Перевод с английского из сборника рассказов "Португальские неправильные глаголы" Александра МакКолл Смита
Гейдельберг, молодость! Ach, die Jugenzeit! В свою студенческую бытность фон Игельфельд жил в пансионе фрау Ильзе Кранценхауф, хозяйки на старый лад. Ее точный возраст оставался темой догадок не одного поколения студентов, сама же она о пенсии, похоже, и не помышляла. Во время выпускных церемоний некоторые выпускники клялись прислать своих детей - когда, разумеется, придет их время - к ней в пансион. Со своей стороны фрау Кранценхауф обещала предоставить комнату будущему студенту, лет эдак через двадцать. Бывшие студенты свои обещания часто сдерживали, и однажды на пороге пансиона возникали розовощекие мальчики, прибывшие из гимназий Ганновера, Гамбурга или Регенсбурга. Владелица пансиона, в котором когда-то жили отцы новоиспеченных студентов, принимала их. Юноши препровождались в специально отведенные для них комнаты – те самые, где когда-то жили их предки. Сыновья усаживались за те самые столы, за которыми готовились к занятиям их папы, за окном пред ними открывался вид, знакомый по семейным рассказам. Во время учебы фон Игельфельда в Гейдельберге в пансионе фрау Кранценхауф с ним проживало еще трое молодых людей. Двое из них, по отзывам фон Игельфельда, интереса не представляли. С их присутствием ему приходилось мириться. Дорфлингер, высокий и худой юноша, прибыл с фермы под Мюнхеном. Гисбах по своему внешнему виду выглядел полной противоположностью товарищу: он был кругл и неповоротлив. Они оба учились на инженеров, почти не знали латыни и каждый вечер проводили в пивных. Фон Игельфельд изредка обменивался с ними одиночными холостыми фразами, после чего соседи опять переставали для него существовать. С такими людьми ему говорить было совершенно не о чем.
Гораздо более конгениальной фигурой - по ходу мысли и устремлениям - представлял себе фон Игельфельд третьего соседа, юного студента-филолога из Фрайбурга Флориануса Принцеля. Это был высокий юноша с темными вьющимися волосами, всегда устремлявший на собеседника прямой и честный взгляд. Понятия фон Игельфельда о дружбе испытали влияние романтизма девятнадцатого века. В соответствии с ними юноша превыше всего во взаимоотношениях ставил благородство. Глядя на Принцеля, фон Игельфельд вообразил, что это и есть тот человек, чьи качества характера он сможет уважать. Он, фон Игельфельд, студент, изучающий эстетику, сможет подружиться с Принцелем, студентом-атлетом. Фон Игельфельд уже рисовал в своем воображении красочные картины: вот Принцель на легкоатлетической дорожке на скорости обходит своих соперников, с легкостью преодолевает барьеры; вот его широкая мускулистая грудь касается финишной ленточки; вот он получает приз за фехтование, передает его фон Игельфельду и неспешно снимает краги. Такую дружбу можно было встретить еще лет пятьдесят назад в военных академиях или подобных им заведениях, но эти времена под влиянием венских либералов ушли безвозвратно.
К сожалению, представление фон Игельфельда о дружбе оказалось роковой ошибкой. Несмотря на то, что Принцеля отличали высокий рост и сила, и ему с его данными возможно стоило бы задуматься о спортивной карьере, к спорту он не питал ни малейшего интереса. При ближайшем рассмотрении Принцель оказался таким же интеллектуалом и книжным червем, как и сам фон Игельфельд. Роль спортивного героя не удалась бы ему ни на спортивном поле, ни вне его. Быстро бегать он не мог, совершенно не интересовался греблей, а к играм с мячом относился как к абсурдному занятию.
Но фон Игельфельд решил, что для признания Принцелем своей спортивной состоятельности, тому сперва просто надо привыкнуть к мысли, что относительно своей судьбы он заблуждается. Итак, фон Игельфельд принялся рассказывать людям о спортивных достижениях и дерзких мечтах Принцеля на спортивном поприще.
- Мой друг Принцель, - говорил он, - очень хорош в спортивных играх. Мне до него далеко. На него стоит посмотреть. Это спортсмен с большой буквы!
Люди его словам верили, и скоро за Принцелем закрепилась репутация великого спортсмена. Если кто-то и считал странным то обстоятельство, что Принцеля никто никогда не видел на спортивном поле, то это объяснялось лишь тем, что Принцель не разменивался на мелкие состязания, столь популярные в Гейдельберге.
