидчивость" мне совсем непонятен - считаю, что стремление двигаться происходит от того, что сидение в палате на неудобной койке и бесконечные разговоры на одну и ту же тему,- это как раз то, чего следует избегать.
 Хотя разговариваю на ходу то с той, то с другой ровесницей или просто попутчицей. 

 Особенно много говорим с одной суицидницей - неожиданно жизнерадостной. Та здесь впервые, хотя попытка суицида не первая. Страдает непереносимостью алкоголя и все попытки суицида случались после употребления небольшого количества спиртного.
 Говорит: Напьюсь, а мне так стыдно!
 Два раза её откачивали в обычной больнице, а на третий - после откачивания направили сюда.
 
 Поступает на соседнее место со мной, сидит боком на койке, оглядывает палату и её обитателей - такой испуг выражен в её взгляде, что невольно хочется поддержать - и здесь люди живут. Потом постоянно заходит ко мне в палату, даже после моего перевода в тихое, и зовёт:
- Лена, пойдём гулять.

 Гуляем по длинному коридору - непрерывно рассказывает о своей семье, своей работе, своих подругах. Дочь у неё в панике - может потерять работу из-за того, что мама, нянька её дочери, находится в больнице, да ещё ТАКОЙ больнице. Дочь советует не принимать таблетки ни в коем случае. Прятать и выбрасывать, только не принимать.(Муж мне говорил, что то же самое говорила санитарка родителям молодой девушки: Забирайте её отсюда - её здесь подсадят на таблетки, так и пойдёт... Зависимость от этих таблеток кажется очень страшной и для меня).

 Сообщает кучу подробностей о своих делах вообще. Работала на вокзале в киоске - сейчас там ремонт - она ждёт, когда он закончится, пока в вынужденном отпуске. Одна из её подруг работает в элитной гостинице, где часто останавливаются знаменитости. Подруга оценивает, как положительные, так и отрицательные качества таких гостей. По её словам, актрисулька, знакомая по длинному ситкому, вела себя хуже всех прочих - высокомерно и капризно, не в пример более именитым и заслуженным гостям.

 Рассказывает смешную историю о великой чистке балкона, где у мужа были сложены разные ценности - обрезки досок, других материалов, железки разного назначения. Чистку произвели вместе с дочерью, в один день, снесли всё во двор, в контейнер для мусора, а потом три дня ждали реакции: - Когда заметит? Что скажет?
 Дождались - такой же великий плач мужа над впустую разбазаренными невозможно нужными вещами продолжался несколько дней.
 - А если у нас сломается это или это - куда мне идти? Где я возьму такое же?

 К ней приходят часто и  видно по всему - семья не из нищих - могут позволить себе многое. Её телефон в металлическом корпусе вызывает интерес и восхищение 15-летней мусульманки. Девочка просит его подержать, взвешивает в руке:
 - Тяжёлый какой...
 - Сын подарил...
 Она даже может позволить себе подшутить над санитарками - рассказывает со смехом, что заказала принести целый блок неплохих сигарет и раздала их всем-всем, у кого не было своих:
 - Ты заметила, какие санитарки злые сегодня? Никто пол не хочет мыть - все накурились досыта... самим придётся...

 Уже не боится местного контингента - поняла, никто не набрасывается на других ни за что ни про что.
 Не делает безобидные замечания, а требует без всяких церемоний, чтобы встала с унитаза курильщица или прекратила истерические упражнения на пианино новенькая девица, в самых категоричных, непарламентских выражениях:
 - А ну, встала, быстро! Прекрати немедленно - чтобы я тебя тут не видела!

 Для меня загадка - как она умудряется договариваться с санитарками, чтобы открыли дверь, выпустили из острого, чтобы погулять со мной...

 Зачем-то обмениваюсь телефонами с ней. До дальнейшего общения дело не доходит – на выходе из таких учреждений тяга к общению с собратьями по несчастью пропадает.

 Из впечатляющих событий, что происходят в отделении за это время - ссора между живущей здесь на постоянной основе бывшей пациенткой и недавно поступившей молодой девицей. Девица попросила сигаретку - ей было отказано. Это можно было понять - не от хорошей жизни человек прописался в такой больнице.
 - Из дома попроси - тебе принесут!
 Реакция же последовала реально сумасшедшая: крик, угрозы и оскорбления в адрес зажравшейся жадины,- на что та решила ответить физически.
 Чёткой походкой, печатая шаг и размахивая руками на ходу, "жадина" отправилась на крики отвергнутой попрошайки, продолжавшей её костерить на чём свет стоит за неотзывчивость.

 Состоялась разборка с применением силы. После чего истерика только набрала максимальную высоту - крик обиженной во всех смыслах ввинчивался в уши обитателей тихого и острого.
 Первый раз, за время моего пребывания, произошло что-то, действительно, из ряда вон. Случилось почти ночью - дежурная медсестра позвонила  домой Архипычу, потом сбегала и привела физическую подмогу. Подмога, в виде крепкого молодого человека в клетчатой пижаме понадобилась, чтобы удержать на месте крикунью и сделать укол.

 Мужичок оказался санитаром мужского отделения - мне стало это понятно из обрывка разговора, в котором медсестра благодарила его, а он отвечал, что, по его мнению, работа в женском отделении намного сложнее, как раз из-за подобных истерик.
 
 Я же, прогуливаясь по разделительному коридору, вспоминала свой первый заход и всё задавалась вопросом - за что меня связывали? Почему поместили в изолятор? Зачем привязали к кровати?
 Ведь им не понадобилось никаких усилий, чтобы поставить мне укол. Всё, что было по-настоящему угрожающим с моей стороны, началось как раз после уколов.
 Истеричная девица, меж тем, обошлась совсем без изолятора.

 Перед глазами ещё пример - недавно поступившая, очень красивая и молодая, высокая, лет 20, девушка. Так и вижу картинку - её, упирающуюся, медсестра с санитаркой подталкивают к изолятору. Она выкрикивает бессвязно: Я - Майкл Джексон! - и неумело матерится.
 Её не пытались связать, хотя она крупнее и, наверное, сильнее меня.

 Выходит, я была страшнее неё для них, видавших такие виды?

 Меж тем, благодаря моей разрешённой доктором работе, а главное, подарку, который доктор принял в виде той самой, понравившейся ему работы (муж привёз её после обещания, что я сделаю ещё лучше) у меня завязываются неформальные отношения с медсёстрами. Они приходят всей сменой посмотреть на моё занятие, расспрашивают, восхищаются.

 Они относятся ко мне уже по-другому, я даже могу поинтересоваться, за что было такое обращение со мной в мой самый первый день. Они всё помнят - впечатление  было сильным.

 Сейчас у них пересменка - поэтому, тут почти все, кто работает в отделении. Весело ржут, да и я уже могу улыбаться.
 Спрашивают - помню ли я, кто из них дежурил в ту ночь. Я не помню лица - они показывают свидетеля моего позора и всплывает в памяти. Да, это она держала ту палку и пыталась как-то справиться со мной.

 А связали меня, оказывается, из-за того, что медсестра из приёмного сказала, что я сопротивлялась и пыталась ударить её. (Не было этого - я просто вскинула руки над головой!)
 Странно, конечно, - ведь доктора разговаривали со мной перед связыванием - мы просто говорили и я не пыталась наброситься на них - пусть и не могла согласиться на добровольную госпитализацию.

 Медсестра, кисанька из приёмной, ещё разок попадается на моём пути.
 - Постой, - обращается она ко мне, потом смотрит прямо, узнаёт, и добавляет: -те.
 Тоже запомнила, значит, хотя прошло уже больше двух месяцев с того времени, как я учила её обращаться ко мне на Вы...

 Выписываюсь оттуда, провожаемая словами докторицы:
 - Только попробуй к нам ещё попасть!


 Туда и не попадаю больше, но грабли на прежнем месте. Кто он и что ему надо от меня и мне от него?
 У меня есть причины, чтобы оставаться в трезвом уме, но что-то непонятное, наряду с желанием докопаться до истины, перевешивает.

 Не сплю с самого выхода из больнички – прошло так мало и так много времени.

 Создаю другой почтовый ящик - к моему основному нет доступа - секретный вопрос звучит так: Как звали Вашего первого домашнего любимца?

 Изучаю ящик Гусева - там череда картинок - мускулистый безголовый торс, чёрная машина, фото моей первой любви, перевёрнутое фото моей первой любви и рисунок, изображающий заспанного кота, с подписью вроде - не спал всю ночь, а с утра на работу.
 Смотрю на даты - заспанный кот поставлен в ночь, после того дня, когда я отправилась в больничку.
 Я растрогана, я всё простила за этого кота. Даже взломанный ящик с издевательским вопросом...

 Спрашиваю: Ну, что, Николенька – вернёте Вы мне мой ящик? Как же звали моего первого домашнего любимца?
 В ответ: А то Вы не знаете – и - фамилия моей первой любви.
 Вспоминаю его грубость: мужчинам преимущественно нравится женское тело, а женщинам - мужские мозги - вот и трахают, кому что нравится.
 Пишу, что трахать мозги у него получается, как у бабы. В ответ тут же приходит пароль – незатейливая комбинация из клавиш левого ряда.
 
 Всё ещё верю, что смогу нормально спать только после того, как смогу хорошо, по-человечески, поговорить с Ним... Мне не нужны таблетки, мне нужен простой человеческий разговор.

 Дочь дохаживает последние дни. Она легла в роддом заранее, по предписанию врачей. Роддом недалеко от нашего дома. Мы с мужем навещаем её ежедневно - исполняем просьбы и прихоти.
 Помогаю выбирать спортивные штаны для беременных в специальном магазине, помогаю выбирать продукты для передачи, но... приходим в роддом вдвоём, а потом тащусь по пятам дочери и мужа, которые оживлённо разговаривают, чувствуя себя - ни пришей, ни пристегни.

 Мысли витают далеко, пусть, в то же время, крутятся вокруг моих отношений с детьми на всех стадиях их жизни. Эта дочь, казалось, далась мне и труднее, и легче, чем первая - не чувствую перед ней такой вины, как перед старшей... С той совершила много непростительных ошибок, постоянно считая её взрослей, чем та была на деле.
 Мысли о них не покидали в коридорах больнички - сейчас никак не могу избавиться от мысли о том, из-за кого сошла с ума. Кнопки "стоп" нащупать не удаётся.

 Снова втягиваюсь, теряя адекватность в течение полумесяца. Зазываю его полежать в больничке нашего города, обещаю не забывать и носить передачи.

 Но... попадаю туда сама.

 Попадаю, успев всё-таки увидеть по скайпу дочь и внучку - краснолицую, запелёнатую в кокон, внимательно озирающую новый мир. Разглядела даже кровоподтёк на её лице. Тяжёлая работа - рождаться - не легче, чем рожать.

 Ночь накануне провела слушая классическую музыку.  Дочь рожала, новостей долго не было - заснуть не получилось совсем. Музыка выворачивала душу - казалось, я тоже там, испытываю ту же боль, боюсь того же - только бы здоровенькая, только бы живая...

 Не получилось смолчать после известия - всё нормально - вы теперь бабушка и дедушка. Сообщила сразу всем своим родственникам и друзьям, не преминула поделиться такой новостью с ним, моим проклятым наваждением. До этого ни разу не упоминала о том, что дочь беременна, в переписке с ним, хотя раз за разом выплёскивала всё новые и новые подробности о себе, постоянно рассказывая обо всём, что происходило значительного в моей жизни.
 Наваждение не замедлило отозваться - нестандартно, как всегда...

 Единственное, что успела ещё - всё же навестить дочь в роддоме. Запечатлеть нервничающих мужчин - свежеиспечённого отца и дедушку, стоящих в напряжённых позах на пороге роддома... свежие лоснящиеся листочки берёз, окружающих здание... Успела увидеть нежный поцелуй, которым зять приветствовал дочь... Я спокойна за неё...

 Заметила и двух беременных - в халатах, вышли утиной походкой на улицу, сели на ближайшую скамейку, затянулись сигаретами... животы выделяются - огромные и округлые.  Сумасшедший дом. Покурили - пошли обратно. Нагулялись, надышались свежим воздухом, значит...

 Не одна ли из них потом будет просить у всей страны на операцию бедному больному Сашеньке или Настеньке?..
 Даже сейчас - дикая картина для меня, даже сейчас, они кажутся мне не менее безумными, чем я сама.

 Не пойти ли просить на человеческие условия в больницах, где предполагается лечение самого тонкого и непостижимого - души?

 Но этот визит не помогает - молчать у меня снова НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ.


 Вот он – заход третий. На этот раз в местную больницу, в отделение своего района. Буквально прорываюсь туда, сделав две попытки. Первая не удалась – выгнали со словами: Дама, идите отсюда, не мешайте работать.

 Я сама отправилась в эту больницу, на окраине города, после очередного разговора с Ним.
 Переворот в мозгу случился разом, после попытки осмыслить только что прочитанное и объяснить это как-то разумно, человечно. Снова стало ясно - ничего не происходит со мной случайно - меня ведёт и направляет некая сила, которая столкнула меня с ним. Необходимым условием для нашей встречи на этот раз является пребывание в больнице СВОЕГО города.

 Схема, примерно, та же, как при недавней добровольной сдаче в больницу чужого города. Буквально, всё окружающее подталкивало к этому решению - всё вокруг было придумано Им и для меня.
 Я поражалась масштабу заговора, прикидывая, какие силы в это вовлечены: Рекламные плакаты - какие смешные фразы. Они обращены персонально ко мне - никакого сомнения быть не может. Это Он подстроил всё это - Он каким-то невероятным образом точно знает мой маршрут. Всё на моём пути подсказывает, что делать дальше. Даже название этого места, где прохожу в эту точку времени перекликается с названием больницы, куда я должна попасть и отлежать месяц, ровно месяц - это мне ясно точно.

 Но, надо зайти в магазин - спохватываюсь по дороге к больнице, уже в маршрутке.
 И в маршрутке всё кажется символичным - два пассажира привлекают внимание. Один - молодой, заросший хипповатый парень богемного вида, небритый, с плохими зубами, другой - пожилой, напротив, прилично выглядящий, седой мужчина, с очень ясными голубыми глазами.
 Седой обращается ко мне - зачем-то ему нужно знать моё мнение. Отвечаю, что стараюсь не перегружать себя ненужной информацией.
 Следует вопрос - что я преподаю?
 У меня на лице написан интеллект, оказывается. Смешно... Выясняю, где по маршруту есть магазин, и выхожу.

 Звоню дочери с просьбой понять и простить то, что я собираюсь сделать. Я люблю её, но мне надо сделать это... У дочери нет слов...

 В магазине трачу почти все деньги, имеющиеся в наличии - их не очень много - надо рассчитать точно, чтобы хватило на месяц. Мне нужно всё недорогое: зубная паста, туалетная бумага, влажные салфетки, шампунь, чай, сахар, не помешает немного бананов - надолго их не хватит, но всё-таки на первое время...
 Вдруг вижу водку с названием "Добрая" и вспоминаю - состояние опьянения является смягчающим обстоятельством в таком учреждении - так сказала суицидница с непереносимостью спиртного. А какое хорошее название - тоже не просто так - это снова знак. Денег хватает в обрез - остаётся только-только на маршрутку  до больницы.

 Одна выхожу на этой остановке - это больница и только больница - ничего нет кроме неё.
 Стаканчика у меня нет. Я никогда не пила водку из горлышка, но сейчас это кажется необходимым. Откручиваю колпачок и отпиваю пару глотков. Удивительно, но так даже легче, чем из рюмки за праздничным столом.
 Теперь самое страшное, самое главное и важное - попасть в больницу.

 Захожу в здание со стороны главного входа, пытаюсь сориентироваться в путанице коридоров - нахожу кабинет с подходящей табличкой и обращаюсь к сидящей там женщине. Мои слова воспринимаются с удивлением и недоверием, женщина спрашивает - не выпила ли я. Конечно, только что - прямо на остановочке из горла.
 И вот:
 - Дама, идите отсюда - не мешайте работать.

 Ушла, с чувством радостного облегчения, но грабли на месте.

 Снова пишу, получаю ответ и меня не остановить... Решаю – он хочет, чтобы я побывала в больнице своего города, иначе, зачем говорить и делать такое.
 Не могу поверить в то, что он на самом деле сделал это – послал сообщения моим детям. Каждой индивидуальное. Дочери, которая только что стала мамой и ещё находится в роддоме... роды были тяжёлые... она ещё даже толком не оправилась от них...
 А он сделал это - дублировал каждое сообщение отдельно и прислал мне в доказательство...
 Двум подругам и обеим сёстрам - никто из них до сих пор не знал, где я побывала из-за него... теперь знают - по его же милости...

 Я такая плохая мать, что это стало возможно. Я такая глупая, что не могу понять, откуда он взял эти адреса. Взломанный ящик, почему-то, напрочь, выпадает из сознания. Многого не понимаю, поэтому додумываю и меня окончательно ударяет в мистику – Он знает и видит всё. Всё переворачивается с ног на голову в моём сумеречном сознании...

 Он особенный, не такой как все. Он занятой, очень занятой важными и нужными людям делами. Он – как ветер – он везде и его так трудно застать на месте – но он нашёл для меня время. Даже погода - это его рук дело, если вдруг зимой внезапно наступает весна или стоит особо погожий день с красивыми облаками на синем небе... Он то сердится на меня, то хочет показать, что доволен мной на этот раз...

 Я должна попасть в больницу – так нужно – это такое испытание. Надо пройти его и мы сможем увидеться и ПОГОВОРИТЬ.
 Это уже было со мной совсем недавно, было и, казалось, прошло.

 И он любит меня – он не спит, когда не сплю я – он и ночью в сети. Он в четыре утра написал перед незабываемым Новым годом:
- Ура, лапочка, ты теперь свободная.
 Написал в ответ на единственное обращение к нему моего мужа:
- Мы разводимся, можете встречаться.

 А муж не любит – ведь он может спать – он спит, когда я смотрю в темноту пересохшими глазами.

 Обида на мужа жива и здорова - ему я не могу простить НИЧЕГО. Хотя всё-таки верю - он не может быть плохим до самого донышка. У нас такие хорошие дети...
 Я всё пытаюсь и пытаюсь, по- хорошему, расстаться с ним, но он этого не понимает и держит меня при себе, как домашнего питомца. Он не любит меня на самом деле, просто привык, ему так удобно...

 Муж не любит, поэтому я могу не обращать внимания на него – встаю ночью и пишу Ему, любимому. И мой любимый не спит – он говорит со мной и вдруг понимаю – он написал моим детям, сёстрам и двум подругам именно поэтому. Он хочет объяснить – все должны знать, где ты была, а не только твой муж - это нужно, чтобы он не оставил тебя там навсегда.

 Знаю – мой любимый не спит, поэтому решаюсь и звоню ему  - бесконечные длинные гудки. Он не берёт трубку. И я понимаю почему. Я должна попасть в больницу – это испытание - так нужно.

 Середина ночи – ближе к утру. Сама звоню в скорую, дают другой номер - в психиатрии своя скорая. Успокаивающий мужской голос задаёт несколько вопросов и рекомендует обратиться в неврологию, но я настаиваю.

 Муж тоже не спит – он не знает, что говорить, он в растерянности – так недавно я была там. Он не может поверить, что делаю это сама - рвусь в это учреждение.

 Настаиваю: "Я сошла с ума по чужому мужику. Муж всё знает и сидит рядом." Мужчина на том конце просит передать трубку мужу. Отдаю трубку и ухожу на кухню.

 Через какое-то время муж говорит: - Я в гараж за машиной.
 Он уходит, а я начинаю собираться – точно знаю, что мне нужно – у меня есть опыт. Пакет с моими покупками - вот он, даже не разобран. Как всё кстати, какая я предусмотрительная. Уверена – это ненадолго – всего на месяц. Откуда берётся эта уверенность? Да ниоткуда – она внезапно, но прочно поселяется во мне.

 Ещё по темноте едем в центр города – там находится место, где мы должны взять направление в больницу. Сонный врач выписывает его, меряет давление. Оно повышенное.
 - Не может быть, – прошу перемерить – результат тот же.

 Розово-оранжевый рассвет. Приёмное отделение. Нам долго не открывают, потом долго не выходит врач.
 - Да будет ли кто-то работать в этой стране как следует? – возмущаюсь я. Наконец, выходит женщина и садится за стол. Над ним висит список отделений – я уже изучила его – моё четвёртое.

 Вспоминаю - моя первая любовь когда-то говорил мне:
 - Никогда не ходи на четвёртое отделение.
 Четвёртым отделением называлась пьянка после вечера институтской самодеятельности. Ослушалась его однажды – уже после разрыва.
 
 Я заявила – у меня мания величия. И вообще – могу сыграть что угодно – всё видела, мне всё показывали. Женщина за столом спрашивает  - да в чём же состоит моя мания. Объявляю: В меня влюбился через интернет начальник нашего района. Женщина начинает писать.
 У меня с собой, снова, книга и распечатка - большой, на весь лист портрет. Из той же серии - с хорошей улыбкой, но тут видно цвет его глаз. Они и правда - чайного цвета... То первое фото, я так и не смогла найти нигде, как не искала. Портрет забирают и, видимо, подшивают к делу...

 Рост, вес, давление - оно уже почти нормальное. Мне кажется - я как никогда владею собой.

 Как и думала – кладут в четвёртое отделение. Говорю: Ну, что ж, была я уже на четвёртом отделении – пьянка как пьянка.

 Меня ведёт в отделение мужичок-санитар. Успеваю на ходу пообщаться, говорю:
 - Тяжёлая у Вас работа - в мужском отделении, говорят, легче. В женском орут больше - истерички...
 - Всё-то Вы понимаете, - отвечает он. Вроде бы, даже серьёзно...

 Вот оно, первое мая. Впервые переступаю порог четвёртого отделения. За мной закрывается дверь, на которую даже не оглядываюсь. Снова весело и интересно. Передо мной коридор, освещённый весенним солнцем, дует лёгкий ветерок с открытого балкона, находящегося в конце этого коридора. Это мне нравится. В той больничке можно было открыть только форточку – не было балконов.

 Коридор освещён весенним солнцем, продут весенним ветром и я не чувствую запаха, который будет преследовать здесь – запаха табачного перегара, немытых тел, плохой еды. Пройдёт время и я перестану чувствовать этот запах, обоняя его с новой силой после возвращения из комнаты для свиданий.

 Палаты находятся по обе стороны коридора, символично - их шесть – две слева, четыре справа - входом в них служат широкие проёмы без дверей.
Нумерация палат странная - слева, недалеко от входа, находится первая палата, справа, напротив неё, слегка наискосок - шестая. (Вход в отделение находится в самом углу длинного коридора).
 Потом идёт вторая и так далее. Палата номер шесть считается наблюдательной - она для новичков и самых тяжёлых больных.

 В начале коридора, около входа в отделение, есть дверь, которая ведёт на улицу. На ней зелёная надпись - меня смешит - «Запасный выход». Выход-то, по моему, должен быть «запасной».
 
 Вдоль той стены коридора, что напротив входа в отделение, стоит диванчик, несколько стульев и раздолбанное пианино.
 На диванчике можно сидеть только персоналу - узнаю это, как только пытаюсь присесть на него.
 Пианино стоит просто так – никто не умеет на нём играть на тот момент.

 С левой стороны от входа, посредине коридора, большая ниша – там вплотную, перпендикулярно коридору, стоят в два ряда столы, обставленные деревянными скамейками разной длины – это столовая. В правой стене столовой, у окна, находится дверь с надписью "Буфет".
 Это маленькое глухое помещение с раковиной, несколькими шкафами, парой столов. Оно служит временным складом больших и скоропортящихся продуктовых передач и раздаточным пунктом во время еды.
 Передачи хранятся в шкафах - без холодильника...

 Едят в столовой в две смены.
 Как понимаю позже, отделение не рассчитано на то количество больных, что здесь находятся, перегружено не менее чем в два раза и отсюда эти две смены.
 Есть приходится, ощущая с обеих сторон чужие плечи, бёдра и локти.
 
 Существует сложный и непонятный мне ритуал по перемещению скамеек с места на место во время уборки столовой после еды.
 Их таскают вдвоём, перемещая к пианино, затем обратно. Этим, как и самой уборкой, занимается дежурная палата.
 Дежурят самые сознательные добровольцы.
 Всё это узнаю примерно через неделю пребывания здесь. Не сразу.

 А пока - мне весело и интересно, и я хожу по коридору, смотрю на лица, додумывая что-то про всех этих людей.
 В коридоре много женщин - у них, в основном, серые скучные, но такие обычные лица. Многие одеты в застиранные больничные халаты, кое-кто в своём, домашнем. Женщины разного возраста - от очень молодых до старух.
 Меня ещё ничего особенно не напрягает и не коробит. Всё кажется одновременно загадкой и вызовом мне лично.

 Захожу в туалет - он находится между первой палатой и столовой. Дверь открывается в узкий коридор - справа, рядом с входной, ещё одна дверь, закрытая на висячий замок, а  слева, впереди, виднеются раковины, висящие на стене, непосредственно в помещении туалета, и часть окна.

 Прохожу дальше  - помещение, собственно, туалета, квадратное, со стороной примерно метра 4.
 Справа - три кабинки, открытые спереди и, конечно, в туалете несколько курильщиц. Дым застилает всё это небольшое помещение.
 На балконе тоже сидят курильщицы и это мне кажется правильным, а курение в туалете – неправильным, и я это говорю.
 Почему-то кажется, что ко мне должны прислушаться. Кажусь себе сейчас значительной личностью – ведь я совершила поступок, пошла в незнакомое место, совершив немалое усилие над собой.

 В туалете довольно чисто и светло. Ещё не знаю, что чисто, потому что только что мыли и в туалет никого не пускали – очень скоро пол покроется слоем пепла. Посреди туалета стоит ведро - это, вроде, пепельница - но курильщиц слишком много и не все заботятся о том, чтобы пепел не падал на пол. Кое-кто роется в ведре, отыскивая годный для повторного использования окурок - таким вообще по барабану всякая гигиена.
 А кое-кто роется в ведре для мусора - выискивая там что-то ценное или, о, ужас, даже съедобное. Роются среди использованных прокладок, упаковок от разных продуктов и предметов гигиены, огрызков яблок, банановых шкурок и прочих прелестей.

 Тут же, через форточку, ведутся переговоры с мужским отделением - их туалет расположен над нашим. На ниточке спускаются записки и небольшие подарки сверху и на ней же наверх поднимаются ответные дары и записки. Интимные переговоры ведутся запросто в полный голос - иначе никто никого не услышит. Одиночество в этом помещении нереально - ни днём, ни ночью...

 Узнаю - здесь есть ванная.
 Эта закрытая дверь ведёт туда и можно помыться, если попросить санитарку её открыть.
 Помыться хочется просто немедленно, невзирая на такое окружение.
 Прошу, открывают, и я испытываю очень неприятное чувство  – такие чёрные, заплесневелые  там стены.
 В самой ванне нет душа, сломан, а слив под ней – это дыра в полу. Стоит стул без сиденья, пара тазов, в правом углу, за дверью, куча швабр с волосатыми тряпками и вёдра - во влажном воздухе запах мокрого тряпья. На чёрных стенах кое-где гвоздики, чтобы можно было повесить вещи, но их трудно увидеть на таком фоне.
 Сразу жалею, что сама на это напросилась - но выбора нет.(Мне ещё предстоит удивляться тому, как это я попала сюда так легко - обычно в ванную стоит живая очередь и часто постирушки одной совмещаются с помывкой другой).
 
 Как-то развешиваю вещи, намыливаюсь, присев на корточки в ванне, и тут дверь открывается и кто-то заходит.
  Поворачиваю голову и вижу патлатую особу с мужиковатым лицом.
 Она ставит на край ванны шампунь и, кажется, собирается раздеваться. Спрашиваю – неужели она намерена мыться вместе со мной?
 Та отвечает в смысле – почему бы нет. Холодею внутри, но твёрдо говорю, что это не по мне и прошу её убраться. Она начинает надсадную истерику, но всё-таки, в конце концов, выходит.
 Домываюсь, выхожу из ванной и начинаю переживать, мне заранее страшно. Что будет ночью? Вдруг это лесбиянка – вид у неё вполне уголовный. Готовлюсь дать отпор, если что.

 Подхожу к санитарке и говорю про небольшую проблемку – кажется, со мной собиралась помыться уголовница.
 Та «утешает» вкрадчивым шёпотом – да, тут есть уголовницы.
 Снова хожу по коридору, вид делаю самый независимый и не обращаю внимания на реплики мужиковатой особы в чёрной робе. Она уже окрестила меня - Адидас - из-за моего чёрного костюма.

 Потом узнаю - это Настя, она с малолетства по разным таким заведениям, но, в общем-то, не злая и совсем не лесбиянка.
 У неё что-то вроде  романа с неким Ваней из мужского отделения, которое находится этажом выше. Они общаются, перекликаясь через окно в туалете или балкон, обмениваются прикосновениями – для чего Насте приходится залезать наверх по балконной решётке, а Ване, видимо, приседать, или ложиться на пол. Их любовные переговоры состоят почти сплошь из матерщины.
 Настя находится в состоянии вечного подростка – разговаривает нарочито надсадно, горбится, держит руки в карманах – а лет ей 37.

 Она получает уже пенсию или пособие по инвалидности. Раз в месяц деньги ей выдают на руки и тогда ведёт себя совсем по-детски. Заказывает санитаркам разные вкусности и вредности из больничного киоска, объедается и мучается животом.
 Наверное, что-то серьёзное - хронический гастрит или даже язва.
 После продовольственного загула сидит на корточках, прижав колени к груди, где-нибудь у стены, и раскачивается от боли. Знает, что нельзя есть такие вещи, но очень-очень хочется...
 Медперсоналу, похоже, глубоко плевать на её страдания.

 У неё хорошее чувство юмора – любит посмеяться, даёт клички, смешно переиначивает некоторые фамилии, своего Ваню называет Вано.
 Контакт у нас налаживается после того, как слышу, что она восхищённо говорит о лошадях, восхищённо и косноязычно матерно – мат заменяет ей многие оттенки чувств.  Говорю, что да, лошади это здорово, и она соглашается со мной, протягивая: Да, кони н…. - и больше у нас никаких конфликтов.
 Гораздо позже узнаю от постоянной обитательницы этого заведения, что у Насти несколько детей, раскиданных по детским домам - то ли трое, то ли даже пятеро. Это не изменит  отношения к ней, как к так и не выросшему подростку...
 
 Мат – матерные выражения, до этого ни разу мной не слышанные, очень в ходу среди больных, санитарок, ими не гнушаются и некоторые медсёстры. Нормальной человеческой речи почти нет - всё на крике с затейливыми выражениями, в которых так и сяк обыгрываются межполовые отношения и названия органов размножения - глаголы, существительные, прилагательные, причастия, деепричастия...
 Как много я не знала, оказывается... Даже после работы на стройке; даже после работы на заводе, когда в соседнем помещении месяц работали весёлые матерщинницы-штукатуры-маляры.
 Почему-то этого не было в моей первой больничке...

 Самая громкоголосая в отделении, девушка, лет 17 на вид - высокая, плечистая, с хорошей фигурой, с шапкой тёмных, от природы вьющихся волос. Сначала не понимаю - почему она так орёт, пристроившись к медсестре во время процедур.
 Оказывается, она так помогает - чтобы та не тратила свой голос. Вызывает нужную больную на укол или за таблетками, если кто-то припоздал.
 Голос у неё очень громкий, но есть дефект речи - шепелявит. Ещё - делает особый нажим в неожиданных местах фразы, поэтому кажется, что прикалывается таким образом. Тем более, что мат она использует просто виртуозно.

 За таблетками стоит живая очередь - многие терпеливо выстаивают более часа. Стоять совершенно не обязательно - можно подождать, когда большая часть уже закинется таблетками и спокойно проглотить свою долю отравы, но что тут ещё делать?

 Спустя время, разговариваю с горластой на балконе, и оказывается - да, ей точно 17 лет. Она детдомовка.
 Здесь оказалась из-за драки, после того, как напилась. Она резкая, порывистая, но драк в отделении с её участием ни одной не происходит, по крайней мере, при мне. Конфликты решает при помощи лужёной глотки - никто не может потягаться с ней в мощности издаваемых децибел.

 Хотя без драк совсем не обходится. На моих глазах сцепляются двое.

 Одна, коротко стриженная, темноволосая, с очень бледным лицом, небольшими, как бы припухшими глазами, чуть кукольного японистого вида, слегка полноватая девушка, лет 20.
 Постоянно ходит по коридору, держа руки в карманах спортивного костюма и что-то бормочет про себя, иногда повышая тон и обращаясь к кому-то невидимому персонально с какими-то претензиями.

 Другая - пожалуй, самая красивая и заметная из всего отделения. Так же - лет 20 на вид - длинные, натурально светлые волосы, чаще всего собранные в высокий хвост, красивое веснушчатое лицо с правильными чертами и лучистыми серыми глазами, с пушистыми ресницами. Прекрасная фигура, с несколько узковатыми бёдрами и широкими плечами.
 Плечи широкие не по-девичьи, но красивые - очень ровные, со спины составляют замечательный равнобедренный треугольник вкупе с очень узкой стройной талией - ни грамма лишнего во всём её теле.
 Знаю, что она всерьёз занималась спортом - поднятие тяжестей. Охотно объясняет это, в ответ на мой комплимент по поводу её накачанной, но гармоничной фигуры.

 Они сцепились, неожиданно заспорив - девушка с короткой стрижкой неосторожно, даже намеренно, задела маленькую сухонькую и очень подвижную старушку с большими блестящими тёмными глазами. Взгляд тёмных глаз какой-то птичий - один уровень сознания...
 Старушка тоже постоянно в коридоре, совсем не в себе, и поэтому часто пытается как-то привлечь чужое внимание. Она безвредная, но может неожиданно притянуть к себе за грудки и невнятно разъяснять что-то.
 На этот раз подобное столкнулось с подобным...
 Старушка была резко отброшена в сторону и, мало того, девица пыталась продолжить далее втолковывать что-то ей физически, но была остановлена спортивной блондинкой, заступившейся за старшую по возрасту.

