Это самое обычное дерево, если вы вообще когда-либо видели деревья. Если же не видели никогда, то это самое необычное, самое прекрасное явление, это объект, вселяющий одновременно радость и тоску, сказать одним словом – удовлетворение.
Если бы каждый раз засыпая, наша память имела бы свойство самоуничтожения, и на утро просыпаясь ангелами, чистыми, еще непригодными к грязи созданиями – мы видели бы деревья, видели бы деревья в первый раз, совершенно случайно и внезапно, то чувство восхищения и страха, чувство необъятной тревоги пред неизвестным, непонятное чувство охватывало бы нас, когда мы как бы невзначай смотрели на крону, ветви, прикасались к неровному и огромному стволу…
Тогда бы смысл жизни был известен. Он заключался бы лишь в едином действие – тайном преклонение пред прекрасным и могучем, преклонением пред деревом.
Но наша память имеет обратное свойство. Она имеет много дурных привычек, и одной из таких привычек является наша память. Дерево – есть просто дерево. Нам это известно. Каждый день мы смирялись с тем фактом, так как переваривали его вместе с великим потоком безумного и казалось бы ненужного времени. Одни убивали, другие стали убитыми, одни ели, другие оказались съеденными, а деревья стояли, могучие и непринужденные, забывшие о движение, лишь слегка подыгрывая ветру, разрешая себя мотать из стороны в сторону, да и то не все, лишь те что были послабее…
Я жил, и не думал о деревьях. Я Задумался о деревьях лишь в тот момент, когда разорвал связь с жизнь как таковой, и то было мое решение.
Жизнь сыграла со мной злую шутку, из-за чувствительности моей я обиделся и вовсе не захотел больше иметь связей с тем миром, который в последнее время стал столь требователен ко мне.
То не был дуб, великий и могучий, такой роскошный и всем знакомый… То не была береза, нет, я не видел ее белой кожи… Я не знал названия того дерева, и как мне сейчас кажется, видел я тогда его впервые, впрочем, это не важно.
В тот день не было тихо. Нет, в такие дни никогда не бывает тихо, вопреки тому, что говорят люди. В вопросах смерти, можно верить только самоубийце, уж примите это к сердцу, но каким бы он не был, знает многое, да еще и лучше вас!
Каркали птицы, нет, не вороны, какие-то маленькие и незаметные, скорее всего плешивые пернатые, и от этого я становился раздражительным, ибо если ворон, символ тоски и могущества, страха и смерти, вспарил сейчас надо мной да криком своим разбудил тишину, нисколько не стал бы сетовать на него, напротив, ощутил бы такую утопическую меланхолию и самовлюблённость, смешанную с отречением, что восхвалил бы ворона, вознес бы его в лике своего почитания.
Нет, то были мелкие и совсем незаметные птицы, со страшными, хоть и редкими писками.
Листва моего древа осыпалась. Золото скрывало его корни-лапы, старые ветви были почти голы, и определенный процент бывших детей моего старого древа, вовсе витал в воздухе, гонимый ветром, словно боялся приземлится и бесшумно упасть, чтобы умереть, чтобы сгнить… Лист еще не знает, что ему предстоит стать землей, именно поэтому не спешит упасть на землю, не спешит превратится в перегной. Глупый лист! Впрочем, не глупее человека.
На дереве висела веревка. Самая обычная. Петля Линча. Она висела высоко, так высоко, что впоследствии мне пришлось оборвать кожу рук, в процессе подъема до самой этой веревке.
Вначале я был очень удивлен, дело в том, что верхушку дерева украшали две ветви, одна из них была грозная, тяжелая и прочная на вид. Из нее самой, уже давно росли листья, которые на данный момент оторвались, и готовились к собственным похоронам. Другая же ветвь, была ветвь молодая и гибкая, однако именно на ней висела веревка. Данный факт сразу же начал удручать меня, ведь куда удобнее было разместить веревку именно на прочной ветви, для удобства и безопасности. Ведь, это очень неловко, когда решаешься окончательно и бесповоротно, как в самый главный для вас момент, веревка обрывается, а причины тому только две: ваш вес, и довольно слабый предмет, к которому была прикреплена веревка. Все просто.
Однако, когда я полез снимать веревку, для того чтобы обезопасить себя, перевесить веревку на ветвь более сильную, по воле случая, зацепился именно за эту ветвь, что казалось мне такой прочной и надежной. С треском, не без борьбы, она отсоединилась от своего родителя ствола, и упала в объятия своих детей, что уже принялись дружно гнить, для того чтобы в будущем, чтобы в вечности – стать всем.
А мне ничего не оставалось делать, как залезть в петлю, что расположилась на гибкой и малой ветви. Мне не было больно. Хотя, теперь я не могу судить об этом точно. Боль удел живого человека, мертвец же, субъект что может воспринимать раздражения от воздействий на него окружающей среды. Мертвец чувствует, но беспамятство подавляет в нем саму суть чувств. Я обречен на вечное рассуждение.
Гибкая ветвь – символ юности, гибкости, чистоты и не предопределённости. Она выдержала мой вес, держит его и теперь, и делает лишь потому, что в ее основе лежит способность к сопротивлению, как к должному, именно такая ветвь способна выдержать мертвого! Юная ветвь не ропщет, она живет надеждой. Лишения и тяготы настоящего, воспринимаются ею лишь как ключ в будущее. Она живет будущем, так как не игнорирует настоящее, так как проживает настоящее, проживает каждый его момент, для того чтобы прожить и будущее. Но, ветвь жива. Именно поэтому, ветвь несчастна.
Ветвь жива, именно поэтому она продолжит расти, станет крепкой и прочной. Она забудет о своей гибкости, как забудет и своем стремление и любви к жизни, настоящей жизни для будущего. Это грустно для меня, это грустно для каждого мертвеца.
Моя одежда истлела. Моя кожа пытается уподобится одежде. И если мой череп не окажется острым, не окажется грубым, не порежет веревку, тогда я останусь висеть здесь до тех самых пор, пока ветвь не найдет в себе силы на то, чтобы стать сильной… Чтобы стать сильной, и потерять силу! Стать крепкой, большой и твердой. И тогда она состарится. И тогда мы вместе упадем на землю. Быть может в золотую листву, может в грязь, траву или снег. Не важно. Мы истлеем вместе, вместе станем землей, а значит вместе станем всем.
Возможно однажды я стану деревом. Из меня выйдет гибкая и юная ветвь, я так залюбуюсь ей, что перенесусь душой в нее, оставив ствол и крону – небытию. Возможно, однажды из земли выйдет человек. Человеку не будет место на земле, так как он не привык обитать вне ее. Человек найдет веревку, что будет опоясывать мое основание, что будет щекотать мое юное древесное состояние. Человек устанет на мне, и я буду бороться за его отдых, за его рассуждение, которое будет тождественно рассуждению моему настоящее. А затем мы упадем. А затем мы уснем. Но это всего лишь затем…