- Правда, что Принцель представлял когда-то Германию на каких-то соревнованиях? – этот вопрос Игельфельду задавали часто.
- Совершенно верно, - отвечал он, вовсе не пытаясь намеренно обмануть собеседника. Со временем он сам простодушно уверовал в то, о чем говорил: Принцель просто обязан был быть тайным рекордсменом в различных видах спорта. В конце концов, даже если он и не был им, он всегда мог бы им стать, задайся он такой целью.
Все это могло остаться на уровне фантазии, довольно безобидной, хотя и несколько раздражающей Принцеля, если бы не упрямое убеждение фон Игельфельда, что из его друга обязательно должен получиться прекрасный фехтовальщик. Если бы, разумеется, он попробовал себя в фехтовании. Фехтование без защитного снаряжения среди студентов власти университетов запрещали, хотя когда-то этот вид поединков в Гейдельберге процветал. Несмотря на новые порядки, даже в двадцатом веке всегда находилась небольшая группа студентов, считавших, что скромный дуэльный шрам на щеке служит лучшим подтверждением приверженности проверенным временем ценностям, и даже мог со временем помочь в продвижении по службе. Считалось, что человек со шрамом всегда сможет найти работу у другого человека со шрамом, несмотря на то, что на это место может метить более сильный кандидат, не удостоенный этого украшения. Конечно, потешные дуэли проводились, прежде всего, в порядке развлечения, и ни один из соперников не стремился побольнее уязвить другого. Сверкание сабель, изящные выпады, приемы защиты при полном отсутствии защитной экипировки – все это очень нравилось студентами, не желавшим жить по общим правилам. Им претили заумные парижские речи, превратившие немецкие университеты в шестидесятые и семидесятые годы девятнадцатого столетия в рассадники радикализма и брожения.
Студенты, верившие в высокий смысл фехтования, естественным образом расположились к фон Игельфельду. Им нравилось не только его имя, несущее в себе отзвук ушедшей эпохи и память о потерянных земельных наделах, их слуху льстило высокое положение фон Игельфельдов с австрийском обществе, а также родовая связь с баварскими семьями благородных кровей. Именно поэтому члены фехтовальной фракции пригласили фон Игельфельда на бокал вина.
Фехтовальщики сразу поняли, что при всем благородстве происхождения фон Игельфельд неисправимый интеллектуал и потому посвящать его в свои тайны и дела не стали. В то же время его происхождение вызывало в участниках фехтовальной фракции уважение, и они терпеливо внимали его рассуждениям о нехоженых тропах средневекового латинского стихосложения.
- А этот Принцель, - сказал как бы между прочим один из фехтовальщиков, - мы часто видели вас вместе. Расскажите нам о нем.
- Принцель – замечательный спортсмен, - ответил фон Игельфельд. – Он один из тех, кому на роду написано преуспеть в спорте.
Это сообщение компания встретила молчанием. Фехтовальщики переглянулись между собой.
- Он фехтует? – небрежно спросил молодой человек с несколькими шрамами на лице.
- Он прекрасно фехтует, - ответил фон Игельфельд с воодушевлением. – Думаю, что он с радостью встретился бы с любым из вас… когда вам будет угодно!
Фехтовальщики вновь обменялись глубокомысленными взглядами, что прошло для несколько охмелевшего фон Игельфельда незамеченным, так как он в то время осушал свой третий бокал вина.
- Мне было бы весьма интересно встретиться с ним, - сказал обладатель шрамов. – Вы могли бы пригласить его на поединок со мной в следующую пятницу, вечером. О месте будет извещено дополнительно. Мы немного разомнемся.
- Конечно, - ответил фон Игельфельд по-хозяйски, - я уже сейчас могу принять ваш вызов от его имени. Мы будем в указанном месте!
Предстоящий поединок заслуживал тоста. После него разговор зашел о приезде в Гейдельберг двух девушек из Берлина. Подобные разговоры считались в этой компании в порядке вещей. Вечер пятницы, после дуэли, предполагалось провести в компании этих двух особ.
Узнав о вызове на дуэль, Принцель ужаснулся.
- Ты не имел права принимать этот вызов, - запротестовал он, и в его голосе возникли новые для фон Игельфельда нотки гнева. – Тебе никто не давал на это право!
Фон Игельфельд с удивлением посмотрел на друга. Его восхищение способностями друга было настолько непоколебимо, его вера в благородство характера Принцеля настолько безмерна, что он не мог допустить и мысли о том, что Принцель станет уклоняться от столь выгодного предложения. Лучше бы ему вообще ничего не слышать, чем такой упрек.