 Драка выглядит настолько жестоко, что кажется нарочитой, постановочной - так умело действует светловолосая. Хвост мотается туда-сюда, в то время, как она, повалив соперницу на кучу матрасов, сваленных у стены, с двух рук наносит резкие увесистые удары - действует совсем не по-женски. Всё происходит в молчании - ни одна не издаёт ни звука.
 Мы стоим вокруг, ошеломлённые, не знаем, как реагировать, с какой стороны подступиться. К тому же киношность зрелища, наверное, ощущаю не одна я.

 Но соперница изворачивается и хватает спортивную красавицу за волосы, тоже используя очень умело своё преимущество - её хватать почти не за что, да и не тот эффект.
 Выдернуть пучок коротких волос - совсем не то, что терзать длинные, причиняя адскую боль сразу во многих чувствительных местах.
 Красавице сейчас так больно, что она разражается слезами.

 Все наблюдатели, в том числе и я, принимаем это как сигнал к действию - с трудом отрываем руки коротковолосой от длинных волос красавицы и растаскиваем их друг от друга.
 Красавица очень сильная - даже втроём её нелегко удержать. Она жаждет мщения, рвётся из рук - в голосе слёзы и ярость:
 - Порву! Порву! За волосы!... за волосы!...
 Говорю: - Не надо! Ты сильная, она слабая - она по-другому не могла с тобой справиться. Не делай себе хуже, будь сильной - не обращай внимания на неё.

 Красавица всё-таки успокаивается. Она совсем не истеричка. Никаких странностей за ней не водится - эта драка случилась не по её инициативе. Коротковолосая ударила первой.
 Всё происходит в самом дальнем от поста углу коридора, недалеко от выхода на балкон, - персонал или не успел заметить, или предпочёл не вмешиваться.

 Они могут не заметить подобные потасовки, когда надо прикладывать силу, напрягаться, но могут ответить наказанием за какие-то слова в их адрес.

 Здесь так много неписанных правил, так много нельзя - маленькая пожилая женщина, которая здесь уже два года, начинает внушать  их мне. Многие "нельзя" кажутся абсурдными, но я в стране дураков и надо жить по этим правилам, ничего не поделаешь.
 Она даёт много полезной информации, в верности которой убеждаюсь день за днём. Вот эта смена хорошая, а эта плохая - когда дежурит эта смена, то можно доходить только до этого угла; вот той личности следует опасаться, так как у неё совершенно непредсказуемая реакция на самые безобидные слова. Говорят, что она тут из-за того что убила своего же ребёнка... А про эту говорят, что у неё СПИД и она тоже может не только наорать, но и ударить... и так далее, и тому подобное.

 За что она здесь? Непонятно из её рассказов - у неё есть квартира, в которой она много лет прожила с родителями, есть родственники, которые ни разу не приходят к ней, пока я здесь нахожусь. В квартире что-то произошло такое, что нужен ремонт - кажется, залили соседи сверху. Летом у неё день рождения - она надеется - родственники вспомнят о ней хотя бы в этот день.

 Смерть мамы - может, это стало причиной? Она плакала много дней по ней - уставая, отдыхая и начиная вновь. А, может быть, причина - махинации с её вкладами? Ей дали подписать какую-то бумагу, после чего она осталась без многолетних сбережений.
 Спокойный рассудительный голос, очень вежливая речь, совершенно без матерных словечек - эта женщина так выделяется на общем фоне.
 Очень наблюдательная, аккуратная, хозяйственная - её идеально застеленная кровать - целый склад нужных здесь вещей - это гардеробная, туалетная, мастерская.
 Делюсь с ней передачами и пытаюсь выяснить - чего бы ей хотелось, но она так хорошо научилась обходиться тем, что есть, что уже не хочет привыкать к чему-то новому, обычно недоступному. Разве что явно неравнодушна к яблокам и очень ценит обычные пакеты.
 Пакеты нужны для того, чтобы на её складе был идеальный порядок - всё рассортировано, разложено. Хочется сказать - по полочкам, но нет - как раз пакеты, вместо полочек, распределённые по различным местам постели, так, чтобы при шмоне это не бросалось в глаза сразу, а лучше - вообще не было бы видно.

 Не могу удержаться и пытаюсь объяснить причину своего попадания в больничку - в ответ следует история о мальчике, который катал её с горки на велосипеде, когда ей было 15 лет. Мальчик был старше на три года.
 Улыбается, глаза блестят, когда вспоминает об этом мальчике и о том, как страшно и весело было нестись с ним под горку.
 Ей 68, но, как долго, оказывается, помнится нам что-то хорошее...

 Она же как-то предсказывает мне скорую выписку. На вопрос "почему?" следует ответ: Тех, к кому хорошо ходят, скоро выписывают. К тебе хорошо ходят...

 Задумываюсь над её словами, потом интересуюсь: Откуда ты знаешь?
 - Да вот лежала одна такая. К ней хорошо ходили - её быстро выписали, да вот только пришла обратно всё равно через три месяца.
 Не хочется верить, что такое может произойти со мной. С жаром заверяю, что ни за что не вернусь сюда.


 А во главе отделения стоит некая Ирина Михайловна.
 Когда вижу её в первый раз, поражает вульгарная раскраска красивого и надменного лица.
 Преувеличено всё – губы, глаза, брови. Лицо покрыто слоем грима. Невероятной длины и выделки ногти. При этом, она, вроде бы, натуральная блондинка с длинными волосами.
 Выглядит молодо, но из-за этого слоя краски не очень понятно, сколько ей лет.
 Из окна, в конце коридора, видно, что она часто и много курит, стоя у своей машины – ярко-красного цвета.
 Такую машину не может позволить себе врач на зарплату.

 Ходят слухи, что она торгует инвалидностью и называют расценки. Впрочем, торгуют они тут все, но её вид – он настолько диссонирует с обстановкой в отделении, что сразу проникаюсь к ней недоверием и неуважением.
 Ещё среди ветеранов отделения ходят слухи, что она завотделением только потому, что главврач больнички - её любовник.
 Почему-то в такой слух верится сразу - тем более, что те, кто говорит это, находятся здесь уже годы и с санитарками, скажем, отношения у них вполне приятельские. Не зря же они, то и дело, чешут тем пятки (массируют ступни), попутно болтая о том, о сём.
 Ритуал чесания пяток совершается на диванчике - в такие моменты больным, обслуживающим таким образом младший медперсонал, можно присесть на краешек. Со стороны кайфующие санитарки выглядят как пуджики. Нет на них Васи Рамодина...

 Мельком вижу в приоткрытую дверь кабинета, выходя на свидание, экран компьютера Ирины Михайловны и становится смешно – заставкой служит её собственное фото – это ж, как надо себя любить и кем надо себя воображать.

 Первый и почти последний разговор с ней, в её кабинете, короткий - она полностью убеждена, что начальник района, ну, никак не мог делать того, что я ему приписываю.
 Хотя и не настаиваю, что это точно он. Вот фото - его.

 Понимаю - что-либо ещё говорить бесполезно. Она тут - начальник, я тут - больная дура.

 Обходов Ирина Михайловна почти не проводит – в отделении показывается крайне редко, но удостаиваюсь её персонального внимания ещё раз из-за не совсем традиционной причины попадания под её опеку.
 Приводит студентов, рассаживает их по скамейкам в столовой, усаживает меня перед ними и просит рассказать, как и что. Отказываюсь, и мы пару секунд смотрим друг  другу в глаза.
 Спрашивает: - Нет?
 Говорю: - Нет, - и она посылает меня обратно в палату.
 Больше я её не интересую. Впрочем, кроме собственной особы, её вряд ли что интересует.
 Неудивительно – выписывает меня всего на восемнадцатый день пребывания в этом учреждении.

 Хотя, одна из причин такой быстрой выписки - заключение местных гинекологов, диагностировавших миому. Точно они сказать не могут - направляют на УЗИ. Муж вывозит меня в ЦГБ, чтобы сделать срочно эту процедуру. УЗИ не подтверждает выводов этих "специалистов", хотя какие-то причины для беспокойства всё-таки есть.
 Даже Ирина Михайловна не может удержаться от негативного комментария по отношению к ним, когда видит результаты УЗИ:
 - Ох, уж эти наши гинекологи...

 К гинекологу, как и к окулисту, положено водить любую вновь поступившую - даже если никаких жалоб нет, а поступила ты уже второй раз за последние месяца два.
Водят туда по списку - человек 7-10 за раз. Кабинет один и тот же - гинеколог принимает в комнатке, где стоит кресло - "самолёт", а в смежной с ней  - территория окулиста.
 Они принимают в разные дни, конечно, но этот "совмещённый санузел" вместо отдельных кабинетов для каждого врача не внушает доверия никому.
 Могут одновременно привести группу, а то и две, из других отделений, в том числе, из мужских.
 Всё формально - они просто отрабатывают положенные часы. Хотя иногда их заключения всё-таки что-то значат. Могут определить беременность или что-то очень серьёзное.
 Но над окулистом потешаются все, кто хоть раз заходил в кабинет:
 - Посмотри налево, на карандаш, на серёжку (в ухе окулиста)... - всё, осмотр закончен. Синекура, а не работа. Сколько ей платят, интересно?

 Муж навестил меня не сразу - пришёл на третий день. Потом стал ходить постоянно.

 Первый его визит - смотрит на меня, а я вижу слёзы, стоящие у него в глазах. Я всё ещё под кайфом, мне всё ещё кажется, что я здесь выполняю те самые необходимые условия для личной встречи.
 Вчера, например, видела из окна маленький самолётик, летевший на низкой высоте с красным полотнищем, тянущимся за ним - это всё из-за меня и для меня.

(Не одна я его видела - зрительных или слуховых галлюцинаций у меня не было и нет, как бы я сама ни старалась увидеть что-то желанное. Только моё воображение подсказывает всё новые и новые версии - почему всё так, а не иначе...
 Привет, воображение, почёт и уважение... моё воображение всегда полным полно...)
 
 - Теперь ты понимаешь, что можешь быть мне только другом?

 Он не может ничего сказать. А я добавляю безжалостно: - Это правильные слёзы, мужские слёзы...

 Через пару дней приносит распечатку из Википедии - там та фотография с сайта фирмы, которую я возила в другой город, и короткая биография - из неё следует - мой объект моложе меня на 8 лет. Остальные сведения уже знаю и так.

 Страшный удар для меня, но не верю в такую разницу. Вспоминаю снова и снова - как он выглядел - он не показался настолько молодым. Это даёт ещё пищу для новых раздумий...

 И всё же не чувствую себя несчастной - мне кажется, что в первый раз люблю по-настоящему, без всяких оговорок и условий. Условия ставит он, а я... я считаю его такой исключительной личностью, которая достойна только такой же исключительной личности. Поэтому - проверяет, что ж, имеет на это право.
 Даже сейчас вспоминаю: Не бывает любви несчастной... иногда любовь убивает, но несчастной она не бывает...  А иногда сводит с ума, - думаю я...

 Жаркий майский денёк.
 Сижу на переднем сидении, рядом со своим близким человеком - он вытащил меня из этого заведения, вытащил, несмотря на жестокий вопрос, заданный мной в первую нашу встречу в тесном помещении для свиданий.
 Сижу и думаю – больше никогда, больше ни за что. Но грабли на месте.

 Грабли на месте и я всё ещё кажусь себе сильной и значительной личностью. Снова пишу и получаю издевательские ответы, ищу в них скрытый смысл, подтекст. Постоянно вспоминаю и сопоставляю то, что было сказано гораздо раньше, вспоминаю все поворотные моменты – когда переписка могла и должна была оборваться, но что-то мешало.
 От его сообщений сжимается сердце и сами собой текут слёзы. Мучает всё тот же вопрос – кто этот человек, что правда и что неправда из сказанного между нами.
 И всё время стоит предо мной слово «развод».

 Статьи в Википедии больше нет - загадочно появилась и так же загадочно исчезла... А я всё пытаюсь примирить саму себя с тем, что этот человек настолько моложе меня. Готова уже в это поверить, но не могу понять - бесконечные зачем, почему, когда?..

 - Ну, что, сопляк? - начинаю первое сообщение после выхода из больницы.

 Он откликается тут же, дразнит меня:
 - Я сейчас на Канарах, с молоденькой любовницей...

 8 утра по Москве... Судя по разнице во времени - раненько он встал, оторвался от молоденькой любовницы, чтобы написать мне... Враньё, снова бесконечное враньё...

 Как же мне узнать хоть что-то достоверное? Наверное, развод - единственный выход...

 Я не готова бомжевать, я привыкла к довольно комфортным условиям  и не вижу выхода из ситуации.
 Развод, ради чего-то виртуального, неизвестно ради чего – развод, который кажется лекарством от бессонницы.
 Я уже не надеюсь на красивую сказку - узнать правду - то, на чём сейчас сосредоточены все мысли.


 На выходе из больнички обещаю навещать маленькую пожилую женщину - мою путеводительницу по четвёртому отделению. Та не верит, сомневается:
 - Побоишься ведь сюда возвращаться...
 Ничего не просит конкретного, несмотря на все мои уговоры.

 Это и правда очень трудно морально - прийти сюда в приёмный час, позвонить в звонок и ответить на простой вопрос: Кто?

 Первый раз попадаю на самую плохую смену и самую плохую из смены санитарку - самую грубую и высокомерную, хотя и самую миловидную.
 Открыв дверь и увидев меня за ней, она не может сдержать порыва - захлопнуть её перед моим носом.
 Но... я на воле, значит, у меня есть теперь какие-то права. Я за пределами сферы её влияния, да и выгляжу сейчас, пожалуй, лучше, чем она. Уже не пошлёшь матом просто так.
 - К кому?
 Называю фамилию.
 - А, маленькая такая...

 Выходит удивлённая, - если и ждала кого, то не меня...
 - Какая ты смелая...

 Отдаю пакет с передачей, но не ухожу сразу - мучаю бедную женщину разговором, пока не замечаю, что она устала и не прочь уже обратно - в привычную ей жизнь.
Спрашиваю:
 - Устала?
 Смущённо мнётся, видно, что не хочет обижать, а, может, боится - не приду больше:
 - Скажи, если устала. Не бойся - не обижусь. Говори, что принести в следующий раз?
 - Устала...- выдыхает она с опаской.

 Мои проблемы - она может только поддакивать - что ей до них?
 Прошу не церемониться в следующий раз и говорить, если устала сидеть со мной в комнате для визитов.
 Мне эта комната всё-таки кажется намного лучше, чем палаты и коридор отделения, воняющий сложной смесью различных запахов самого неблагородного происхождения.
 К тому же - возможность посидеть на кожаном диванчике, вместо древней койки...

 Яблокам, молочке и кое-каким гигиеническим вещичкам вроде бы рада.
 Но снова не верит, что ещё приду и что-то принесу.
 Только после третьего визита всё-таки просит меня, уже уходящую, прямо при санитарке из "хорошей" смены - принести иголку и немного ниток - ей надо привести в порядок кое-что из одежды...

 Запретная вещь здесь, но очень маленькая - тщательно выбираю иголку и наматываю приличное количество ниток на небольшую картонку - белых и чёрных. Незаметно сую ей в карман в следующий визит:
 - То, что ты просила... Она сияет.

 Потом хвастается, выходя в чёрной юбке - зашила там-то - теперь можно и надеть.

 Во время одного из визитов нас замечает горластая детдомовка - она из тех, что постоянно ходят за едой. Она вообще очень живая и активная.

 За едой ходят разные группы - смотря по тому, какая это трапеза. В обеденные часы - группа самая большая. Детдомовка всегда в составе любой из этих делегаций.

 Кто-то всегда сгибается под тяжестью огромного мешка с хлебом - ужасно удивляет количество - куда столько уходит?

 (Да оно и не уходит, в нас, по крайней мере, - после каждой еды отходов очень много - доверху заполняется два больших ведра ополосками того, что тут называется супом, вторым, там же плавают приличные огрызки хлеба.
 Вечером, под окном, появляется мужичок с большой флягой - стучит в окно, и ему выносят то, что накопилось за день. Не знаю - счастливы ли свиньи, которых он потчует отходами с нашего стола. Сомневаюсь, честно говоря).

 Ещё две пары тащат по большому баку и кто-то несёт ведро с тем, что тут зовётся компотом или чаем.

 В "Буфете" всё это тут же распределяется - у кого, у кого, а у местной  буфетчицы работы хватает.
 Надо быстро нарезать хлеб - его приносят целыми буханками. Надо быстро раскидать-разлить всё по тарелкам.
 Разносить обычно помогает кто-то из больных. Даже не разносить - тарелки передаются на стол - достаточно взять с буфетного прилавка, повернуться и вручить пару тарелок в руки сидящей с краю - далее они путешествует из рук в руки до дальнего конца стола.
 Буфетчицей кое-как, вручную, моется посуда - она нужна немедленно - кормить вторую смену. Тарелок здесь, как и всего остального, не хватает на всех.
 Зато хватает тараканов, которые периодически попадаются под ноги в коридоре или могут выползти на стену, прямо перед твоим носом.

 Второй из походов за больничным кормом происходит в дневные часы свиданий, последний - в вечерние. Дорога лежит как раз через комнату свиданий.

 В один из таких обеденных походов детдомовка, уставившись на меня, вопрошает, как бы не замечая маленькую пожилую женщину:

  - Ты к кому пришла?.. А почему к ней?
  - Потому что её никто не навещает...
  - А почему не ко мне?

 Мне стыдно. А правда, почему не к ней? К ней-то тоже никто не приходит... Обещаю навестить и её. Но на следующий раз горластой уже нет - срок заключения закончился.
 
 В интернете, меж тем,  история продолжается... Пытаюсь молчать какое-то время - это почти удаётся... но неожиданно приходит сообщение от него:
 - Что-то тебя давно не слышно...
(Он давно уже перешёл на ты, как и я - после второго и третьего захода у меня уже нет ощущения, что говорю с незнакомцем.
 К тому же я фактически выпила с ним на брудершафт. Скорей всего, односторонне - объявила, что отмечаю таким образом годовщину нашей с ним роковой встречи. Накапала себе чуточку коньяка и чокнулась с экраном монитора.
 Хотя, всё может быть. Я знаю, что коньяк у него в кабинете есть и даже знаю предпочитаемую им марку).

 Смолчать в ответ не получается, да и подруга добавляет масла в огонь - он и ей прислал какую-то ссылку, якобы про меня:
 - Посмотрите в каком виде снимается Ваша подруга...
 Блеф чистой воды и, возможно, даже фотомонтаж - никаких сомнительных снимков я нигде не размещала, да у меня и нет ни одного. Эксгибиционизм - совсем не моё.

 Подруга сообщает:
 - Я не заходила по этой ссылке...

 Она одна полностью в курсе всего. Сочувствует, отговаривает всячески, но, часто, - я её убеждаю в том, во что фанатически сейчас верю сама.

 Она приводит в пример другую свою подругу, которую превратил в совершенную тряпку некий мужик - врач по профессии - проводил на ней психологические эксперименты в своё удовольствие.
 Я вижу только одно существенное отличие и спрашиваю подругу:
 - Она его видела лично? Она знала, кто он такой?
 - Да, конечно...
 - Вот! Если бы я точно была уверена, кто он - это давно бы закончилось, так или иначе... Меня нельзя превратить в тряпку.
 
 Я бываю очень убедительна, когда сильно хочу этого и верю в свою правоту. Прямо как многочисленные "экстрасенсы" на телевидении...

 (Люди, неплохо зарабатывающие на легковерности других. Часто не понять - со сдвигом ли они сами или просто очень умело пользуются чужим невежеством.

 Теперь-то я точно уверена - многие из них выглядят точь-в-точь, как не самые здоровые обитатели психиатрических больниц, а их откровения вполне могут квалифицироваться психиатрами, как настоящий бред.

 Почему не квалифицируются? Почему эти люди не только на свободе, но часто имеют широкую трибуну для пропаганды своего бреда?..)

 Подруга, к сожалению, как-то видела одну не очень красивую сцену, показавшуюся ей унизительной для меня, и мой муж, в её глазах, тоже легко превращается в жадного ревнивого монстра.
 Я старалась, чтобы это было незаметно, но она находилась тогда слишком близко - невольно не только видела, но и слышала... Муж выдал мне, по просьбе, 100 рублей на прогулку с ней вдвоём по центру Москвы.
 Сделал это настолько неохотно, что она запомнила эту сцену, непонятную для неё. Её мужа о такой сумме просить не надо, пусть денег так же вечно не хватает. В их маленькой семье именно она - финансовый директор, хотя тоже давно сама без работы.
 Так что она охотно верит во многое, что приходит мне в голову в своё оправдание - почему я так не люблю своего мужа сейчас.
 Ещё она боится, что он может оставить меня навсегда в тех стенах, откуда я вышла теперь уже в третий раз...

 А моё наваждение знает это - похоже, ни одно моё сообщение подруге не проходит мимо него. Но я пока не понимаю этого...

 Не пью эти препараты; душевный покой остаётся несбыточной мечтой в течение последних полутора лет; нормального сна тоже по-прежнему нет – короткое забытьё, час-полтора за ночь, почти не в счёт. Закономерный итог – больничка.
 Я ещё не поняла эту закономерность, кажется – только после развода узнаю правду и смогу, наконец, нормально и спокойно спать, только после развода он заговорит со мной по-человечески.
 Ведь он сказал после первой больнички:
 - Разводитесь и поезжайте к маме, а там поговорим.

 Я не могу смириться, что правды мне, скорей всего, не узнать никогда, разве что, произойдёт чудо и этот человек раскается по-настоящему, решившись сказать правду  о себе.
 Чудо, сродни тому, когда убийца вдруг сам приходит и заявляет на себя...

 Мне так хочется снова по-доброму говорить с этим человеком, что рисуется картинка вроде – развожусь и еду к маме. Оттуда иногда, но говорю с ним.
 Говорить с ним, по-человечески говорить с ним...

 Но я не могу и не хочу жить на мамины деньги, а заработать самой вряд ли получится, тем более теперь, когда позади больничка.
 
 А муж, с которым хочу развестись, не понимает, не может понять – что ещё надо, каких доказательств того, что я игрушка для интернет-мрази, у которой нет никаких человеческих чувств. Он не понимает меня, я не понимаю его и жду от него одного – отпусти меня сам, отпусти достойно, пойми меня, наконец. То есть жду от него чего-то сверхчеловеческого.
 Фолкнер «Дикие пальмы» - муж, передающий жену в руки другого, но не дающий ей развода. Муж, который даёт ей обратный билет. Мой сделал уже что-то в этом роде, согласившись на то, чтобы я встретилась с этим человеком, для того, чтобы решить вопрос Да или Нет. Итогом стала больничка номер раз.

 У нас с ним иногда мелькают какие-то проблески в отношениях. Гуляем, разговариваем, ездим на дачу.
 Однажды на даче, отдыхая вдвоём в тени от зноя, сидя рядом, плечом к плечу, пытаемся говорить, что-то анализировать.
 - Прости меня.
 - Ты тоже прости...
 Но не могу сказать "прости и давай начнём всё сначала". Вместо этого вырывается:
 - Это случилось потому, что мы тобой оба предали друг друга...
 Он соглашается без слов. Один из тех моментов, когда всё может повернуться к хорошему...
 Не поворачивается - у нас обоих уже длинный счёт друг к другу. Но, самое главное, разные точки отсчёта.
 Я считаю, что первым предательство совершил он.
 Он считает, что первая предала я. Да и грабли никуда не делись...

 Итак, грабли на месте, пишу и получаю ответы. Он отмалчивается на некоторые сообщения, но проклятый ящик, с которого со мной ведётся эта игра, существует – письма исправно циркулируют туда-сюда.

 Боюсь новых сообщений, но и жду их с нелепой надеждой на человеческое понимание, способное вылечить меня от этой зависимости, а главное – от бессонных ночей.
 Но он, то даёт надежду на то, что нормальный разговор возможен, то придумывает нечто такое, от чего даже короткое забытьё становится неосуществимой мечтой.

 Кажется, он доказывает - я плохой, я плохой, ты видишь, какой я плохой. Доказывает, чтобы я, наконец, смогла возненавидеть. А возненавидеть не могу - меня разрывает от противоречивых чувств к тому, не знаю кому, разрывает от противоречивых чувств по отношению к мужу.

 После прослушанного только что "Пиквикского клуба"... посылаю наваждению из интернета всего строчку – шутку Сэма:
 - Вот так-то вид приятней и аккуратней, сказал отец, отрубив голову сыну. Чем вылечил его от косоглазия...

 Имею в виду себя, конечно. И то, как он поступает со мной, пытаясь излечить.

 В ответ: - Так и быть, - и ссылка, якобы на личную страничку.

 Не захожу по ссылке – это никак не может быть его личная страница – на это мозгов у меня всё ещё хватает…
 Да и это "так и быть" - одолжение он мне делает!
 Пошёл он со своими одолжениями!
 Но... как бы не очень далеко пошёл - разговаривать с ним потребность осталась... даже усугубилась...

 Обмен электронными письмами продолжается...

 Кажется, я пытаюсь воспитывать хулигана. Кажется, он говорит многие вещи, чтобы позлить и наблюдать за реакцией.

 Ещё кажется - опыт общения с хулиганами у меня достаточный, чтобы квалифицировано заниматься их воспитанием.
 Сама была хулиганской, да ещё какой, в моём далёком дошкольном детстве. Не со зла, из чистой любознательности...
 Что будет, если оторвать хвост у головастика? Чем бы разбить неваляшку, чтобы посмотреть, как она устроена?
А что внутри у дохлой крысы? Осколок бутылочного стекла - довольно подходящий инструмент, чтобы это выяснить...

 Пишу:
 Объявление.

 Возьму на воспитание хулигана. Гарантирую полный произвол и садизм со своей стороны.
 Хулиганов в очереди прошу не толпиться и не безобразничать. Кандидатура нарушителя мной рассматриваться не будет.

 Подпись: Фрау Мюллер, шеф гестапо.

 Мне сейчас нужен только один хулиган...

 Мальчик, конечно, очень педагогически запущен, но надежда всегда есть...

 Многое, что присылает он, не читаю – несколько сообщений удаляю, глянув на первую строчку, но он становится всё изобретательнее и изощрённее…

 От одного сообщения становится очень плохо, я напрочь теряю сон.

 Из него можно сделать вывод – этот человек преступник-педофил.
 Письмо – описание секса с десятилетней девочкой.

 Но не могу в это поверить – вспомнив многое, сказанное в начальный период – время, когда друг с другом разговаривали два человека, а не влюблённая женщина и мужчина, который пытается отделаться от этой женщины любым способом, кроме самого простого – уйти в небытие.
 - Соплюшкой меня соблазнить хотели? - спросил он, когда я вышла к нему на страничку в виде 12-летней девочки, слегка не рассчитав дату рождения вымышленного персонажа.
 Вдобавок, на такие длинные описания этот человек, по моему глубокому убеждению, не способен – он снова зачем-то нарыл это в каком-то уголке интернета, где хватает всего.
 Не могу удержаться и не прокомментировать: мать этой девочки фигурирует в рассказе, окликает дочь из окна близко расположенной многоэтажки. Дело происходит в кустах совсем рядом.
 Говорю: Эта ленивая сука даже не знает, где и как проводит время её десятилетняя дочь.

 Мучает – зачем? Как он мог?
 Но даже после этого, потрясшего меня, сообщения, я не могу считать его мразью и сволочью, кем он, по сути, является.
 У меня здорово получается находить в его душе светлые стороны, даже если объяснения, которые даю его поступкам, не укладываются в ряд земных.

 Получаю доказательство того, что он следит за моей почтой. Пишу подруге, единственной, которая в курсе моих метаний с самого начала, что развод не за горами, и почти сразу после отправки приходит письмо от него.
 Вижу первую строчку – ясно – прочитал письмо подруге, знает про развод. И, не читая дальше, решаю – я должна развестись по-настоящему, не пытаясь больше узнать – тот ли он, кого видела в реале.

 Видела уже не раз. Видела и столбенела на миг. Каждый раз была при этом не одна, а он однажды проехал мимо не один. Не поняла, кто сидел рядом – мужчина или женщина, но кольнула самая настоящая ревность.

 Мы живём в одном городе и, кажется, совсем недалеко.
 Очень маленький, оказывается, наш город.
 Выходя на улицу или выглядывая в окно, я рискую наткнуться на обладателя лица с фото.
 Лицо, которое два месяца видела каждый день несколько раз. Лицо, которое так врезалось в память, что вижу его мгновенно, выделяя в любой толпе непонятно как, в то же время, могу не заметить кого-то гораздо более знакомого по реальной, а не виртуальной жизни...

 Машина, на которой он ездит - узнаю с любого ракурса эту модель... Как глупо - очертания габаритных огней всех машин такой марки кажутся мне самыми красивыми...

 Увидела его в этой машине, очень некстати, сразу после выхода из четвёртого отделения. - Шли с мужем в парикмахерскую, когда мой взгляд упал на лицо водителя проезжавшей близко машины - узнала в ту же секунду.
 Он непонятно чему улыбался, сам с собой - один в машине.
 Видел ли меня? Смеялся надо мной? Взглянула вслед - на марку - меня потрясла эта встреча. Только и заметила,- машина тёмная.
 С тех пор, встретила его на дороге уже не раз - машина не чёрная, оказывается, а тёмно-вишнёвая.
 Муж тогда не заметил ничего - но я не преминула ему всё-таки об этом сказать через пару дней - он ездит на ...
 Муж хотел тут же увезти меня из этого города, спрятать куда подальше. Но не увёз - преградой стали те самые деньги, которых вечно не хватает, и моё нежелание уезжать без копейки за душой...

 В моём воображении машина была проще... В моём воображении он должен был вести очень скромный образ жизни... отдать почти всё своей бывшей, жить в скромной однокомнатной квартирке и т.д.

 Я всё ещё пытаюсь выискать какую-то информацию о возрасте моего безумия - меня страшно мучает это - если я так ошиблась с возрастом того, с кем говорила, то что говорить о других выводах, которые я сделала о нём, исходя только из его манеры говорить в Сети...
 Ничего найти не могу - из головы не идёт распечатка из Википедии, виденная только раз. Она как будто появилась и исчезла в одночасье, словно статья о нём была заказана специально для меня...
 Тоже повод для того, чтобы включить фантазию на полную...

 Мне нельзя больше так жить – я должна вернуть свой сон любой ценой.

 А со сном всё хуже, можно сказать, никак. Я только изображаю сон, которого нет.
 Вылёживаю ночные часы с послушно закрытыми глазами.
 Встаю раньше мужа - иду готовить завтрак.
 Самой удивительно, как держусь на ногах, говорю впопад, не падаю замертво. Уже не понимаю - как это? - хотеть спать?

 Перегретый мозг работает без отдыха над новыми загадками, которые в виде сообщений присылает Он.
 Одну из них я решаю так: Он видит всё, что я делаю на компе.

 Но не только Он видит - муж тоже следит за мной. Это он и хочет мне сказать. Муж следит за всей моей перепиской с самого начала.
 Следит и способствует ей. Ведь был момент, когда я уже "убила" своего персонажа, распрощалась с этим человеком, признавшись в этом мужу, а муж вдруг попросил показать этот персонаж, оживить его на время.
 Если бы не его просьба - не было бы дальнейшего. Я никогда не прочитала бы письмо, которое, оказывается, было в ящике.
 Я не знала про это письмо, а муж знал - теперь я так думаю. Я в этом просто уверена.

 Запускаю полную проверку Касперским - антивирусник обнаруживает сразу четыре Трояна. Объяснения мужа, что Касперский принимает за вирус совершенно другие программы, не срабатывают - я ему больше не верю.

 Пытаюсь советоваться по этому поводу с зятем - очень хорошим программистом, по поводу Троянов и по поводу странностей, которые вижу на своей страничке в последнее время...
 Насчёт Троянов он ничего не говорит - мой муж пользуется у него всяческим уважением...
 А по поводу странностей... Зять недоверчиво, смущённо похохатывает - такое может, по его мнению, делать какой-то бешеный программист по своей безумной прихоти или для кого-то за достаточно хорошие деньги...

 Всё может быть, может быть - очередная случайность... Встретила же сестра мужа свою одноклассницу из маленького городка в Москве на станции Добрынинская. А фамилия одноклассницы - Добрынина. Совпадение из серии - и такое бывает.

 Только мне не даёт покоя коллаж, который он сделал осенью на своей странице, точно в расчёте, чтобы проверить - буду ли ревновать и показать, что он нашёл того однокурсника...
 Впрочем, одного безумного программиста, как раз из подходящей страны, я всё-таки знаю... Того самого однокурсника...

 Пишу намеренно провокационное письмо ему, неведомо кому - называю звездой того, в чьём кабинете побывала, в чьи глаза мельком посмотрела. Говорю, что влюбилась именно в него, а не в виртуального собеседника.
 В ответ фактически признание.
 "Я же всемогущая звезда, только и жду, когда меня пожалеет наикрасивейшая молодушка. Ночами не сплю, да когда же, когда."

 Это становится ещё одним ударом -  вопрос - он не он?, вновь превращается почти в полную уверенность - он!
 Но, если это он, если он так близко - да вот прямо за углом - чего он ждёт, хочет, добивается? Ещё одной больницы?
 Приходит и практически здравая мысль - если он, то он продолжает держать меня "на крючке" по простой причине - из чувства самосохранения. Хочет избежать ещё одного визита в офис или более безумных действий - поэтому этот адрес всё ещё существует. Или?.. Или я всё-таки должна что-то сделать, чтобы стала возможной личная встреча, которая положит конец всем домыслам и догадкам?..

 Уже не первую неделю не включаю комп – кажется, только так могу доказать мужу, что теперь ни с кем не говорю в сети, слушаю музыку с плеера  и делаю свою обещанную работу.
 
 ...и мысленно обвиняю его, самого близкого человека, во всех грехах. В том, что он знал, с кем у меня завязалась переписка, а, в первую очередь, в грехах того, кого назвала любимым. Снова кажется - тот рассказывал не о себе, а о нём, моём близком, самом близком человеке, - много рассказывал.

