ПИСАТЕЛЬ «АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ АЛЕКСАНДРОВ» – коллективный творческий псевдоним кавалеров орденов и медалей, лауреатов госпремий и почётных званий СССР и РФ, профессоров Сажина Бориса Степановича и Сажина Виктора Борисовича).
А. Александров – прозаик, автор книг литературно-публицистической серии «Химики – о химиках и не только» московского издательства «Химия»: По городам и весям страны (2014, 544с., ил.), Морские рассказы или записки пловца (2014, 308с., ил.), Вещие сны Александра Александровича (2015, 180с., ил.), Во сне и наяву (2015, 444с., ил.), Галопом по “Европам” (2014, 640с., ил.), Мировоззрение (2016, 500с., ил.), Записки на отдыхе (2016, 704с., ил.), и других. Александров – участник литературных конкурсов (в том числе «Наследие» в 2017 году и «Писатель 2016 года»), активно публикуется на страницах интернет-ресурса «Проза ру» и в альманах Российского Союза Писателей.
Спасение «спасателей» или шторм в Агудзере (из книги «Морские истории или записки пловца»).
... Веселье было в самом разгаре. Я пригласил именинницу на медленный танец. Мы с Наташей – старые друзья во всех смыслах. Когда-то мы работали в одном «закрытом» отраслевом НИИ, где я был начальником специальной лаборатории с конструкторским бюро, а Наташа – научным сотрудником. Когда я стал доктором наук, Наташа под моим руководством защитила кандидатскую диссертацию. Я ушёл из НИИ и «взял» кафедру в вузе. Наташа осталась, получила крупную научную лабораторию. Мы продолжали «дружить домами», и Наташины ученики защищали «кандидатские» в моих диссертационных советах. Несмотря на то, что докторами наук стали больше сорока моих учеников (я был у них официальным научным руководителем), Наташу мне так и не удалось уговорить делать докторскую диссертацию. Правда, мы опубликовали несколько научных статей, а один раз – даже совместную капитальную монографию.
Мы часто вместе отдыхали. Она – с подругами, а я – с ними. Наташа танцевала хорошо, несмотря на возраст, я тоже в этом деле знал толк. «Вот и дожили до старости», – сказала Наташа, – а ведь несколько раз были на грани гибели. Помнишь Агудзеру: чудом остались живы». Я, конечно, помнил, хотя это было давно, во времена нашей молодости – в конце шестидесятых годов ушедшего столетия.
Наташа тогда отдыхала со своей подругой Леной под Сухуми в местечке Агудзера, знаменитом тем, что там был закрытый институт по атомной энергии, а я «загорал» в Сухуми и часто навещал подруг. Мы втроём подолгу вместе плавали в ластах, уходили в море на несколько часов и на много километров от берега, все трое были мастерами спорта по плаванию.
В этот день стояла прекрасная солнечная погода, на море был полный штиль. Как всегда при заплывах мы непринуждённо болтали о разных пустяках. Девчата спросили у меня, «Что за странный институт в Агудзере?». Я ответил, что не знаю. «Как же так, – воскликнула Наташа, – ты же – атомщик?». Я ответил, что не совсем. «Но ты же окончил «Менделеевку» по атомной энергии! Расскажи нам об этом». Я действительно окончил физико-химический факультет «Менделеевки», куда попал, можно сказать, случайно.
С детства я увлекался театром, музыкой и совсем не собирался в технический вуз. Все родственники считали мои увлечения несерьёзными и всячески настаивали, чтобы я избрал науку и технику.
Окружающие спрашивали меня, в какой вуз я собираюсь поступать и удивлялись, когда я отвечал, что не знаю. Наконец, мне это надоело, и я стал говорить, что собираюсь поступать в МГУ на физико-математический факультет. В ответ слышалось: «Молодец!», и все были довольны. Но однажды я услышал: «Ну и дурак! Будешь всю жизнь преподавателем. Надо поступать на «атомную энергию» в Менделеевский институт». Я так и сделал, но, оказалось, что этот «закрытый» факультет «Менделеевки» занимался не атомными бомбами, а очисткой урана и других родственных элементов химическими методами.
Всё это я рассказал девчатам и добавил, что всё-таки было много интересного во время учёбы. Особенно колоритными были профессора по неорганической химии, сопромату, процессам и аппаратам химической технологии.
Профессор по неорганике Капустинский был большой щёголь, красил волосы и усы. Однажды покрасился по ошибке в зелёный цвет и долго не понимал, почему над ним смеются студенты.
Профессор по сопромату Серапионов в зависимости от настроения приходил в сером или чёрном костюме. Все знали, что, когда он – в чёрном, «под руку» ему лучше не попадаться. Он имел прозвище «Чавоита» за то, что, когда писал на доске, а студенты разговаривали, часто оборачивался, думая, что это ему задают вопросы (он плохо слышал) и вопрошал: «Чавойта?». Он был из деревни и перемежал деревенскую речь с городской.
Но самым колоритным был профессор по процессам и аппаратам Касаткин, по прозвищу «Замзам Сталина». Он был заместителем у министра химической промышленности Первухина, который одновременно являлся и заместителем председателя Совета министров СССР. Председателем тогда был «сам» И.В. Сталин. (Именно Касаткина Сталин послал к Черчиллю с запиской, как эксперта по оборудованию после победы над фашистской Германией).
