Я понимал, что Объединённый комитет профсоюза таким решением вызывает огонь на себя как со стороны Президиума СО АН, так и со стороны партийных и профсоюзных властей, поскольку их могут просить поставить нас на место, и они охотно это сделают. Для меня не было секретом, что Ладинский – близкий друг Веры Евгеньевны, жены М.А. Лаврентьева, а, следовательно, Михаил Алексеевич будет против нашего решения. Но вот в какой форме будет это противодействие?
А.И. Ширшов меня осторожно поддерживал, хотя на заседании Президиума ОКП при голосовании он воздержался.
А когда я рассказал Слинько, секретарю парткома СО АН об этом конфликте, он только хмыкнул и не сказал, поддержит партком наше решение или нет.
С председателем обкома профсоюза Парамзиным я тоже предварительно говорил. Правда, он в своей обычной манере не сказал ни да, ни нет. Но и не требовал, чтобы я встал на защиту Ладинского. Но я понимал, что не они, а я буду нести ответственность за решение этого вопроса. И, конечно я немедленно поставил в известность и Слинько, и Парамзина о принятом решении.
Прошло дня три. Я не торопился посылать решение в Президиум СО АН и Обком профсоюза, так что формально никто ничего предъявить мне не мог. Я понимал, что все всё знают, что какие-то разговоры ведутся, а, может быть, что-то и готовится.
Я обдумывал, следует ли мне пойти напрямую к Михаилу Алексеевичу и рассказать ему о принятом решении, но решил, что не стоит. Пусть лучше Белянин ему расскажет.
Хоть я и был углом треугольника, но для меня это при «дворе» было "не по чину". Хотя вопрос стоил того, чтобы пойти.
Несколько дней прошли в тишине. Первый разговор у меня состоялся с Б.В. Беляниным. Он сказал, что он дал поручение УКСу подготовить все расчёты по обеспечению жителей Академгородка предприятиями соцкультбыта и дал двухнедельный срок. Еще через два дня Белянин попросил у меня аудиенции для себя и Ладинского.
Они зашли в ОКП, и мы сели за стол заседаний, который стоял вдоль окна. Белянин, как обычно, был спокоен и вежлив. На Ладинском, как говорится, лица не было. Видимо, он понял, что положение серьёзнее, чем он думал.
Я знал, что многие считают, что профсоюзные комитеты могут только колебать воздух, а реально сделать ничего не могут. Видимо, так думал и Ладинский. За прошедшие дни он наверняка поделился с женой академика Лаврентьева Верой Евгеньевной, а она, несомненно, рассказала об этом мужу, как о некотором курьёзе, который следует исправить.
Что было потом, я не знаю. Кому позвонил Лаврентьев? Может быть, Белянину? А тот объяснил ему, что мы вправе. Может быть, Ширшову? А тот сказал, что он в курсе событий. Но что профсоюз имеет право так поступить. Вряд ли в той обстановке Лаврентьев мог ещё куда-нибудь позвонить. Все-таки это было внутреннее дело СО АН.
Возможно, Белянин сказал Михаилу Алексеевичу, что с Качаном можно поговорить, что я вполне вменяемый человек. Скорее всего, так и было, иначе бы Белянин и Ладинский не появились бы в моем кабинете.
Белянин начал разговор с того, что сказал, что он очень опечален ходом обсуждения вопроса на Президиуме ОКП и принятым решением. Над той частью решения, которая касается подготовки предложений для директивных органов, УКС начал работать. Он сказал, что Михаил Алексеевич определил крайнюю цифру для численности населения Академгородка в 36 тыс. жителей. Вот от этой цифры они и отталкиваются. Это первое.
Второе, для числа молодых людей 20-35 лет они приняли увеличенный коэффициент и соответственно они увеличили коэффициенты для детей соответствующих возрастов, рассчитав их по годам. Таким образом, будет создана база для расчета жилья, детских учреждений и других объектов соцкультбыта на пятилетку 1966-1970 гг. и следующие пять лет – 1971-1975 гг.
Он сказал, что примерно через месяц группа сотрудников УКСа и представители проектных институтов, которые также будут работать над расчетами и выработкой предложений поедут в Госплан РСФСР и Госэкономкомиссию для завершения работы по 1965 году и подготовке контрольных цифр на следующую пятилетку.
– Я прошу Вас, Михаил Самуилович, поехать с нами. Разговоры будут труднейшими, и мне хочется, чтобы Вы в них поучаствовали.
Затем Белянин начал говорить о жизненном пути Ладинского, о его заслугах и огромной эрудиции, о том, как он много сделал для СО АН в трудные годы становления Академгородка.
Он упомянул снова о своей вине. Сказал и о неправильном поведении Ладинского на заседании Президиума.
Потом начал говорить Ладинский. Он говорил, а из глаз его катились слезы. Из всего, что он говорил, а говорил он долго, я понял одно, – Ладинский признает, что был неправ. Что он недооценил остроту ситуации, сложившейся в Академгородке. Что он взял неправильный тон по отношению к общественности. И всё в таком же роде. И куда только девалась его спесь? Его пренебрежительное отношение к собеседникам. Его категорическое нежелание что-либо исправлять.
– Мы сделаем в кратчайший срок все расчёты и дадим предложения, – обещал он.
– У руководства СО АН есть просьба, – сказал Белянин, и я понял, какое руководство он имеет в виду, – не предпринимать дальнейших шагов по увольнению Анатолия Сергеевича до поездки в Москву в Госплан РСФСР и Госэкономкомиссию.
Я ответил, что посоветуюсь с Президиумом ОКП. На том и расстались.
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/02/28/453