 От многого, что он рассказывал, легко могу провести параллели - муж тоже кое-что рассказывал, заигравшись со мной в сети. Даже теми же словами. А кое-что я знала и раньше - якобы упущенные возможности... Упущенные ли? Моя вера в мужа подорвана основательно...

 Не бывает белых и пушистых, мужчина никогда не упустит случая. И мучаю близкого, самого близкого очень неудобными вопросами. Вопрос в день. Страшный вопрос. Один вопрос так и не решаюсь задать вслух - кладу перед мужем книжку, открытую на странице с рассказом.

 Верю и не верю сама в эти вопросы. Больше одного в день не могу придумать, но они такие, что кажется, – он сам должен уйти от меня и, наконец, проблема будет разрешена. Но он не уходит, а приходит вместе с санитарами.

 Это случается в обеденное время - открываю дверь, не глядя в глазок. В холодильнике вкусный борщ - я строго выполняю обязанности насчёт приготовления еды.
 Вид санитаров ошарашивает меня, несмотря на то что уже дня три жду чего-то подобного. Так бурно муж реагирует на мои вопросы - от них его даже бросает в пот.
 Теперь ясно вижу злорадство, написанное на его лице. Верю и не верю в то, что он сдаёт меня за это - я намеренно спрашивала такое, что кажется невозможным озвучить перед посторонними людьми.
 А то, что я аккуратно собрала и выбросила в мусоропровод всю посуду, когда-то навязанную его мамой, все таблетки - это мера самозащиты как раз от больнички.

 Забегаю в спальню переодеться и закрываю за собой дверь. Едва успеваю переодеться из домашнего - очень быстро - муж заходит в спальню с самым злорадным видом. Я его очень хорошо "завела".

 У подъезда машина скорой помощи - сажусь туда, не обращая внимания на окружающих её людей, чувствую только какое яркое сегодня солнце - ласковое тепло льётся с небес.
 Практически молча доезжаем до больницы - кажется - я ничего не сделала - только задавала эти вопросы - что мне можно инкриминировать? Санитары, похоже, даже сочувствуют - на вопрос принимающего врача о родственниках один говорит насмешливо: Сейчас муж подъедет на своём лимузине...
 
 Во мне достаточно хитрости или благоразумия, чтобы не повторять врачу то, что я каждый день спрашивала у мужа. Излагаю по пунктам своё сегодняшнее утро и часть дня, весь вчерашний день.
 Врач хватается за голову: Я вижу, что Вы хороший человек, но тут вот доктор Чернов пишет...
 Я не видела в глаза этого доктора, поэтому моё возмущение особенно сильно. Приезжает муж, меня просят выйти. Из-за двери кричу, чтобы не слушали его - он мне мстит.
 Но его слушают, не слушают меня...
 Пока я ещё сижу за дверью и быстро рассказываю, как же я обращаюсь с ним, с тем, кто сдаёт меня сейчас в это учреждение, ко мне обращается высокий худой мужчина, стоящий тут и чего-то ожидающий в этом предбаннике приёмного отделения. Услышав про борщи и ежедневные завтраки, он подходит ко мне и говорит:
 - А давайте я на Вас женюсь... Пойдёмте со мной отсюда, - и протягивает мне руку.
Говорю:
 - Нет - я хочу, чтобы всё было правильно, по закону.

 Первая половина августа. Снова знакомое четвёртое отделение. Во многом знакомые личности – почти никто не выписался из тех, кого помню по маю. Гламурная завотделением делает единственный обход,  после чего начинаю её ненавидеть. Говорит явную неправду - будто бы соседи написали на меня коллективное заявление...(Никаких конфликтов с соседями у меня не было, я не сталкивалась ни с кем из них, никто даже не подозревал, какие черти водятся в нашем тихом омуте).
 Зачем ей это надо – понять не могу, но делаю предположение, что ей заплачено. Злится, говорит, что у неё богатый муж, и мы расстаёмся врагами.
 Вернее, она для меня теперь враг, кто я для неё – никто.

 Таких никто тут около 90 человек. Особенно жалко старух – молчаливые и безответные, они никто среди никто.
 Что неприятно – большая часть из них не моется и от них идёт нехороший запах. К ним обычно никто и не приходит, но многие даже руку не протягивают, когда идёшь с передачей, хотя попрошаек тут много.
 - Угости чем-нибудь! – и множество рук со всех сторон с ладонями, повёрнутыми вверх.

 Здесь всё сделано для того, чтобы ты почувствовал себя никем. Никаких библиотек, телевизора и гимнастики, нет ни одного зеркала. На том балконе, что так понравился с первого взгляда, помещается немного людей и, чтобы посидеть там, надо выделяться из массы или ловить момент, когда там никого нет, чего почти не бывает.
 Туалет закрывают на помывку и высыхание – моют сами больные – санитарки не моют пол даже в своём коридоре, куда обычно нет доступа больным.
 Пока туалет закрыт, в коридор выставляется ведро и многие им пользуются на глазах у всех. По мне - лучше терпеть, чем переносить такое унижение.

 Помыться - проблема из проблем. Помещение с ванной чаще всего закрыто - открывают его очень рано утром - дежурные из каждой палаты разбирают швабры, вёдра и тряпки. В это же время приходят желающие помыться - полностью или частично. Так и моются, уворачиваясь от мокрых вонючих тряпок, которые споласкивают дежурные, то и дело набирающие очередное ведро воды. Схватить грибок здесь очень немудрено.

 Вечером ванную открывают специально для мытья, на полтора-два часа. Кто не успел - санитарки не виноваты.
 Почти 90 женщин - из которых у кого-то "эти дни", кому-то нужно что-то срочно постирать, кому-то уже срочно необходимо помыться. И на всё-провсё всего пара часов.
 Старухи именно поэтому чаще всего не моются совсем - такое испытание уже не для них.

 В ходу периодические обыски в головах - на предмет интервентов. Хотя ни разу при мне не нашли ни одну вошь. Санитарка или медсестра, надев резиновые перчатки, копаются для проформы несколько секунд в каждой голове, независимо от её состояния. Работа у них такая.

 Периодические "шмоны" по кроватям. Частично они оправданы - есть больные на голову, кто тащит в постель что-то из мусорного ведра, но, по большой части, там лежат необходимые вещи - нижнее бельё и гигиенические принадлежности. Тут же, в постели, под подушкой, приходится хранить и основную часть продуктовой передачи.

 Нельзя сушить бельё на спинках кроватей - лучше делать вид, что тут находятся ангелы,  не потеющие и не испражняющиеся. Почему-то санитаркам кажется, что доктор может упасть в обморок, если всё-таки решится на обход, увидев простиранное влажное бельишко.

 Наказания за непослушание, в виде привязывания к кроватям, делаются произвольно - санитарке или медсестре что-то не понравилось.
 Врачи в этом не участвуют, возможно, даже не знают о том, кого и за что сегодня привязывали.
 Дежурные санитарки равнодушно переносят крики, мат и умоляющее бормотание очередной привязанной в течении нескольких часов.  Наказанным оказывается всё отделение. А им - ничего, работа у них такая.
 Уколы тоже часто служат средством наказания, а не лечения. "Посадят на уколы" - этого боятся все. Могут сделать просто одиночный укол в виде наказания.
 Такой вещи, как изолятор или курилка тут попросту нет.

 Привязывают наказанных не сами санитарки - это делают несколько больных, относящихся к категории тех, кто находится здесь на принудительном лечении.

 (Так называемая "принудка" - этим девицам надо бы сидеть в другом месте, а они здесь - им можно многое, чего нельзя обычным больным. Например, носить лифчики, помогать раздавать таблетки, им необязательно лежать на этих кроватях, когда им не хочется. Ночью они слоняются по отделению, а отсыпаются днём.
 Кто и когда будет сидеть на балконе определяют они. Шмоны по кроватям тоже помогают делать они.
 Но они же помогают ухаживать за лежачими больными - в общем-то, это, в подавляющем большинстве, не злые девки - по статусу вроде дедов в армии.

 А они и есть деды здесь: у них нет срока, многие уже провели в подобных заведениях, а то и прямо в этом отделении, годы. Наверное, лучше было бы отбыть наказание в тюрьме - там точно знаешь, чего ждать. Может быть поэтому почти все они такие отчаянно-весёлые - всё время находят повод поржать. Пусть над глупостью какой - главное, не сойти с ума по-настоящему. Они выглядят самыми нормальными на общем фоне.

 Выделяются двое из них - неразлучная парочка. Очень разные внешне: одна - крупная блондинка, другая - невысокая синеглазая брюнетка.
 Верховодит брюнетка - хулиганистая блондинка, в татуировках и с шрамироваными сплошь руками, полностью признаёт её авторитет.
 Выглядят обе так, как будто и нет больнички, а они где-то на дискотеке в ночном клубе - всё в облипку, максимум обнажённых прелестей. Часто переодеваются.
 Крупная грудастая блондинка как раз тщательно худеет - ей хочется влезать в тот же размер одежды, что и брюнетка, которая ниже сантиметров на 15, а то и 20.)

 Сотовые телефоны запрещены в этой больнице. Никаких прогулок, даже в весенне-летнее время.
(В то же время над раздолбанным пианино висит Распорядок дня, где выделено время для прогулок - выглядит вопиющим издевательством.
 Кто, когда повесил это? Расписанию на вид не один десяток лет: пожелтело, пожухло, запылилось.)

 Неужели были когда-то прогулки? Почему нельзя говорить по сотовому, если есть с кем говорить? Мы же вроде бы не в тюрьме? Или в тюрьме?
 Нет тумбочек – всё, что не на тебе, должно быть под подушкой или матрасом. Нередко что-то пропадает. Воровство сигарет  или чего-то гигиенического – обычное дело. Вора никогда не находят - жаловаться на кражу бессмысленно.

 На ночь, в коридоре, где спят дежурные санитарки, свет гасится, зато в палатах его зажигают.
 Когда удивляюсь этой очень неудобной странности, мне объясняют, что свет зажигается из-за того, чтобы не было суицида.
 Как это связано – не понимаю. От ночного света в глаза желание совершить суицид может появиться у того, кто не задумывался на эту тему прежде...
 Зато в той, первой больничке, были двери в палатах, которые можно было закрыть на ночь, и дежурный свет ночью горел как раз в коридорах, а не там, где спали больные.
 Не могу понять, почему у больных отбирают лифчики, но не отбирают колготки – на колготках куда удобнее вешаться, как мне кажется.
 Эта странность насчёт лифчиков и колготок – общая для обеих моих больничек. Видимо, везде так.
 Дамы с крупными формами страдают от этого запрета физически - у некоторых появляются опрелости.

 На этот раз нахожусь здесь долго, очень долго – почти сорок дней. Прихожу в себя быстро, но не слишком – мешает почти ненависть к мужу, который меня сдал. Так и ощущаю - сдал как вещь. Вещь, мнения которой никто не спрашивает.

 Сгоряча бросила ему в лицо: - Не смей ко мне приходить!

 Первые два визита ко мне совершает не он - приходит новая наша родственница. Приносит богатую передачу - там есть полотенце, мыло и шампунь - муж забыл, что такой роскоши тут не водится.

 Не понимаю, что он просил её прийти - благодарю от всей души, пытаюсь что-то объяснить, говорю про развод. Хочется знать свой диагноз и хочется выяснить, что муж сделал с моей карточкой - ведь он забрал мои вещи, вместе с сумкой.

 Денег на карте совсем немного - она появилась у меня после первой больнички - я отвоевала право иметь хотя бы сколько-то личных денег.
 Муж положил небольшую сумму, обещав пополнять счёт раз в месяц на ещё меньшую сумму, но так ни разу этого не сделал.
 Я не напоминала, но внутренний счёт рос с каждым месяцем...
 Сейчас меня обуяли подозрения, что он и эти деньги решил вернуть себе...
 Более того - именно из-за денег он поместил меня сюда. Не захотел платить за мой визит к стоматологу, намеченный как раз на следующий день после того, как он сдал меня...

 Родственница пытается поговорить с гламурной завотделением. Ничего безумного я не сказала. Обычные претензии жены к мужу.
 В кабинет неожиданно приглашают и меня. В процессе разговора заведующая звонит моему мужу насчёт карточки - в её руках появляется белый айфон.
 Затем идёт речь о моём состоянии - заведующая выдаёт:
 - У неё бредовые идеи - она считает, что наши врачи берут взятки.
 Смотрю на неё насмешливо:
 - У Вас очень дорогой телефон для врача и у Вас очень дорогая машина для врача.
 - У меня муж богатый, - ещё раз повторяет она, то, что уже говорила мне.
 - Что же Вы тут делаете? При таком богатом муже?
 - Вас лечу!
 Мне нечем крыть - это, оказывается, называется - она нас лечит - проводя день, преимущественно, с сигаретой около машины. Смеюсь ей в лицо.

 Интересно, что некоторое время, после этой беседы, не вижу красную Мицубиси - она ставит её где-то вне зоны видимости из окна в конце коридора... Хотя особой надежды, что ей всё же стыдно, нет... Может, решила поберечь свою технику и ставить её в тенёк...

 Муж впервые приходит спустя полторы недели - встречает не самый тёплый приём. Обида перевешивает необходимость в передачах и просто потребность выйти хотя бы в комнату свиданий за пределы опостылевшего коридора.

 Но он приводит сюда нашу дочь и это становится переломным моментом. Понимаю – как виновата прежде всего перед ней.

 Больничку начинаю воспринимать адекватным наказанием за свои слова и поступки.
 Начинаю делать какие-то, неожиданные для самой себя вещи.
 По жизни не добрая самаритянка, тут, то мою по своей инициативе старуху, от которой плохо пахнет, то кормлю умирающую старуху с ложки и сами собой срываются какие-то, обычно несвойственные мне, нежные слова.
 Старуха с неожиданным аппетитом ест жидкую кашу и даже издаёт пару слов-вздохов, когда спрашиваю: - Ещё?
 - Ещё... ещё...- отвечает она почти неслышно.

 У неё огромные пролежни - зловонное обнажённое мясо - но она молчит, стонет только, когда её переворачивают с бока на бок, меняя памперс.

 Мне поливают руку камфорой - обработать пролежни. Жуткое ощущение - прикасаться к открытым гноящимся ранам. Стараюсь, чтобы мои прикосновения были как можно более невесомыми - наверное, что-то получается - она даже не вздрагивает, не стонет...
 Зачем она здесь?

 Единственный раз приходят её родственники - за неделю до смерти.
 Их не пускают, а выйти к ним она точно не может.
 Нам, кажется - родственников не пускают, чтобы они не видели в каких условиях умирает их мать? тётя? бабушка? Никто не может понять - почему она умирает в такой больничке.
 А надо бы им видеть это...

 Буквально дня за два до её кончины, замечаю синеглазую брюнетку из принудки - стоит, смотрит на умирающую старуху, молча, с непонятным выражением - сочувствие? любопытство? думает о том, каково это - встретить так свой конец?

 Привлекаю внимание к себе со стороны тех, кто помогает ухаживать за особо тяжёлыми больными.
 Грудастая блондинка, полушёпотом, просит меня присмотреть за Маугли.
 Сама она всё-таки предпочитает распределять такие обязанности, а не исполнять их.
 Плохо сплю под ночным светом, долго засыпаю, а она начинает будить затемно, чтобы отвела утром в ванную и помыла эту самую Маугли, которая находится на привязи.

 Да – человек, привязанный к батарее колготками.
 Привязывают, чтобы не ходила по палатам.
 Она постоянно сидит голая на вонючем зассанном матраце.
 Голая, потому, что одежду снимает с себя или перекручивает так, что непонятно – где и что.
 Главное развлечение - крутить над головой жгутом из тряпья.
 Её прозвище Маугли - меткие клички прилипают к каждой, чуть заметной фигуре.
 Еды Маугли достаётся совсем мало, потому что никому не интересно её кормить, поскольку она сама почти не проявляет интереса к еде – кожа да кости.
 Похоже выглядели узники концлагерей.
 Не понимаю смысла её пребывания в таких условиях.

 Говорят, что ей 38 лет - сама она ничего связного не произносит.
 Повторяет какие-то понравившиеся ей выражения, просит рассказать сказку - дитя, одним словом.
 На вид ей можно дать как 25, так и 45.
 Кожа плохая, грубая, нездорового цвета, неровной окраски. Волосы пострижены коротко и небрежно - под мальчика, вихор торчит на макушке - цвет - неопределённый, ближе к светлому, хотя уж точно не блондинка. Лицо удлинённое, подбородок вытянут вниз, глаза круглые, как бы чему-то постоянно удивляющиеся, цвет глаз тоже какой-то неопределённый, но светлый - она похожа больше на мальчишку, чем на женщину своего возраста.

 Процесс мытья выглядит так: подхожу к Маугли (вокруг талии у неё завязаны хлопчатобумажные колготки, к ним привязаны ещё одни колготки, ими она прикреплена к своему насесту) и, с трудом, развязываю узел.
 (Я всё-таки могу сделать это, но не сама Маугли - у неё не хватает воображения на то, что можно освободиться от привязи таким образом, просто развязав узлы.
 Зато она уже сумела сломать кровать, пытаясь получить больше свободы, таская эту кровать за собой.
 Теперь сидит на матраце, лежащем на проволочной сетке, которая осталась от  кровати).
 После чего тяну Маугли за собой – та крепко хватается за мою руку в районе локтя, я держу свободный конец верёвки из колготок так, чтобы он не волочился по полу, и мы медленно дрейфуем в сторону ванной. Маугли ходит согнувшись, шарнирно передвигая ноги.

 Нельзя дать ей залезть в ванну – очень трудно будет её оттуда извлекать. Она, хоть и костлявая, но очень тяжёлая. Был такой прецедент – я почувствовала её вес на своей шкуре.

 Включаю воду, регулирую температуру и поливаю Маугли из ковшика ниже талии, стараясь не попадать на верёвку. Маугли и так голая.
 В отделении не жарко – уже осень, но ещё не топят - верёвка будет сохнуть долго.
 Вода льётся на пол – уходит через дыру в нём.
 У Маугли на попе, с левой стороны, жуткий шрам – скрученная фиолетовая кожа, глубокая вмятина неправильной формы – след от абсцесса.
 Над ним воспаление - намечается ещё один абсцесс - это из-за уколов. Спереди на бёдрах сплошные шрамы от немыслимых ожогов – каждый раз, глядя на них, задаю себе вопрос – кто и когда это с ней сделал.
 Спрашивать бессмысленно - ответа, конечно, не получишь.

 Непонятно, как она относится к процессу «мытья» - не сопротивляется, но никак не помогает. Пытаюсь делать, что могу - в том числе помыть её там, где это особенно необходимо, но, в основном, просто поливаю её водой.
 Вода течёт – пара минут – помойка закончена – нечем вытереть её – надо вести обратно в палату.

 Почти бессмысленное занятие – сейчас она снова окажется на клеёнчатом рваном матраце, который как ни переверни  - лучше не станет.
 Грязная влажная простыня не спасает – Маугли всё время сбивает её в комок или делает из неё тот самый жгут, которым развлекается.
 От матраца плохо пахнет, но запах нетипичный для человеческой мочи – может быть, потому что Маугли почти ничего не ест и не пьёт.
 Чем она жива – непонятно. Ни разу за всё время не вижу, как же она делает то, что называется "по-большому сходить в туалет" - такое впечатление, что просто нечем.
 В туалет, время от времени, вожу её так же, как для мытья. Послушно сидит на унитазе, но ничего не высиживает.
 Иногда на неё надевают подгузник, которого хватает ненадолго - Маугли быстро превращает его в клочья. Свою функцию ни один подгузник, похоже, ни разу не выполнил.
 
 Нахожусь теперь вместе с Маугли в шестой палате, где лежат самые тяжёлые или самые непослушные, или пофигисты, которым даже лень попросить о переводе в менее загруженное и нормальное место, коим является любая палата, кроме второй, которую про себя называю геронтологической.
 Ко мне относится диагноз - агрессивная.
 Я посмела задать одной из медсестёр крамольный вопрос о зарплате и, получив, в ответ, удар по шее, рукой с острыми ноготками, тут же вернула точно такой же удар, не думая.
 Дальше получила ещё - по полной программе - перевод из относительно благополучной третьей палаты в шестую, привязывание к кровати на неопределённый срок и внеочередной укол. Руки можно распускать только персоналу...

 (Привязывание переношу относительно легко - девки не особо старались запелёнывать меня и я даже ухитряюсь выбраться из пут, чтобы попасть в туалет по мелкой надобности. После чего снова ввинчиваюсь в кокон, оставшийся на кровати.
 Момента освобождения, как такового, не было - надоело лежать и я, уже не таясь, вылезла из связей.
 Медсестра, отпечаток от коготков которой я буду носить на шее ещё много дней, сделала вид, что так и надо - я достаточно наказана за свой ответный жест.)   

 Примерно через неделю, в палате появляется ещё одно странное создание. Про себя окрещиваю её Чонкиным.
 Маленького роста, с абсолютно неженским лицом и короткой мужской стрижкой - светло-русые волосы, рябоватое лицо - широкий нос уточкой, глубоко посаженные глаза, лопоухая. Несуразная голова сидит на крепкой мужской шее.
 Ни с кем не общается и абсолютно асоциальна - в один из утренних походов с Маугли в ванную наступаю на свежую аккуратную кучку, только что выложенную этим существом. Может быть, мозги у неё работают плохо, но желудок справляется прекрасно.
 Все интересы направлены к пище. С жадностью поглощает любую больничную еду - буквально набрасывается на неё.
 Однажды, хватив ложку дико горячего супа, краснеет всем телом, на глазах выступают слёзы, но упорно продолжает, обжигаясь, есть дальше.
 За столом сидит в распахнутом халате - видно самую выдающуюся, прямо необыкновенную часть её тела - идеально вылепленную грудь, как у древнеримской статуи. Грудь Венеры выглядит насмешкой природы на этом туловище, в сочетании с этим лицом.
 Родственники к ней не приходят.
 
 А вот к Маугли, время от времени, заглядывает мама - санитарки срочно надевают на неё платье, отвязывают и выводят за руку на свидание со словами: Иди, распугай там всех!
 Есть у них чувство юмора, неизбежное при такой профессии. Часть метких кличек особо выдающимся особям дают они.
 (Видимо, я к таким отношусь - перед выпиской, нечаянно, узнаю, что я для них - Матроскин - наверное, из-за полосатой майки-тельняшки, купленной мной для другого, но такого же заведения.)

 В шестую палату поступает новая пациентка - женщина моих лет - не спит две ночи, порываясь куда-то идти.
 На одну ночь её привязывают - некому и некогда возиться с ней, как-то уговаривать, о чём-то разговаривать - медсёстры и санитарки хотят спать.
 Если не помогает укол, то, разумеется, поможет привязывание.
 А она спать не может и всё рвётся и рвётся куда-то, хватаясь за чужие кровати и не давая спать никому вокруг.

 (Может быть, неплохо было бы для начала поместить её в отдельное помещение, где она никому не будет мешать и где у неё появится возможность осмыслить себя хотя бы в пространстве? Почему тут нет изолятора?)

 Она учитель французского языка - сюда попала после того, как узнала о измене мужа.
 Дети навещают её с первого дня - симпатичные молодые люди - невысокий юноша и совсем миниатюрная девушка.
 Очень хорошо воспитанные, но видно - оба, полностью, на стороне матери.
 Навещают то по очереди, то сразу вдвоём.
 (Я имею возможность видеть практически всех посетителей - муж снова приходит почти каждый день).

 Как только она приходит в себя, сразу пытается протестовать против местных порядков.
 Она привыкла, что её голос что-то значит, но ... Её не слушают ни медсёстры, ни санитарки - теперь она одна из никто.

 (Как много здесь преподавателей! как школьных так и университетских)

 В туалете, синеглазая брюнетка из принудки зачем-то задаёт мне риторический вопрос, сразу после поступления обманутой мужем француженки:
 - И чего это всё одни учителя с ума сходят?

 Ещё есть преподаватель английского.
 Небольшая, светловолосая женщина пенсионного возраста.
 Отличительная особенность - недавние события тотчас полностью выпадают у неё из памяти.
 Ко всем обращается с очень вежливым, церемонным даже вопросом: - Пожалуйста, будьте так любезны - Вы не можете сказать мне - ко мне никто не приходит?
 По её виду сразу можно сказать - да, приходит.
 Она в чистом, не больничном, цвет лица хороший.
 Родная сестра часто навещает её - кормит, приносит постиранную одежду, но... визит сестры улетучивается из памяти сразу, можно сказать, в ту же секунду, как она переступает порог отделения, выйдя из комнаты для свиданий...

 Зато помнит свой предмет - пытаюсь воспользоваться этим. В школе и в институте учила немецкий - английский хотелось изучать, но никогда не было времени или возможности.
 Теперь времени полно. С возможностями плоховато.
 Эта женщина охотно соглашается дать пробный бесплатный урок, но только один - ведь она, совсем скоро, выйдет отсюда и будет заниматься репетиторством.
 Она так искренне в это верит.
 Даёт несложный текст - рассказать про свою семью. Записывает на бумажке. Учу на ходу и отвечаю урок во время обеда или ужина.
 Не так-то легко даётся этот простенький текст - таблетки дают знать о себе.
 Она профессионально хвалит - у меня есть способности.
 Но дальше этого дело не идёт - она живёт только сегодняшним днём. Трудно сказать - помнит ли она больше, чем написано на этой бумажке: I have got dwo daughters...

 На ней, коллекция преподавателей, собранная в отделении, не заканчивается: учитель географии тоже имеется...
 Первый раз вижу её в самом пике своего безумия, сразу после поступления - та что-то пишет на стене в коридоре - невидимым мелом по невидимой доске. Присоединяюсь к ней и вывожу невидимым маркером на стене огромными буквами имя моего наваждения... Зову его таким образом - кажется мне...
 Она не обращает внимания ни на меня, ни на кого бы то ни было.

 Худая, кожа висит, как у древней старухи, всё висит - на грудь больно смотреть. Не грудь, а ссохшиеся пустые мешочки - футболка с низким вырезом так подчёркивает это... Она ещё не старуха, но в это трудно поверить, если не знать, сколько ей лет. Таблетки очень способствуют обезвоживанию организма...

 Ходит сгорбившись. Из-за худой, вытянутой вперёд шеи, в профиль напоминает стервятника. Кругом таскает пакет с личными вещами - постоянно ищет выход. Стоит у двери в отделение и настойчиво колотит сухим кулачком, жалобным, высоким голосом:
 - Откройте, да откройте же...
 Этим очень раздражает персонал. Ей может попасть за это - уже не раз попадало у меня на глазах:
 - П-п-шла атсюда, б... такая! - и тычок в спину, плечо, даже подзатыльник - человеку, которого солидную часть жизни звали по имени-отчеству.
  Пытаюсь отвести от двери, уговаривать:
 - Пока выхода нет.
 - Но выход должен быть, обязательно должен быть какой-то выход...- говорит она измученно, но с исступлённой уверенностью.

 Потрясает встреча с молодой девушкой,- помню её по своему первому попаданию в четвёртое отделение.
 Высокая, худенькая, волосы длинные, тёмные - всегда заплетены в одинаковую косичку - толстую у основания и сходящую на нет к концу, лицо почти детское - красивое, но какое-то потерянное...
 Я много разговаривала с ней, а, главное, часто видела в комнате свиданий - мама приходила к ней в те же часы, что и мой муж. Родители разведены - отец ушёл от них и, наверное, в этом основная причина её психического надлома.
 Чувствует себя виноватой за уход отца. Собственная мать укоряла её за это...

 Странности, конечно, есть - истерически привязывается к вещам. От неё узнаю про такую болезнь - вещизм.
 Не может расстаться с предметом, который считает своим - пустая бутылка из-под минералки, например. Она пользуется такой маленькой бутылочкой, чтобы запивать таблетки.
 Бутылочка неожиданно пропадает с её кровати,(многие вещи здесь пропадают необъяснимым образом) и тогда понимаю, что термин "вещизм" тут очень кстати.
 Девушка голосит по бутылочке, как по покойнику.
 Утешить её удаётся, срочно опустошив и вручив свою бутылку из-под минералки, но большего размера.
 Позже ей предлагают ещё одну бутылочку - такую же, как прежняя. Она радостно принимает её, но не расстаётся и с той, что дала я - выбросить что-то кажется невозможным для неё.
 Объяснять, что это просто мусор - бесполезно. Следует истерика:
 - Не отдам, а вдруг это мне понадобится.
 Молодой Плюшкин в женском обличье.

 Она собирается в отпуск домой - мама вот-вот должна прийти за ней. Складывает всё с собой. Две несчастные пластиковые бутылки - маленькая и большая - нужны обязательно. Их ни за что нельзя оставить в больнице.


 Сейчас вижу её посреди коридора - волосы, очень небрежно и очень коротко остриженные, торчат жёстким ёршиком. Она поначалу не узнаёт меня и так странно и неуверенно ведёт себя, что даже слёзы наворачиваются, глядя на неё...
 Потом слегка приходит в сознание и рассказывает, что остригли её насильно в другом отделении, куда она попала ненадолго из-за отсутствия мест в этом, вероятно. Будто бы нашли на голове следы пребывания вшей...

 Значит есть отделение ещё хуже этого...

 Мама на свидании плачет и гладит её по неровному короткому ёжику. Самоуправство местного персонала больно ударило и по маме.

 А ведь девушка - тоже учитель по образованию - русский и литература... (Целую академию можно организовать в этих стенах при правильном подходе...)

 Я для неё представляю какой-то авторитет и мы часто прохаживаемся по коридору вместе. Рассказывает о себе - пытаюсь её чему-то учить, в чём-то убеждать.
 Делаю комплимент - её волосы уже чуть отросли и это теперь идёт ей больше, чем бывшая детская косичка.
 Она верит и радуется - я не кривлю душой, говоря это.

 Благодарный слушатель - пусть из меня никакой учитель, конечно.
 Расспрашиваю её о всяком, пытаясь понять что-то о ней. Она так молода, но всего боится, очень правильная, с одной стороны, совсем неадекватная, с другой... Восхищается и завидует ребятам из Дома... - тут я смолчать не могу, объясняя, как это неправильно - пробивать себе дорогу в жизни таким способом.

 Наверное, легко можно провести параллель между нашим житьём-бытьём и их - добровольно ушедших из нормальной жизни, выставлять напоказ свои "чувства".
 
 Разница только в уровне комфорта и количестве зрительской аудитории.
 У нас санитарки и медсёстры.
 Там - огромное количество желающих прикоснуться к халявной жизни, за которую надо расплачиваться полным отсутствием личного, запретного для посторонних.
 Вспоминается: "Мы не против интимности, но вокруг должен стоять коллектив!" - старая шутка советского юмориста.

 Наше телевидение и пресса делают всё, чтобы эта жизнь казалась очень привлекательной - рассказывая о том, как хорошо живётся особо наглым и бесстыдным из них - дорогое шмотьё, квартиры, машины, поездки...
 Приучает к мысли, что бесконечная смена партнёров - очень нормальное явление. Секс в большом городе для бедных...
 Рецепты от соплюх, сплошь состоящие из таких продуктов, что многие не могут позволить себе даже на праздник... Впечатление, что соплюхи, с пелёнок, ели одно фуагра, закусывая артишоками...

 Они издают книги о своей убогой жизни, не умея толком связывать слова, не понимая, что такое - настоящие чувства.
 Ушедшие с проекта пытаются встроиться  в систему, дающую возможность халявы: девица с пафосной кличкой, авторша гимна этого борделя, становится подопытной крысой. На ней ставят "научный" опыт - оказывается, если пить каждый день много разного алкоголя, даже достаточно дорогого, то что-то хреново станет, в конце-концов...
 Некрасивый возрастной молодчик, у которого не получилось на проекте зазвать замуж богатенькую губастенькую буратину, шляется по разным передачам, принимая унизительные для себя комментарии с подобострастной улыбкой - ну, возьмите меня, ну, возьмите меня - я тоже хочу на телевидение, я тоже хочу свою передачу...

 У них всё напоказ: будто бы слёзы, будто бы ревность, будто бы измены, будто бы веселье, будто бы мордобой...

 Самое важное скрыть не удаётся - рейтинг, рейтинг и ещё раз рейтинг...

 У нас тоже - всё на виду, всё напоказ - ничего не сделать наедине с собой - даже в туалете нельзя закрыть за собой хотя бы символическую дверь.

 Но даже они не писают в ведро, поставленное в общем коридоре...

 Своеобразный рейтинг у нас тоже есть - как же без него?

 Кое-кто является предметом всеобщего любопытства, пока какая-нибудь новенькая не перебьёт своими тараканами в голове.
 Самые тараканистые остаются в легендах отделения. Есть своя Крачковская, пани Моника, Мойдодыр, Гаврюша, та же Маугли...

 Возможно, прямой эфир из таких заведений оказался бы более рейтинговым... Как никто не додумался до такого?

 Камеру можно было бы установить только на балконе - вот где завязываются настоящие романы, вот, где существуют реальные препятствия, которые любящие преодолевают - разглядывая друг друга с помощью карманного зеркальца в самых странных ракурсах... Вот где делают самые шикарные подарки возлюбленным - отрывая значительную часть своей невеликой собственности...
 Единственно, психи застесняются камеры, если будут знать о ней...

 Выдержать этот четвёртый заход помогают разговоры с одной адекватной личностью.
 Не могу выяснить у неё – что  произошло, но что-то, связанное с беспокойством из-за сына. Её тоже сдал подлечиться муж. Вижу его в первый раз во время свидания и начинаю немного ненавидеть – как он мог довести жену до такого состояния.

 Аккуратно выбритый, неплохо одетый.
 А она с первого взгляда кажется настоящей ведьмой из-за почти полного отсутствия передних зубов. Выделяется один, кривой и больной. Он торчит изо рта, и на него я невольно таращусь, внутри ругая себя за это.

 Простая туалетная бумага – очень не сразу понимаю, что её благоверный приносит для этой цели газеты. Всё познаётся в сравнении.

 Но эта женщина в этой обстановке - настоящий источник жизнелюбия и оптимизма. Она помогает  мне взглянуть на моего мужа без враждебности, помогает понять, что он делает для меня то, что на его месте далеко не каждый бы сделал.
 