- Но все уже решено, - продолжил фон Игельфельд. – Я буду твоим секундантом, – он добавил, - ну это тот человек, который стоит рядом, ты же знаешь, и.. подает полотенце.
- Чтобы вытереть кровь? – Принцель все больше распалялся. – Да? Кровь! -
Фон Игельфельд рассмеялся по-отечески.
– Кровь тут не при чем, – сказал он. – Вы же не собираетесь убивать друг друга. Это только спорт.
Принцель сердито махнул рукой.
- Я тебя не понимаю, - вскрикнул он. – Ты, кажется, меня себе придумал. Я ученый, понимаешь? Не спортсмен. Не герой. У меня нет интереса к фехтованию. Совсем! Я никогда этим не занимался.
Фон Игельфельда эти слова, на мгновение, привели в некоторое замешательство.
- Никогда?
- Ни-ког-да! – воскликнул Принцель. – Повторяю, я – ученый.
К фон Игельфельду вернулось его самообладание.
- Ученые порой тоже вступают в боевые единоборства, - возразил он. – Тому есть множество примеров. Поединок на саблях в университетах традиционно считался делом чести. Это общеизвестный факт. К чему отказываться от традиций?
Принцель тряхнул головой. Несколько мгновений он молчал, словно потерял дар речи. Затем проговорил, тихим голосом побежденного.
- Что это за люди? Где ты с ними познакомился?
Заметив изменение тона речи, фон Игельфельд положил руку на плечо Принцеля и начал исполнять, как он ее понимал, роль секунданта.
- Это группа приятных молодых людей, - сказал он. – У них что-то вроде небольшой корпорации. На своих встречах они пьют вино и разговаривают на разные темы. Они предложили мне прийти к ним на встречу, потому что посчитали мои принципы и взгляды на жизнь, не говоря уже о фамилии, по-хорошему старомодными.
Фон Игельфельд засмеялся абсурдности этого предположения. Они увидят в следующую пятницу, какие друзья у этого старомодного студента. Далеко не старомодные друзья!
Принцель тяжело вздохнул.
- Похоже у меня нет выбора, - сказал он. – Кажется, ты за меня уже все решил. -
Фон Игельфельд потрепал друга по плечу.
- Не беспокойся, - сказал он. – Это будет незабываемый вечер. Вот увидишь.
Поединок должен был состояться на поле позади гостиницы, в предместьях города. Поле ограждали деревья и придавали ему потаенный вид, это очень ценили некоторые сторонники секретности. Когда фон Игельфельд и Принцель прибыли на место, поначалу им показалось, что кроме них там никого больше нет. На мгновение Принцель решил, что все это не более, чем розыгрыш. Он облегченно улыбнулся. Фон Игельфельд истолковал улыбку как признак уверенности в своих силах.
- Конечно, ты победишь, - обратился он к другу воодушевленно. – А потом в местном ресторанчике мы вместе отпразднуем твою победу.
После этих слов они заметили, что из тени деревьев вышли члены фехтовального кружка. В своих накидках с капюшонами они выглядели зловеще. В руках они держали длинные чемоданы с хранившимися в них саблями.
- Смотри, вот они, - возбужденно воскликнул фон Игельфельд. – Привет всем! А вот и мы!
Принцель помертвел. Если бы фон Игельфельду хватило воображения, то он понял, что его друг близок к тому состоянию, в каком пребывает приговоренный к смертной казни при виде расчета стрелков, занявших свою позицию. Лицо Принцеля побелело, глаза расширились от ужаса, на бровях засверкали капельки холодного пота.
Студент со шрамами выступил вперед и пожал руку фон Игельфельду. После чего шагнул к Принцелю, кивнул и представился.
- Отличный вечер для поединка, - сказал он и жестом пригласил Принцеля выбрать оружие.
- У нас будет шесть раундов по три минуты каждый, - объявил один из фехтовальной братии. – Поединок продолжается до первой крови.
Фон Игельфельд с готовностью кивнул.
- Точно так, - сказал он. – Именно так это и делается.
Принцель посмотрел на друга враждебно.
- Тебе откуда знать, как это делается? – прошептал он. – Если ты такой знаток, почему бы тебе не занять мое место?
- Мне? Фехтовать? – удивился фон Игельфельд. – Об этом не может быть и речи. Я проиграю.
Принцель проговорил что-то неразборчивое. Было поздно что-либо менять – его противник уже занял боевую стойку, а зрители с ожиданием смотрели на Принцеля.