Касаткин был харизматичной личностью, часто приходил на лекцию «навеселе» и рассказывал об интересных случаях из своей жизни, приговаривая: «А по теме лекции вы прочитаете в моей книжке». (Эта «книжка» на самом деле была тяжеленным томом (размером с энциклопедию) в тысячу страниц мелкого текста. При встречах с заискивающими перед ним коллегами он обычно подавал руку со словами: «На, держи», а вообще-то был добрым и весёлым человеком с большой эрудицией. Всем запомнился случай, когда один студент-халтурщик понёс в кабинет к Касаткину запоздалый курсовой проект, а профессор в это время отмечал с коллегами получение Сталинской премии. Касаткин решил, что проект сделан досрочно, посмотрел как в подзорную трубу в свёрнутые в трубку листы чертежей и .... похвалил качество работы. Он передал «трубку» самому «вредному» доценту Михайловскому, придиравшемуся обычно к каждой мелочи (студенты его ненавидели) и сказал: «А ты как думаешь, Борис Михайлович?» И подхалим Михайловский, глядя в трубку со свёрнутыми чертежами, отлично зная, что это – «хвостист», студент-халтурщик, с энтузиазмом подтвердил: «Вы правы, как всегда, Андрей Георгиевич, отличная работа!». «Вылетевший» из кабинета полумёртвый студент на сочувствующие вопросы приятелей: «Провалил?» ответил: «Пятёрка!». Все были изумлены. На экзаменах Касаткин обычно интересовался жизнью экзаменуемого, почти не спрашивал по билету. Доценту Михайловскому он говорил: «И чего ты зверствуешь, Борис Михайлович, ведь ты сам ничего не знаешь, я – и то знаю очень мало. Запомни, если видишь искорку в глазах студента, ставь «хорошо», а если он что-то знает – ставь «пятёрку».
Так мы плавали в своё удовольствие, непринуждённо болтали и не заметили, как погода внезапно испортилась, и подул сильный ветер. Мы оглянулись, берега, естественно, не увидели, он давно скрылся за горизонтом, но мы точно знали, что он – за спиной, так как плыли в открытом море, не сворачивая (иначе бы мы, наверняка, пропали).
Ветер крепчал, волнение моря увеличивалось, и мы повернули к берегу. Между тем, начинался настоящий шторм. До брега было не менее пяти-шести километров, и плыть стало трудно, хотя мы не потеряли присутствия духа. Нам приходилось плавать и в штормовую погоду. Но не в такую .... Кроме того, выяснилось, что нас относит от берега в открытое море. Это было самое страшное. Сносило со скоростью два – два с половиной километра в час, а крейсерская скорость (или средняя скорость спортсмена-пловца на длительные дистанции соревновательным ходом) была у Лены – три с половиной, у меня – шесть, а у Наташи – лишь два с половиной километра в час.
Это значило, что Наташа в лучшем случае могла оставаться на месте, препятствуя сносу в море. Лена, с учётом сноса, могла приближаться к берегу со скоростью один километр в час, а мне до достижения берега нужно было не менее полутора-двух часов. Я принял решение «подтаскивать» девушек по очереди к берегу. Сначала одну, потом (оставив её) – другую. Я сказал Наташе, чтобы она держалась на месте, а сам с Леной поплыл к берегу.
Берег показался, к счастью, раньше, чем я рассчитывал. Это означало, что, плавая «прогулочным шагом» и разговаривая, мы удалились от берега не так далеко, как думали. Это придало нам бодрости.
Я оставил Лену плыть к берегу, а сам отправился за Наташей, которая почти за два часа борьбы с волнами изрядно устала. Я стал транспортировать её к берегу, что требовало большого труда, так как шторм усиливался.
Огромные волны захлёстывали нас, но мы держались. Моя «челночная» работа отнимала много времени и сил. Однако, мой опыт многокилометровых заплывов в ластах (да и девушек тоже) сыграл свою спасительную роль. Через несколько часов борьбы со стихией мы были уже в сравнительной близости от берега.
А на берегу была паника. Народ бестолково бегал вдоль берега, размахивая руками, кто-то что-то кричал. Нас ждали машины скорой помощи, но никто не решился выйти в штормовое море спасать нас. И тогда, и раньше, и позднее меня, буквально, поражало то, что большинство жителей прибрежных районов (в основном, грузины и абхазы) не умели плавать или плавали очень плохо.
Между тем мы начали самую опасную часть нашего приключения – выход на берег во время шторма. Эта процедура требует больших знаний, умений и усилий. Недаром, во время шторма все суда уходят в открытое море, боясь разбиться о прибрежные скалы. А шторм был страшным – не менее пяти баллов.
«Причаливать» можно было только на пологий берег, причём, «на вторую или третью волну» (есть морские байки про мифическую «девятую волну», или «девятый вал»). Волна имеет невероятную силу, а у берега она – закрученная, из-за чего как тоненькую веточку может сломать позвоночник взрослого человека. Выходить необходимо, пятясь быстрым шагом, обгоняя волну (бежать задом-наперёд).
Всё это прекрасно знал я и мои спутницы. «Причаливание» и выход на берег заняли не менее двух часов. Мы были обессилены. И тут приступила к работе Скорая Помощь, которая, по сути дела, была не нужна, так как мы, слава богу, были целы и невредимы и нам требовался только отдых.
Описанное происшествие на долгие годы стало легендой на побережье. Это был единственный раз, когда я устал после многокилометрового заплыва. Впрочем, «устал» – это не то слово. Я был измучен до предела. То же было и с моими отважными спутницами.
Через несколько лет, оказавшись в Агудзере, я услышал от местного жителя рассказ об этом происшествии. Оказывается, в страшный шторм, который редко бывает в этих местах, три мастера спорта (спасатели) спасли более 20 местных жителей от верной гибели, за что были удостоены звания «Героя Советского Союза». Я спросил этого человека, был ли он сам свидетелем этого подвига. «Да, – сказал он, – я был на берегу и видел отважных спасателей, как сейчас вижу Вас».