 Мы лежим с ней на соседних койках в наблюдалке.
 Прямо над моей кроватью висит тусклая лампочка. Но не кажется такой тусклой, когда наступает отбой и она светит прямо в глаза... Заснуть сразу не удаётся - следуют неизбежные разговоры... перед сном рассказываю ей про то, как узнала про смерть своей первой любви.
  - Вот сволочь... - комментирует она, давая определение моему мужу за этот поступок.
 (У меня никак не получается простить его за это, хотя он сказал, что признаёт, что он очень жалеет, что "такого наколбасил" в тот период).

 Несколько дней спустя, так же перед сном, пытается убедить меня, что он не так уж и плох :
 - Ведь он ходит к тебе, навещает, а этот? - разве он придёт к тебе? Разве ты видела от него что-нибудь хорошее?

 (Согласиться с ней мешает одержимая убеждённость в том, что муж делает это сейчас прежде всего для самого себя - для очистки совести.)

 Пробует ржаной сухарик финского производства из моей передачи - сухарик ей нравится, но она сразу прикидывает, что подобное можно сделать из обычного ржаного хлеба, если тонко-тонко срезать корочку и как следует подсушить.
 Благодарит за рецепт варенья из зелёных помидор - я его знаю от одногруппницы, родом с Кубани. Та привозила необычное варенье в общагу литрами и очень долго не раскалывалась - из чего оно. Смеялась: - Инжир!
 Радуется, что так можно использовать то, что остаётся осенью на даче, никому не нужное, бесполезное.
 Взамен сообщает рецепт вкусного и недорогого салатика из морковки, лука, плавленного сыра и морской капусты.
 
 Мы гуляем по коридору, рассказываем друг другу анекдоты, вспоминаем какие-то хорошие вещи, которые были у нас в этой жизни, и так отвлекаемся от окружающего.

 Анекдоты, услышанные от меня, она неумело, постоянно хихикая, пересказывает своему мужу во время свиданий - тот часто приходит в одно время с моим. Она его очень любит, несмотря ни на что.
 Да, наверное, есть за что - ведь навещает он её часто.

 Ко многим не приходит никто и даже тех же газет взять негде - как негде взять мыла, полотенца, зубной пасты...
 
 Кроме того, смотрю на девятнадцатилетнюю девочку Оксану - она здесь уже девять месяцев.
 Ничего ненормального сейчас в ней нет. Попала сюда из-за того, что пырнула себя в пузико из-за мальчишки. Ругает себя - какая была дура.
 (Чувствую сходство - сама сделала примерно то же и, к тому же, в который раз).

 Всё время ждёт - когда о ней вспомнит мама - та не навестила её ни разу. Когда есть кому слушать, рассказывает о доме, где жила с мамой - расположение мебели, помещений...
 Впечатление, что воспоминания поддерживают её - была другая жизнь. Явно не самая прекрасная, но, по-любому, лучше, чем в этих стенах...
 Смысл жизни Оксанка находит в уборке - единственное доступное здесь занятие, занятие, являющееся служебной обязанностью санитарок.
 Из-за этого приучилась курить - ведь санитаркам хватает на дешёвенькие сигареты, одной пачки которых достаточно, чтобы оплатить несколько дней чужой работы.
 (Ничего, что сами мало двигаются за смену и почти поголовно выше среднего веса и объёма).

 Непонятно - что для неё важнее - сигареты, или возможность выбираться за пределы отделения.

 Санитарки привлекают её к мытью служебного коридора и лестницы, по которой в отделение приходят посетители. Так они проявляют своё сочувствие к ней... Мало женщин, которые поймут мать, забывшую о своём ребёнке...

 Как она выживает здесь без всякой помощи извне?
 Оксанка деловито рвёт журнал с кроссвордами, который попадается в её руки - зачем? до меня доходит не сразу.
 Как она решает другие вопросы гигиены - ведь она очень чистоплотная?

 Гламурная заведующая уходит в отпуск - её заменяет зав соседним отделением - мужчина. Первое время санитарки пытаются наводить в палатах порядок, боясь грядущего обхода. Кричат, чтобы мы убрали с виду сохнущее на спинках кроватей бельишко.
 Но обхода нет и нет. Традиции Ирины Михайловны незыблемы.

 Муж просит выписать меня - мы снова можем нормально разговаривать и, кажется, у нас получается договариваться.
 (Хотя у меня прибавился ещё один пункт в списке претензий к нему - сдача меня в это учреждение. Кажется, он просто не смог нормально поговорить со мной, найти правильные слова.)

 Почти не сплю в ночь перед выходом - впервые сама прошу дополнительную таблетку, чтобы уснуть. Кажется, что доктор, увидев меня, невыспанную, не захочет отпускать. Я по-прежнему не понимаю, какими критериями руководствуются местные доктора при выписке. Но, коньяк доктор уже взял.

 Утро выписки знаменуется исключительным событием - сладкая парочка из принудки ночью сбежала. Дежурная смена стоит на ушах. Как сбежали? Куда сбежали? Никто ничего не понимает. Кажется, что они каким-то образом достали ключи - ведь обе постоянно вились около санитарок и медсестёр. Мне смешно и удивительно одновременно.
 Потом оказывается, что сбежали через окно в нише-столовой, использовав связанные простыни.

 Снова выхожу, а грабли на том же месте. Мне плохо молчать и тяжело говорить. Думаю – нужен цивилизованный развод, но не понимаю, как это возможно при моих обстоятельствах.
 Главное, чего не понимаю – кто он, из-за кого собралась разводиться. Если он тот, с фото, то даже не могу наверняка сказать женат ли он - хотя много прочла о нём в интернете. В одном интервью говорилось о каких-то "домашних".
 Он, или его интернет-клон, делает всё, чтобы я этого не понимала. Проговаривается иногда, но, в основном, старается поддержать версию о том, что часть информации из профиля была правдивой.
 Зачем это надо клону - выгораживать лицо, от которого он упорно открещивается?

 Наконец, нахожу про возраст - два месяца разницы с моим мужем. Это соответствует моему ощущению от его вида и от его манеры говорить.
 Вот только - один и тот же это человек или двое, не связанных между собой субъекта?
 Тот, кто пишет мне, конечно, имеет какое-то отношение к тому, в кабинете которого я была, но какое?

 А муж, как мне снова кажется, следит за каждым моим шагом.
 Паранойя в расцвете – при этом кажется, что и этот, из интернета, следит за каждым моим шагом и всё про меня знает.
 Только муж следит со знаком минус, а этот почему-то кажется – со знаком плюс. Почему так кажется – не понимаю, – не понимаю про плюс и минус.

  Зато понимаю – нужна помощь. Мне очень-очень надо с кем-то поговорить – лучше всего с опытным психологом. Психолога пытаюсь найти там же, где находится источник моих бед – в интернете. Пишу письмо в службу психологической поддержки, где, как кажется, предельно ясно излагаю свои проблемы.
 На деле - это вопль – бедная я, бедная – живу с мужем, который во всём экономит на мне, но не ценит этого, да ещё повадился сдавать в больничку определённого профиля, а там плохо, там так плохо.
 Попутно обращаюсь к своему мучителю – я кое-что написала, можешь почитать, всё равно лазаешь в мою почту, так пусть это будет хотя бы раз с моего разрешения.
 Делаю всё это утром, после того, как муж объявляет о намерении завтра пойти со мной в ЗАГС, чтобы подать заявление о разводе.

 Итог – ночной заход в четвёртое отделение – увозят от знакомых - где собралась переночевать в ночь перед тем как идти в ЗАГС. Боялась провести эту ночь наедине с мужем.

 Это самый дурацкий заход из всех, самый короткий и едва ли не самый страшный. Забирают за то, что кажется – муж следит за мной, а обстоятельства всего дня накануне только убеждают меня в этом.
 Его звонок, как только вышла из дома. Его тяжёлый давящий угрожающий тон, его слова, из которых следовало, что он знает, куда я собираюсь идти. Его отказ сообщить, откуда у него эта информация.
 Угроза в его голосе заставляет меня реагировать с точностью до наоборот - прямо противоположно тому, чего он пытался добиться, говоря со мной таким образом.

 Первым делом, после этого звонка, направляюсь в салон связи и прошу заменить симку - мой телефон с самого начала, как он появился, оформлен на мужа.
 К концу дня муж звонит мне на новый номер -  я его ему не давала.
 Страшная уверенность в том, что мой муж - супершпион наполняет меня.
 (Уже совсем не учитываю, что звонила с этого телефона собственной дочери...)

 Не могу и не хочу разговаривать с ним и думаю, как дожить до завтрашнего дня и спокойно пойти в этот чёртов ЗАГС.

 Сопровождающие в скорой - молодые ребята. С горечью рассказываю им о муже, который сейчас кажется воплощением предательства, вспоминаю хулигана из прошлого, который стоял передо мной на перилах седьмого этажа.
 Он стоял на перилах, а я выбрала хорошего мальчика.
 Того, что сдаёт и сдаёт меня раз за разом... Ребята молчат.

 Молчит и красивый молодой человек с блестящими чёрными глазами - его скорая психиатрическая подобрала во дворе дома, недалеко от того, откуда забрали меня. Нас тут двое - пациентов психушки. Молодой человек сам вызвал себе помощь - у него сильная паническая атака.

 Рассказываю анекдот о фрау Мюллер, который недавно сочинила. Ребята молчат.
 - Не смешно, - делаю вывод.
 Рассказываю о заведующей отделением, куда они меня везут, о её машине, её телефоне.
 Это вызывает ответную реакцию - молодые люди не могут такого себе позволить на свою зарплату...

 В приёмном отделении говорю, что не хочу лечиться у Ирины Михайловны, потому что она такая и такая-то.
 Говорят: Ужас какой, - и назначают другого лечащего врача.
 Молодого человека пытаются убедить - не ложиться в отделение, попробовать полечиться амбулаторно. Тот отказывается, он хочет в больницу.
 - Там очень страшно и скучно, - тоже пытаюсь убедить его поехать домой и найти другой способ привести нервы в порядок... Но раз уж врачи не авторитет, то что говорить обо мне...

 Четвёртое отделение стоит на месте. На месте самая паршивая из медсестёр – толстая кадушка, любимое занятие которой - поиздеваться над какой-нибудь больной, понаблюдав за ней.
 Если она всю жизнь она была такой толстой, то, видимо, мстит за детство, в котором её наверняка дразнили.
 Матерится при каждом удобном случае: - Явилась, б..., - обычная для неё форма обращения к немного запоздавшей за таблетками пациентке.

 Та самая, когти которой я до сих пор ощущаю на своей шее.
 Сейчас она так же груба и бесцеремонна - в матерных выражениях приказывает обнажить филейную часть, в то время, как мужчина-санитар, приведший меня в отделение, ещё не ушёл.
 Для меня это всё ещё важно - страшное унижение моего человеческого достоинства. У мужика хватает такта отвернуться и быстро уйти.

 Видимо, она помнит  мою реакцию на свои методы обращения с пациентами - мне сразу ставят укол и привязывают к кушетке, стоящей в коридоре.
 Ночь и никому не хочется возиться с койкой, которую надо ещё вдвинуть в какую-нибудь палату.

 Привязывают те самые девки - грудастая блондинка, которая теперь тёмно-каштанового цвета, говорит:
 - Я знаю, ты хорошая баба, подожди немного, мы тебя скоро отвяжем, как они заснут.
 Удивляюсь, что она снова в отделении. Шёпотом интересуюсь, когда она вернулась и где вторая, брюнетка Ася. Оказывается, её мать уговорила вернуться вскоре, но Ася всё ещё в бегах.

 Привязывают на совесть - хорошо, что перед привязыванием разрешают сбегать в туалет.
 Не могу заснуть в этих путах, несмотря на укол. Засыпаю только после того, как Настя, присев около кушетки, чтобы её никто не видел, отвязывает мою правую руку - с левой я справляюсь сама.

 Как тут всё до жути знакомо и обрыдло!
 Из нового только номер палаты, в которой я оказываюсь утром. Неожиданно, это пятая палата, хотя я была готова к шестой.
 
 Контингент практически нормальный - двое находятся на пороге выписки. И всего одиннадцать человек - сказка, а не палата.
 Да ещё и вид - два окна выходят в ту сторону, где видны макушки берёз и часть Реки.

 Здесь лежит та самая Оксанка.
 У неё койка в самом углу, за выступом, рядом с входом.
 Иногда, разозлившись, начинает уборку в своём личном пространстве - отодвигает койку, поднимает свои вещи на кровать, приносит ведро со шваброй.
 Чище  вокруг, а, главное, время прошло не просто так.

 На соседней с ней кровати лежит двадцатилетняя красивая высокая девушка, совершенно нормальная на вид.
 Стройная, замечательные густые волосы, тонкая фигура, объёмистая в нужных местах.
 Через какое-то время, эта девушка рассказывает мне, на прогулке в коридоре, из-за чего, вернее, из-за кого, она оказалась в четвёртом отделении.
 Из-за мальчишки, который её назвал другим именем.
 Она не заговаривается, никаких подробностей, кроме этой, не сообщает - интересно, что у неё в диагнозе?
 Тоже любит посмеяться - рассказывает короткий и смешной анекдот, где фигурирует ту-152...

 В углу, у южного окна палаты, койка кокетливой особы неопределённого возраста (то ли под 40, то ли под 50) - у неё, единственной, есть радиоприёмник. Радиоприёмник вроде бы никто не запрещает, но радости от него никому, кроме владелицы, нет. Та произвольно включает его или выключает,- часто с точностью до наоборот реагируя на просьбы прибавить или убавить звук.
 Кокетливость заключается в ежедневно надеваемых огромных бигуди, в которых ходит большую часть суток - это здесь тоже не запрещено.
 Окно, рядом с койкой, уставлено маленькими иконками - время от времени она ведёт религиозную пропаганду среди нас. Но настолько глупо, настолько бессвязно...

 Напротив моей кровати - койка молодой, жутко неопрятной девицы. Она никак не реагирует на предложения помыться, которые высказываются всей палатой. Когда у неё "эти дни" находиться рядом чрезвычайно неприятно, прежде всего, для обоняния.

 Девица молча, тупо выслушивает то, что мы думаем о её чистоплотности, но не сгорает со стыда, и даже не думает двинуться в сторону санузла.
 Зато частенько выходит туда из палаты покурить, оставляя без присмотра запас сигарет.
 Этим беззастенчиво пользуется Оксанка - частенько выхватывая сигаретки две-три из пачки - знает, что никто не заложит.
 Оксанке взять курево негде - разве что санитарки выдадут немного за очередную уборку, а к этой девице часто ходит мама.

 Мама ходит часто, но она нудно ноет каждый раз, когда я возвращаюсь со свидания с передачей:
 - Угости чем-нибудь! Ну, угости!
 Ей плевать, как я реагирую на это попрошайничество - она нудит и нудит, неизбежно получая подачку. Только так можно отделаться от занудно-заупокойного:
 - У-у-угости, ну-у-у, у-у-угости!

 У неё есть несколько книг - среди них - сборник Бунина. После очередного "Угости" выторговываю у неё эту книгу на неопределённый срок - с паршивой овцы хоть шерсти клок.
 Книгу читать почти невозможно - девица зелёной шариковой ручкой старательно позачёркивала многие строчки.
 Зачем ей вообще Бунин? Трудно заподозрить, что она читала его по-настоящему.

 Спрашиваю:
 - Зачем ты это сделала?
 В ответ тупое молчание.

 Сквозь бунинскую прозу и так непросто продираться, тем более, когда мозги оглушены этими препаратами.
 Зелёные чернила делают этот процесс едва осуществимым, но я, один за другим, проглатываю несколько рассказов, поражаясь густой вязи слов.
 Читаю, стоя у самого окна и держа книгу на максимальном от глаз расстоянии - только так могу что-то разобрать.

 Палата, в общем-то, почти нормальная - тут есть с кем поболтать, попить чай, хотя и не хочется особо разговаривать.
 Я хочу выйти отсюда с первого дня - это невозможная ошибка.
 За что меня забрали? За то, что больше не могу верить мужу?

 - Киркоров был в психушке, Лолита была,- мы не хуже их, - говорит во время чаепития остроглазая пациентка с короткими тёмными волосами.
 У неё голоса - она сама пришла лечиться. Теперь голосов уже не слышно - четвёртый месяц на исходе.

  - Как это - голоса? - спрашиваю у неё при удобном случае, наедине.
  - А вот так - как будто радио в соседней комнате... А никого нет...

 Она мне сочувствует, особенно поначалу:
 - Ненавижу мужиков - всех ненавижу, ни одного нормального нет.
 Выслушав часть моей истории:
 - Ты нормальная, адекватная женщина.

 Видит меня, отмеривающую стремительной походкой концы по больничному коридору, улыбается:
 - Тигра в клетке.

 Она сама послала своего бывшего супруга куда подальше, после того как, при уборке квартиры, обнаружила чужую тушь, завалившуюся под диван.
 Дома так гадить нельзя...
 Её спрашивают при очередном чаепитии, когда она рассказывает об этом:
 - А у тебя любовники были?
 - Были...- говорит она удовлетворённым тоном, прищуривая яркие серые глаза в тёмных ресницах.

 Чувствую себя наивной маленькой девочкой рядом с ней, пусть она и младше на 3 года...

 Она умеет жить здесь, умеет встраиваться - грудастая девица из принудки постоянно приглашает её разделить домашнюю трапезу.
 Мама к девице ходит часто и старается побаловать дочку, принося то огромную ёмкость с селёдкой под шубой, то огурчики домашнего соления, то ещё что-то подобное, - чего в больнице, конечно, не получишь ни под каким видом.
 Слюна начинает выделяться от одного вида простого солёного огурца.

 Я этого не умею - одалживаться не в моей привычке.
 Передач, которые приносит муж, мне хватает, но селёдка под шубой - не его конек, как и готовка вообще.
 Сам он питается сейчас, похоже, одними покупными пельменями.
 Единственное, чем может побаловать-порадовать - какой-нибудь фаст-фуд, который кажется пищей богов после больничного корма.
 Едой назвать это язык не поворачивается. Только иногда к обеду бывают яблоки: мелкие - по штуке; крупные - режут на половинки. Их не испортили местные умельцы своей готовкой.
 Приготовленное здешними кухарками варево иногда бывает совсем несъедобным на мой вкус. Самая большая загадка - как они умудряются так испортить гречку?

 Лишь однажды мы получаем на обед необычно-съедобное - небольшую котлету с картофельным пюре. Котлета даже действительно из мяса.
 Должна быть проверка сверху.
 Раздающая еду санитарка не раз повторяет-подчёркивает:
 - Смотрите, как вас сегодня кормят!

 Однажды мне снится, что я не ем, а только вижу что-то зелёное и острое - просыпаюсь от внезапного спазма,  невероятного желания сжевать хотя бы перышко зелёного лука, откусить кусочек острого перца...
 Никому об этом не рассказываю, но та же грудастая девица подзывает меня чуть ли не на следующий день и спрашивает - не хочу ли я хренодёра? Это такой соус-закуска из прокрученных томатов с чесноком и хреном.
 Разумеется, хочу - не верю в такое счастье - сглатываю бутылочку чуть ли не в присест. Помыв, отдаю пустую бутылку девице.
 - Так быстро? - удивляется она.


 Новому врачу сразу говорю, что всё дело в разводе, и добавляю несколько деталей, говорящих о том, что у нас с мужем большие проблемы. Прохаживаюсь в разговоре с ней насчёт Ирины Михайловны - изображаю её манеру держать сигарету, при курении рядом с машиной – врач подхихикивает.
 Видимо, что-то в моих словах ей нравится и не одной мне Ирина Михайловна кажется не соответствующей своей должности.

 В отделении ничего не интересно, не интересно – кто и за что здесь. А кроме выяснения этого, других занятий в сём чудном месте нет. Разве что водить по полу тряпкой, от которой отваливаются ошмётки. Это, в основном, делает всё та же Оксанка. Зачем отбивать чужой хлеб...

 Разок вижу женщину с фальшивой улыбочкой и фальшивыми словами – инструктора по физкультуре.
 Та, собрав несколько больных в коридоре , изображает что-то вроде физкультминутки. В коридоре для этого нет места, а у неё нет ни грамма желания и способностей.
 Наверное, должна быть какая-то проверка...

 Поневоле, добрым словом вспоминаю занятия, которые проходили в моей первой больничке с настоящим инструктором в специально оборудованном зале целых 45 минут каждый рабочий день.

 Сейчас в отделении есть женщина, играющая на пианино (тоже лежит в нашей пятой палате). Устраивает короткие выступления - энергично бьёт по клавишам - целый хор собирается вокруг.
 Дребезжащее пианино, нестройный разнобой голосов: Снова стою одна-а-а, снова курю, мама, снова...
 Поют с большим энтузиазмом - каждая думает, что это про неё.

 Пианистка сама пришла сюда - из-за бессонницы. Не верю, что только из-за этого можно согласиться на добровольное пребывание здесь. Таблетки пить можно и дома, а от этой обстановки бессонница может только усугубиться: частые крики, свары, ночной свет в глаза...

 Во время недолгой совместной прогулки по коридору рассказывает о своей семье - у неё сын, который удачно занимается бизнесом; внук пяти лет. Сын часто ездит на отдых с семьёй за границу.
 Мужа у неё нет - ушёл в 90-е.
 Она, примерно тогда же, впервые попала в больницу этого профиля, потеряв работу. Сейчас финансово всё благополучно, но бессонница мучает.
 Советует мне оформить инвалидность, чтобы были свои деньги. Может быть, это и практично, но, инвалидность по такому профилю - лучше умереть, как кажется мне... Моему мужу такие деньги тоже не кажутся привлекательными, пусть они не были бы лишними...

 На вопрос, что же с ней было, когда потеряла работу, на чём её зациклило - говорит, что ничего не помнит.
 Отвечаю, что для меня это самое страшное - ничего не помнить. Она оглядывает меня непонимающе и хмыкает:
 - Да ну тебя...

 Очень жалею себя и боюсь, что с памятью что-то случилось. Муж снова приходит ко мне день за днём и очень просит вспомнить, куда я дела часть документов.
 А вспомнить этого не могу – твержу, что они могут быть только у тех знакомых, от которых меня забрали.
 Он мне не верит - помнит, что я сделала с паспортом не так уж давно.

 Брожу по коридору и пытаюсь вызвать у себя воспоминания – перед глазами только сухие кленовые листья.
 Они шуршали под ногами, когда я шла по лесу на берегу Реки, накануне визита к этим знакомым.
 Вспоминаю весь этот длинный погожий октябрьский день с пронзительно синим небом, безветренный, ласковый. Ласковый, и от этого ещё более безнадёжный - с утра чувствовала, чем он закончится...

 Вспоминаю все встречи с людьми, которых было много.

 Поговорила в маршрутке с девушкой-попутчицей - мы обменялись визитками. Может быть, я и сказала что лишнего, но по отношению девушки ко мне этого не было видно.

 На обратном пути короткий разговор с пожилой женщиной, везущей саженцы малины на дачу. Я тоже садовод со стажем - легко могу поддержать эту тему.

 Со мной, по своей инициативе, заговорила девочка, гуляющая за забором школы, мимо которой я проходила. Поздоровалась неожиданно и мы сказали другу другу несколько слов. Она сообщила, что учится в третьем классе.
 Девочка, к моему изумлению, оказалась одной из пары двойняшек - две сестрички со светлыми длинными косами стояли недалеко друг от друга - смотрели на меня, как на старую знакомую. Приятная и непонятная встреча...
 Что побудило девочку сказать "Здравствуйте" незнакомой женщине? Моё яркое осеннее пальто? Моё счастливо-отчаянное лицо?

 Молодой, атлетически сложенный отец, с четырёхлетним сыном, который сидел напротив меня в маршрутке, при выходе из неё, попросил сына сказать мне: До свидания...
 Мы поговорили немного с ним и с мальчиком - тот назвал мне своё имя и сказал, сколько ему лет. Я похвасталась, что уже бабушка, и сказала, что моей внучке всего несколько месяцев...

 Почему именно ко мне обратилась молодая женщина, пытающаяся отвязаться от назойливой цыганки?
 Мы прошли пару кварталов рядом - я действительно сразу сумела найти слова, после которых цыганка исчезла из виду.
 Потом провела краткую лекцию - как стоит поступать в таких случаев, чего они боятся и как не испугаться самой. Женщина поблагодарила на прощание:
 - Я ни за что не смогла бы это сделать сама...

 Вспоминаю крошечную обезьянку, в трусиках-памперсах - прыгающую взад вперёд - с плеча хозяйки на стоящее рядом невысокое деревце с золотыми осенними листьями и обратно.
 Не удержалась, подошла - обезьянка тут же перескочила ко мне на плечо. Мы поговорили с хозяйкой о трудностях содержания такого животного в городской квартире...

 Высокий обрыв над Рекой... Первое, что увидела оттуда - огромное сердце, вычерченное на песке. Это ведь тоже знак...

 Саму себя, сидящую на сухой коряге на берегу Реки и глядящую на спокойную воду и высокое небо. Свои собственные мысли в этот момент - всё нереальное, ненастоящее, всё существует только в моём воображении. Наш мир - это просто строчки из великих книг великих авторов.

 Группка мальчишек, прошедших мимо - мокрых, в плавках - они только что купались вовсю - их не страшило, что на дворе уже октябрь.
 - Вам не холодно купаться?
 Дружный и весёлый ответ:
 - Нет, не холодно - хорошая вода!

 Две женщины, пришедшие за песком...  Они оказались садоводами, из того же товарищества, что и наше. Разговорилась с ними по душам, что называется,- рассказала про свою маму, про детей - сообщила, что развожусь завтра. Убедительно расписала - почему. Они очень посочувствовали. Спросила их - неужели в меня уже нельзя влюбиться? Одна из них спросила:
 - У Вас свои зубы?
 - Да, свои.
 - Да в Вас за одни зубы можно влюбиться...
 Разошлись, пожелав друг другу всего самого-самого...

 Два йоркширских терьера  - стриженные, в бантиках - бегающие по берегу Реки. Они спустились вместе со своими молодыми хозяевами и начали радостно носиться, нарезая круги по песку, внутри огромного сердца.

 Это всё было из-за меня и для меня - так казалось мне тогда.

 Вспоминаю про персик - его купила на рынке – он остался в сумке с документами и, наверное, испортился, но ни про какие манипуляции с документами вспомнить не могу. Да, они были в сумке – весь комплект, включая загранпаспорт, но я ничего не делала с ними.


 Наконец, муж приходит и объявляет - документы нашлись – они были там, где я и говорила.
 (Непонятно почему эти знакомые ждали столько, чтобы позвонить и сказать - часть документов осталась у них...)
 После этого идёт к врачу и снова просит выписать меня. Выписывают за рекордные 14 дней.

 Самые длинные две недели в моей жизни. Время, когда я было поверила, что сделала что-то такое, чего совсем-совсем не помню...

 Врач смеётся в ответ на мои слёзы.
 Их не было, пока я считала, что здесь надолго, возможно, навсегда.
 Но они пришли, как только понимаю – сегодня снова буду дома – спать на удобном матраце, мыться в отдельной чистой ванной, дышать чистым воздухом, есть домашнюю еду, которую сама приготовила. И передо мной в туалете будет закрытая дверь, а не человек пять-семь с сигаретами наперевес.

 Выхожу и снова те же грабли. Заглядываю в почту и вижу сообщение, озаглавленное "Предложение". Он прочитал то письмо в службу психологической поддержки и что-то хочет предложить – делаю вывод я.
 Почему-то не хочу  читать это. Не хочу сейчас. Пока не решено с разводом.
 Так и не читаю это сообщение, с трудом поборов порыв открыть его. Ставлю себе условие - только после развода...
 Но мысли снова не дают спать, да ещё и выяснение отношений – кончается всё плохо.

 Я всё время жду от мужа каких-то очень важных слов, какого-то невероятного благородства, жду, когда он посмотрит на всё моими глазами.
 Мы гуляем и разговариваем, но я не говорю о том, чего я ожидаю от него - он должен догадаться сам.
 Мне кажется, что я делаю всё для того, чтобы он смог понять, каких же слов я жду от него, какого поступка. Ведь я так забочусь о нём, даже больше обычного. Всегда встаю раньше, готовлю завтрак, глажу рубашки,  в обед стараюсь приготовить что-нибудь особенно вкусненькое...
 А он не догадывается и не догадывается...

 Снова кажется – муж следит за мной со знаком минус. А этот, из интернета, со знаком плюс.
 Ухожу из дома в ночь – искать его. Это такое идиотство, но кажется, что должна как-то догадаться, где же он живёт.

 Один раз видела, как он ехал по этой улице. Второй, как свернул туда прямо перед нашей машиной.
 Почему-то ожидала такую нечаянную встречу на дороге, но не думала, что это так сильно подействует. Сидела, замерев, и гадала про себя – знает ли муж, кто едет перед нами. К счастью, это продолжалось недолго, но крышу снесло основательно.

 Сейчас я уверена - встреча не была случайной - он каким-то образом точно её подстроил. И объявление с рекламой его фирмы не случайно появилось в нашем лифте...

 Хожу по ночным улицам, пытаюсь звонить ему. В третий раз пытаюсь - наизусть знаю его прямой телефон. Я звонила ему из маршрутки, когда ехала сдаваться в больничку в другом городе. Звонила ему, когда шла сама в первый раз в больничку в своём городе. Звоню на этот раз.
 Для такого звонка нужно состояние аффекта. Когда расцветает трын-трава. Трава опять расцвела, но он снова не берёт трубку – идут длинные гудки.

 Не знаю, что я могла сказать, если бы он взял трубку. Ведь это мог быть и не он. А тот, с картинки, которая мне сначала так не понравилась.  А потом почему-то так понравилась.

 Но он не берёт трубку.
 Не берёт и не перезванивает...
 Шлю несколько СМС, на которые не получаю ответа - пытаюсь шутить, придумывая текст. Выходи, подлый трус...
 Мы с ним смотрели одни и те же мультики - у нас было почти одинаковое советское детство - только его детство было более обеспеченным - он с родителями бывал на море (как и мой муж).
 Его сходство манерой говорить с моим мужем просто потрясающее - несколько раз я считала, что муж и он - одно и то же.
 Не в этом ли главная причина моего наваждения?
 Давно знаю - точно не муж. Сообщения от него приходили в то время, когда муж был рядом и никак не мог сидеть в почте. Их предновогодний обмен любезностью друг с другом состоялся при мне и по моей инициативе...

 А его письмо-розыгрыш: Так - я Ваш муж. Я как раз иду домой. Встречайте меня с пивом и...
 Мой ответ: Шутите всё - муж пива не пьёт...
 Его реакция: А моя бы сейчас разоралась...

 Иду по ночной улице, а рядом медленно едет таксист и предлагает отвезти туда, куда мне надо. Говорю, что надо подумать, куда мне надо. Он отстаёт, а я сворачиваю во двор, который привлекает меня, непонятно чем.
 От одного подъезда отбегает стая собак. Подхожу к этому подъезду. На двери нарисован как бы след, какая-то лапа. И почему-то кажется – здесь и живёт лапа моя.

 Стою около закрытого подъезда и гадаю – какая квартира? В этом подъезде есть квартира с номером, как у нас. Логика сумасшедшей – это не случайность – эта-то квартира мне и нужна.
 Решаюсь и набираю номер. Очень поздно – совсем неприлично звонить куда бы то ни было, но я это делаю.
 К счастью, домофон не срабатывает.
 А у подъезда, о совпадение, останавливается машина. Вижу номер. Он на единицу отличается от номера его машины.
 Ещё одно совпадение - сколько их?
 "Конечно, это никакая не случайность... Это снова знак от него" - меньше всего меня занимает, как такое вообще возможно.
 Он же практически всемогущ - вот что ясно мне...

 Всё ясно – плюс один. Я не одна, есть плюс один.
 Мы связаны и я должна быть там, где есть.
 Звоню мужу и говорю, что остыла и готова вернуться и говорить с ним.
 Возвращаюсь, но говорить получается плохо. Чем дальше, тем хуже. Мне и правда кажется, что я была около дома, где он живёт, и он меня не пустил, потому что я не одна.
 Трын-трава цветёт пышным цветом.

 Раннее утро – я не спала всю ночь и не давала спать мужу.
 Даже накинулась на него за то, что он вывел из строя комп, пытаясь заставить меня уснуть. Накинулась буквально – царапая ногтями шею. Никогда не делала такого, но я так зла, так справедливо возмущена – он испортил мою вещь.
 Ведь мы договорились, что комп мой.

 Стоп-кран в мозгу сорван - рушатся "нельзя", вбитые в голову воспитанием, образованием, жизненным опытом.

 Муж мой – враг мой – это он виноват во всём. Он не может уйти с моего пути, он не хочет дать мне развод, он сам боится позвонить по телефону, который не отвечает на мои звонки.
 Мой любимый ждёт, чтобы я освободилась от своего деспота, освободилась сама – так он доверяет мне.
 Мне всё равно – что со мной будет – муж не хочет позвонить по этому телефону, значит, побоится снова звонить в больничку. Но муж не боится – он звонит.

 И вот заход номер шесть. Это перебор. Это очень много для одного года.
 Муж, который вызвал скорую, первый раз едет в ней же и молча слушает, что я говорю.
 Говорю ужасные вещи, обвиняю его в разных грехах, можно сказать, сдаю его.
 Использую всё, что знаю о нём - вся информация, нажитая за долгие годы, сейчас перерабатывается в моём мозгу в смесь ужастика и страшной сказки.
 Обращаюсь к сопровождающим: Ребяты, - и кажется – говорю очень злые, но справедливые и смешные вещи – блещу остроумием.
 Рассказываю им про любимого. Ток прошёл по проводам. У нас с ним есть что вспомнить. Бойцы вспоминают минувшие дни...
 Все молчат.
 