Сабли сверкнули и скрестились. Принцель сделал выпад и отразил удар соперника. Потом он нанес удар и сабли, ударившись друг о друга, издали металлический скрежет. Фон Игельфельд с запозданием дал отмашку для начала боя.
Соперники опять заняли свои стойки. Принцель напряженно следил за передвижениями противника. Саблю Принцель держал на уровне губ, словно салютовал кому-то. Быстро и умело, почти невидимым движением сабля соперника рассекла со свистом воздух и с каким-то хирургическим изяществом отсекла Принцелю кончик носа.
Принцель обмер, и спустя мгновение с грудным стоном уронил оружие и опустился на руки и колени, словно в поисках кусочка своей еще секунду назад невредимой плоти. Фон Игельфельд стоял парализованный, не веря глазам своим. Но, вспомнив об обязанностях секунданта, он очнулся, сорвался с места и поднял крохотный кончик носа, успевший за несколько мгновений разлуки с телом Принцеля сиротливо съежиться. Фон Игельфельд попытался приставить его к прежнему месту, силясь поправить то, что поправить было нельзя.
Принцель медленно поднялся с земли. Крови почти не было, по крайней мере, ее было гораздо меньше, чем можно было ожидать. Возможно это объясняло причину его видимого хладнокровия.
- Меня надо отвезти в больницу, - сказал он фон Игельфельду, почти не двигая губами. – И убери от меня свои руки.
Соперник Принцеля невозмутимо наблюдал за происходящим.
- Хороший поединок, - сказал он. – В самом начале вы меня почти достали. - И добавил, как бы между прочим:
- А об этой зарубке на память не беспокойтесь. Они всегда кажутся уродливее, чем есть на самом деле. Вообразите, какой запоминающийся шрам вам обеспечен. На самом видном месте! Такой ничем не скроешь!
Хозяин гостиницы вызвал машину скорой помощи, а потом еще долго жаловался на хлопоты, в которые ввели его студенты.
- От вас хорошего не дождешься, - ворчал он, глядя на Принцеля. – Я вижу, вы фехтовали. Разве в это можно поверить? Мы же в ФРГ живем, а не в Веймарской республики. Во второй половине двадцатого века!
Фон Игельфельд насмешливо поглядывал на него.
- Вы понятия не имеете, о чем говорите. Это наши студенческие внутренние дела. К вам они не имеют никакого отношения!
На беду Принцеля в больнице дежурил единственный доктор, да и тот находился в сильном подпитии. Фон Игельфельду сразу показалось, что из-под маски доктора веет спиртовыми парами. Но он ничего не сказал, успокоив себя мыслью, что так возможно пахнет эфир. Если же это и вправду виски, то его доктор, наверняка, использует лишь в профессиональных целях. К тому времени лежащий Принцель уже закрыл глаза, и его органы чувств решительно ничто не оскорбляло. Он лишь почувствовал, как Игельфельд отнял руки от его лица, после чего доктор своими неверными пальцами попытался что-то на его лице нащупать. Потом был холодок от проспиртованной ваты, затем укол. После этого лицо онемело.
Пьяный доктор осмотрел отсеченный кончик носа и решил, что нескольких стежков вполне хватит, чтобы вернуть его на место. Эта работа не заняла много времени. Покончив с ней, он отступил и полюбовался на дело своих рук. После чего он попросил медсестру перевязать рану. Процедура оказалась простой, и без сомнения нос должен был зажить за несколько недель. Правда, шраму суждено было остаться. Но в конце концов, разве не об нем мечтают все уважающие себя молодые сорви-головы!
- Ты очень быстро восстановился, - сказал фон Игельфельд Принцелю две недели спустя. – Твой шрам почти не заметен.
Принцель посмотрел на себя в зеркало. Как будто все действительно было в порядке, и фон Игельфелд имел все основания поздравить его с выздоровлением. И все же что-то было не так. Бывший когда-то таким родным теперь нос казался Принцелю чужим, и он никак не мог понять, в чем тут дело.
Фон Игельфельд вгляделся в благоприобретенный нос друга, и тут только до него дошло – отсеченный кусочек пьяный доктор пришил нижней стороной вверх. Но свое катастрофическое наблюдение он не решился довести до друга – оно бы его уничтожило. Впрочем, как и любого другого.
- Я буду молчать об этом, - решил фон Игельфельд. – Со временем он привыкнет к своему новому носу, и все этим кончится.
Принцелю же оставалось утешаться одним. Больше фон Игельфельд о его спортивной удали не распространялся. И если речь заходила о фехтовании или носах, фон Игельфельд мгновенно переводил разговор на другую тему.