 Такая знакомая процедура приёмки.
 Поход к двери отделения. Ведёт полный весёлый бородач - я уже знаю, что он муж самой приличной медсестры, которая многих называет по имени-отчеству. Такое редкое исключение...
 Раннее утро, темно в это время года.
 Перед самой дверью отделения ещё раз пересказываю анекдот про фрау Мюллер, не забыв, на этот раз, добавить одну из ключевых фраз.
 Бородач смеётся - наверное, из вежливости...
 Не смотрю на номер отделения, вхожу внутрь, готовая увидеть до боли надоевшие лица, но... – всё так и всё не так.

 Люди точно не те. Пол не такой. Окраска стен не такая. Много что не так.

 Пианино нет - зато есть большое зеркало. В столовой вместо скамеек - откидные кресла, как в старом кинотеатре, по три вместе. Столы в столовой стоят по-другому. Но дверь с зелёной надписью «Запасный выход» на месте.
 А я до такой степени не в себе, что начинаю верить, будто такие изменения могли произойти за месяц. Это он, мой любимый, устроил всё это – как он могуществен – настоящий волшебник.
 Меня охватывает эйфория - наконец, любимый позаботился обо мне.
 Совсем не смущает форма проявленной заботы.
 
 Кладут в первую палату – она тут называется наблюдательной. Все новички лежат в ней, а на входе сидит санитарка, призванная не пущать в коридор, разве что по делу, то есть в туалет или покурить.
 Я не курю, поэтому визиты в туалет для меня не являются отдыхом от пребывания в палате - даже этот воздух лучше, чем сплошная дымовая завеса, воняющая дешёвыми ароматизированными сигаретами.

 Палата почти сплошь заставлена койками – тут их восемнадцать против  двенадцати-четырнадцати в обычной палате. Двенадцать – тоже много для такого помещения, но восемнадцать – совсем перебор.
 Койки стоят парами, впритирку друг к другу. Почти нет места для ходьбы, очень душно. Восемнадцать человек – кто-то ругается с санитаркой, сидящей на входе, кто-то спит, кто-то жуёт, кто-то кричит, кто-то задаёт всем один и тот же вопрос, кто-то пытается ходить в небольшом проходе между рядами коек - четыре шага туда - четыре - обратно.
 Девушка лет двадцати говорит, улыбаясь: Вот бы все умерли, а я осталась. Я хочу к Басаеву.
 Симпатичная такая из себя девица, да вот глаза нехорошие и улыбка не вызывает желания улыбнуться в ответ.

 Ко мне сразу обращается чернявая женщина с красивыми глазами. Она рассказывает о себе, но не улавливаю смысла – говорит очень несвязно. Понимаю только то, что у неё есть сын и ещё много родственников, плохо с зубами и, видимо, цистит с общей простудой.
 Простыть тут легко - палата проветривается временами, путём открытия одного из окон. А на улице уже мороз.
 Простыть легко, а лечиться нечем - мы же сюда не простуду пришли лечить...

 Заходит речь о сегодняшнем числе и тут понимаю, что оказалась здесь ровно в день своего рождения.
 Такой подарок. Классно. В полный голос пою песенку крокодила Гены, хотя обычно не пою совсем. Ну не певица. Женщина с красивыми глазами подпевает и вспоминает ещё какие-то песни.
 Тёмная ночь, только пули свистят по степи… До тебя мне дойти нелегко…

 Через некоторое время наступает завтрак, потом обед, потом ужин.
 Не ем ничего и не пью.
 Только три корочки хлеба. Такой бзик.
 Смешно ужасно – надо съесть три корочки сухого хлеба и что-то изменится и я смогу выйти отсюда.
 Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте…
 Я здесь навсегда – до ужина!
 Но ничего не меняется, когда с трудом, преодолевая рвоту, проглатываю этот сухой хлеб.

 На следующий день меня вызывает для беседы молодая красивая докторица.
 Делаю комплимент - ей очень идёт форма - ярко-красные брючки и белоснежный короткий халатик с такой же ярко-красной отделкой. Вообще - она очень красивая. (Это правда - я нисколько не льщу. Тёмные большие глаза, светлые волосы, очень милые и приятные, правильные черты лица, стройная, высокая).
 Беседа недлинная - несколько вопросов.
 - Как Вы себя чувствуете? Что Вас не устраивало в четвёртом отделении?
 Искренне изумляясь, спрашиваю: А это какое? - и узнаю, что отделение шестое.
 Что-то сразу меняется, когда это узнаю.

 Начинаю через несколько дней  писать письма мужу. Он приносит бумагу для рисования, но рисовать не получается  - желания нет и почти нет интереса к чужим проблемам. Да и очки, как оказывается, здесь нельзя. Но время занимать чем-то надо, особенно в "наблюдалке", и я пишу.

 Пишу как казахский акын – одна палка, два струна, что вижу, о том и пою. Пишу о том, что вижу, проговаривая и наши с ним проблемы.

 Пишу о погоде, о берёзах, на закате сверкающих обледеневшими ветками, о птицах за окном, о необычных перламутровых мелких облачках, выстроившихся в линию; о высокой девочке-первокурснице с прекрасной косой, которая молчит уже много дней; о скандальной бывшей виончелистке со сломанным позвоночником и её эпистолярных романах с представителями мужских отделений; о девочке, которая поступила сюда с депрессией из-за расставания с парнем, но сбежала отсюда через три дня, написав заявление, что не нуждается в лечении. Пишу о женщине, поступившей после инсульта, которая у всех спрашивает, почему не отвечает телефон, хотя деньги на нём есть.
 
 (После визита дочери эта женщина на короткое время приходит в себя и связно рассказывает мне историю своей жизни, чётко осознавая себя, понимая, где она находится, но вскоре снова погружается в непонятный мир, где есть только воображаемый телефон и маршрутка номер 34. День ото дня ей хуже и хуже...)

 Пишу, удивляясь, о санитарке, которая не спит всю ночь и действительно наблюдает за наблюдательной палатой. Пишу, ещё более удивляясь, о женщине, которая кажется полностью адекватной, но находится здесь уже много месяцев по собственной воле.

 Эта женщина назвала его видным мужчиной, после того как увидела мельком.

 Пишу, завидуя, о мужском отделении напротив, где, кажется, есть небольшие палаты человека на четыре - ходят слухи, что там и телевизор есть.


 Вот они - эти послания со склада лишних людей:


                Записки из дурки

 Привет, дорогой! (26.11....)

 Давно я тебе не писала, тем более своей рукой. Одной правой рукой с помощью одной лишь ручки.

 Не знаю, что напишу, не повторяя того, что уже было сказано, то сгоряча, то не очень.

 Я не хочу тебя ни в чём обвинять – мы оба-два виноваты. Пусть я всё же считаю, что нельзя тебе было расспрашивать подробности шестидневной поездки у очень сонной меня.
 Ты читал Гинзбург. Возможно, мне было легче, чем ей – она допрашивалась стационарно и ей не давали спать специально, а у меня недосып был спровоцирован каждый раз новыми событиями – сменой впечатлений и т.д.
 Очень жестоко всё же было заставлять меня рассказывать всё, выдирая из крепкого сна, первого за 6 дней.
 С этого началось, как ни крути.

 Я очень хочу, чтобы не было того, что есть сейчас: я и ты +1.
 Уходя-уходи… Мне можно сейчас уйти к маме, как только закончится этот мой очередной срок.

 Я анализирую все заходы – каждый раз и ты не выдерживаешь чего-то и всё – результат – я в больничке на неопределённый срок.
 Сейчас обстоятельства таковы, что я снова как бы отбываю срок за дело. Но никак не могу признать того, что я просто приняла нужные препараты и стала нормально воспринимать действительность.
 Но первых два дня это был точно шиз – я оказалась в этой больничке, но в 6-м отделении вместо четвёртого. А так как всё очень похоже, то возник бзик – это всё волшебным образом изменилось в лучшую сторону. Поэтому даже ждала, что вот-вот и стены раздвинутся. Но пришла к мысли – нет, всё должно быть правильно и законно.

 Спасибо за передачи – в первой оказалось именно то, что надо.

 Я жестоко поступаю с тобой, никак не решаясь на развод, занимаясь этими метаниями. Если бы я знала, как изменить то, что происходит – неизбывные мысли об этом +1. Ты становишься монстром для меня (хотя последний раз всё не совсем так, монстром стала я) как только пытаешься как-то давить на меня и что-то недоговаривать.
 Последний раз было так, что сошлось в одну кучу: не дал денег, прочитал переписку и неправильный вывод сделал из неё. (Мы тут в неравном положении - я в твой скайп или почту не лазила ни разу и лазить не могу).
 После чего просто сломал комп – это было последней каплей. Так не заставляют ложиться спать. Меня вообще не надо заставлять это делать.
 Один виноват не бывает – виноваты оба. Когда ты приходишь – я рада видеть тебя и говорить с тобой. Почему мы можем говорить только таким образом?

 Я всегда любила писать и получать письма. Мне всегда были интересны другие люди. Что в этом плохого? Ты отключил интернет в день, когда я написала сразу всем друзьям в М-агенте. Я решила что ты прочёл эти сообщения (там не о тебе была речь, просто я решила теперь в М-агенте висеть не статусе «невидим», а в статусе «работаю», что было правдой).

 Пишу много, но не говорю чего-то главного, наверное, потому что сама чего-то не понимаю.
Твои слова «искусство не должно приносить деньги», «используй меня» - они были сказаны сгоряча?
 Я ведь последнее время этим и занималась – искусством, используя тебя.
 Я всё объясняла это и объясняла. А ты, то всё понимаешь, то не понимаешь ничего. Я сошла с ума, но не хочу, чтобы с ума сходил ты, даже ненадолго.

 Я теперь буду много писать тебе – это всё же занятие, имеющее смысл.

 Мы с тобой не сверхчеловеки. Я не могу сказать точно, чего же мне не хватает в наших отношениях, кроме одного – доверия и уважения. И не могу сама понять – почему я доверилась человеку из инета, почему его никак не забываю и всё как-то оправдываю.

 Может потому, что не вижу никаких аналогов. Сценарий очень нетривиальный, во всяком случае – для меня. Главное в том, что я теперь практически уверена в том, что знаю – кто это. Но не знаю – как же мне при этом лучше поступить – уйти или остаться.

 Время – самая дорогая вещь на свете. Это ты должен был прочитать в переписке с Филуменой. Она нашла для меня много времени, ты не находишь? Чтобы это было просто саморекламой. Мне она сразу понравилась – у нас с ней родство душ. Спасибо тебе и детям за эту поездку.

 Меня тут просили сказать (соседка), чтобы ты позвонил сыну по тел………..имярек (Ася – соседку так зовут) надо сказать, что ей вырвали два зуба и должны вырвать ещё три).
 Зачем ей это надо – не знаю.

 Мне самой нужна расчёска и зубная нить.

 27.11....

 Дорогой!

 Решила написать с утра. Сейчас почти 7. Я встала, помыла голову и вынуждена сидеть в палате, т.к. наблюдалка и так положено. Все, кто из наблюдалки, должны быть на месте.

 Я всё думаю о том, в какой момент становлюсь сама не своя и иду вразнос. И получается – причина всему моя финансовая зависимость от тебя и при этом моё нежелание подчиняться какому-либо давлению  именно с твоей стороны.

 Я вспоминаю Л-к. Там был самый счастливый период совместной жизни –  мы жили в отдельной квартире, к нам часто приходили друзья и мы сами ходили к ним, там родилась Е. Ещё там было совместное управление финансами – я не помню, чтобы тогда приходилось просить деньги у тебя. Если я видела что-то, что стоило бы купить – я покупала, часто отстаивая в очередях.

 Мы могли попросить друзей присмотреть за ребёнком и удрать в кино, например. И туда не приезжала твоя мать, но приехала моя. И вроде тебе не было плохо от этого визита. Вот только мы оба вздохнули с облегчением, когда этот визит закончился. Мы ведь уже были самостоятельными и нам не нужна была опека, а мамы всегда пытаются чему-то научить своих детей. Моя мама вот тогда, как помню, учила меня, что манную кашу нельзя делать такой сладкой.

 Я это всё к тому, что тогда у нас было равноправие, пусть я и не работала, а у друзей жёны работали. Но у нас дома было чисто и вкусно, пусть и небогато. А с ребёнком занималась я по будням, а в выходные вместе. Не знаю – ревновал ли ты меня тогда – мне кажется, что это тебе и в голову не приходило.

 Я помню, когда у нас всё пошло не так. Это было в 90-е – когда я отказалась сама от ведения финансов – сказала сама, что не получается у меня это. И ещё: я не захотела больше знать подробности того, как тебе приходилось добывать деньги сверх зарплаты. Это было моей фатальной ошибкой.

 Типа – ты добытчик, ты управленец, а я просто домохозяйка, которой деньги нужны только для того, чтобы купить какие-то продукты единовременно. И так продолжалось многие годы, усугубившись до того, что даже покупка ежедневных продуктов была переложена на твои плечи.
 Видимо, поэтому отношения стали очень холодными. Я перестала куда-либо рваться, чего-то особенно хотеть вне дома, а тут она – вышивка.
 Сначала это было способом подлечить нервишки. Ведь депрессия 90-х у меня была конкретная – я плохо спала, всего боялась – за детей, за тебя, за страну (как это ни пафосно). Сейчас вышивка это очень значительная часть моей жизни, я не могу без неё.

 Теперь вся беда и вина моя в том, что я не могу без вышивки, но не могу зарабатывать с её помощью. Даже Ирин платочек – тому свидетельство.
Когда у меня случается в очередной раз шиз, то именно ты становишься монстром – все окружающие могут быть спокойны – они для меня обычные нормальные люди, люди, которых можно понять и простить. А тебя нет – ведь, по моему представлению, ты так хорошо меня знаешь, что только сознательно говоришь и делаешь что-то не так.
 Недоговорённость, которая ведёт к взаимонепониманию… Как хочется, чтобы не было этого.

 Но есть этот проклятый +1, которого ты не можешь и не должен понимать. Я могу только сказать - я делаю всё что могу, но не могу перестать думать.
 Но я ни разу не сказала этому +1 что-то типа: а давай встретимся, трахнемся и разбежимся, если не понравится.
 А ведь это, возможно, было бы самым разумным. Тогда точно не было бы этих одним за другим заходов в больничку для поправки мозгов.
 Вот как-то так.

 Не знаю, когда эти письмена попадут тебе в руки, но надеюсь скоро – ведь мне нужна расчёска и крем. Такая я теперь от тебя зависимая. Надеюсь, ты хотя бы оценил, что в этот раз, пусть и самый агрессивный по отношению к тебе, я не пыталась жаловаться на тебя детям.
 Лишнего я сказала В., когда позвонила ему с улицы. Но это я знаю, как поправить. Ты должен поверить, что В. мне именно друг – он взял деньги за свою работу с меня и этим самым показал, что согласен на эту роль – роль друга мужского пола.

 Впрочем, если он тебе написал или позвонил после этого разговора, то он мне всё-таки не друг, а хреноватая подруга, какими оказались ... и ...

 Я уже много понаписала = выговариваюсь и провожу время – ведь из палаты теперь выходить нельзя – разве что мерить её шагами – 4 шага туда, 4 обратно. Тигра в клетке.

 Вот нас пришли и посчитали – пришла новая смена – значит, пишу уже около часа…

 Не знаю, сколько времени тебе понадобится, чтобы прочитать это, написанное моим жутким почерком. К тому же без очков.
 Но знай – я считаю, что ты очень  хороший и я очень беспокоюсь теперь за твоё сердце – сходил бы ты всё же к кардиологу. Ты очень умный и красивый, но вряд ли железно здоровый. Пятый месяц в этом году вынужден совершать эти визиты. И всё потому что я не вижу выходы из этой ситуации: я и ты +1 и +вышивка. Ты мой родной и близкий человек, но мы оба предали друг друга.

27.11....

 Ещё раз решила написать – убиваю время. Достаточно нагулялась с утра – сейчас 13ч середина дня. Скоро обед, а там, может, ты приедешь и я отдам тебе эти писульки вместе с халатом для стирки. Я бы и сама постирала, но жалко мыла и неудобно сушить крупные вещи в этих условиях. Гуляла сегодня, гуляла, но так и не понимаю, что же нужно сделать - как совместить наши «могу» и «хочу». Речь и о тебе и обо мне.

 Ты мне не враг, но я так давно и настойчиво говорю – мне нужны свои деньги, что уже обрыдло. Ты вроде бы уже должен понять, что я не собираюсь бежать с этими деньгами, чтобы встретиться где-то с кем-то. Я это уже сделала один, даже два раза . Сюда же я попала только раз, потратив на это свои карманные деньги (да и то впустую – не взяли ведь меня тогда днём, когда я там появилась с пакетом, готовая просидеть месяц.

 Шиз был в том, что это необходимое условие для встречи. Пересылка этих писулек детям, индивидуально каждой, была одной из многих капель, переполнивших чашу терпения.
 Я стала тогда бабушкой и очень сожалею, что не смогла преодолеть в себе это безумие – сойти с ума по чужому.
 А ведь первым делом я кинулась спасать ту дочь, которая в этом не нуждалась – позвонила М. и сказала, что пасть за них порву.
 А Е. позвонить так и не решилась – не верилось, что ей могли такое написать, прекрасно осознавая, где она и что она.

 Мне тогда же было сказано: Дура ты и дети все в тебя. А я это восприняла как комплимент – мне и детям.
 С дураками не ведут такую затяжную войну.
 Я очень интересный человек. Вот чего мне не надо было делать ни разу – заставлять тебя понять, чего я нашла в этом объекте. Но слово «уважение» тут не на последнем месте. Тыкают носом, что-то категорически запрещают только малому ребёнку. Я не такой вернулась из Н.

 Давыдовские слова – У вас что - секс за еду?
 Было очень больно.
 Особенно больно стало, когда оказалось (а я ведь тебя спрашивала с двух сторон – не мой ли это муж) что ты и он – одно и то же. Я знаю, что спровоцировала тебя на это, сказав, что благодарность не любовь. А ведь это была именно любовь, но я уже была так измучена твоими перепадами настроения, холодными руками, редко бухающим сердцем, что не видела очевидного.
 Впрочем, я ведь писала, что с мужем и роман происходит и не пойми что.
 Это «не пойми что» называлось – ревность патологическая.

 Я, наверное, жду от тебя всё время какого-то невозможного ангельского благородства. Ты его проявил на словах не один раз. Первый – когда предложил мне половину своего дохода, чтобы я могла уехать и не бомжевать. Это было уже больше года назад, летом, и я даже помню, что ты это предложил, когда мы шли по проспекту Д... Но вот когда коснулось дела…

 Времени уже два дня – я закругляюсь, возможно посплю, но, пока дописываю эту страничку, чтобы не оставлять столько пустого места.

 У нас с тобой позади очень даже неплохая жизнь – тому свидетельством – наши дети. Пусть я всё не могу понять именно М. (а раньше казалось, что именно её я лучше понимаю) и, наконец, поняла Е. – пусть она так отличается от меня. Тебя я и  понимаю и не понимаю – ведь мне такого переживать не приходилось. Разве что слегка и очень давно – когда я любила и ждала, а мне отвечали упорным молчанием… Разница в том, что мы уже не молодые сопляки, чтобы так разрубить то, что так срослось – переплелось.

 28.11....

 Ещё раз привет, дорогой!

 Сейчас утро, завтрак уже был. Идёт 10-й час утра. Из палаты не выпускают.

 Походила-походила, вспомнила про папку с бумагой и ручку. Поток сознания  не знаю куда ведущий.

 Вспоминаю всё, и всё по одному сценарию. Как только я увериваю себя, что это он, тот, кого я видела воочию, то всё – бзик. А ты, как только на секунду веришь в то же, сразу готов сделать шаг в сторону. Помнишь, как во время прогулки сказал: «Да что же я делаю?» и сделал при этом именно шаг в сторону. Вся беда в том, что там не сделают ничего, чтобы не компрометировать себя такой связью. А если это очень изощрённый сетевой маньяк, то слишком много времени на меня одну, да и нахрен он мне сдался.
 Пароль от моего почтового ящика такой: набранное в режиме En***************** без пробелов. На всякий случай – пароль я придумала на грани захода – ты меня сдал на следующий день. Мой ящик называется ********** Там должны висеть неотвеченные письма. И нечитанные.

 Я не знаю, что у нас с тобой и кто мы друг другу. Но твёрдо уверена - я очень серьёзно больна этим страшным чувством. Такая любовь к трём апельсинам. При этом не могу не видеть, как ты красив и хорош.
 Хорош до тех пор, пока дело не касается денег. В этот раз ничего бы не случилось, если бы ты хотя бы дал мне 500 руб в качестве карманных денег – я просто могла бы заказать визитку себе, а остальное, скорей всего, лежало бы до какой-нибудь новой надобности – съездить на маршрутке в центр, сходить в галерею или музей.
 Что же нам теперь делать? Я всё понимаю и осознаю – готова пить эти таблетки в том сочетании, в котором их дают сейчас до полугода, как Маркеловна говорила, потому что я уже страшно устала. Устала от безделья и этого вынужденного сидения в палате (в ней снова 17 коек и все заняты). Но здесь хотя бы на ночь гасят свет, оставляя только дежурную лампу дневного света над входом.

 Я давно уже не практиковалась в письменном жанре, теперь вспоминаю, сколько же писем я написала в детстве и юности. Со мной переписывались дети разных народов: немцы, болгары, венгры, монголы. И т.д. и т.п. – я всегда находила о чём написать. И вот итог: привлекла внимание кого-то такого же странного, как я сама. Я не могу, к сожалению, переключиться от этих мыслей. Пусть в голову приходят даже новые идеи. Вот уже рушник задуман на свадьбу этой маленькой рыжеватенькой с синими глазками.

 По ходу нарисовала портрет соседки. Не сильно похоже, но что-то есть. Она его в трубочку скручивает, но плевать. Всё-таки всё дело в деньгах – без них я чувствую себя рабыней в плену у варвара. Ты говорил, что был момент, когда у тебя было меньше, чем у меня. Но у тебя источник возобновляемый, а у меня нет. Я просидела дома всю жизнь и теперь никак не могу рассчитывать на хорошую работу. Ты не захотел за забор, а я не хочу бросать вышивку.

 28.11.... приблизительно 11 утра

 А делать-то так и нечего. Вид с койки вот примерный набросала. Тяжёлая работа у санитарок – сидеть на стуле и никого не пущать. Но и они не выдерживают, то отходят, то приходят. Сейчас вот нет никого, да и сменились они уже раза три меж собой. Не одна я маюсь от безделья.

 Почему ты не можешь сменить тон, когда не знаешь, как поступить? Я действительно лидер по натуре, которого долго давили и пережали. Ты, наверное, тоже, но тебя исковеркала мать, тоже лидер – она тебя ломала с детства до юности, как и твоего отца. Как он отдыхал от неё на работе! – я так думаю и буду думать. Я на неё похожа только в одном – мы лидеры. Только она очень любит виртуально поиметь человека в зад. Я поэтому долго её не понимала. Как только поняла – ей нечего стало мне говорить, как раньше мне – ей. Это она озабочена сексом.

 Как только они переехали сюда, она сразу стала спрашивать у меня про канал с порнушкой. Мол, охота посмотреть. Я тогда сказала, что есть такой, но мне смотреть его неохота. Как и сейчас – неохота и всё. И она всё время живо интересовалась – не переспали ли её внучки со своими женихами под видом беспокойства за них. Грязная старуха всё же твоя мать. Мне неинтересно пробовать новое и новое в сексе, пока нет такой надобности, да и дальше, думаю, не будет.

 Мне хорошо с тобой, таким, как есть – без всяких дополнительных выкрутасов. Но я так и не знаю, что же нам делать дальше. Я тебе простила, когда ты меня сдал в 5-й раз, но шестой – это лишнего. С тобой тоже что-то не так, раз ты видишь один выход из проблемы – сдать меня, не говоря по-человечески. Я много раз просила тебя сменить хотя бы тон, когда мы поругались из-за этих денег. Цена вопроса была 800 или даже 500 руб или человеческое объяснение того, почему ты их не можешь дать. Деньги ведь у тебя были в таком количестве.

 Кстати, на моём старом номере, который однозначно теперь твой, много баллов – если их перевести на твой другой номер, глядишь, хотя бы на флэшку хватит. На моём новом номере тоже есть немного баллов – тоже можешь их добавить.
 Передавай привет детям. И давай пытаться говорить друг с другом нормально. Я могу воспринимать разумные аргументы. Но я от тебя их не услышала, когда ты просто не дал мне карманных денег.

 28.11.... приблизительно 1-2 дня

 И снова – привет от старых штиблет!

 Делать категорически нечего, кроме как сидеть на кровати, лежать на ней же или ходить по палате. Сидеть всё время даже у санитарок задницы устают. Но, если сидеть и рисовать, то можно и посидеть. Или написать очередное послание. Так вот и делаю. По ходу прикинула метраж палаты – где-то  77кв.м
77:18=приблизительно 4. Ух ты! Целых четыре квадрата на человека – в два раза больше, чем на кладбище. Смешно, ей богу! При этом персонал вполне адекватный. Точно ни одна не скажет: А нам что жопа, что сердце.

 Но я пока на сердце не жалуюсь, хотя всё время чувствую, где оно. Всё же – займись собой и сам сходи к кардиологу. С этим нельзя шутить. Мы уже не тот мальчик с девочкой, которые так любили друг друга и говорили такое нормальное слово «навсегда». Я всё жду, когда пройдёт эта дурь.

 Может всё же узнать про дневной стационар?

 Самое положительное из всего – я теперь сплю, даже в тихий час. Меня уже будили пару-тройку раз, чтобы я полдник не проспала. И ночью сплю до нормального времени – встаю часов в 6 и даже полседьмого. Было даже что встала после 7, но пожалела об этом, потому что в это время закрывают туалет на уборку. (здесь его закрывают раз в день, а не два-три, как в четвёртом). Словом, всё терпимо, но очень тоскливо. Я каюсь перед тобой за страшные слова, сказанные мной, к тому же при посторонних. Просто я до последнего верила, что ты не станешь вызывать эту службу, попробуешь что-то спокойно сказать и сделаешь то, что я от тебя ждала, с утра – 500 руб в сумку. Так паршиво, что такая цена у моей свободы.
 Такая вот эпопея хренова. Врачи явно не поверят, что я в норме. Я сама себе всё пытаюсь поверить – ты не монстр. Обстоятельства монструозные. Ты делаешь что-то не так и во мне всё переключается – я же Бык и пру на красный.

 29.11....

 Привет, дорогой!

 Утро – из палаты выходить нельзя, поэтому снова вспомнила про красную папочку.

 Очки вчера отобрали – оказывается, нельзя, если ты в наблюдалке. Пришла новая смена – всех пересчитали и сказали, возможно, будет обход сегодня или завтра.

 Думаю, думаю – да как же это? Всё снова, да ладом. Не можем оба сдержаться, когда надо, поговорить по-человечески, если между нами не стоит такой жёсткий барьер в виде этого казённого учреждения. И я так и не могу понять – могу ли я без тебя. Ты такой надёжный, как никто. Но никак не хочешь  понять, что мне нужны свои деньги, как гарантия моей относительной независимости. Когда я сама могу купить себе те же прокладки, трусы, крем и прочий интим. Когда я могу уйти именно потому, что так надо, ибо вместе уже нестерпимо. А ведь нам было терпимо обоим вместе последнее время.  У меня вышивка быстро пошла.
 Вот прОклятое занятие – без неё моя жизнь теряет почти весь смысл. Я не могу уйти в заботу о детях и внуках целиком, как другие нормальные женщины. Я эти картины тоже вынашиваю и рожаю, как тебе это уже и говорила. И пусть они не продаются – продавать за бесценок – не уважать себя, разве что настал какой-то крайний край. Пока такого крайнего края нет.
 И. вот в дворники пошла, а картины не продаёт. Продавала, когда муж болел и его мать была лежачей умирающей больной и нужны были деньги на памперсы. За 15 тыс Тигр ушёл, который по-хорошему тысяч 100 должен стоить, учитывая время работы над ним и расходы на материал.

 Я не хочу больше просить тебя о невозможном – вытащить меня отсюда как можно скорее. Но, если хватит душевных сил, всё же набираюсь наглости – сделай всё, от тебя зависящее для этого.

 Ты понимаешь, что в своём сдвиге я бываю опасна только для тебя, да и то в основном на словах. Пусть последний раз получилось не только на словах. Я не дала тебе выспаться, пытаясь заставить исправить то, что ты сделал, чтобы комп не работал, И не дала очень жёсткими мерами: пиналась и даже поцарапала шею. Я глубоко раскаиваюсь и клянусь никогда больше не прибегать к физическому насилию – разве что в ответ на таковое.

 Из палаты так и не выпускают – говорят желающим выйти – выводитесь из этой палаты и гуляйте сколько угодно.

 Мы оба требовали друг от друга совершенно разных вещей: я – денег, ты – безоговорочной любви.

 Беда в том, что я так и не могу сейчас это сказать, не имея в виду чего-то большего, чем неразрывная кровная связь двух человек, проживших рядом длинную жизнь – мы точно вместе дольше, чем раздельно. Это уже кровное родство, скреплённое общими детьми и внучкой. Только сойдя с ума можно всё это похерить. К сожалению, я оказалась на это способна, к тому же в шестой раз за один год. У меня сейчас нет в виду никакого решения этой проблемы, кроме одного: давай говорить друг с другом по-человечески, как бы это ни было трудно.
 Т.е. (я это уже говорила -  если ты говоришь «хочу», а я говорю «нельзя», то обязательно объясняю почему, и, по возможности, говорю, когда будет «можно». С твоей стороны нужно то же самое. Вроде бы всё очень просто.

 Сейчас бы вот хорошо было бы, чтобы ты поговорил с врачами о переводе меня из наблюдательной в обычную палату, чтобы я смогла надеть очки и иметь возможность читать.

 Пока писала – был уже завтрак. Примерно часа через полтора можешь появиться и ты – мой надёжный друг. К сожалению, ты всего лишь человек, как и я, с человеческими слабостями. Выдержка – это то, что изменило нам обоим. Мы оба виноваты в том, что случилось ещё раз. Это уже перебор из переборов. У меня надежда только на тебя. Зря я надеялась на детей – они не должны быть в курсе происходящего между нами.

 29.11.12 полдень

 Снова сижу на койке и строчу. Вернулась со свидания и поразилась – как всё пропахло куревом. До этого, в так называемой «бане» удивилась, как пахнет им полотенце. Полотенце всё время висит в палате – в туалет с ним не хожу. Чем дышим – непонятно.
 Ты сегодня сказал, что у меня «началось», когда я кассиршам сказала «скандальным» (твои слова) тоном одну фразу. Которую я потом сгладила шуткой – ведь они на шутку положительно отреагировали – так что инцидент был исчерпан.
 А вот со мной – ты очень серьёзен теперь и тоже не очень следил за тоном, когда говорил со мной. Самые страшные глупости на свете говорятся с самым серьёзным выражением лица.

 В палате скандал – одна шибко умная девица скандалит с санитаркой. Очень неприятно. На картинке набросок от балды этой шибко умной.

 Ладно, пойду ещё похожу, хотя бы по палате.

 Походить не пришлось – ко мне пристала одна женщина (хотела написать «бабуля», но удержало то, что ей сегодня 56, всего на 5 лет старше меня). Я нарисовала ей картинку по её описанию и подписала по её просьбе «С днём рождения в 56 лет!»

 Такой фигнёй занимаюсь – бумаги всё меньше, листов 5-6 уже выцыганили, кроме того, что и сама пишу-выписываюсь. Насчёт издевательства с визиткой – да, это было. Сделала  это, потому что ты так сам себе её до сих пор не заказал. По моим представлениям, визитка нужна солидному человеку, уважающему свой и чужой труд.

 Вот это слово тоже сквозит кругом – уважение. Нельзя уважать и унижать одновременно. Ты почему-то считаешь, что это я унижала тебя. Я ни разу тебя не унизила – это ты так истолковывал некоторые мои поступки. Оскорбляла, это да, было.
 Кстати скажу: попав в этот раз, я сделала ещё в сумеречном состоянии такую вещь – вымыла себе рот с мылом. Даже дважды и не матерюсь с тех пор, пусть иногда и стоило бы выразиться покрепче. Я отмыла те слова, которые были сказаны мной тебе. Мыло, кстати, практически не имело вкуса. Этот самый Абсолют, который ты сунул в первую передачу. Там было именно то, что надо на первый раз, пусть многого и не хватало.

 А листочки всё клянчат и клянчат.

 Я всё думаю-думаю и никак не могу придумать одного – как мне простить твою мать, которая так унижала тебя всю жизнь, что ты уже стал путать унижение с оскорблением. Оскорблять можно равного или высшего, а унижать того, кто заведомо ниже и без того, ну, или кого ты считаешь ниже себя. До недавних пор я сама себя считала ниже тебя, а теперь так не считаю. Мы равные – вот только у меня нет источника средств к существованию кроме тебя. Мне не надо от тебя жалости, надо отношение «равный к равному».

 30.11.... утро

 Привет, привет от старых штиблет!

 Думала, что начну писать в середине дня, а пишу в начале – около 8 утра. Достала соседка, у которой тараканы в голове вовсю шуршат. Она тут третий день и только и делает, что двигает койку, свою и чужую, залезла в мой пакет, как только встала и т.д. и т.п.
 Всё порывается уехать на 31-й маршрутке и твердит про телефон, на котором деньги есть, а он не отвечает. Я стараюсь не злиться – больной человек, но поневоле злюсь из-за этого скрежета металла по камню.

 Осознаю всю свою проблему – причину сдвига. Сейчас сдвига нет, но мысли гуляют не там. Что делать? – ума не приложу. С самого начала, еще перед прошлым Новым годом, ещё тогда, когда решилась ехать, когда села в маршрутку – назад дороги не стало.
 Не стало ещё после отправленного тобой письма по моей фактически просьбе. Мы, наверное, оба сумасшедшие. А, может, и трое, как всё ещё предполагаю я.

 Ты, хотя и читал что-то из переписки, но не всё. И, к сожалению, я не знаю, что именно. Большие куски были уничтожены, когда я заносила этого типа в чёрный список. А главное, личная встреча всё время прокручивается и не даёт покоя вопрос, заданный мне, когда я уже уходила и ничего говорить уже не надо было.
 Вслед мне спросил этот успешный предприниматель: Как вышивка-то, идёт?

 Я сказала: Идёт, - и вышла вон. Если он видел меня впервые, то к чему этот вопрос, да ещё вдогонку и, поверь, смущённо.

 И потом, в переписке несколько раз этот тип говорил, что ревнует к этому директорчику, которого сам подставил, по неосторожности, просил ему привет передавать и т.д.

 Впрочем, я забираюсь в эти дебри бесконечных почему? и зачем? Надо жить тем, что есть сейчас.
 А сейчас, увы, - я снова там, куда сама себе дорогу напророчила больше года назад. И напророчила в послании этому типу.

 Я послала ему опус под названием: Я хочу. Там перечислила, чего я хочу и первым пунктом было: Я хочу любить и быть любимой. Остальное было в основном политическое кредо – в какой стране я хочу жить (написано было точно до М.). Но, кроме политики, были такие пункты: Ходить по улице вечером, держась за руки и немного подглядывая в чужие окна. Пунктов 5 было в таком романтическом стиле. Именно их он оставил и спросил: Кто Вам мешает осуществить оставленные Хочу? Ведь это только от Вас зависит.

 К сожалению, не только от меня. Меня как бы разорвало. Ведь рядом со мной – ты, такой понимающий и такой непонимающий. И я сама – такая понимающая и такая жестокая. Прямо «Жестокий романс». Когда ты рядом, мне хорошо и спокойно.

 Спокойно до той поры, пока ты не спрашиваешь: «Опять началось?» И мне начинает казаться, что ты залез в мою переписку (пусть последний раз я ничего не отсылала тому типу, а просто решила перестать прятаться в Сети и сменила статус с «невидим» на «работаю» что было правдой.

 Я всё же надеюсь, что ты моё увлечение вышивкой тоже считаешь работой. Когда я работаю, то не чувствую как болит спина и т.д. Сейчас пишу и этого тоже не чувствую. Я не хочу больше делать сверхчеловека ни из тебя, ни из него. Но, если он и есть этот директорчик, то я не смогла найти на него никакого компромата в Сети – все, кто его знают, говорят о нём хорошо.
 Это жестоко, говорить тебе такую вещь, но я говорю, веря в то, что ты очень сильный. И прошу – не делай шаг в сторону – должно же это когда-то отболеть. Ты - мой родной человек, рядом с которым может быть хорошо. Только ты не железный и у тебя есть эмоции. Ты слишком чувствуешь меня. Я, к сожалению, чувствую что-то непонятное в отношении третьего лишнего. Что же нам делать?

 Был перерыв на завтрак и снова я пишу тебе.. Поняла, что так время проходит почти незаметно, Но запасы бумаги подходят к концу – скоро это закончится.

 Если эти мои писульки помогают тебе понять хотя бы чуть-чуть, что же я чувствую и отчего это "начинается", то пожалуйста, возобнови запасы. Если наоборот - не надо.
 Только тогда мне в наблюдалке будет совсем тоскливо – только ходить несколько шагов туда-обратно – тигра в клетке.

 Вчера девочку двадцатилетнюю положили с депрессией. Депрессия из-за расставания с любимым – вместе были год с лишним. Но она вполне адекватна и сама смеётся уже над собой. Смеялась, когда я сказала, что лучшее средство от депрессии – это обстановка вокруг. Для меня тоже – лучшее средство от шиза. Может, тебе так и держать меня здесь? Я так легко и быстро прихожу в норму в психушке.
Меня уже не тянет жаловаться на мужа, который меня сдаёт.
 Но вот безделье – это мука из мук. Пишу вот это – вроде бы что-то делаю. А в палате теперь уже 19 человек.

 Койки стоят теперь так плотно, что ходить почти негде, надеюсь, кого-нибудь переведут или выпишут – хотя здесь, наверное, из наблюдалки не выписывают.
Надо походить, а то уже третий лист заканчиваю, Пишу, а в глазах двоится – надеюсь, что разберёшься в этом бедламе. Разобраться бы в себе – что надо, чтобы сердце работало как часы; какую шестерёнку на место поставить надо?

 30.11.... около 12 дня

 Ещё раз привет!

 Делать нечего совершенно, к тому же в палату добавили ещё койку и теперь уже меньше 4 кв.м. на человека. Ходить почти негде.

 Думала-думала и по ходу надумала, когда же у меня «началось». А началось, когда я В. визитку заказала и тебе об этом сообщила. Ты разозлился и стал говорить, что у меня у самой лучше получится. Я тебе почту открыла и прошу сейчас не читать то, что написала я. Что мне писали – можно. В частности особо письмо В. с вложением – там два варианта визитки. Второй, с розой, мне нравится больше – он из розы на закате сделал розу на рассвете – мне бы это и в голову не пришло, да и Фотошоп я не освоила до такой степени. Времени на это нет, да и желания пока нет – знать то, что лучше умеет тот же В.

 Я заплатила В. и он взял деньги, что означало – у меня с ним деловые и вполне дружеские отношения.  Но вот меня начало нести именно, начиная с твоей реакции на моё сообщение, что я ему деньги заплатила. Ты, вместо того, чтобы успокоиться, разозлился ещё больше и начал ограничивать мою свободу, Вспомни, как ты комп выключил в первый раз, после чего я и пошла, на ночь глядя, на улицу. Там-то я и ошизела. Но за проститутку или просто женщину нетяжёлого поведения меня никто не принял. Вот только конспиративную квартирку я искала уже в таком состоянии. Но всё ещё можно было повернуть вспять, если бы не… если бы не…

 В общем, не поговорили мы по-человечески именно из-за того, что оба просто человеки, а не сверхчеловеки.

 У этого завотделением машина покруче красной Мицубиси – у него джип Хонда, неприметной чёрной окраски. И он совершенно точно берёт на лапу. Ему ведь на один бензин сколько надо. Но лечащий врач не он, а Д.А. Ей бы можно было мой платочек задарить, но это так – предположения. Я теперь что-то не хочу встречать этот Новый год здесь. На своей шкуре убедилась – как встретишь Новый год, так его и проведёшь. А ты знаешь, как и где я встретила 20..-й. Не хотелось бы так же встретить 20..-й. И так цифра пугающая. Завтра пойдёт 14-й день моего пребывания здесь.

 Пока делала перерыв между этим и предыдущим письмом, узнала, что девочка 20-летняя здесь из-за того, что своего мальчика пугнуть самоубийством хотела – залезла на крышу. Сейчас она уже просто рвётся домой. Уже заявление написала на имя главврача. Я уже устала и никаких писем, кроме этих тебе, писать не собираюсь.

 Ручку то и дело кто-то выклянчивает, Отбиваюсь, как могу – скоро, наверное, в ней паста кончится – столько я тебе уже написала.

 Больничка обрыдла, пусть здесь почти всё не так, как в 4-м, но всё-таки одна система.

 Я уже сейчас жду завтра-послезавтра, чтобы не сидеть полдня в этом каземате. Сорока вот пролетела за окном, синичка недавно сидела на решётке, когда окно открывали, чтобы проветрить палату.
Скоро обед, да и подходит к концу очередной лист – писать заканчиваю – пройдусь ещё на незаставленном койками пространстве.


30.11.... письмо третье

 Последний день осени, завтра декабрь. У меня снова приступ писучести. Скандал с соседкой по койке (не с моим участием). Та разложила по кровати содержимое пакета: сок, груши и её начали укорять, что здесь 20 голодных, а она искушает.

 Такая вот фигня – позитива мало. Разве что радует снег за окном – его уже много и он хорошо прикрыл землю.

 Девочка, которая на крыше постояла, уже совсем скисла. Я настраиваю себя ещё недели на две, как минимум. Ходят слухи, что завтра у завотделением начнётся отпуск. Вопрос – не подменит ли его эта гламурная из соседнего отделения.
Сейчас тихий час, но крики пока ни стихают. Все, кто более-менее в себе, ведут себя тихо, но шум создают два-три человека и этого достаточно, чтобы сон не шёл.
 
 Правда, вчера я так разоспалась, что меня даже будили на полдник. Я здесь действительно стала спать. При этом никаких сильных снотворных не получаю. Утром дают то же сочетание, что в обед, а вечером один компонент из трёх. После утренней дозы в сон совсем не клонит. А вот после обеда вполне сплю. Я начала наконец, нормально спать – около 8ч ночью и днём около часа. Связываю это не с таблетками, а с тем, что пока устранена причина недосыпа – наше с тобой противоборство.

 Получается, что я выхожу и всё заново. Причём ты не сдерживаешься вовремя, так же, как и я. Разница в том, что внутри этой системы ты не был и полностью понять меня не в силах. Я прихожу в себя именно из-за этой обстановки и срываюсь, когда ты начинаешь требовать от меня невозможного – перестать думать. И почему-то всегда обстоятельства против меня или нас, что вернее.

 Я уже действительно готова дальше садить зрение и печень, лишь бы никогда больше не попадать сюда.

 Мои письма отсюда – какая-то гарантия тому. Раньше я даже не думала что-то писать тебе, а теперь пишу, не могу остановиться. Не знаю – нужно ли тебе это – разбирать мои  каракули, да ещё пытаться что-то из них понять. Боюсь, что часто повторяюсь, но трудно находить какие-то слова в таком окружении. Из палаты я не выхожу (только вечером), зато уже три раза перескочила с койки на койку. Койка стоит у окна и я вижу снег, вижу уже слегка заснеженную крышу соседних отделений – тройки и четвёрки.
 Что сейчас видишь ты, интересно мне знать?

 Что же нам делать? Как жить дальше? А знаешь, я до последнего верила, что ты этого не сделаешь ещё раз.

 Я ведь даже не знаю, какими словами ты сдал меня на этот раз. Пусть я считаю теперь, что ты просто не увидел выход раньше, чем меня понесло в эту страшненькую сказочку.

 Я тут в палате 19 ноября с чувством пропела: Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте… Теперь смешно над собой. Хочу домой – не могу. К этому, начатому мной, тигру и к тебе, мой самый близкий человек. Что же мы такие чужие друг другу стали в одночасье?

 1.12....

 Красивая сегодня дата. С утра случилось удивительное. Девочка 20-летняя ушла домой. Вчера написала заявление на имя главврача и сегодня с утра устроили независимую комиссию из двух врачей. Те поспрашивали её, посоветовались и решили, что она не больна. У неё вроде была депрессия, но от такой обстановки она моментально прошла. Что интересно, у девочки не остригли ногти при перемещении сюда – у неё они длинные, с красивым маникюром.

 Я задумалась – может, мне такое заявление написать? Ведь, по существу, что происходит? Муж сдаёт строптивую жену, из-за того, что не может справиться с ней сам. Я предполагаю, что не у нас одних такое происходит – люди ругаются, пьянствуют, дерутся, но никто из них не догадывается снять трубку и набрать, очевидно, привычный уже номер.

 Да, меня начинает нести, как только я чувствую давление с твоей стороны и отсутствие желания понять, вместо чего просто что-то отключается насильно, не даётся что-то без объяснения причин.

 Сегодня 1 декабря и ровно две недели, как я мотаю здесь новый срок. Пишу это сейчас из–за того, что нечего делать – из палаты не выпускают, даже 4 шага пройти трудно в одну сторону - 20 человек в палате и 21 койка. Кайфушки!

 Проснулась из-за громкой ссоры между двумя сопалатницами. Старый да малый. Одной 56, другой 32 и ни одна не догадалась заткнуться первой. Ссору закончила санитарка, которая молодую вывела в коридор.

 Хорошие здесь санитарки – не в пример этой ленивой… из четвёртого! Как она там персонал-то распустила! Глядя на начальство и подчинённые распоясываются. Теперь вот только надо сидеть из-за этого правила – палата наблюдательная и так положено – за ней и правда наблюдают. И ночью, без балды, сидит санитарка в коридоре и бдит – писать вставала ночью вчера и сегодня – всё в коридоре кто-то сидел и не спал из персонала.

 Сейчас будет завтрак – сделаю перерыв. Интересно – пустят ли меня к тебе сегодня? Уже страшно хочется непонятно чего, но не больничной еды – это точно. Вчера почему-то про сливки подумала.

 Завтрак закончился, после него проглотила свою норму отравы. Надеюсь, что зрение не упадёт ещё ниже. Слишком дорогая цена за мою нормальность. Я сейчас не чувствую к тебе никакой враждебности, только сожаление, что мы не понимаем друг друга в достаточной степени, чтобы понять как же найти достойный выход из этой ситуации.

 Ситуация непростая: жена, которая физически не изменяла ни разу в жизни, изменила в мыслях, признавшись в любви другому, тому, непонятно кому. То ли на том конце сам, запутавшийся в собственных сетях паук, то ли просто несчастливый человек со схожей историей.

 Мужа эта жена уважает и признаёт его правоту в том, что в эту ситуацию не надо впутывать посторонних людей, будь то дети или знакомые, или ещё какая-то родня. А муж при этом не признаёт её право на общение с другими людьми. Отключить телефон и интернет после заявления о разводе – это сказал он, а не она.

 Хотя, казалось, какой в этом смысл после подачи такого заявления? Ведь жена изложила вполне справедливую схему выплаты долга за пару месяцев до того и оплата за квартиру и прочие расходы была признана им справедливой.

 Это я не к тому, что нам нужен именно развод, а к тому, что ты всё время пытаешься перекрыть мне кислород, давая понять, насколько я от тебя зависима. Разводиться можно поблагороднее.

 Теперь я снова в полной зависимости от тебя – нет телефона, нет интернета, нет никакого общения, кроме общения с такими субъектами, с которыми в реальной жизни ни за что бы не заговорила. И тогда ты начинаешь говорить со мной по-человечески. Я ведь тебе говорила, когда заплатила В. – он взял деньги и он мне точно только друг. Я уважила твоё мнение о В. Но вот сегодня вспомнила нашу регистрацию. У нас не было пышной свадьбы, но там были моя подруга и твой (не знаю кто) В. Он тогда был и нашим свидетелем и нашим фотографом. Фотографии у нас получились интересные, гораздо интереснее, чем если бы была пышная свадьба с кучей гостей.

 В. взял тогда с тебя деньги? Он не приехал на свадьбу нашей дочери, но сам начал фотографировать на свадьбах и прислал интересные фото для примера, одно из которых использовали Е. с С. Он не мог позволить себе гнать так далеко за бесплатно – и это нормально. Это было бы слишком большое одолжение.

 Почему я зациклилась на В,? Да потому, что даже моё очень редкое общение с ним тебя раздражало. А ведь он был у нас свидетелем, как вспоминаю – в костюме, купленном по нашему талону в специальном салоне для новобрачных. Я даже помню, что мне там купили красивые и удобные босоножки, а, кроме того, страшный дефицит того времени – постельное бельё. А вот костюм тебе купили где-то в другом месте, Я даже помню, что брюки были коротковаты и я тогда их удачно удлинила – даже твоя мама это признала. А ведь это был мой первый опыт.

 2.12....

 Остались последних два листочка – буду писать компактней - тем более, что вчера про то, что бумага кончается – не сказала. Часть выклянчили – причём один листик вчера вечером - одна зараза прямо разбудила меня из-за этого.

 Т.к. загнали в палату с утра, чтобы посчитать, опять не могу придумать здесь другого занятия кроме, как сидеть и писать.

 Сегодня пошёл 15-й день. Многие говорят про курс лечения в 21 день. Значит это будет в следующую субботу – можно попытаться выпросить отпуск, а там будет видно. Я веду себя примерно, даже один раз вымыла пол в палате по своей инициативе.

 А так: в палате есть одна старуха-татарка – исключительно доставучая личность. Сегодня ночью её привязывали и она вопила, как мне показалось, очень долго, как резанная. Койку с ней выставили на ночь в коридор.

 Пишу практически вслепую, т.ч. ошибок, наверное, много – извиняюсь за них.

 Я всё думаю, как и почему настаёт такой момент, когда ты для меня становишься сказочно плохим, а посторонний человек сказочно хорошим.

 И всё возвращаюсь и возвращаюсь в тот январь, которому скоро два года ,будет. Тогда было недоверие и неуважение меня как отдельной личности + непонимание + отсутствие буфера в виде несовершеннолетних детей.

 Я слишком о многом откровенно поговорила с этим человеком. Когда я привела твою фразу из переписки с Давыдовым: У Вас что – секс за еду? - тот сказал, что работа, в принципе, и есть секс за еду в извращённой форме. Видимо, это так. Просто и мне всегда казалось, что ты работаешь гораздо больше, чем я - ведь вышивка не работа вроде, а хобби. Но она для меня давно уже не хобби, а именно работа, начав которую, надо её закончить.

 Когда я на даче пахала, то мне уже совсем не казалось, что ты работаешь больше меня. Руки там опустились после этих слов. Но, кроме слов, опять же вышивка – руки становятся профнепригодными для моего основного занятия.

 Вот главное моё помешательство – вышивка. Вышивка и общение с другими людьми. Это второе и стало причиной всему. Я не знаю, что такого сказал мне этот человек. Это было размазано по всему началу общения. Он правильно и сразу понимал какие-то вещи на уровне подсознания. Я ему даже свои рассказики показала (кроме рассказа про твою мать) И его реакция была выражена кратко, точно, умно и человечно. Может поэтому он и стал сказочно хорошим. Плюс мистика – хотя теперь я всё время думаю – когда же он стал пасти меня в сети. Если раньше, чем объявился на странице, то часть мистики отпадает заведомо. Если с прошлой осени, то тоже отпадает часть мистики, но не вся.

 Главное в том, что очень сильные эмоции были вызваны, очень во многом я выговаривалась незнакомцу из сети. А ведь в самом начале я сама привела фразу Булгакова: Никогда не разговаривайте с неизвестными, но тут же добавила: Но мы оба нарушаем это правило неизвестно почему.

 Это-то и есть – неизвестно почему. Разумного объяснения здесь нет: психушка – закономерный итог. Столько лет жизни коту под хвост из-за этой виртуальной вначале истории.

 Перешла незаметно на последний лист. Что буду делать завтра в это же время – ума не приложу.

 Прости меня за всё с самого начала. Я тебя правда простила. 

 Я так и не знаю – как в этой ситуации найти правильный выход из положения. Но знаю, что не кинусь в другой город, не кинусь к детям или к тем, кого считаю друзьями. Возможно, всё-таки уеду к маме, если уж нам вместе станет невмоготу. И ты должен будешь принять с уважением такое моё решение и не заставлять ехать туда без копейки за душой. Всё-таки всё, что у нас есть, нажито вместе – я не тратила деньги на косметику, дорогое бельё, у меня нет мечты каждой женщины – красивой и лёгкой шубки и т.д. Спасибо тебе за то, что у меня всё же есть красивая и лёгкая шапка из норки голубого цвета.

 И есть кукла – достойно одеть которую мне мешает отсутствие времени (отсутствие времени – написано в месте, где времени для безделья полным-полно – смешно, ей Богу).
 
 Идёт 9-й час утра. Иду на завтрак. 

 Завтракала, Выпила таблетки. Почитала заявление девочки на имя главврача – думаю через ещё неделю пребывания здесь напишу такое же.
 Сегодня туман. Как по такому ехать? Над Рекой, наверное, сплошное молоко, а не воздух.

 Бумага практически кончилась. Пишу, чтобы убить время и заполнить оставшийся клочок. Не знаю – прибавилось ли после этих моих больничных откровений понимания того, что нам делать. Если бы только я сама знала – что? Время лечит. Его здесь полно и оно лучше таблеток лечит этой беспросветной скукой.

 Пожалуйста, больше не пытайся давить на меня – пробуй со мной договариваться.

 2.12.... интересная дата, а скоро, перед М-м днём рождения, будет ещё интереснее.
Ты недавно ушёл. Здесь сейчас ужин – кормят 1-ю смену. Я, наверное, не пойду на него совсем – уже сыта по горло. Если что, то можно съесть последний банан или яблоко.

 Так хочется, чтобы это больше не повторялось, но, вот как сделать, чтобы не повторялось? Слушать друг друга и слышать. Выслушивать и делать правильные выводы. Спрашивать, не стесняться, если ты не понял. Разъяснять, если не поняли тебя. Убедиться, что тебя выслушали. В общем-то, всё понятно - непонятно только: как?

 Зовут изо всех сил второй стол, но мне что-то неохота. Подошла санитарка и ушла, Теперь только три дела на выбор: писать или валяться на койке, или тупо слоняться по коридору.

 Надеюсь, ты не разболеешься, как и я. Неосторожно мы поцеловались напоследок.

 Шоколадки раздала, но одну всё же схомячила сама. На утро остались яблоки и банан. Спасибо тебе за передачу – как раз то, что надо.

 Прости за то, что приходится такое переживать в 6-й раз за год. Я так хочу, чтобы это не повторялось больше. Пусть закончится эта нелепая цепь дурацких случайностей. Я так этого хочу, как ничего в жизни не хотела.

 В коридоре кричат кого-то ещё на свидание, хотя время уже прошло и пускать никого не должны.

 Пока заканчиваю – пойду пройдусь часиков до 8.

 Погуляла, но пока не до 8, а где-то 19.15. Снова исчезал свет ненадолго – неприятно, когда такое окружение. Помнишь, как санитар провёл женщину в красном? Она сейчас лежит на 21-й койке и дышит так, будто рожать собралась – киту бы впору. Иногда принимается орать. Укол ей сделали, но вот когда подействует – неизвестно.

 Да, Пушкин был гений:
 Не дай мне Бог сойти с ума,
 Уж лучше посох и сума.
 Мне надо перестать витать в облаках. Надо прочно встать на землю. А так многое напоминает о том, что нужно забыть.

 3.12....

 Начался 16-й день заключения под стражу. Ночь вроде прошла без эксцессов. Новая больная заснула под уколом, хотя подавала такие большие надежды но то, что ночка будет бурной.

 Сейчас около 7 утра.

 Спасибо – порадовал вчера мои вкусовые рецепторы остреньким. Вроде бы ничего особенного, но приятно.

 Соседка, девица, которая просила позвонить, отнеслась спокойно к тому, что не дозвонились. Зато разоралась с утра на другую соседку, которая её разбудила с утра. Мол, что сейчас до завтрака делать – только курить. Если это про меня, то разница только в том, что делать, кроме писать.

 Сегодня бы надо быть обходу – хотя бы палату разгрузить. 21 койка – это очень много!

 У меня почему-то неспокойно на сердце. Береги себя – мне надо выйти отсюда с твоей помощью, чтобы больше не возвращаться. Иначе дети мне не простят. Я теперь стала жутко суеверной. Я ведь сказала: Прощайте! – когда уходила из четвёртого отделения, а ты им зачем-то сказал: До свидания! В итоге та же больничка, но «шестёрка» вместо «четвёрки». Мне смешно, как эта девица хвалит И. М. и «четвёрку». Прямо мечтает перевестись. Причём она вроде даже там была. Девица истеричная – недавно за один день поставила всех на уши - якобы беременная четвёртый месяц. Животик у неё с виду похож, но больше никаких признаков. Но она всем сообщила, что будет рожать, кто отец ребёнка и прочие подробности. Всем, включая пятое мужское отделение.

 Сейчас написала слово «мужское» и вспомнила прикол из детства. Классе этак во втором было дело. Надо было правильно написать это слово «мужской». В основном ошибку делали такую «мушской», а я вышла и в полной уверенности написала на доске «мурсжской». Учитель был в шоке. А я ведь была так уверена, что надо говорить «мурсжчина».

 Я прошу прощения за руко- вернее ногтеприкладство, но мы тогда оба были навзводе. Ты мне уже сказал, что использовал меня как куклу – страшней ты ничего мне ещё не говорил. Даже то, что обезьяной назвал, было не так оскорбительно. Давай попытаемся жить без взаимных оскорблений и будем доверять и верить друг другу, что бы там дальше не случилось.

 Я пишу, а в коридоре слышно, что скоро придёт другая смена. Надо погулять, пока не пришла – потом не выйдешь из палаты, кроме как в туалет.

 Пришла новая смена. Времени около 8. Сейчас будут считать нас и постельные принадлежности. Мне, оказывается, надо снова к гинекологу.

 Надо забыть всё, что наговорили друг другу в последний раз и начать уважать друг друга. Я говорила много больше и страшно сожалею в очередной раз обо всём. Только никак не могу объяснить тебе, что я другая теперь, не та, что два года назад. На меня нельзя давить – со мной можно только договариваться. Я уже это говорила и не один раз. Но – повторенье – мать ученья.

 Нас посчитали. У меня фамилию не спросили – значит, помнят так. Я всё переживаю – что, если ты придёшь, а меня к тебе не выпустят, раз я всё в этой клятой наблюдалке.

 Ура не ура, но меня перевели. Пришла после визита к гинекологу, а вещи мои уже во второй палате. Койка другой конструкции – в клеточку. Интересно, как на ней спать – сидеть твёрдо, не проваливается. В палате есть живой цветок и висит картинка с зимним лесом.

 Погуляла по коридору – другие ощущения – не ждёшь всё время окрика: Кто из первой, идите в палату. Только все мысли: а когда же на волю?

 Здесь на окнах нет решётки и даже стоит телевизор (не работает, т.к. нет антенны). Такие вот новости, такие дела.

 Теперь дело за тобой. Готов ли ты морально к тому, чтобы жить рядом со мной – такой непредсказуемой и строптивой? Сейчас 11-й час утра заканчивается.

 3.12.... после обеда

 Обедала, потом походила по коридору, получила порцию отравы (то бишь таблеток).
 
 Решила попробовать поспать, но мешает свет, который…

 Не успела дописать, как решила поменяться местами с ещё одной, только что переведённой особой, которую тоже прямо хочется назвать бабушкой, а ведь она старше меня всего на 5 лет почти тютелька в тютельку (родилась 26 ноября).

 Хожу и думаю, хожу и думаю – вспоминаю всё, что я наговорила тебе и о тебе. Если ты это простил, значит, ты очень великодушный. Но ни разу не рогоносец, заруби это себе на носу, как говорится.

 Я теперь лежу далеко от батареи и это большой плюс. Но самый большой плюс был бы в том, чтобы раз и навсегда уйти отсюда.

 Пока больше нет новостей. Свои основные мысли я уже изложила в этой односторонней переписке-дневнике. Не знаю вот – ждать ли тебя сегодня. Ты вроде хотел другими делами заняться, но вдруг… Не буду загадывать и постараюсь сильно не ждать.

 4.12....

 День семнадцатый начался ожидания. Сижу на койке, которая не провисает – это хорошо. По коридору походила, но там туалет закрыли и курильщики сосредоточились в дальнем конце. Ходить и нюхать дым – не слишком приятно.

 Восьмой час утра, подъём полседьмого. Ещё мало бодрствую, но уже жду вечера, когда бух и в койку и спать – во сне время течёт незаметно. А так хожу и думаю над тем, как я могла такое придумать. Не только про тебя, а про свою и твою семьи. Я этого не озвучивала и озвучивать не собираюсь. Просто сценарий этот повторяющийся пугает и я всё надеюсь, что это точно последний раз. Хотя бы из-за того, что возникла эта потребность – писать тебе.

 Я понимаю, что ты многое хотел бы сказать, но слова не идут на язык в этой комнате свиданий. Спасибо хотя бы за то, что приходишь. Вот только не даёт покоя фраза, что у тебя кто-то там спрашивал – зачем ты к ней ездишь? Я надеюсь, что это не говорят дети.
 Но тогда вопрос: а кто ещё до такой степени в курсе?

 У меня нет агрессии по отношению к кому бы то ни было, поэтому этот вопрос без подвоха.

 Мне «повезло» как всегда – я легла точно на то койко-место, обладательница которого должна сегодня мыть пол – здесь дежурство по графику. Но пол надо мыть не сейчас, а вечером. Сейчас вот сижу и пишу. Пока заканчиваю – впереди ходьба, завтрак, таблетки и опять ходьба в ожидании. Вчера многих перевели – не только меня, но поступило сразу несколько человек и наблюдалка снова переполнена. Очень маленькая психушка в нашем городе – на ?00-тысячный город надо в два раза больше.

 Ходить пока не получится – ждут новую смену и всех будут считать. Так что продолжаю свою повесть, как казахский акын. Я писала, что в этой палате нет решёток на окнах? Это вообще единственная палата, где стоят уже пластиковые окна. Сейчас одно из них приоткрыто и можно дышать, относительно той атмосферы, которая здесь обычно царит.

 4.12....

 День почти прошёл. Тянется время с 7 до 9, т.е. до отбоя. Ужин прошёл, теперь только таблетки и спать.

 Я бы заснула и сейчас, но не положено, да и главное, что останавливает – проснусь так рано, что просто нечего совсем делать будет. Я теперь сплю и снятся сны. А то кошмарное, что было – это как раз такой сон наяву от многосуточного недосыпа.
 К сожалению, одной валерианы мало оказалось. Я снова лежала и завидовала тебе – что ты можешь спать. А раз можешь, то не чувствуешь ко мне более ничего такого особенного. Это было как депрессия 90-х, когда я так же не спала, но по другой причине – там была депрессия чистой воды – сволочи-соседи за стенкой и на общей кухне, жуткая слышимость, постоянный шум от проезжающих автомобилей…
 Теперь же это – не пойми что. Я и сейчас так и сяк перекручиваю слова какие-то, сказанные мной, тобой или этим неизвестным. Сказки, даже страшной, нет, есть какая-то фигня.
 Но много позитивных мыслей – хочется хотя бы раз ещё побывать на М. Деньги, деньги, снова деньги…

 Тут многие пьют чай. Заварка, кажется, не возбраняется, но вот способ заварки…

 Когда я узнала как здесь его заваривают, сразу раздумала его пить. Ходят в ванную, когда она открыта и наливают в какую-то ёмкость(чаще всего ведёрко из-под майонеза) воду только из горячего крана. Вода, конечно, не кипяток, но горячая. Я вот воду из-под холодного крана пью всё же иногда, но тут не то что-то совсем уж.

 Слушаю чужие разговоры, дурацкие шуточки в стране дураков... Место, где я в шестой раз за год, и вроде как, впервые. Думаю, что, в общем-то, лежала в аналогичных учреждениях, тоже достаточно закрытых: с лишаём в детстве не один месяц, месяца полтора с гепатитом в 9 классе, потом с маленькой М-й пару раз, причём, один из них, достаточно долго. Так что - не привыкать.

 Но, с другой стороны, такого тупого безделия не было нигде. Пол вот помыла сегодня – на это ушло 15 минут. Драить его как матрос – нет спортивного интереса – мокро и так сойдёт. Надеюсь, что второго раза не будет. В этой палате 14 коек.

 5.12....

 Утро, около 9ч. Был завтрак, после которого многие почувствовали себя голодными. Мне нормально: схомячила последнее яблоко и сухарик с сыром.

 Гуляю и думаю: можно ли было предотвратить этот последний заход? Наверное, можно. Я не зря тебя идиотом в прошлый раз назвала. Когда «начинается», мне более всего бывает невыносимо всяческое давление на себя. Если бы ты ласково хотя бы попробовал говорить… Крышу-то не в секунду сносит. Конечно, бывает такой момент, перейдя который, уже не вернуться. Сейчас это был момент, когда я вышла на улицу в 12-м часу ночи.

 Начали давать таблетки. Т.к. я не успела в первых рядах, то пойду в последних – неохота за отравой ещё и в очереди стоять.

 С улицы я позвонила В. и немало лишнего сказала ему. Надо будет просить забыть большую часть сказанного. Увы. Я уже себя не контролировала и довольно большую часть бреда озвучила, как и то, где я провела 4 месяца этого проклятого 2012-го. Надо, чтобы 13-й не стал похожим. Я попробую пить эту дрянь и дома. Вот только нет полной уверенности, что они как-то способствуют нормальному восприятию действительности.
 Другое дело – разлука и сон. Сна дома не было почти совсем. Таблетки, что дают, не особенно снотворные. Дают утром и в обед три штуки – полный комплект: трифтазин, аминазин, циклодол, а на ночь только аминазин.  Днём я не сплю, а вечером начинаю засыпать ещё до таблетки – приходится тупо выхаживать время, пока не начнут раздавать отраву.

 Вчера вечером поместили новую больную. Снова совсем молодая красивая девочка, студентка университета, и, скорей всего, первокурсница. Она молчит, находится в каком-то ступоре. К ней очень сочувственно относятся и больные, которые соображают, и персонал.

 Сейчас около 10 утра. Я снова прогулялась. А теперь загнали в палаты. Должен быть обход. Если ко мне будет персонально внимание, хочу попросить вышивку. Но это вряд ли.

 Хожу и думаю, хожу и думаю. Как вышло так, что ты мне стал хуже врага. В моём воображении – настоящим крепостником-барином. И старшая дочь заодно. Впрочем, это всё в случае развода, о котором я пока думать перестала. Я хочу встретить Новый год в нормальном месте, в нормальной обстановке.

 Обход действительно был. Вышивку не разрешили, так что сижу и пишу. Мыслей новых нет. Только одно – бережней нам надо относиться к тому, что имеем сейчас. Я хочу всего-навсего равноправия и взаимоуважения. Конечно, после всего мною сказанного, это затруднительно с обеих сторон. Впрочем, тобою тоже сказано и сделано немало.

Что-то мне не понравилось – зашли снова, и я как-то промелькнула в разговоре.

 Надеюсь, что уже никуда не переведут. Место вполне удобное, а, главное, вполне удобная кровать, на которой не чувствуешь себя как в гамаке. Разве что жестковато – матрац тонкий, но вполне терпимо.

 Как же нам быть дальше? Может я слишком многого хочу от тебя. Решать наши проблемы лаской, а не таской.

 Новостей пока больше никаких – разве что предполагается вселение сюда 15-го жильца.

 А вот и нет: не успела опомниться, как перевели в другую палату.

 Самое печальное, что койка снова в виде гамака. Сижу и провисаю. Две ночи было в нормальных условиях и, снова да ладом, как говорится. Но вроде это хорошая примета насчёт выписки. Ладно, пойду снова гулять – идёт 12-й час дня.

 6.12....
 
 Сейчас 7 утра. Уже все почти встали, но отдельные счастливицы всё ещё валяются в постели. Я вчера рано заснула, ещё до 9, поэтому первый раз проснулась рано в 4 утра. Потом додремала до полседьмого. Походила и вспомнила про дневничок.


 Тебе не даёт покоя, что за 30 лет я впервые подняла на тебя руку, да и ногу, а мне не даёт покоя, что ты меня куклой назвал. Вот такой вот адекватный ответ.

 Твой Давыдов со мной тоже, как с куклой поступил, а я ведь предупреждала – я живая, настоящая. И про детей предупреждала, но ты так заигрался уже, что совсем не подумал даже о собственных детях. Зато теперь так хорошо: ты героический, страдающий от сумасбродной матери отец. Так ведь выходит.
 Это не в упрёк уже – просто для информации.
 Я уже злиться не могу, атрофировалось это чувство по отношению к тебе.
 Просто ты, до сих пор, чего-то не понимаешь. А ведь надо, чтобы понял, чтобы этого больше не повторялось. Главное, что в глазах детей ты такой практически белый и пушистый.

 Страсти как в 18 лет. Да нет – в 18 лет – игрушки, по сравнению с теперешними страстями. Впрочем, у меня и в 18 всё на разрыв было. Мама вздыхала, на меня глядя: …как ты жить будешь? Так вот и выжила, чтобы дожить до психушки в 50 лет.

 Правда, была в моей жизни и М. Утешительный приз. Да и так – есть что вспомнить. Но вот тебя куклой я никогда не считала. Я слушала твоё сердце. И теперь беспокоюсь за него. Сходи всё же к кардиологу. Нельзя это упускать из виду – мужчины подвержены большему риску в этом смысле. Хотя большой плюс, что ты не куришь и практически не пьёшь.

 Открыли балкон, закрыли туалет. Курильщики перебазировались. Четвёртая палата, в которой нахожусь я, близко от балкона, поэтому здесь тоже стало не жарко. Гулять по коридору совсем стало холодно, поэтому вновь возвращаюсь к этим запискам сумасшедшей.

 Сегодня, судя по тому, что виден рассвет, будет солнечный морозный день. Это уже хорошо – надоела серость.

 Часов 9 остаётся до твоего визита, полчаса до завтрака, час до таблеток – такое всё предсказуемое.

 Впрочем, кроме твоего визита – мало ли что. Да ещё сегодня четверг – банный день в этом отделении. В «четвёрке» была среда. В общем-то странно – ведь водят всех в разные места – почему этот день не общий по больнице и из каких соображений там среда, а здесь четверг, а где-то, может, и пятница. Но проверять на себе что-то не хочется – каково там, в других отделениях.

 Да, забыла ещё детали: сейчас надо сидеть на коечках и ждать, когда придут и посчитают по головам.

 Походила я ещё, походила, подумала, подумала и надумала вот что: то, что ты называешь «опять начинается» это вопрос веры и неверия. Такая же природа, как вера в Бога, например.
 Только я начинаю верить, как в бога, в постороннего человека и не верить в тебя (тоже как в бога). Вы для меня становитесь очень плохим и очень хорошим.
 Но я всё время держу в голове – у нас хорошие дети, поэтому ты не можешь быть плохим до конца.
 Видишь, у меня даже почерк стал лучше и спокойнее – значит, я говорю обдуманно, а не спонтанно, как обычно начинала тебе писать отсюда.

 Сейчас 10-й час утра – солнце только недавно вылезло из-за линии горизонта и облаков, где-то там, вдали.

 Сейчас уже 10, идёт 11-й час утра. Уже начали приходить посетители. Я добилась смены постельного белья, на котором сплю с момента поступления. Нашу нынешнюю палату осчастливить свежим относительно бельём должны только через неделю.

 Шесть часов до твоего возможного прихода. Как здесь ждёшь этого! Дома, конечно, не то – ну, пришёл человек с работы, надо покормить, а дальше можно и по своим углам-делам разбежаться. Здесь всё иначе – я даже боюсь, что это тебе каким-то боком может нравиться.

 Сейчас в палате сижу, жду проверки на вшивость и своей очереди в так называемую «баню». На деле – это душ из трёх кабинок. Трое под душем, а ещё трое или четверо ждут очереди на омовение. Долго там не размоешься.

 Ночь здесь спокойно прошла. Никаких ярких индивидов, которым ночью не спится – и, слава аллаху, как говорится. Проверку на вшивость прошла успешно. Никаких интервентов на голове не обнаружено. Теперь только баня из разряда чего-то экстраординарного, что бывает не каждый день.

 И вот уже начинается тихий час. Самое нудное время, если не спать. А спать пока и не хочется, и не можется. Боюсь,  что просплю начало четвёртого и боюсь, что вечером заснуть будет трудно. В голову ничего особо умного или светлого не приходит. Я вот подумала про электронную книгу, но всё же рискованно держать её в таком месте.

 Я не знаю, какие эмоции у тебя вызывает моя писанина.  Надеюсь, что это не просто самооправдание. Тебя я ведь тоже оправдываю и не держу зла. Хотя признаюсь, после твоего звонка (до последнего верила, что не решишься на этот шаг) очень хотелось мсти. И ещё дня два после того. Сначала даже поверилось, что ты попал всё-таки в мужское отделение.
 Мучила загадка – кто принёс передачу. Голубое полотенце ввело в ступор – откуда? Остальное всё явно из дома. Теперь я очень надеюсь, что мы сможем, если что, договориться мирным путём.
 Я не люблю просить. А ты – единственный человек, у которого я что-то просила и прошу. Но я не люблю просить дважды. А так часто было: я что-то прошу у тебя, а ты этого и не делаешь и не объясняешь, почему это невозможно на данный момент. Ничего такого заоблачного я не прошу. Разве что М, в которую до последнего не верилось. Обычно эта просьба касается именно финансов.

 В окне, видимо, туалета, в отделении напротив, торчит тип уголовного вида, курит и смотрит на голубей, обсевших окно снаружи. И что странно – похоже, что это отделение мужское, как и отделение над ним. Видимо, мужики сходят с ума чаще, чем женщины. Впрочем, этому же есть объяснение – призыв осенний и призыв весенний.

 Я всё анализирую и анализирую. Да крыша едет у меня – я начинаю буквально во всём видеть какие-то знаки, какие-то совпадения, у всех событий появляется мистическая подоплёка. Как с этим бороться? И всё думаю – вот здесь он (ты) не ответил на просьбу ничего, вот здесь он мог среагировать по-другому.
 И всё время:  «ах, если б не было Давыдова!»

 Пока заканчиваю изводить бумагу – что-то я сегодня расписалась. Буду ждать 4-х часов.

 7.12....

 8 утра, день 20-й. Всё, как всегда – разве что, для разнообразия, пришлось помыть кусок коридора. Тут, оказывается, это делают дежурные палаты. А вчера я слышала, как санитарка говорила, что помыла лестницу и комнату для посетителей. Вот туалет моет всегда одна и та же больная – ей, видимо, за это что-то платят – тот же чай или сигареты.
 В общем-то, по сравнению с четвёртым, тут ангелы работают.

 Но второй раз мне и сюда не хочется, как и в четвёртое.

 Я всё думаю – если что случится с тобой во время того, как я здесь – дети мне не простят.
 Вчера ты мне сказал, что эту фразу насчёт того, что тебе повезло,что до нашего города близко от Москвы, ты сказал много позже моего приезда, якобы после пересланного письма. А вот мне всё помнится, что раньше. Да и из письма – ты должен был успокоиться насчёт этого попутчика, а вышло наоборот. Я же там точно писала – смогу послать, даже если на пороге появится. А ведь эту фразу только так и можно понять, что мне несколько часов или дней до грехопадения оставалось. Всю жизнь не изменяла, а тут - раз, и пожалуйста. До Владивостока бы ехала - всё, весь вагон мой, по крайней мере, его мужская часть. Кому как, а мне и до сих пор оскорбительно, что ты так мог обо мне подумать...
 Глупо всё это вышло – всё время этот январь-февраль встаёт. Я жалею о многом, сказанном мною и тогда, и сейчас, но слово-то не воробей, вылетит – не поймаешь. Только вот слова нами обоими были и сказаны, и написаны. Есть за что просить прощения обеим сторонам.

 Но ловлю себя на том, что совсем другой настрой, чем в больничке другого города или в «четвёрке» местной.

 Меня всё ещё мучит вопрос: как и почему я так увлеклась, но ни разу мне так не хотелось избавиться от этого проклятого чувства эмоциональной зависимости. Раньше я благодарила судьбу за то, что это было мне послано в таком возрасте и я не считала заключение таким уж страшным испытанием. Даже в «четвёрке» лёжа – пусть там было реально в разы хуже, чем здесь. Я просто считала это испытанием прочности, кому-то что-то хотелось доказать. Теперь хочу главным образом того, чтобы это (заход в больничку) больше никогда не повторялось.

 Сейчас почти 11 ч. Я уже много раз промерила шагами коридор.

 Сегодня эта девочка-первокурсница вышла погулять. Кажется, она даже что-то говорила санитарке. Девочка очень высокая – мне кажется, сильно выше тебя – метра 2 ростом. Она всё ещё сильно не в себе. Есть из-за чего маме плакать. Как хорошо, что у нас ничего подобного с детьми не случилось. Видимо, девочка «заучилась».

 Почерк у меня с утра снова какой-то нервный – надо быть поспокойнее, но утром пришлось одну больную выгонять из нашей палаты (невменяемая татарка, которая кругом ползает и всё хватает), а потом где-то начали штробить (третий день уже этим занимаются, а сегодня особенно рьяно и прямо с утра).

 Сейчас зашла в палату из-за того, что сказали – врач придёт. Сейчас думаю – вряд ли. Ведь она вчера отдежурила.

 Перечитала написанное с утра – есть там снова упрёки, но из песни слова не выкинешь. Не на пустом месте всё случилось – всё далеко вышло за рамки обычных житейских разборок.

 Я ведь продолжаю думать над словами того, третьего. И, проклятье – думаю даже над тем, что же за "предложение" он мне сделал, после всего случившегося.

 Любопытство сгубило кошку. Я оказалась очень любопытной кошкой, потерявшей всякую осторожность.

 За окном, ветви деревьев в инее – даже захотелось сфотографировать что-то в этом роде. Надо бы всё же свой аппарат иметь с хорошими объективами. И снова всплывают деньги. Деньги, которые зарабатываешь ты.

 Я достаточно отсиделась – пойду потихоньку наматывать метры и ждать 4-х часов – хотя точно ты не сказал – приедешь – не приедешь.

 Уже 3ч дня. Идёт тихий час. Жду твоего прихода – пусть ты и сказал, что может не получиться. Что же нам делать?

 Как хочется верить, что это больше не повторится. Мы оба так устали от этого. А сколько потерянного зря времени и денег! Я очень хочу, чтобы этот раз стал последним. Хотя бы просто потому что до этого я ни разу не пыталась писать тебе письма. А сейчас – это единственное занятие, кроме ходьбы, которое скрашивает моё время здесь.

 Перескочила ещё на один лист и буду его заполнять по ходу мыслей.

 Мы мало говорим, когда  ты приходишь и много едим. Последнее немаловажно. Корм местный уж очень специфический – типа с голоду никто не помрёт. Правда, дают яблоки в обед. С ними немного приятней местная процедура приёма пищи.

 На улице, как кажется, инея на деревьях только прибавляется, невзирая на ветер. Красиво, но и холодно на это смотреть. В палате сейчас не слишком жарко, как и в коридоре. Окна тут старые и заклеены так себе – лишь бы отмазаться, что такая операция была проведена.

 У меня тут одна больная, которая здесь второй месяц, попросила об одолжении – нужен конверт почтовый. Хочет написать дочери и(или) бывшему мужу.

 К ней за это время только раз приходила дочь – её бы уже должны были выписать, но раз никто не приходит, то выписывать некуда.
 Если не сочтёшь в тягость – купи один конверт. Она женщина вполне адекватная – из тех, что ходят за едой, выносят мусор и т.д. Пишу это на случай, если забуду при свидании попросить о том же. Но всё–таки это на твоё усмотрение.

 Как же медленно тянется время здесь и как фигово я вижу – свой почерк двоится в глазах.

 Пока заканчиваю писать – буду ходить и ждать.

 8.12....

 Идёт 8-й час утра. Побродила по коридору в течение часа с лишком. Сделала пару упражнений и за это разрешила себе присесть на кровать. Схомячила прямо с утра остатки сыра и несколько хлебцев с водой и кефиром, последнее яблоко съела. Яблоки были хорошие.

 Нет, последнее оказалось не последнее – там осталось одно из предыдущей партии.

 Во время прогулки опять думала и думала – а что делать – если на плечах голова и она, оказывается, ещё и думает, а не только пищу пережёвывает?

 Про аминазин ты всё же поищи – какие ему есть аналоги посовременней, и, может, побезвредней. Говорят, что это позавчерашний день. Мне реально нужно, возможно, лёгкое и безвредное снотворное.

 Вчера, правда, я действительно уснула почти сразу, как пришла со свидания – меня будили, чтобы я таблетку выпила, от которой, по идее, должна была заснуть. Смешно. Потом будили из-за того, что я захрапела. У меня, похоже, простуда, которая прячется где-то в груди. Сейчас нас пойдут считать – времени практически 8 утра.

 Ты - взрослый человек, как ты вчера мне сказал, имея в виду моё отношение к таблеткам.
 Да, взрослый, и не хочу повторения пройденного, но перед глазами пример – женщина, которая сама недавно легла сюда, а теперь хочет обратно. Она пила дома таблетки и всё равно пришла сюда через месяц. То ли таблетки были неправильные, то ли дома так плохо – непонятно.

 Сейчас она говорит, что хочет написать отказ от лечения, т.к. пришла сама. Я сама, по–настоящему, ездила в больничку другого города в марте и в эту – в мае. И там и там почти сразу захотелось обратно, особенно здесь. Впрочем, из другого города я рвалась домой из-за того, что внучка должна была родиться, и я успела на это событие. Зато сколько всего пропустила потом! Уже несколько месячных дат – разве что полгода не прошли мимо.

 Нас посчитали и можно снова выходить из палаты. К тому же - скоро завтрак.

 Сейчас уже 12ч. 4 часа до твоего визита.

 Завтрак был такой, что ничего не съела, кроме небольшого кусочка хлеба с маслом.
 Давали макароны, сваренные на молоке. Не знаю почему, но их есть не могу, почему-то противно. В то время как соседки по столу, с удовольствием, разделили мою порцию на двоих.
 Наверное, я избалована твоими визитами. Впрочем, я так и не могу почти никогда есть то, что тут готовят на обед в качестве второго. Даже тогда, когда ты ходил раз в неделю.

 Соседка по койкам сейчас сказала, что, во вторник, тоже идёт к врачу насчёт выписки, правда, врач у неё мужик. К ней сейчас приходили – угостила меня сосательными конфетками, хотя я и отнекивалась.
 Так что сижу сейчас, как тот поросёнок из мультика «с карамелькой за щекою». И ещё одна лежит сейчас передо мной.

 Поймала себя на том, что меня сейчас совсем не тянет общаться с местным контингентом, выяснять, кто и почему здесь. Как не тянет излагать свою запутанную историю.

 Ноги слегка гудят – присела и чувствую это.

 А за окном как-то резко пошёл снег. Красиво падает хлопьями, летящими наискосок. На дороге это, наверное, скажется.

 Пойду ходить дальше. Буду нахаживать километры в этом маленьком объёме. Сама уже планирую маршрут подлинней по нашему району после выписки. Собираюсь гулять часа по 2-3 днём, пока ты на работе и пару кварталов с тобой перед сном. Впрочем, вечером – это от тебя зависит – насколько ты захочешь пройтись.

 Сейчас уже 14.15 – меньше двух часов остаётся ждать на сегодня. Таблетками я закинулась, типа пообедала – условно-съедобным супом с хлебом, второе, на мой вкус, несъедобно совсем – взяли гречневую крупу, мясо, жир какой-то и сделали из этих продуктов та-а-акую бяку!

 А снег всё идёт и, похоже, туман поднялся с реки – как в такую погоду ехать?
 И всё-таки – сегодня 21-й день идёт и теперь уже меньше времени осталось, чем прошло.

 9.12.... Пошёл 3-й час дня. Ещё немного, ещё чуть-чуть до твоего прихода.

 Сегодня с утра решила ничего не писать – думала, что ничего нового всё равно нет – интерес мой к психам-сотоварищам сильно ослабел. Но всё же продолжу этот Вестник психиатрии для отдельно взятого 6-го отделения. Да и время до начала часа Х убить надо, а я весь день только и делала, что ходила – часов 5-6 непрерывной ходьбы сказываются: гудят ноги и побаливает спина.

 По поводу наших с тобой отношений ничего нового не придумалось: нам обоим надо побольше терпения, доверия и взаимоуважения. Если своим клиентам ты не обязан объяснять, что ты там делаешь с их компами, то мне должен разъяснить всё, что вызвало мой интерес. Если мне будет недоступно понимание того, что надо разъяснить – я скажу об этом и вместе подумаем, что тут можно сделать и так ли мне надо это выяснить. Мы с тобой сейчас типа две братские республики, одна из которых существует за счёт другой.

 А вот новости 6-го отделения: сверху из мужского отделения (5-го) приводили трёх мужиков. Их позвали после безуспешных попыток что-то сделать с телом слоноподобной старухи, которая лежала на полу, возле своей койки.
 Она, эта слониха, каким-то образом умудрилась упасть и лежала абсолютно неподвижная, никак не помогая попыткам как-то сдвинуть её с места. Мужики её быстро водрузили на кровать.
 Как это было, я смотреть не стала. Стоит добавить, что эта туша была голой. Санитарки ещё ворчали, что она никакая не психическая и должна лежать в обычной больнице или дома. Но родственники её говорят, что она дома безобразничает.
 Вот уж загадка – как у неё это получается, при том, что она не двинула ни рукой, ни ногой за всё время спасательной операции. Старуха эта из третьей палаты. Эту палату можно назвать геронтологической – сплошные старухи разной степени бодрости – лежачих там двое (кроме слонихи, ещё довольно упитанная тётя со сломанной ногой).

 Ещё: девица отвязная, которая постоянно устраивает какие-то показательные выступления, через пару-тройку дней после начала переписки, засобиралась замуж за 17-летнего корреспондента. Самой ей 32. Посвящает всех, в радиусе действия своего голосочка, (очень громко) в подробности романа.

 Записки тут, оказывается, передают туда-сюда те, кто ходит на кухню за пропитанием.
 Я, к счастью, эту девицу вовремя отшила, а то она бы уже исписала всё, что у меня есть, да и ручку бы прихватизировала. Хорошая, кстати, ручка. Ты заметил, что она до сих пор не кончилась?

 Девочка эта молоденькая стала немного поживей и что-то говорит – вижу её, гуляя по коридору.

 Мне уже страшно хочется выйти на свободу 11-го числа. Хорошо бы и 10-го, но там, наверное, будет сложно – как раз, говорят, должен мужик на работу выйти.

 Строю планы – в основном, насчёт гуляния и приёма таблеток. Видимо, нужно будет всё же записаться на приём к районному психиатру и поговорить с ним насчёт таблеток.

 Сижу вот – убиваю время – интересно – сколько там уже натикало. Думаю, как же быть дальше, как жить после всего случившегося за последний год. Я должна собрать в кулак всё, что мешает нормальной жизни. Тебе, видимо, надо сделать то же самое в отношении меня. Если что-то тебе не нравится, не молчи, говори. При этом желательно, чтобы ты избегал давящего тона. Пусть этот тон будет примиряющим, совещательным.

 10.12....

 Листков много ещё – пиши и пиши. Сейчас уже полтретьего – таблетки поздно начали давать – ещё народ за ними стоит, а я вот уже закинулась и решила ещё убить сколько-то времени на эту писанину, которой пытаюсь что-то рассказать, доказать, дать понять себя лучше.

 Я тоже думаю – как я могла поднять на тебя руку и не только руку. Но ты для меня в этот момент был именно вредителем, сознательно испортившим мою вещь (комп я считала своим в счёт долга – вспомнилась наша летняя договорённость насчёт его цены. Цену называла я, а ты сказал, что она справедливая).

 Конечно, если не разводиться, то комп общий и права на него равные, как и на всё остальное имущество. Но меня уже точно понесло. Понесло именно, когда я, после твоего упрёка и намёка, что В. просто так никому ничего не делает, заплатила В. и стала снова считать, что мы с тобой две отдельные единицы и ты мне должен, как и договаривались, энную сумму.

 Сейчас я так не считаю. Вернее, если мы не разводимся, то эта договорённость как бы теряет смысл. Но деньги на карточку и в этом случае, как я считаю, должны поступать регулярно.  Насчёт пин-кодов твоих карт – это хорошо, тем более, что ты знаешь про мою карту всё и даже телефон твой, которым ей можно управлять. Мне нужен какой-то запас прочности на чёрный день или нам нужна энная сумма, наоборот, на светлый день – ещё одна поездка на сказочный остров, например.

 Я это постоянно твержу, как попугай, и почти с нулевым эффектом. Не перечисляя эту энную сумму раз в месяц (неважно сколько – важно, чтобы регулярно) ты только утверждал меня в мыслях, что ты жмот, как и твоя мама. Надеюсь то, что я захотела в 50 лет иметь отдельный счёт и какую-то финансовую независимость, не даёт тебе права сравнивать меня с той же твоей мамой. Зарплаты у них с твоим отцом были разные, а деньги на книжке одинаковые - сколько ему - столько и ей.
 Та, по её выражению, всю жизнь копейки считала, оттого и рано поседела. Я тоже уже седею, пусть не так радикально, как твоя мама. Но седею из-за этих психушек  в первую очередь, а потом уже от других причин.

 Насчёт денег пока всё.

 Перейду в режим акына. Я сейчас сижу на своей койке и пишу это. Одна из соседок по палате ходит туда-обратно по относительно широкому проходу между рядами коек. Другая её за это упрекает – мол, та топает.
 А вот  раздался истошный крик: Мама! Это одна из соседок щипнула другую за мягкое место, потом разразилась руганью та, которую ущипнули.

 Из событий общеотделенческих: сегодня сюда поместили Маугли.  Её, довольно прилично одетую, пытались отвести на обед, а она не шла. Её вообще-то Галей зовут. Теперь она в первой палате. Но самая поганая пациентка там не эта Галя-Маугли, а некая Тихонова, которая постоянно шарит по чужим койкам, сдвигает их с места и т.д.

 Я немного тоже приболела – не знаю, кто из нас кого заразил – я думаю, что заболела, просидев долго в комнате для свиданий в лёгкой одежде. Но вроде очень кстати пришёлся гранатовый сок и мне уже относительно неплохо.

 Ещё из новостей – приходили две студентки-медички – видимо, проходят практику. Постояли-посмотрели, посидели-послушали (не меня – меня как раз не тянет ни к какому общению здесь).

 Был обход – во время его моя соседка насчёт выписки заикнулась – ей сразу отказали и я по этому поводу расстроилась – не знаю, чего ждать от завтрашнего дня. До 10 утра следующего дня считаю часы – теперь где-то 3 и остаётся, стало быть, 19 часов до час Х.

 Насчёт твоего возможного визита – стараюсь сильно на него не настраиваться – тебе точно подлечиться бы не мешало, да и дела надо делать. Но ты меня уже избаловал насчёт вечерней еды -  я уже три раза подряд пропускала ужин без всякого сожаления. Вчера пришла со свидания и почти заснула, таблетки перед сном пила на автопилоте.

 Такие вот пироги с котятами – их ешь, а они пищат…

 Сходила в коридор, глянула на часы, оказывается, уже почти полчетвёртого – т.е. 18,5ч до завтра, когда придешь забирать меня отсюда.

 Сегодня на обходе врач сказал, что на завтра планируется много отпусков. Я его ни о чём не спрашивала, как и её – это он сказал другой соседке по палате, отказывая ей в отпуске. Я постаралась вести себя тише воды, ниже травы и, вроде, получилось.

 А сейчас я напишу страшную клятву: я больше никогда не подниму на тебя ни руки, ни ноги. Сунь мне это под нос, если нарушу это обязательство.
Агрессия из меня пёрла – это точно. Но такой меня сделала больничка, это четвёртое отделение. Бесследно такие вещи не проходят.

 И ещё раз: Постарайся претензии ко мне высказывать корректным тоном, не дави на меня голосом. Я понимаю, что это трудно сделать, но надеюсь, что больничка изменила не только меня, но и тебя.

 Я сейчас со стыдом вспоминаю, как я себя вела и что говорила и тебе лично, и в машине. Расстраиваюсь и из-за звонка В., то, что зря написала Е. (к сожалению, почему-то не помню точно, что именно, кроме вопроса о С. – почему он пропал из контактов). Того, что сказала Н. (надеюсь, что она меня правильно поняла).
В общем, казню себя по полной – строю планы – перед кем и как извиняться.

 11.12....

 Сегодня снова решила заняться писаниной после обеда, в начале тихого часа, Думаю, может, прикорнуть потом немного – раз вечернего визита сегодня не будет.

 Знал бы, где упасть, соломки бы подстелил. Это про нас.

 Сейчас вот запоздало думаю – надо было тебе у врача спросить – нельзя ли с утра пораньше 9 выписываться. Сегодня здесь с утра двое так ушли. Одна и не завтракала даже. Сейчас это уже спрашивать поздно – разве что попробовать в четверг с утра позвонить. Эта самая Д.А. с 8 на работе

 Впрочем, часом больше, часом меньше, не имеет значения, когда речь идёт о таких сроках как месяц – сегодня 24-й день, а выпишут на 26-й - получается, как в первой больничке.

 Из новостей психических: старуха лежачая со сломанной ногой из третьей палаты, устроила истерику – орала, как резанная, потом укол сделали, она замолкла, но, через какое-то время. каким–то образом, очутилась на полу, изображая из себя особу при смерти – высунула язык и закрыла глаза. Закрытые глаза её и выдавали (веки дрожали). Так она повалялась-повалялась, а потом всё же её подняли. А вот та толстая старуха, похоже, и правда была при смерти, когда её выносили. Я мельком услышала про неё «агония».

 У нас-то палата, как я говорила, практически вся вменяемая. Сегодня вот узнала, что одна из самых вменяемых в палате (та, которая назвала тебя видным мужчиной) по профессии радиоинженер, только заканчивала местный политех. Это она у меня спросила – кто я по образованию.

 Сегодня солнечно – взглянула нечаянно на небо и увидела много мелких серебристых облачков, выстроенных в линию – так след от самолёта размыло. Раньше такого видеть не приходилось. Меня тут уже спрашивали – не песни ли я пишу. Я сказала, что пишу мужу на самом деле – убиваю время таким образом.

 Ещё раз глянула в окно и увидела, что берёзы, верхушки которых торчат над следующим корпусом, увешаны как бы светящимися лампочками или сверкающими камушками – видимо, блестит намёрзший лёд.

 Вчера наблюдала за окнами напротив, на втором этаже, и убедилась – здесь даже есть небольшие палаты – койки на 2-3-4(точно не более 4-х). Это в 7-м отделении. Там, говорят, сделан евроремонт, есть плазменный телевизор. В общем, типа, совсем не 4-е отделение.

 Обратила внимание тех, кто не спит, на светящиеся берёзы и тут же получила предупреждение от тех, кто пытается спать. Скоро я сама попытаюсь это сделать.

 А пока: Маугли-Галю сегодня выводили и на завтрак и на обед. Здесь она ходит одетая и не пытается снять с себя одежду. И что-то я такое мельком услышала, как санитарка ей говорила, что её давно не было видно. Вообще-то, это отделение ориентировано, в основном, именно на тот район, где ты и видел как-то мать этой Гали.

 Санитарки с ней нормально обращаются. На ней памперс пододет под штаны. В 4-м она всё с себя постоянно срывала и крутила над головой этим жгутом из тряпья. Сейчас как-то ходит в том, в чём поступила. Но кормят её с ложки. В общем – эпопея её в психушке продолжается. Как и моя.

 Я всё кодирую себя на неповторение пройденного. Пожалуйста, оставайся для меня хорошим навсегда, сколько бы ни было отмерено мне или тебе. Это в твоих силах, как мне кажется. Надо достойно встретить год с несчастливой цифрой.
 До меня, кстати, только сейчас дошло, что меня выпускают, должны выпустить, в день, когда М. стукнет 29 лет.
 Как пробежало это время»! Я что-то часто вспоминаю ту хибару, где я залетела.. Тогда была решена участь старшей дочери – она должна родиться, раз уж так получилось. Обе наши дочери – незапланированные, что не делает их глупее, некрасивее и т.д.

 Нам есть чем гордиться, когда речь идёт о наших детях. Вот только покоя не даёт твоя фраза, надеюсь, необдуманная, что только благодаря тому, что ты на меня давил постоянно, у нас выросли хорошие дети.

 А мне вот почему-то кажется, что это не так. Выросли хорошие, потому что ими занимались: читали книжки на ночь, покупали правильные игрушки. (Часть игрушек, правда, не покупали – они были твоими когда-то) Гуляли с ними вместе. Это всё есть на многочисленных фотографиях.
 Пусть я никогда не прощу себе некоторых вещей, которые я делала по отношению к старшей, в день рождения которой я должна выйти на свободу.
 Очень надеясь, что в последний раз по такому профилю.

 Пока заканчиваю эту писанину – попробую на бочок и молчок.

***

 Продолжаю уже в половине шестого – в ожидании ужина. Потом часа полтора-два надо ждать таблетки.

 Пишу сейчас почти наугад – строчка, размытая перед глазами. Надеюсь, что не совсем подсажу зрение.

 Гуляла по коридору и всё думала – передумывала. Всплывают эпизоды то оттуда – из 90-х, то ещё из 80-х. Самые счастливые времена, на мой взгляд – Л-к. Недаром он мне ещё долго снился.  Та квартира, пусть юридически нашей не была - была всё же первой НАШЕЙ  квартирой. Небогатой, но всё, что надо, в ней было. Главное, что в ней было чисто. И там родилась наша вторая – упрямая девчонка, которая невесть каким путём получилась и так долго не желала смотреть на этот мир, что снаружи.

 Теперь вот на этот мир уже 7 с лишним месяцев смотрит её дочь.

 Почему-то вспомнила женщину, которая у нас комбезики купила,  из которых М. выросла. Как она тогда нашей «бедной» обстановке посочувствовала – даже ковров нет.
 А у нас было всё, что надо. Я ещё учиться в ЗНУИ пробовала, как и ты, в то время. Это было время, когда я ещё любила фотографироваться, пусть часто и не нравилась себе на фото. Надо нам как-то сесть и посмотреть то, что наснимали тогда. И посмотреть, что наснимали потом. Может, в эти новогодние праздники этим и заняться?

 Столько я ещё ни разу не писала – зато незаметно прошло время до ужина. Я сижу отужинавшая, с чищенными зубами и думаю, чем бы заполнить этот лист.
 
 Да, нам есть что вспомнить хорошо. Первый год в этом городе, до ссоры с соседями, был неплохим.
 Потом эта холодная и не очень холодная война с ними в начале 90-х. Период, когда всю страну трясло. Шоковая терапии -  мы выдержали это, хотя надлом случился именно тогда. Мне показалось, что ты не можешь меня защитить от хамства хотя бы соседа.
 Я на кухне прошипела нехорошее слово, которое до этого ни разу не употребляла по отношению к тебе, а ты в ответ сказал «змея».
 Я потом, ночью, лёжа рядом, думала – что-то поломалось в отношениях, раз я смогла тебя так назвать. Тогда-то, я и занялась вышивкой относительно серьёзно.

 Прости – в 90-е я с тобой не была настолько стойкой, как это требовалось. Но наша семья устояла – помощь родителей была увесистой с обеих сторон. А им было тогда столько, сколько нам сейчас…
 Люди, которые ещё многого хотели для себя.

 Пожить, наконец, для себя – но тут 90-е и надо помогать взрослым детям. Впрочем, твоя мама тогда  жила, да и сейчас живёт исключительно для себя – внуки ей были нужны для самоутверждения. Впрочем, любить она их любила и любит, но по-своему.

 А, впрочем, что это я опять о ней?
 Да, наверное, потому, что не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, а дети вполне справедливо сказали: – Это всё из-за тебя.
 Боюсь, что теперь они всё равно так скажут, как бы всё ни обернулось дальше.
 В общем – пироги с котятами ещё раз. Это моё коронное блюдо.

 11.12....

 Кошмар! Полный песец – до сих пор не дают таблетки, а времени уже 10-й час вечера. Я сижу и почти сплю. Помоталась туда-сюда достаточное количество раз. Наверное, уже диагноз «неусидчивость» себе обеспечила.

 Ну вот – зовут на уколы (не меня) – таблетки, стало быть, выдавать будут ещё позднее. Примечательно то, что какое-то оживление проявилось, как только я села за эту писанину.

 А вот что я сейчас вспоминаю?

 Л-к постоянно. Вот вспомнила, как везли из Москвы рыбёшек и очень мало живых довезли – но вот сомики, которых всё же довезли, даже потомство дали. Наверное, нам стоило бы снова завести аквариум, но строго по науке и достаточно большой, чтобы за его состояние не очень беспокоиться. Обязательно с внешним фильтром. В общем – надо тебе это увлечение возобновить. Рыб можно довольно долго не кормить, даже полезно для их здоровья.

 Что ещё может прийти в голову сонного человека? Живу в режиме ожидания – идёт обратный отсчёт – 19 часов остаётся до твоего завтрашнего визита,  к которому у меня уже приготовлена солидная пачечка исписанных листков.

 Вспоминаю первые годы здесь. Малосемейка, двое мелких детей. А мы гуляли до реки, ездили в центр – в общем, как-то жили. Даже на Никольского сходили. Пел в нашем ДК. Теперь почему-то там никто подобный не выступает. Или уже зал так переделан под кинотеатр, что это уже невозможно.

 Таблетки начали давать – здоровенная очередь желающих закинуться и откинуться. Мне придётся ждать, когда она подрассосётся.

 Вспоминаю Байкал – увы, там были ++ но были и --. Мы там поругались сильно на Комете, под шум двигателя – была бурная сцена. Конкретно из-за чего – не помню, помню только то, что я за что-то разозлилась не на шутку, до слёз, и орала там что-то вроде: Как мне надоело, что ты на меня давишь!

 Как говорится – из песни слова не выкинешь.
 Потом, вроде, неплохо было. Палатка на четверых. Мы ещё там матрас чей-то прихватизировали и стали настоящими «матрасниками», как Р-вы рассказывали про деление туристов на кланы. Почему-то это вспомнилось сейчас, а вот вчера вспомнилась такая вся из себя Маша, которая там, на Малом море, притягивала взгляды всего мужского контингента. Интересно – ты её помнишь?

 12.12.... Интересная дата сегодня. Сейчас 11-й час утра- немного не дождалась, а то бы ещё и 12ч было дня – совсем интересная дата, а ещё. Если 12 ч 12 мин 12 секунд!

 Гуляю с утра по коридору.

 С самого утра, приблизительно час, занималась штопкой слегка порванных джинсов соседки по палате. Время тогда прошло совсем незаметно. Когда делом занят, перестаёшь чувствовать время и оно летит быстро.

 Когда пишешь, то, примерно, то же самое – главное, можно не мелькать в коридоре туда-сюда. Хожу и всё удивляюсь сама себе – как убеждала саму себя в невероятных страшных вещах и всё пытаюсь закодировать себя же от повторения пройденного.

 Той соседке по палате, которой штаны зашивала, на год больше, чем мне. Два раза была замужем, но без детей. Это она закончила местный политех. За что она здесь – не спрашивала.

 Сейчас снова пойду мерить коридор шагами – в палату вообще-то заходила из-за того, что был обход. На меня никто не обратил внимания, как я и хотела. Надеюсь, что всё и завтра будет без эксцессов.

 Сейчас уже пошёл третий час дня – только что закинулась таблеточками. Решила посидеть-отдохнуть-пописать этот то ли дневник, то ли исповедь, то ли покаяние в грехах.

 Сегодня опять приходили студентки – изучали местную фауну. Ту женщину, которая всё телефон ищет, одели в памперсы и больничный халат. Но сейчас она снова ходит в красном, который ей с утра принесла дочь. Дочь ходит часто, можно сказать, постоянно, но мама так и не приходит в себя, а что-то даже хужеет – раз уж до памперсов дело дошло. Не дай Бог до такого дойти.

 Вообще - смотрю на местных старух (тех, кому явно за или очень близко 70) – очень немногие достойно выглядят. Чаще всего это готовая карикатура – Бабу-Ягу можно играть без грима – разве что глаза поменять на более осмысленные. Ведь Баба-Яга не красавица, но идиоткой её никто не называет.

 Хожу и всё думаю – нельзя, нельзя больше попадать в такое заведение. Ты не заслужил такого - раз в два-три месяца ездить через или каждый день в больничку. Дети мне и так уже не простят того, что я уже успела натворить, считая, что, если я им что-то объясню, то они меня поймут. Но они не поймут, да и не обязаны понимать.

 Питер мне помнится светлым пятном в биографии. Правда, мы тогда так «объелись» впечатлениями, что досрочно домой решили смотаться, послав багажом какую-то часть вещей, купленных там. М., наверное, всё же что-то помнит, раз её туда так тянет ездить.

 На улице сегодня снова светло и морозно. Ледышки на берёзе так же ярко горят, как и вчера.

 Всё же ещё раз про старух – это те, кого жалко больше всего. Особенно, если у них началось то, что называют старческой немощью. Я не хотела бы в таком возрасте так выглядеть и не хотела бы быть в таком месте – ведь их тут точно не лечат, а просто содержат родные, которым так удобно (например, нет денег на постоянную сиделку).
 Вообще, уж лучше всего такое пожелание самой себе – если смерти, то мгновенной…

 В общем, понесло не в ту степь, хотя мысли именно такие после вида этой категории больных. Они в основном молчат и писают в памперсы. Б-р-р-р…

13.12....

 М. надо поздравить с Днём рождения. Надеюсь, сегодня у меня будет такая возможность. Не думала, что буду сюда сегодня что-то писать, но привыкла уже убивать таким образом время. Жду вот сегодня, когда придут посчитают. Просто так тупо сидеть на кровати влом.

Пришли и посчитали – вроде как можно выходить.

***

 Муж приходит сначала через день, потом начинает ходить каждый день и ему интересно, что я пишу. Пусть не очень приятные для него вещи, высказываю  претензии к нему и не забываю – отчего же здесь нахожусь. Но мы больше не враги друг другу – я ему не враг, а он настоящий друг для меня.

 Обходы в этом отделении совершаются ежедневно – эта молодая красивая докторица и завотделением – плотный усач. Не пытаюсь обратить на себя их внимание, только однажды спрашиваю – нельзя ли, чтобы разрешили здесь работать. Докторица интересуется какую работу я хочу делать и, узнав, сразу и наотрез отказывает. То есть ничего другого не остаётся, как писать письма. Пишу до самой выписки, отлежав 25 дней. Это немного по местным меркам.

 Я на свободе. Относительной свободе. Грабли на месте, но стараюсь обходиться с ними как-то иначе. И это у меня получается. Получается довольно долго – пусть после выхода снова заглядываю в почту. Заглядываю и вижу и то самое "Предложение" и ещё одно сообщение.

 Лёжа в больнице, договорилась сама с собой, что ничего больше не напишу, если там не будет новых сообщений. Но они есть – эти письма.
 "Предложение" и письмо, которое начинается: Ну, всё – надоело ждать…
 
 Читаю "Предложение", – нет сомнения – он прочитал «бедная я, бедная» и, вроде, «пожалел» меня. Суть "Предложения" – кинуть мужу бумажку, что он ничего мне не должен и ехать к маме – ждать его, этого принца. А он не замедлит приехать...
 Мне не нравится концовка Предложения. Почти два месяца он, однако, ждал, пока отвечу – целых две больнички прошла я за это время.
 Дико смешно - буквально: Он бы мой ответ месяц дожидался...

 Обмениваемся парой сообщений всё же...
 Прошу его, даже умоляю, впервые за всё время, не говорить мне ничего такого, что может вызвать очередной стресс, прошу о человеческих словах прямым текстом. Неважно каких, главное, нормальных, без издёвки и подтекста.
 Но нет, не стоило умолять...
 Он задевает меня всерьёз - называет мою жизнь убогой. Да, она стала такой, за время общения с ним... Согласна...
 Замолкаю, снова условившись сама с собой, что ничего не скажу в течение трёх месяцев.

 Больнички кое-чему научили меня – надо спать, надо высыпаться. Лечение в больничке - лечение сном. Таблетки обладают снотворным эффектом – в больничке я начинаю спать хотя бы как-нибудь.
 
 Таблетки пью по собственной схеме – вычисляю те, от которых засыпаю, и пью одну на ночь – до апреля. Мне хватает этой одной - даже после неё, с трудом продираю утром глаза. Без таблеток спать я уже совсем не могу.

 Пару раз за зиму выбираемся с мужем в театр.

 На сцене идёт лёгкая комедия положений - один мужчина мечется между двумя женщинами. Вроде бы любит обеих. Смех, то и дело, раздаётся в зале, особенно заразительно хохочет пожилая женщина, сидящая недалеко от нас. А я, с огромным трудом, подавляю желание - встать и уйти.
 Мне не смешно, ни капельки не смешно. Ни одной шутки, ни одной актёрской гримасы, которая кажется смешной. Мне больно почти физически.

 Ещё один поход в театр - снова комедия. Компания скучающих снобов собралась, чтобы посмеяться над особенно нелепым человеком, специально приглашённым для этой цели. Снова смех в зале. А мне... Я мучительно жду, когда это, наконец, закончится. Всё ясно с самого начала... мне снова не смешно - просто очень больно...

 Ничего не пишу всю зиму – ровно до начала весны. Потребность сказать что-то не исчезает – столько всего помню, что не мешало бы забыть. Забыть, но как? Уверена – он живёт со мной в одном городе, в одном районе – каждый день проезжает под окнами на работу и с работы.

 О больничке не забываю - страх перед ней пропитал моё сознание. Забыть не получается - случайно, с мужем, видим кусочек из местных новостей. Изображение на экране намеренно смазано, но сразу узнаю знакомую личность.
 Плотного усача берут за взятку в его собственном кабинете. Он согласился за деньги положить в своё отделение мать просительницы, которая его так сдала.
 Посмотреть бы на эту просительницу... Много там таких женщин, чьи родственники так удачно пристроили своих близких людей. Не берут в другие больницы - тогда можно в эту, хотя бы за деньги... Часть из этих сданных стоит горой за тех, кто их сдал...

 Больницы боюсь, но помню слова Маркеловны про таблетки - от трёх месяцев до полугода. Отсчитывая три месяца, почему-то уверена, что тот, другой, моё страшное наваждение, не забыл меня. По-прежнему, засыпаю и просыпаюсь с той же мыслью, на которой провалилась в сон.
 Непонятно самой - любовь это? желание что-то доказать? желание выяснить - кто так завладел моим сознанием, даже душой?
 Кодирую себя на неповторение пройденного. Муж - не монстр, моё наваждение - живой человек, а не полубог, но, всё-таки, во мне осталось то непонятное, что толкает меня на продолжение попыток что-то прояснить для себя.
 Начинаю писать – ответа нет, но письма уходят – адрес остался.

 Пишу и чувствую – муж меняется после каждого письма. Я не умею врать и не могу ничего долго скрывать – после первого же письма сообщаю, что сделала страшную глупость, не конкретизируя какую.
 Муж, мне кажется,  знает – что это за глупость. Знает, но молчит. Пишу редко – сначала раз в месяц, и, явственно, вижу связь между поведением мужа и своим письмом. Мы, по-прежнему, гуляем и разговариваем, но он ничего не спрашивает.

 А я уже снова почти не сплю больше месяца – в апреле перестала пить даже эту одну таблеточку и пытаюсь бороться с бессонницей другими методами – от них очень мало толка.
 Сна снова почти нет, я в панике, но упрямство  мешает принять единственно верное решение – вернуться к таблетке на ночь.
 Или, что правильнее всего, - забыть всё и жить снова...
 Но на деле это неосуществимо - я забываюсь сном ненадолго и прихожу в сознание ровно на той самой мысли с которой заснула? отключилась?.. Самое главное, что причина, по которой не могу спать, никуда не делась - мне всё ещё есть что сказать этому проклятому Ему, не знаю кому.

 Звоню Архипычу, пытаюсь советоваться с ним, жалуюсь на отсутствие сна, на ужасные условия в нашей больнице – тот рекомендует идти к районному врачу или приезжать к нему.
 В больничку не хочу, но таблетки не принимаю. Хотя, поймав себя на очередной крамольной мысли, всё же закидываюсь по полной программе - всё, как в больнице. Никакого положительного действия не чувствую.

 Письма пишу всё чаще – семь писем – почти с начала весны до её конца. Ощущение, что я хлещу словами этого человека, а он молча подставляет щёки. Хочу, чтобы он ответил, не молчал, или всё же убрал этот адрес.

 Догадка, что адрес существует как раз для того, чтобы контролировать мои действия, кажется не такой уж безумной.

 Наконец, после особо провокационного письма, получаю ответ. (Спрашиваю его, что же он, изображая такого кобеля, оказался такой сукой).
 Получаю ответ, а на следующий день вижу под окнами его машину, а потом и его самого - очень сильный удар по моему здравомыслию. Слишком удачное стечение обстоятельств - мой бессонный мозг снова перегрет и ощущает такие совпадения, как знак свыше.
 
 Кончается взрывом – муж сообщает, что каждое моё письмо тут же приходит к нему на почту, приходит уже очень давно - со второй моей больнички. На мой ящик настроена автоматическая пересылка.

 Мне на самом деле трахали мозги с двух сторон, понимаю я - один молчал о пересылаемых письмах, но не умел этого толком скрыть, другой - читал всю мою почту. Вот они - этот плюс и минус. Вот он - источник паранойи.

 Снова не сплю и снова делаю выводы ни на чём, кроме моего твёрдого убеждения в их верности, не основанные. Учение Маркса-Энгельса всесильно, потому что оно верно…

 Снова и снова оправдываю этого человека, снова и снова ищу причину - с чего всё началось?
 А началось - с ревности. А ревновал муж - значит, он и виноват. Снова всплывает обида на мужа, снова кажется – это он заставил меня вести эту переписку – и прямо и косвенно.
 Заставил, потому что знал, кто этот человек. Заставил, потому что он монстр, который использует женщин в своих целях – у него было что-то с женой этого из интернета.
 Фамилия его заместителя совпала с нашей не просто так - это причина, по которой он начал говорить со мной...

 Он, бедный, очень любил свою жену и, только поэтому, вышел на мою страничку – посмотреть, что за жена у его заместителя. Он, несчастный, просто пытался мне объяснить, что за существо мой муж – как я этого не понимала раньше?
 Он, бедненький, очень много работал и ничего не мог, приходя с работы, но очень любил свою жену и поэтому оплачивал ей даже сексуальные игрушки – одной из которых был мой муж.
 Муж, которому я верила, муж, от которого у меня двое очень хороших детей.
 Я – исключительно терпеливое и заботливое создание – так долго терпела и терплю всё это, но даже у меня терпение может закончиться.
 Что касается сна – поняла – мне не нужно спать столько, сколько спит обычный человек.
 Я особенная – мне достаточно одного-двух часов забытья за ночь и я - как огурчик.
 
 Вся киплю внутри, внешне пытаясь вести нормальную жизнь - говорить с мужем предельно корректно, готовить вкусные обеды и завтраки, и ужины, что-то делаю на даче.
 Навещая детей, изо всех сил стараюсь делать правильное лицо...
 Но наталкиваюсь на стену непонимания и неприятия - муж всё-таки живой человек, а никакой не ангел-телепат...

 А у моего любимого скоро день рождения - наспех, но тщательно, заканчиваю маленький подарок для него. Иду на почту и отправляю его первым классом.
 У самого окошечка размашисто пишу фломастером с исчезающими чернилами на открытке ручной работы - "С Днём рождения, Любовь моя!"
 Надпись должна исчезнуть, но если почта сработает быстро - он успеет прочитать... Им надо только перенести этот пакет через дорогу...
 Открытка пролежала у меня много лет - она стоила немало - не рядовая поделка, а самая настоящая художественная работа, к тому же, отвечающая моему вкусу и даже изображение на ней перекликается с моим псевдонимом в Сети.
 Пишу адрес фирмы и его имя на пластиковом конверте. Я снова счастлива - я, наконец, сделала свой выбор.

 ... и, наконец, нарыв прорывается.
 На следующее утро, не спав всю ночь, готовлю завтрак и пытаюсь поднять мужа раньше обычного – он не встаёт. Накануне мы разошлись на прогулке – после того, как я снова задала один из страшных вопросов, навеянных бессонным безумием.
  Зазываю мужа, описывая как вкусно то, что я приготовила, уговариваю встать и оценить это, пока всё горячее, но он не реагирует.

 Тут у меня снова происходит щелчок – мне ясно – что делать дальше. Я должна идти на дачу и жить там – я сумею там всё обустроить. Сумею там прокормиться. Это будет моё место жительства. Будет развод - оставлю за собой дачу - там, наконец, встречусь с ним, с любимым.
 Решено - ухожу жить и работать на дачу.

 Беру зонтик – на улице идёт дождь, пакет с шоколадкой и бутылкой воды. Кладу карманные деньги в нагрудный карман куртки - там лежит телефон. Я - Мэри Поппинс - я устала перевоспитывать маленького мальчика, которым является мой муж. Ветер переменился и я отправляюсь в путь.
 Бодро отшагиваю почти двадцать километров, под мелким дождём, тихим шёпотом разговаривая с ним, моим любимым.

 Незадолго до конца пути, рядом останавливается "Газелька" - шофёр предлагает подвезти - я не пыталась его остановить, шла по пешеходной стороне дороги.
 После недолгого колебания, сажусь в машину и, за три оставшихся километра, успеваю выплеснуть большую часть эмоций.
 То, как я говорю о муже, поражает водителя - так обычно говорят о женщинах.
 К тому же, в выражениях я не стесняюсь - даёт о себе знать череда моих заходов...
 Я зла сейчас - очень зла на него.

 На даче развиваю бурную деятельность - жгу то, что считаю мусором, в железной печке и стаскиваю весь металлический хлам в одно место. Надо сдать лом, мне нужны деньги. Периодически звоню и посылаю смс тем близким, которые хоть немного в курсе происшедшего. Деньги на телефоне стремительно подходят к концу.

 Делюсь своими проблемами с соседями по даче.
 Внутренние тормоза сорваны напрочь - обнажаю перед соседкой всю свою подноготную. Та, кажется, верит, по крайней мере, отчасти; сочувствует; удивляется, что муж какое-то время совсем, казалось бы, не вспоминает обо мне - не звонит, не приезжает. Ночую у неё на даче, она же обеспечивает мне пропитание, кроме того, что в готовом виде выросло у меня на участке. Я ничего не прошу, она сама предлагает и стол, и кров на ночь - ключей от домика я не захватила, на дачу пробралась через два забора.
 Оказалась достаточно нормально выглядящей, чтобы мне поверили и пустили через свой и соседский участок люди с соседней линии. Оказалась достаточно разумной, чтобы они же доверили мне коробок со спичками. Оказалась вполне соображающей, чтобы не устроить пожар. Но недостаточно разумной, чтобы правильно и адекватно общаться с самым родным, самым близким...
 В одно сливается придуманный мной и реальный мир. В этом мире муж снова - сексуальный монстр, жадина из жадин, шпион из шпионов, а мой любимый - бестелесная сущность, бесконечно близкая и бесконечно далёкая для меня.
 Я беседую мысленно только с тобой и никто нас не разъединит...

 Через два дня оказываюсь в больнице – на дачу приезжает скорая, вызванная мужем.
 В скорой еду, сопровождаемая двумя полицейскими - мужчиной и женщиной. Не умолкаю ни на минуту - снова страшно весело.
 Муж едет за скорой - кокетливо машу ему ручкой и посылаю воздушные поцелуи.
 Я весёлая, я очень весёлая - внутри я такая рыжая, что аж красная - поэтому он снова и снова сдаёт меня в больничку, но поэтому он и не может без меня долго... Я точно знаю - он снова придёт ко мне через пару дней, - говорю этим служителям порядка.

 Чумазая, в порванных пляжных босоножках, в ссадинах от многочисленных деревяшек и железок, от которых пыталась избавиться на даче, - в первый раз принимающий врач предлагает мне помыться в ванной.
 Ванная приёмного отделения блещет чистотой - по сравнению с ванной в четвёртом отделении.
 Долго размываться мне не дают, но на кого-то я становлюсь похожа после этой процедуры. Ссадины обрабатывают зелёнкой - я вся в боевых шрамах.

 И снова знакомое четвёртое отделение. Оксанка всё ещё тут...
 Очень быстро меня переводят в знакомое шестое отделение - гламурная заведующая не хочет иметь дело со мной. Кажется, она даже устраивает обмен - готова взять вместо меня кого угодно. Вроде бы я американский шпион, которого поменяли на советского разведчика...
 В шестом уже во второй раз, с полугодовым перерывом, а контингент почти не изменился. В основном - знакомые всё лица...

 Адекватная женщина-радиоинженер... попадается мне одной из первых, кого хорошо помню. Рассказывает про виолончелистку, которой, всё-таки, уже здесь нет. Говорят, она теперь в женском монастыре.

 Вспоминаю, как изощрённо та костерила матом  заведующего: Гнойный пидарас, - не самое крепкое её выражение.
 Как через форточку перекрикивалась с мужским отделением, стоя на окне, в чужой палате.
 Как, в ответ на типично мужской жест - демонстрацию своего мужского достоинства одним из её визави, быстро повернулась задом к окну, сдёрнула с себя штаны и продемонстрировала свои прелести...(Многие возмущались - позорит всю палату, к тому же ту, где она даже не лежит).
 Как страшным матом посылала собственную мать, пришедшую поздно вечером - та хотела поговорить через окно в конце коридора...
 Как выпрашивала сигареты, залезая в неоплатные долги перед многими и многими...

 Так вот, оказывается, кто иногда скрывается под аскетичной чёрной одеждой...

 А сама женщина-радиоинженер делится недавно обнаружившейся бедой - у неё обнаружили рак груди. Анализы уже всё подтвердили. Предстоит операция.
 Пытаюсь утешить - сейчас это почти научились лечить. У меня есть подруга, которой такой диагноз поставили много-много лет назад. Операция помогла - она жива.
 Та говорит непонятное: - Да я не операции боюсь - не люблю таскаться по больницам...
 - А где ты сейчас?
 - Ну, это другое, да и нервишки у меня на самом деле не в порядке...

 На воле много людей, у кого с нервишками гораздо хуже, чем у неё,- думаю я, не понимая. Что это? То самое - подсела на таблетки? Экономит таким образом на питании и проживании? Загадка...

 Снова прохожу через страшную «наблюдалку». Опять те же сдвоенные койки, духота, невозможность выйти даже в коридор из этого тесного помещения.
 Все вновь прибывшие оказываются в "наблюдалке" независимо от тяжести состояния, все должны вылежать в ней определяемый докторами срок.
 Шестое отделение копия четвёртого и тут тоже нет ничего похожего на изолятор.

 Снова встречаю здесь Маугли - она одетая, немного отъевшаяся и не привязана к кровати.
 Просит: - Расскажи сказку... спой песенку...
 Как делают дети лет четырёх-пяти...
 Пою: Жил да был чёрный кот за углом и кота ненавидел весь дом...

 На это смотрит женщина моих лет - эпилептичка. Сама, своими ногами пришла сюда - всё ей в диковинку, особенно Маугли - нижняя губа у неё наползает на верхнюю в застывшей скептической гримасе.
 Почему она должна быть в "наблюдалке"? Почему вообще люди с таким диагнозом должны быть в таком отделении? Загадка без ответа.

 За этим наблюдает , но как-то заторможено, молодая блондинка. В тесном помещении, откуда нет выхода, есть только один выход не свихнуться окончательно - человеческое общение. Эта молодая особа кажется одной из немногих подходящих собеседниц, наряду с эпилептичкой Надей.

 Блондинка оказывается парикмахером. Она влезла в кредит, который вырос, как снежный ком в оттепель - поэтому здесь.
 Кажется, это один из тех замечательных кредитов, которые можно получить на любом углу. Разбойники с большой дороги прикрываются заманчивыми вывесками, прикидываются лучшими друзьями - молодая симпатичная девица легко оформит бумажку, по которой придётся расплачиваться даже не втридорога, а во многие разы больше...
 Быстроденьги, Домашние деньги, Займер, Капуста, МигКредит, Money Funny, До зарплаты...
 Взял до зарплаты - попрощайся с ней навсегда, это уже не твоя зарплата - это навечно их зарплата. Всё ценное, что было твоим - окажется в их руках.

 Кредит, взятый блондинкой, конечно, продолжает расти и сейчас. Выхода так и не видно...

 Писать что-то уже не тянет  - выписалась в прошлый раз. Нового сказать ничего не могу. Почти те же люди, совершенно та же обстановка - разве что лето за окном.

 Моё вновь появившееся суеверие первое время набирает силу. Верю во все приметы - те, что знала, но в которые никогда не верила, и новые, придуманные мной тут же. Обращаю внимание на то, какая птица подлетела к окну - синичка здесь - к весточке, сорока - тем более, к каким-то новостям. На ходу поворачиваю только в одну сторону (направо - я никогда не хожу налево!), стараюсь ничего  не обещать, ни о чём не загадывать - не верю самой себе.

 Наконец, через катастрофически долгих две недели, нас, несколько человек, переводят в палату напротив - можно ходить по коридору. Только на тихий час запирают в пространстве палаты.

 Моя соседка по койке, та самая эпилептичка, во время тихого часа, с искренним любопытством наблюдает за Маугли (Маугли всё так же в наблюдательной палате).
 С её места как раз видна койка, на которой лежит Маугли - видно в широкий проём, как та возится на своей кровати, непрерывно что-то делая с постелью и периодически выкрикивая: И кота ни-на-ви-дил весь дом!
 Невольно усмехаюсь, глядя на этот искренний интерес. Хотелось бы мне испытывать здесь что-то подобное.

 В этой палате ещё одна эпилептичка - черноволосая женщина, немного постарше меня. Коренная сибирячка - муж вывез её в нашу область давным-давно, но она до сих пор считает, что нет лучше людей, чем в её родном Красноярском крае. Тоже разговаривает матом, как многие здесь, но как-то беззлобно, безобидно.
 С Надей они сразу находят общий язык, объединённые диагнозом и, оказывается, даже землячеством - они из одного районного посёлка области. Поговорив, находят общих знакомых, хотя друг друга до больницы знать не знали.

 Надя и мне говорит:- Я думала, что у тебя тоже эпилепсия - ты вроде нормальная...

 А я так и не могу понять - почему они-то должны находиться в такой больнице, в таком отделении? Да ещё должны проходить наблюдалку с настоящим тюремным режимом? Неисповедимы думы твои о нас, Минздрав...

 Муж снова ходит ко мне, носит передачи и выслушивает – как же тут плохо.
 После четвёртого визита прихожу в палату зарёванная и не могу остановить слёзы и дальше. Передо мной снова открылась истина  - только муж способен на такое чувство ко мне, только на него мне можно и стоит надеяться, лишь он один относится ко мне как к нормальному, но потерявшему контроль над собой человеку.

 На этот раз вылёживаю ровно 20 дней. Молодой врач даёт разрешение на домашний отпуск. Это происходит неожиданно, как для меня, так и для однопалатниц.

 Возвращаюсь в отделение, чтобы собрать вещи, попутно раздаю всё, что может пригодиться соседкам по палате, не обращая внимания на примету - не оставлять здесь ничего, чтобы больше не возвращаться - эта примета уже несколько раз не сработала в моём случае. Прощаюсь со всеми, желая скорейшей выписки - Надя подходит ко мне, обнимает и с чувством говорит:
 - Никогда сюда не возвращайся, но не забывай нас, не забывай...
 Никогда не забуду, даже если очень сильно захочу.

 Ничего не хочется после больницы - депрессия от осознания своей никчёмности, постоянного чувства вины.
 Сон, после таблетки на ночь, наступает исподволь - каждый раз страх, что заснуть не получится.
 Утро встречаю с закрытыми глазами - нет сил посмотреть на мир.
 Да и зачем?
 Часа два лежу, не вставая - собираюсь с духом, чтобы прожить очередной день.
 За уши приходится вытягивать себя из постели, делать необходимые вещи -  по дому делаю даже больше, чем до больницы, но с такой неохотой, с таким насилием по отношению к самой себе, какого не было никогда прежде.

 В конце каждой недели - поездка к детям, которые живут на другом конце города. Внучка растёт, учится чему-то новому, а я смотрю на это почти безучастно - нет настоящего чувства радости.
 Только переполняет чувство вины - по отношению к мужу, к собственным детям, к внучке.
 По дороге, иногда смотрю на своё отражение в зеркале над пассажирским сиденьем - застывшее напряжённое лицо, сжатые губы. Смотрю на руки мужа на руле - охватывает непереносимое желание целовать их в благодарность за то, что не бросил, за то, что выдержал такое...

 А мысли о третьем лишнем преследуют по-прежнему - сердце физически ноет, словно зуб, требующий срочного лечения. Кто? Зачем? Он такой же несчастный человек - счастливый на это не способен...

 Снова лезу в интернет - собираю крохи информации, Узнаю, сколько стоит его машина в базовой комплектации, сколько она жрёт бензина. Это внушительная сумма - на такси ездить дешевле.

 Не сразу, месяц спустя, не выдерживаю - всё-таки пишу ему. Пишу фактически нотацию, с целью пристыдить - ездить на машине, которая стоит не меньше двух миллионов и потребляет столько дорогого топлива, при том предлагать молодым мужчинам зарплату 8500 за очень тяжёлый труд не может человек порядочный...
 Как-то так, по О'Генри получается...

 В конце лета едем с мужем к морю - на своей машине. Куда ехать - выбрала я. Город, где живёт моя школьная подруга-учитель. Только её хочется видеть, только с ней хочется поговорить.
 Город, в котором побывала большая часть россиян, из тех, кто может позволить себе поездку на море.

 Хозяин гостевого дома пожадничал - запросил с нас больше, чем мы рассчитывали, цена противоречит информации на сайте на этот период. Муж беспрекословно платит, а меня охватывает желание поговорить с хозяином и вытребовать деньги, полученные сверх положенного - мы совсем не миллионеры.
 Да и условия кажутся не слишком замечательными - соседство обещает шумные ночи.
 В городе полно свободных мест - выбирай не хочу, на любой вкус и кошелёк.
 Мужу кажется, что у меня приступ агрессии, он умоляюще просит:
 - Не надо, пожалуйста, не надо...
 Останавливаюсь тотчас, именно из-за тона, которым сказаны эти слова. Но всё равно считаю - хозяин взял лишнего.

 Гуляем с ним дотемна - южная ночь падает на наши головы стремительно, когда мы находимся в почти не освещённой узкой улочке. Мы путаем направление - сначала идём туда, куда предлагает муж, потом по направлению, предложенному мной... Муж злится, он устал - от полуночной многочасовой езды, от моря, от города. Он просто мечтает оказаться в постели, а мы заблудились в этом небольшом городке... Сердито выговаривает мне за саму идею вечерней прогулки, за то, что это я всё напутала и теперь из-за меня мы не знаем куда идти...

 Тут взрываюсь я:
 - Ты спать хочешь? Не поспал толком всего два дня и уже такой злой? А помнишь, как я умоляла тебя дать мне поспать после той несчастной поездки?
 - Когда человек злой? - Когда он голодный или хочет спать! Я не спала шесть суток, а ты не дал мне элементарно выспаться. А ведь тогда я заснула сама, без таблеток... Теперь я не понимаю, что это такое - хотеть спать!

 И муж негромко говорит: - Прости меня...

 Это "прости меня" поражает на месте - те слова, что нужны в этот момент. С них начинается моё возвращение к нормальной жизни.

 Вернувшись из поездки , тем не менее, снова пишу. У меня есть твёрдое намерение разрубить этот узел - хочу заставить его уйти из сети, отрезать для себя самую возможность сказать ему ещё что-то.

 А сказать хочется - к тому же, на сайте его? фирмы, та самая зарплата теперь увеличена примерно раза в 3. Опять случайность? Снова совпадение? Всё может быть... Он или не он? Но я больше не хочу выяснять это любой ценой - навыяснялась...

 Доверяю мужу теперь до такой степени, что сразу сообщаю о своём письме - прошу  его проверить почту,- состоялась ли пересылка, но не читать написанное мной, просто удалить.
 Муж проверяет - да, ему пришло моё письмо с проклятого адреса.

 Набираюсь духа и прошу его заблокировать адрес, разрушивший нашу с ним нормальную жизнь. Прошу ещё раз поверить - это нужно, чтобы разобраться со всем окончательно. Он исполняет мою просьбу, не без колебаний.

 Теперь я пишу тщательно обдуманное, короткое сообщение - оно заканчивается: ..иначе зачем держать этот адрес?

 Следующее, проверочное сообщение возвращается со знакомой уже пометкой "адрес не существует или заблокирован".
 Ещё раз проверяю - действительно ли больше не существует - послав новое сообщение с другого адреса - письмо уходит. "Значит просто заблокировали - это хреново"... После этого адрес, наконец, пропадает.

 У меня всё же недостаточно выдержки, чтобы не проверять время от времени - не объявился ли он вновь.
 Долгое время слежу за своей страничкой. Недоработка программистов помогает - те фото, что "понравились" ему в самом начале - хороший индикатор. Я могу не посылать новых сообщений - просто смотреть - не появилось ли это "нравится" от него снова.
 Интересно, что два месяца спустя он опять объявляется в Сети.
 
 Уже знаю цену, за которую кое-кто берётся быстро, с гарантией взломать страничку в этой соцсети - не слишком большие деньги, но для меня всё же приличная сумма. Пароль защищён трогательным вопросом "девичья фамилия матери".
 Вот если бы знать точно родословную того, что работает за углом...
 Никаких действий предпринять не успеваю - адрес снова пропадает.

 Надеюсь, окончательно.
 Ещё надеюсь, что именно я отбила у этого престарелого юноши хотя бы часть охоты так развлекаться в Сети...

 На месте моего сердца ноющий зуб - это продолжается несколько месяцев, до тех пор, пока не догадываюсь проверить страничку "Одноклассников" того, с кем я недолго поговорила вживую.
 Изменяю своим правилам - не пользоваться этой сетью - ради такого...
 Вижу семьянина с женой и детьми.
 Ноющий зуб перестаёт болеть.
 
 
 Сердце мужа  - оно не каменное... Ничего не изменить, ничего не вернуть...
 Остаётся только молить кого-то или что-то дать возможность уйти одновременно.
 Время лечит - так оно и есть. Оно же и убивает.

 Сколько ночей осталось впереди, когда, просыпаясь среди ночи, с облегчением, я буду вслушиваться в дыхание родного человека?.. Жив, дышит - это самое важное, нужное, главное.

 И думать о том, как много времени растрачено впустую, как и когда был упущен то момент, когда можно было просто хорошо по-человечески поговорить... Именно с ним, а не с кем бы то ни было ещё.

 Как там Оксанка? Вспомнила ли о ней мама?

 Но почему всё же интересно – как там человек, который так любит читать чужие письма? Спросить бы его – как Вы себя чувствуете, господин-товарищ Гусев? Ничего не беспокоит? Спите хорошо? С сердцем всё в порядке? Не хотите ли стать донором для моего мужа?
 Как бизнес-то? – идёт?

 Кто же с Вами это сделал, Николенька? Неужели та первая женщина в Вашей жизни, которая была чужой женой и матерью двоих детей, чьи серые застиранные трусы  и это: На, вытрись, - только и остались в Вашей памяти?

 Сочувствие к неопытному мальчику, которого так унизила опытная потаскуха, завело меня так далеко...

 Только теперь хочется сказать очень опытному взрослому уроду: На, утрись!


(фото автора - на фото - работа автора)